Геройские монологи

      Когда Белкет впервые открывает глаза, он видит вокруг себя белую, пульсирующую светом пустошь. Эльрат приводит своих детей в Королевство Света, девственно чистое, не осквернённое, не знающее боли, страданий и крови. Мир в ту пору — белый лист, нетронутое полотно, которому только предстоит окраситься в многообразие цветов. Здесь нет ещё ничего, и Боги-Драконы ступают по Пустоте, наполняя её смыслом.       Белкет помнит те дни, словно они были лишь несколько зим назад. Пусть прошло больше трёх тысячелетий, пусть сменилось несколько эпох — первые воспоминания прочно коренятся в его памяти, и Белкет не забывает ни на мгновение. В конце концов, похоже, он один и помнит; он один и понимает всю важность и весь смысл.       Смертные говорят, что детские потрясения запоминаются лучше всего, оставляя неизгладимый след в душе на всю жизнь. У Белкета не было детства в смертном понимании, но начало его жизни было ознаменовано великим потрясением, действительно впечатлившим его. Оставившим глубокий шрам на его сознании — отчасти именно он и стал той точкой невозврата, которая окончательно отделила его от собратьев и отца.       Идеальный чистый мир идёт трещинами. Чёрные разломы всходят багряной кровью, и Белкета оглушает драконий рёв. Ургаш, первобытный Хаос, плавящийся в яде собственной злобы и ярости, направляет отравленные стрелы свои против Асхи и её детей, и детей её детей. Против едва рождающегося мира, против Порядка, тщательно и скрупулёзно упорядочивающего разрозненные куски, придавая им форму и наделяя смыслом. Ургаш смотрит и наблюдает, и тоже пытается создавать, но из-под его лап выходит только Хаос, нестабильный и изменчивый. Он не может подарить жизнь — лишь жалкое подобие существования, и безумие пожирает разум демиурга.       Это первое потрясение, сотрясающее мир. Агония боли, кровавое зарево — тяжесть рождения. Как и всякому ребёнку, миру тоже надлежит родиться в боли и крови.       Белкет помнит те дни. Рыжие дни, жаркий спёртый воздух, обжигающий лёгкие, ржавая пыль, плотной густой завесой застывшая в атмосфере. Много лет спустя смертные мудрецы дадут свершившемуся названия «Катаклизм» и «Войны Творения», и оба они будут одинаково правдивы и точны — уж Белкет как никто знает об этом.       Он был тогда там. Он был тогда среди тех, кто сражались наравне с Драконами. Он убивал порождения Ургаша, защищая мир и одновременно с этим рождая его и созидая. Старый Порядок, пустошь без смысла рассыпается осколками, меняет форму и приобретает особое значение. Война, которая способна всё уничтожить, даёт импульс к развитию, импульс рождения, и творческая энергия созидания изливается, сметая всё на своём пути. Белкет помнит это; Белкет принимает в этом участие. Его руки так же оказываются причастны к творению, и это осознание оставляет на нём неизгладимый след.       Яркое воспоминание, которое он проносит через всю бесконечность своей жизни — наверно поэтому он так привязан к этому миру. Поэтому так любит его и так стремится познать его. Чувствует себя не просто его частью, но и мир — частью себя. Неразрывно связанными друг с другом — Белкет помнит слишком много, и кроме него, эту память сохраняют разве что безликие.       Стоя бок о бок с Богами-Драконами, наблюдая, как каждый из них, побеждая демонов, отдаёт миру частичку себя, оставляя её ему навеки, Белкет делает то же самое. Пусть его вклад невелик и незаметен, но он навсегда меняет самого Белкета. И Белкет принимает это.