Геройские монологи

      Разбитые и сломленные, они теряют всё. Свой дом, своё единство, своего лидера. Остаётся лишь кучка, разбежавшаяся кто куда, и величие Дома Этерна обращается прахом, рассеиваясь по ветру. Виктория наблюдает со стороны, и горечь, боль и невыносимая тоска рвут в клочья её немёртвое сердце. Она была там... Была тогда... Но оказалась совершенно бессильной...       Она уходит добровольно. Выбирает себе вечное скитание. В Эрише ей делать нечего. Весь её мир рухнул и развалился в тот самый миг, когда опали чёрные крылья, и тело разбилось о землю. Виктории не нужно спать, а потому кошмар преследует её наяву виной и сожалениями, от которых она тщетно пытается сбежать. Не может оборвать своё существование, а потому ищет ему новый смысл — хоть какой-нибудь. Скитание одинокой отшельницы, которая окончательно потеряла всё.       В первую очередь смысл собственного существования.       Верное, преданное, любящее сердце. Пусть не бьющееся и закованное в льды ещё при жизни. Виктория отдала всю себя буквально, поклялась собственной душой служить и защищать — и провалилась с оглушительным треском. Архонт пожертвовал собой, а она могла лишь смотреть в бессилии и отчаянии, понимая, что это расставание будет на целую вечность и немного больше. И пусть она была мертва более четырёх веков, рана в груди доставляла такую боль, словно она всё ещё была жива. И в попытках сбежать от самой себя Виктория пустилась в странствие, втайне надеясь найти в нём окончательный покой.       Одинокая мрачная женщина, холодная, равнодушная и отстранённая. Она всегда держится сама по себе и нигде не задерживается надолго. Ходит по Асхану, и дороги судьбы приводят её на полуостров Эгин. Любопытное всё же у Асхи чувство юмора...       Несущая Ужас ныне известна как наёмница. Бродячая некромантка, сражающаяся с нежитью и упокаивающая её. Она не просит за это ни денег, ни наград, действует словно просто по инерции. Холодная и равнодушная, ничто не способно поколебать маску хладнокровия на её лице, пугающую столь сильно, как и реки крови, которые она оставляла за собой в дни былой славы.       Её боялись, но через страх к ней обращались за помощью. Поэтому когда мэр Морской Гавани связался с ней, Виктория не удивилась. Тихий городок был расположен в прекрасной местности, окружённой древними руинами и могильниками, до сих пор так и манящими искателей приключений. Неудивительно, что по невежеству своему и глупости, разграбив старые могилы, они навлекли на город и округу мор и ярость неупокоенной нежити. Плёвая работа для повелительницы мёртвых, а Виктории всё равно особо нечем было заняться. Так же, была хоть какая-то возможность рассеять скуку...       Морская Гавань встречает её скорбной унылой тишиной. В воздухе витает запах гнили и смерти, запах болезни. Чума не щадит ни стариков, ни детей, ни богатых, ни бедных, и всё, что Виктория может им дать, — это покой. И она предсказуемо идёт на городское кладбище, начиная свою работу.       Тихий детский голосок долетает до Виктории едва она ступает на территорию кладбища. Женщина тут же едва заметно хмурится, прислушиваясь и присматриваясь. Живым детям нечего делать в таком унылом и опасном месте, особенно сейчас, так может, это кто-то из детских призраков привлекает к себе внимание?..       Она ступает осторожно, оставаясь настороже. Призраков и другой эфирной нежити не видно, а между тем детский голос становится отчётливей, и Виктория слышит, что ребёнок поёт. Двигаясь ещё дальше в сторону, следуя за песней, она распознаёт в интонации голос мальчика, а во всё более отчётливо раздающихся словах — молитву к Асхе. И не просто молитву из набора бессвязных предложений, а целостное песнопение, какими некроманты упокаивают умерших. Но откуда здешнему ребёнку быть таким осведомлённым?       