Белые маки

      Все шло довольно спокойно. С каждым днем Бакуго все больше набирался сил, крепчал и распускал свои лепестки, словно цветок. Он не носил ни платья, ни тот корсет, что так мешал ему, он носился по замку в одной рубахе. Ему была дана свобода действий, которую он использовал в полной мере.       Вторым его излюбленным местом стал кабинет Киришимы. У графа было полно работы, и полдня — а бывает и больше — тот проводил за бумажками. Бакуго же, которому скучно было одному, часто брал с собой одну книжку, залезал с ногами на пустое кресло и сидел, читая ту историю, которую скрывает в себе обложка с бумажными листочками внутри. Изредка на него посматривал Эйджиро, отвлекаясь от своих забот, и хмыкал, наблюдая, как юноша болтает ногами, погружаясь в рассказ с головой.       Но рано или поздно всему приходит конец. И свободе Бакуго тоже. Не мог же он вечно скрываться в замке графа, когда-нибудь его бы все равно обнаружили. И это случилось так быстро, что даже Кацуки не сразу осознал, как же это произошло.       Однажды, когда юноша сидел в саду, наслаждаясь запахом цветов, который он так полюбил за эти пару месяцев, проведенные здесь, его кто-то окликнул. Громко, чуть ли не над самым ухом, из-за чего юноша подскочил от неожиданности.       — Ваша Светлость, лорд Бакуго, мы наконец нашли Вас, — громко воскликнул кто-то, и Кацуки застыл, пытаясь слиться с цветами.       Этот голос он узнает везде… О боже, не может быть… Его все же нашли?! Н-но как это произошло? А голос не унимался, становясь громче, с каждым мгновением приближаясь.       Бакуго резко обернулся и перед глазами предстало лицо придворного его отца, который хитро улыбался, смотря на юношу и облизываясь, словно хищник, загнавший свою добычу в угол. Кацуки оскалился, попытался отойти подальше, убежать, но перед ним слуга, а позади — клумбы цветов. Звать кого-либо бесполезно: Киришима уехал в соседские владения, уладить какие-то очень важные дела. Сейчас он здесь один на один со зверем.       — Как же мы долго искали Вас! И наконец нашли… — словно змея прошипел придворный и стал приближаться. — А что же на Вас надето? Какой срам, герцог будет весьма недоволен…       — Я не вернусь домой, ясно?! — крикнул Кацуки и вскочил на ноги.       — А куда же Вы денетесь? Останетесь здесь и будете висеть на шее графа Киришимы?       «Как он вообще нашел меня?» — подумал Бакуго, бешено соображая где и как Эйджиро прокололся, и их обнаружили. Когда он его крал? Они следили? Кто-то из слуг графа рассказал? Все это бред сивой кобылы, но в голове звучало правдиво и страшно. Скорее всего просто проверяли все владения в округе и спустя время смогли обнаружить.       — Я… Я не повис на шее Киришимы! Он сам меня приютил, — воскликнул Кацуки, но придворный, разочарованно качая головой, зацокал.       — Нет, Ваша Светлость… То, что он Вас приютил вовсе не значит, что Вы не являетесь для него обузой. Смиритесь, милорд, что Ваша судьба давно предрешена. Не стоит пытаться что-то изменить. Вы позорите своего отца.       «Я позорю своего отца», — подумал Бакуго и глубоко вдохнул, сжав кулаки и смотря в землю. Отец да отец, а на его жизнь опять наплевали и растоптали последнюю надежду в грязь! Раз он родился омегой, то и счастья не достоин? Почему из-за своей масти он постоянно страдает?!       Позор, один лишь позор из-за него…       Почему же каждый раз одно и тоже? Отец… Не отца это жизнь, а жизнь Кацуки. Он мог позорить лишь себя и…       Да кого он обманывает. Он — сын герцога, наследник всего его состояния, и если он не будет вести себя подобающе, опозорится не только он, но и его семья. Особенно отец, имя которого знают многие, многие его уважают. Что они скажут, узнав, что его сын не может сражаться, помогать своему народу, а может лишь давать потомство?       — Пойдемте со мной, милорд. Герцог Вас уже заждался, — улыбнулся придворный и протянул руку.       Выхода нет. Больше он не может докучать Киришиме, да и к тому же графу он нужен лишь для свадьбы. Ведь именно для этого его украли, даже если Эйджиро поклялся, что не будет с ним венчаться. Глубоко вдохнув, Кацуки положил свою ладонь в чужую и направился к карете, которая поджидала его за оградой. Отец будет недоволен…

