— Таёжные деревья —

      ... как живой.

***

      В который раз солнечные лучи мягко прорезают мягкие и пушистые облака высоко над землёй, падая на нежные лепестки ландыша, по коему в тот же миг вниз скатилась к основанию листьев роса. Вокруг всё застыло в сладостном ожидании спокойствия и наступающего утра, когда где-то послышались тихие шорохи опавших листьев и треск сухих листьев. Не смотря на то, что сейчас всего лишь август, природа вокруг уже начала становиться холоднее с каждым днём, неумолимо готовя саму себя к будущим морозам. Совсем скоро вся эта весенняя красота, согретая теплом лета, превратится в не более, чем просто воспоминания, припорошённые рыхлым белым снегом, так идеально скрывающим под собой множество мелких зверушек, вплоть до лис и кроликов, переодетых в особый белёсый мех.       Но смотря на весь этот пейзаж конкретно сейчас, Эстония не чувствует какого-то сильного резонанса, что всегда у него был. Его больше как-то и не волновало то, что больше он не сможет охотиться так же легко, как и раньше, набирать воду в вёдра, и придётся больше времени тратить на отопление своего хилого деревянного домика, стоящего на всё той же просторной поляне, усеянной множеством цветов. Некоторые из них уже понемногу умирали, а стоило снайперу пройтись по ним, как под ногами тут же оставались лишь засохшие вусмерть стебельки, украшенные лишь отдалённо красивые маленькие бутоны. Будто они тут же принимали своё неминуемое забвение раньше положенного срока, отдавая "душу" тому, кто имел право её забирать. Единственный, кто имел право здесь её забирать.       Но Эст не удивляется. Он уже давно ничему не удивляется. Как месяц назад, так и год назад, так и пять лет. Держа в руках в миг усохший цветок прекрасного василька, взятый из местной цветочной лавки, егерь лишь краем глаза успел заметить, как живое растение пожухло в его руке и радостно отдалось объятьям смерти, когда как милая продавщица, улыбавшаяся всего секунду назад, испуганно не попятилась назад, прикрывая рот бледной рукой. Вся деревня безбожно проклинает его, размахивая "святыми" крестами перед лицом, когда как, возвращаясь обратно в свою тайгу, словно раненый морально зверь, юноша снова чувствует себя на редкость хорошо и воодушевлённо, начиная снова бежать куда-то прямо, перепрыгивая из одного пенька на другой, из одного скользкого камня на другой. Аж пока не упадёт. Но он знает, что не упадёт, каждый раз ухмыляясь тогда, когда перед самой потерей равновесия и неминуемой участью он машинально хватается руками за удачно подставленные рядом ветки деревьев, тем самым спасаясь. Каждый раз. И каждый раз он чувствует после этого тёплое и приятное свечение где-то позади себя, ощущая его всем своим нутром. Здесь он в безопасности и это факт.       Жаль лишь то, что в безопасности лишь физической. Уже какой день за окном неумолимо идёт снег, хлопья которого мягко оседают на другие снежинки, образуя будто созданную из самих облаков воздушную пелену на земле, скрывающую под собой любые зелёные ростки, или же животных. Где-то в одиноком доме снова раскаляется добротная печка, пока на столе лежит уже заваренный и настоявшийся на разных травах чай, дополняя собой лёгкий завтрак из твёрдых сушек. На деревянной стене в качестве некоего трофея давно висит за ремень на гвозде слегка потёртая винтовка, пока за окном развивается лёгкий ветерок, склоняющий под своим напором некоторые слабые ветви деревьев вниз. Но хозяина этого дома не видать. Эстония вообще редко, когда радовался зиме так, как сейчас, целый день просто сидя на своей кровати и кутаясь в тёплое одеяло, ожидая, когда же все два этажа натопятся