Замешательство впервые за долгое время тревожит статичные льды чужой души, и Виктория выходит к двум свежим могилам, у которых копошится ребёнок. Действительно мальчик, на вид лет двенадцати, худощавый, высокий и черноволосый. Виктория замирает за его спиной, с изумлением и сочувствием наблюдая, как озябшими пальцами он равняет одну из могил, продолжая негромко напевать молитву. — Как ты здесь оказался, дитя? — когда песнопение подходит к концу, Виктория огибает мальчика, позволяя ему заметить себя, и спрашивает, не боясь испугать его. — Чума забрала моих родителей, госпожа, — ровно и спокойно, словно это было в порядке вещей, откликнулся тот, лишь слегка скосив на женщину в чёрных одеждах глаза. — Я хоронил их. — Откуда тебе известны молитвы жрецов Асхи? — Виктория прищурилась, вглядываясь в сгорбленную фигурку ребёнка, что не отрывался от своего занятия. — Поверишь ли ты мне, что я вижу их в снах? — всё также невозмутимо ответил мальчик и нахмурился, замирая. — Я часто вижу странные сны, госпожа. И в них я будто многое из подобного когда-то делал очень много раз. — И ты совсем не боишься? Ни смерти, ни того, что видишь в своих снах? — Виктория сама не поняла, как и почему вдруг её голос так осип, а немёртвое ледяное сердце вдруг сжалось. — Я не вижу в этом смысла, госпожа. Однажды Асха примет всех нас, — мальчик пожал плечами. Он встал, выпрямляясь, и наконец-то повернул к женщине голову, глядя на неё спокойным, уставшим и пронзительно умным взглядом чёрных глаз.       Замешательство и искреннее изумление заставляют Викторию на несколько бесконечно долгих мгновений оцепенеть будто в параличе. С неверием и безумной надеждой она жадно всматривалась в хрупкую детскую фигурку. Мальчик смотрел на неё глазами мудреца, прожившего не одну жизнь и не одно столетие, и боль скрутила немёртвую женщину, заставляя задыхаться, пусть даже она и не нуждалась в воздухе.       Причудливы дороги и прихоти Асхи — вот, о чём думает Виктория. И глядя на ребёнка перед собой, она думает о том, как это всё-таки жестоко и несправедливо. Боль снова и снова тисками сдавливает её сердце. Боль — и горечь, и немёртвое сердце, преисполненное сожалений, переполняет иррациональная радость и надежда. А вместе с ними приходит облегчение, и Виктория одновременно проклинает и благодарит Асху.       Она улыбается со странной горечью. Это радостно и больно, глупо и обнадёживающе. Но наверно ей просто хотелось ощутить хотя бы иллюзию встречи, получить второй шанс — и в поисках одного она абсолютно внезапно для самой себя нашла кое-что совершенно другое.       Удивление отражается на лице мальчика, когда немёртвая женщина вдруг опускается перед ним на колено. Низко склоняет голову и, будто имперский рыцарь, кладёт руку туда, где должно быть её сердце. Он не видит её лица, но отчётливо слышит в голосе горькую улыбку и искреннюю нежность робкой радости долгожданной встречи: — Здравствуй, владыка. Я благодарна Асхе, что она вновь свела наши с тобой дороги.       От этих слов отчего-то всё становится одновременно понятнее и проще и сложнее. Смутно знакомое лицо немёртвой женщины обретает особый смысл, и мальчик ловит себя на изумительной мысли, что мучительный поиск закончился в этой точке. «Что-то» или «кто-то», кого он искал всю сознательную жизнь, смутное беспокойство, что в собственном городе и собственной семье он не на своём месте развязываются словно узел, и в них приходит облегчение, ошарашивающее и несущее радость. И когда немёртвая женщина поднимает голову, с нежной, пусть и всё ещё горькой, улыбкой глядя на него, он улыбается в ответ. — Меня зовут Бенедикт, госпожа, — он протягивает ей грязную холодную руку, и она охотно пожимает её, пряча в своей руке. — Моё имя Виктория, господин, — она улыбается шире и снова склоняет голову. — И я по-прежнему готова служить тебе верой и правдой до конца своих дней.       Поразительны прихоти и дороги Девы-Судьбы. Виктория, считавшая, что потеряла всё, вновь обрела смысл собственного существования. Юный Бенедикт же, порвавший оковы, сдерживающие его, без страха и сомнений пошёл следом за немёртвой женщиной. Доверил ей свою судьбу так же, как когда-то она сама доверила её ему, и круг замкнулся, вернувшись в исходную точку. Запуская новый цикл, который они пройдут рука об руку.