***

      Снова платье. Снова манеры. Наказание отца не выходить из своей комнаты и сидеть постоянно в четырех стенах, которые давят своей тишиной на мозг. Все это медленно убивало Бакуго, за пару месяцев привыкшего хотя бы полдня сидеть в саду и наслаждаться цветами. Привыкшего к свободе, которую он обрел у Киришимы.       Белые маки. Красивые цветы. Им нужно солнце, немного воды и свобода. Именно свобода. Маки не растут дома, им нужно пространство, где корни смогут прорастать в землю и впитывать влагу и полезные компоненты из нее. Лишь тогда они могут жить, распускаться и одаривать всех своей красотой.       Но Бакуго Кацуки не давали этой свободы: цветок медленно погибал, загнивал, его лепестки становились сухими, а стебелек тонким. Он не мог поверить, что лишь раз почувствовав свободу, не сможет от нее отказаться. Это было тяжело, почти непосильно. Ах, как же хотелось снова оказаться там, в саду…       И все бы ничего, может быть все бы и наладилось — Кацуки бы снова привык к своей жизни в теле девушки — но в один день на все восточное крыло замка раздался жалобный скулеж, доносящийся из комнаты Бакуго.       Мицуки Бакуго, она же по совместительству жена герцога, услышала это и поспешила в комнату сына, посмотреть, что же произошло там и отчего юноша скулит.       Лишь войдя в комнату, она почувствовала едкий запах лаванды. У омеги вновь началась течка. Маленький комочек, сжавшийся на кровати, катался из стороны в сторону, а сам Кацуки заходился диким воем, сжимая руки на животе. У Мицуки глаза округлились: впервые у бедного сына такая боль во время течки. Что-то здесь явно не так.       А Кацуки продолжал выть, попеременно пытаясь выдавить из себя, хриплым, осипшим голосом.       — Кири… Шима!       Матушка приблизилась к нему и хотела было коснуться, чтобы хоть как-то успокоить сына, но тот внезапно начал колотить кулаками по подушке и сжимать простыню в руке, начиная заходиться визгом и тут же хрипеть. Герцогиня закрыла рот рукой и тут же выбежала из его комнаты.       Вроде бы обычная течка, он ведь омега, если бы не тот факт, что с каждым днем всхлипы и скулеж не стали перерастать в визги и крики боли, которую сейчас ощущал Кацуки. Герцогиня не могла понять, что же случилось и отчего сыну вдруг стало так больно. А сын продолжал кричать, зовя Киришиму, катаясь по кровати. Ничего не помогало, до лекаря было не добраться — придворный лекарь сейчас закупал необходимые лекарства и был слишком далеко — и Мицуки решила, что пора бы что-то сделать с этим.       — Масару! Нам срочно нужно позвать графа Киришиму! — крикнула Мицуки, ворвавшись в кабинет мужа. Тот удивился заявлению герцогини.       — Что? Зачем? — спросил он, на что Мицуки тут же вскипела и стукнула кулаком по столу, отчего напугала герцога.       — Наш с тобой сын — омега, если ты все еще помнишь! И эта течка у него проходит куда более болезненно, чем предыдущие. Я не позволю ему мучиться. Срочно позови Киришиму в наш замок! — кричала герцогиня.       — Но ведь он украл нашего сына. Как я могу позвать в свой замок вор…       — Да плевать, кто он там! Я не позволю более этому продолжаться!       Она выбежала из кабинета и созвала слуг около себя. Быстро написав на листочке послание, она повернулась к слуге, который смиренно дожидался ее приказа. Раз Масару не хочет звать, то позовет она. Она не позволит сыну мучиться.       — Срочно отправляйтесь к графу Киришиме. Передайте от меня послание, — она протянула записку своему придворному, на что тот покорно кивнул и отправился за лошадьми.