достаточно, дабы там можно было хотя бы снять верхнюю небольшую шинель из меха. Сейчас, на улице, на деревянной крыльце, он сидит и то без неё. Левый глаз, отдающий лёгким зеленоватым свечением, излучал всё более и более яркий блеск, когда как кожа вовсе не ощущала никакой прохлады, лишь изредка заставляя егеря мелко вздрагивать, дабы не уснуть. На ступенях было бы не очень приятно погрузиться в сон, когда как сонливость, если бы не вовремя натопившаяся печка, точно бы одержала вверх. Будто в обмен на нейтральность к температуре, нечто сжирает энергию молодого охотника всё более и жадно и жадно, пока он наконец таки не зайдёт в дом, начиная греться от приятного тепла. Гораздо более приятного, чем морозные объятья зимы за окном, даже не смотря на то, что лицо юноши покраснело лишь совсем чуть-чуть.       Однако даже не смотря на такие изменения в себе, Эстония не сказал бы, что особо не любит свою жизнь. Скорее, больше даже гордится ею, чем реально наслаждается, но это лучше, чем быть "чужим" в родных лесах, где тебя никто не ждёт и никто не ценит твою работу. И всё же, читая в очередной раз принесённое белопёрой сивой совой послание от своих братьев, на лице снайпера в который раз проскальзывает еле заметные печаль и горечь. Ведь и на эти праздники его тоже никто не навестит, даже сёстры. Даже Беларусь с Украиной или Россией. Даже Литва с Латвией. Абсолютно никто, и в эту зиму он остался один, думая об этом, попутно складывая это письмо в небольшую стопку с остальными "извинениями". — U҈̨͙̔͝u̴̢͇̙̦̽̓̉͞d҈̯̳̠͛͊͑͜͠e҉̢̦́̒͝l̷̢͍̝̉͊͆͞l̵̖͔̔̒͜͝e҈̨̩͓҇̉̒͛e̵̙̩̞҇̍͢n҉͎͐̓̋͜͞?҉̧̰҇̔̇́ (Опять?) — тихо проносится к голове с виду апатичный, но на самом деле глубоко встревоженный в самом сердце души голос, после чего эстонец лишь молча опускает голову чуть пониже, даже не хотя смотреть на призрака позади себя. Очередной "вежливый" отказ, постоянно так и намекающий юноше на то, что с ним "что-то не так", и что ему "пора бы лечиться или съехать к чертям", в который раз больно режет по ясному и вполне трезвому сознанию, однако егерь не подаёт виду. Он не хочет, дабы за него волновались, это никак не должно отвлекать его от основной работы и времяпровождения в тайге. Казалось бы, что прошло всего лишь пару дней или от силы недель с того радостного Нового года, который Эст праздновал со всей той семьёй, что у него ещё осталась. Но, увы, прошло чуть ли не пять лет, за которые в лице юноша поменялся лишь цифрой на маленьком праздничном и лично приготовленным собой торте, а так же невероятной бледностью и без того светлой кожи на нижней части лица и во всём остальном теле, что ниже. К тому же, левый глаз, кажется, стал светиться и болеть ещё больше, стоило парню оказаться где-то неподалёку от живых людей, что лишь помогало быстрее обнаружить их и спрятаться.       Он будто стал монстром для всех. Не смотря лишь на благие дела, все вокруг, кто встречал егеря, шарахались от него, как от дикого волка, пытаясь либо паниковать, либо предложить помощь, видя, как "плохо" выглядит незнакомец. Но всё это всегда заканчивалось лишь матами, страхом или бегством, хотя Эст так и не мог понять, за что. Не то, что бы его как-то слишком сильно могло ранить подобное отношение к себе, но все люди и страны медленно отворачивались от него, что не могло не сказаться на психике охотника. Он всё ещё стабильно и последующие года два возвращался в ту деревню, пока местные жители не стали открыто спрашивать юношу про то, "почему он так странно выглядит". Как же раздражает. — Poika, tarvitsetko apua? Silmäsi näyttävät epäterveiltä... (Парень, тебе нужна помощь? Твой глаз выглядит нездорово...) — тихо, с небольшой неловкостью, подойдя