***

      Вернувшись из соседского замка, Киришима не обнаружил Бакуго. Долго метался он, бегал, искал, пока его покорный слуга не сказал:       — Ваше Сиятельство, прошу простить нас, — он низко склонился перед графом.       — За что? — спросил Киришима.       — Лорда Бакуго забрали. Слуги его отца ворвались в сады и забрали милорда обратно. Они просили передать, чтобы Вы, Ваше Сиятельство, больше не смели появляться в замке герцога, а собственно и подходить к юному герцогу.       Киришима застыл на месте, пытаясь наконец осознать произошедшее. Забрали? Но как они нашли его? Но сколько бы он себя не спрашивал, ответы находиться не желали. Теперь уже поздно. Теперь уже Кацуки не вернуть.       Замок заметно посерел, в нем стало куда скучнее. С приходом Кацуки все наконец оживилось, но сейчас… Опять это одиночество. Яркий живой цветок раскрашивал жизнь Эйджиро всеми красками, даже несмотря на то, что сам цветок этого не понимал. Он был куда ценней всех белых маков, растущих в садах графа. Но теперь его здесь нет. Осталось лишь платье болотного цвета и черный корсет с нежно-оранжевыми лентами, вплетенными в него — они были как напоминание, что здесь когда-то жил Бакуго.       В обычной рутине проводил свои дни Киришима, стараясь забыть обо всем, что происходило в этих стенах. Пытался не смотреть на опустевшее кресло, в котором когда-то сидел Кацуки, следя за всем, что делает Эйджиро. Часто он спрашивал, что же все же делает граф, но в большинстве своем просто молчал, наблюдая. Что им двигало, когда он сидел здесь — Киришима не знал. Скорей всего было скучно. А может он просто любил находиться рядом с кем-нибудь. Кто ж знает этот цветок… Его действия временами противоречили сами себе.       Но от Бакуго теперь остался лишь слабый запах лаванды и чего-то еще. Более сладкого, словно сахар. Только вот Эйджиро не знал, чего именно.       — Ваше Сиятельство, граф Киришима, к Вам пришли. Просят спуститься, говорят, что-то срочное, — сказал слуга, войдя в кабинет Киришимы, когда тот сидел за бумагами. Хозяин исподлобья глянул на него и хмыкнул.       — По какому поводу пришли? — спросил Эйджиро.       — Что-то случилось с юным Бакуго.       Киришима тут же вскочил из-за стола и, промчавшись мимо слуги, поспешил в залу, где сейчас скорее всего сидели гости. И он был прав. Человек пять стояли кучкой и, только завидев графа, протянули ему сверток бумаги.       — Послание от герцогини Бакуго, — сказал один из них, и все синхронно склонили головы, приветствуя графа.       Эйджиро в спешке развернул послание и стал читать, пробегаясь глазами между строками.       «Граф Киришима. Пишу Вам с просьбой посетить наши владения вновь. Моему сыну, Бакуго Кацуки, срочно нужна Ваша помощь. Он неустанно зовет Вас, именно Вас, больше никого к себе он не подпускает. Как Вы знаете, он омега (по крайней мере, я надеюсь, что Вы знаете). Лишь Вы сможете ему помочь. Прошу Вас, даже нет, умоляю, помогите ему. Я даю Вам разрешение посещать наши владения, только скорей, медлить нельзя.

Гер. Мицуки Бакуго

»       Течка… Так вот оно что… И значит он зовет его, Эйджиро, хотя когда-то даже к себе не подпускал? Уголки рта невольно приподнялись, но Киришима взял себя в руки и впихнул послание обратно, выбегая из замка, попутно крича своим слугам.       — Соберите мне коня в дорогу! А еще захватите моей одежды да побольше! — и выбежал из замка, направляясь в сад, где у него срочно появилось одно дело. Значит течка, причем болезненная. Плохо дело, срочно нужны маки.       — Ваша светлость, куда же Вы? Нам надо спешить! — кричал один из слуг герцогини, но Эйджиро ему не ответил, уже забежав за небольшую оградку, где находились сады.       Белые маки, а вот и они. Юноша подбежал к ним и стал срывать, оставляя лишь корень в земле. Один, второй, третий — пока не набрался целый букет в его руках. Вместо красивых цветников остались лишь постаревшие цветы или слишком молодые, которые граф не трогал. Нужны лишь созревшие, где есть черные семена.       Он вернулся с маленьким букетом маков в руках и запрыгнул на коня, что ему собрали его слуги. Остальные тоже вскочили на лошадей и помчались в замок герцога. Туда, где их ждал бедный Кацуки.       Скакать пришлось недолго, всего час, и они уже у ворот замка. Слуги отворили их, и Киришима, спрыгнув с коня, побежал по ступенькам к главным дверям, где его уже поджидала герцогиня. Ее вид говорил сам за себя — она очень беспокоилась за сына. Она покусывала губу, а руки мелко-мелко подрагивали. Но взгляд оставался спокоен и холоден, словно лед.       — Рада видеть Вас, Киришима. Пройдемте за мной, — сказала она и удивленно глянула на цветы. — А это Вам зачем?       — Нет времени на вопросы, прошу простить меня. Это важно, — коротко ответил Эйджиро, и Мицуки, кивнув, пропустила внутрь.       В восточном крыле замка раздавался вой боли, самой настоящей боли, которую сейчас испытывал бедный Бакуго. Даже сквозь закрытую дверь доносился терпкий запах лаванды, от которого в голове становилось пусто, а в животе приятно тянуло. Но не время сейчас рассудок терять — надо было спасать бедный цветок.       — Герцогиня Бакуго, прошу, возьмите, — Киришима протянул корзину Мицуки, которая открыла ее и, увидев гору одежды, кивнула. — Подождите немного. У Вас не найдется кружки?       — Конечно. Слуга, срочно, найди кружку.       Слуга тут же отправился выполнять приказ, а Эйджиро тем временем стал раскрывать коробочки с семенами и высыпать их содержимое себе на руку. Мицуки внимательно следила за его действиями. Он смог набрать целую горсть этих маленьких черных шариков, когда слуга принес ему кружку и ложку. Отлично, как раз все есть.       Сложив туда все семена, граф стал их толочь, пока из каждой из них по одной капле не брызнул сок. Немного, даже на ложку еле хватит, но этого будет достаточно.       — Это тоже возьмите и дайте ему выпить. Поможет уснуть, — прохрипел Эйджиро, уже на пределе своих возможностей, и отдал кружку Мицуки, на что та кивнула и зашла в комнату сына, из которой продолжали доноситься вой вперемешку с хрипами.       — Кири… К-Киришима? — засипел Кацуки, когда учуял запах графа. Он не понимал, откуда он доносится, но стоило лишь на миг его почувствовать, как Бакуго перестал кричать и лишь скулил.       — Тихо-тихо, — прошептала герцогиня и дрожащими руками открыла корзинку, высыпая гору вещей на кровать сына, пока тот мутным взглядом пытался разглядеть хоть что-либо, что происходит сейчас.       Омега, учуяв сильный запах альфы, исходящий из вещей и одежды, сразу же набросился на них, начиная подгребать под себя, делая из них своеобразное гнездо, в которое он тут же уткнулся носом, шумно вдыхая и выдыхая запах. Родной, приятный, успокаивающий запах. Мицуки схватилась за кружку и набрала в ложку сока, который ей дал Киришима. Бакуго более не поднимал на нее взгляда, а лишь утыкался в одежду, с головой зарываясь в нее.       — Это нужно выпить, — сказала Мицуки и приблизилась в сыну, протягивая тому ложку с соком из семян мака.       Бакуго нехотя приблизился к ней и протянул лицо ближе, открывая рот и высовывая язык. Герцогиня протянула ложку и вылила содержимое в рот сыну, погладив горло и заставив проглотить все.       — Теперь можешь поспать, — прошептала она и неловко потрепала непослушные волосы сына, когда тот вновь уткнулся в вещи Киришимы и шумно дышал, уже почти не поскуливая.       Эйджиро тоже шумно дышал, вбирая в себя этот запах лаванды и пытаясь не сойти с ума, сидя здесь, когда за стенкой лежал Бакуго. Эти предрассудки альфы… Когда-нибудь они заведут его не туда… Но он еще держался, изо всех стараясь не потерять рассудок.       Мучения его продлились недолго, ведь уже совсем скоро герцогиня вышла с пустой корзиной и чашкой, в которой остались лишь частички семян. Значит все прошло лучше, чем он мог ожидать.       — Благодарю Вас, Киришима, — склонила голову она и продолжила, смотря на багровое лицо графа. — Пройдемте со мной. Здесь находится… Довольно опасно.       Она подождала, пока тот встанет, и они вместе отправились в другую часть замка. Прямо к герцогу. Прямо туда, где сейчас будут вершить дальнейшую судьбу юного Бакуго.       Масару сидел в своем кабинете, но заслышав чьи-то шаги и стук в дверь, сказал:       — Войдите.       В комнату зашла герцогиня, а из-за ее спины выглядывала красноволосая макушка Киришимы, вора его сына. Герцог тут же скривился и глянул на свою жену.       — Так ты все же его привела… — прошипел он, но Мицуки будто не слышала: она смотрела на мужа свысока, лицо ее было до жути спокойным.       — Нам нужно серьезно поговорить, — проговорила она, и герцог поднял на нее свой взгляд. — Я не хочу отдавать нашего сына замуж за старшего сына барона Мидории. Я требую, чтобы ты написал баронессе об отмене соглашения.       — К чему такие громкие слова, дорогая? — приподнял одну бровь Масару.       Отмена соглашения — не такое уж и легкое дело, даже если это касается мягкосердечной вдовы Инко Мидории.       — К тому, что мы наконец нашли достойного мужа нашему сыну, — она указала на Киришиму, который пуще прежнего покраснел и старался смотреть лишь в пол.       — Ты хочешь отдать нашего сына за этого вора? — разочарованно спросил он.       — Да, хочу. Потому что лишь с ним наш сын будет счастлив. Если тебе плевать на счастье нашего сына, то тогда я сама напишу баронессе Инко. Она не станет противиться.       — А ты уверена, что этот… Сын графа сможет дать нашему сыну счастье? — спросил герцог, указав на Эйджиро.       Украл их сына, а жена за него благословение просит? Что такого она нашла в этом холопе? Вот его отец был порядочным — славный был мужчина, жаль, что умер рано…       — Простите, что встреваю в Ваш разговор, но можно я скажу от себя пару слов? — поклонился Киришима герцогу, внезапно подав голос.       — Говори, — приказал Масару, и юноша поднял свой взгляд на него. «Решительность во взгляде — порода графа», — хмыкнул герцог, внезапно осознав, что все же сынок с отцом чем-то похожи.       — Я могу дать счастье Вашему с герцогиней сыну. Будь он миледи, или же юношей, я бы принял его таким, какой он есть. Вы наслышаны, что в моем саду растут белые маки. Редкость для наших земель. И я готов заявить, что Ваш сын гораздо прекрасней, чем эти цветы. Я полюбил его давно, и прошу простить меня за то, что украл его пару месяцев назад. Опрометчивое решение и недопустимое, особенно для меня, старшего сына графа Киришимы. Я готов выплатить компенсацию за это. Но… Если Ваш сын позволит, я бы хотел попросить Вашего благословения на нашу с ним свадьбу.       Герцог внимательно слушал слова Киришимы и, когда тот закончил, вновь склонив голову перед Масару, задумался. Вот оно как значит… Любит и руки просит. Это облегчает бракосочетание, особенно, если сын его любит в ответ. Да и к тому… У Эйджиро вроде есть состояние, целый замок и сад, обеспечить Кацуки он сможет, вполне. А что сможет этот сынишка вдовы, который до сих пор с ней живет?       — Раз уж ты так просишь за моего сына, то… Я не могу отказать. Да и к тому же, не думаю, что сын баронессы Мидории любил бы Кацуки так же, как и ты. Я благословляю Вас.       Мицуки кивнула ему, а потом повернулась к Эйджиро, который до сих пор не поднимал головы. Герцогиня видела краем глаза, как он широко улыбнулся от счастья.

***

      — Герцогиня Бакуго, можно я Вас спрошу кое о чем? — спросил Киришима, когда они с Мицуки вышли из кабинета.       — Спрашивай, — сказала она, остановившись.       — Почему Вы решили нас благословить?       Герцогиня сначала задумалась, но потом хмыкнула и улыбнулась, впервые за все то время, что Киришима пребывал в их замке.       — Потому что именно тебя мой сын полюбил. Да, прошло всего пару месяцев, но любовь ведь может родиться очень быстро. Она словно море. Такая же необъяснимая и загадочная. Здесь ему плохо, он здесь лишь медленно погибает. Я очень виню себя за то, что мы творили с ним все эти годы. Ужасные порядки в нашем обществе. Раз сын родился омегой, то это позор семье. Какая же чушь! А я даже не замечала, как ему было плохо. Он всегда терпит, всегда молчит, и почти никогда не говорит, как же ему больно может быть. И лишь недавно я поняла, какие же мы болваны… Как мы не увидели, что наш сын страдает? О боже… — она зажмурилась, а по щеке потекла слеза, которую она поспешно вытерла. — Пожалуйста, я прошу тебя, сделай так, чтобы нашему сыну жилось хорошо. Мы не смогли дать ему того счастья, которое ему так было нужно. Лишь ты сможешь это сделать.       Киришима застыл и даже не знал что сказать. Счастье… Но какое счастье нужно их сыну?       — Н-но… Что нужно Вашему сыну, герцогиня? — спросил Эйджиро.       — Просто люби его. И оберегай. Это все, что ты должен делать. Когда он очнется, а течка кончится, я поговорю с ним. А ты можешь ступать. Пусть он отдыхает, — проговорила Мицуки, на что Киришима кивнул и отправился в свой замок, держа в руках порванный, изуродованный букет цветов, в котором не осталось ни семян, ни жизни. Все это перешло другому цветку, который нуждался в этом намного больше.