ближе, вдруг начал молвить один из отдыхающих в местном баре мужчин, после чего Эстония перевёл на него свой единственный живой глаз, постепенно наливающийся кровью и от этого всё больше краснеющий. За что так с ним? Когда всё успело так резко и круто поменяться, что люди проявляют к нему даже сострадание, не зная, как помочь, и от этого паникуя лишь сильней. — Ei aitäh. Ma lihtsalt... tahtsin lihtsalt lõunaks midagi osta. (Нет, благодарю. Я просто... просто хотел купить чего-то на обед.) — сиплым голосом спокойно отвечает снайпер, когда просто проходит мимо доброго прохожего, подходя к уже давно знакомому прилавку. Всё же, не все здесь такие напуганные кролики, как можно было бы догадаться, однако повесить повязку ещё и на правый глаз, что бы вообще ничего не видеть, Эст не может. Руки мелко дрожат то ли от эфемерного холода по всему телу, то ли от нетерпения, когда юноша, наконец, вновь приходит к себе домой, преодолев довольно не быстрый путь, победно отрывая с календаря ещё одну бумажку, обведённую чем-то красным и бурым.       Его день рождение вновь не отличается ничем ни запоминающимся, ни торжественным, ни весёлым. Как всегда, Эстония, в окружении лишь снега, чашки холодного чая в руках и наверняка невероятно холодного да ледяного ветра вокруг сидит прямо посреди всей широкой поляны на краю утёса, смотря куда-то вдаль на водную гладь. Рядом с ним лишь только снова давно полюбившийся ему Хозяин Леса, это ли не достаточно, дабы наконец вновь почувствовать себя важным кому-то? Юноша думает точно так же. Особенно тогда, когда не остаётся больше в чашке чая, и в голове возникает лишь затея упасть на спину назад на этот рыхлый снег, смотря в белое небо. — T҉̧͕͑̕i̵̛͇̫̖͊͢ę̸̥͖͔̾͠d̶̬̤̠̆̔͢͝ą̸̯̈̌̑̆͞t҉͍̖̯̈́̐̾͜͝k̷̢̛͚͐ö҉̨͙҇͒̋͑ͅ,҈̨͈̒͠ V̴̢̛̟̱̏į̵̙͍̓̿̊̕r̶̥͍̬̋̕͜o̵̢͇͂͠ͅ,҈̧͉͒̈́̊͠ o҈̳͇̗҇̿̀̐͜l̴̢͉͖҇̄̇ė̷̡̛͙̘̔ṅ̴̢̳͈̰͠ p̷̠͖͚͊̄͜͠a҉̛̭͇̮̍̆͢h̴̡̪̲̮͗̈͝o̵̧͎͕͕̿̋͠ĭ̵̳͒͜͞l̷̡͕̳̓͡l̶̢͎̪҇̈́̇́a҈͎̝̬̀̐̏͜͞n҈̞͙̽͢͠į̷̱̳̒͡,̵̢̳҇̃̒̈ e҉̢͖̔͐͞t̸̢̞͚̒͞ţ̵̰͔̉͡ä̴̛͎͇͉͛͢ s̵̥͙̎̇̈͜͡i҈̡̭̟͔͐͛͝n҈̡̤̗͔̔͡ṳ̷̡͚̑̔͞a҉̢̥͓̑͡ͅ k̴͕̖̓̒̇͜͞o̵̡̖̿̌̕h҈̧̖̎̾͠ḍ̸̢̝̣͆̀̓͠ȩ̶̝̗̫͌̑͠l҉̡͎̐͝l҉̨̛͚͐͊̅a̶̗̮҇͊͢a҈̢̩̮̋̒̕n҈̯̔͜͝ n̸̢̲҇̽̈ä̸̡͕҇̋̈i҉̧̜̞̣҇͐̅̃n̶̩̪͇̾͢͝.̵̢͚̮͎҇̓̅́ M҉̡͕̄̄͝u҈̯̐̄̅͢͝ẗ̸̥͔́̾͒͢͝t҈̧͖̦̓̆͝a҉̦̀̕͜-҈̡̳̫̠҇͐.҉̨̛͈͗͆̐.҈̧͙̓̌͞.҉̫͇͗͛̕͢ (Знаешь, Эстония, мне жаль, что они с тобой так обходятся. Но-...) — уже было начал говорить Финляндия, как его руку, напоминающую собой лишь проекцию бледной конечности, отражённую светом, не коснулся слегка молодой егерь, невольно перебивая и заставляя замолкнуть. Ему не нужно говорить этого всего снова, только не сейчас. — Pole seda väärt, Soome. kuigi ma ei tea, mis täpselt halb on, aga mind ei huvita, ah. Te arvate, et ma pole kunagi olnud üksi rohkem kui praegu... te muretsete asjata. ma saan kuidagi välja... (Не стоит, Фин — пусть я и не знаю, за что конкретно плохое, но мне плевать, хах. Подумаешь, будто я никогда не оставался одним больше, как сейчас... зря переживаешь. Как-нибудь выкручусь...) — с лёгкой улыбкой на лице крайне спокойно отвечает эстонец и вновь прикрывает свои так или иначе "больные" глаза, вынуждая Хозяина немного отвернуть голову в сторону. Ему больно видеть своего возлюбленного таким. Таким апатичным ко всему вокруг, что не касается его работы, и к самому себе, от чего, кажется, что где-то не смотря на твёрдый лёд вниз потекли тонкие ручейки кристальной воды, образуя собой воду из пещер — новый источник. Призрачная рука невольно сжимает живую и всё ещё тёплую тогда, когда душа всем своим "телом" чувствует чужое напряжение, выдаваемое внешне лишь чуть сбитым дыханием.       Всё же, обидно...       Но если Эсту нечего с этим поделать, зачем переживать и "бросаться в крайности", без умолку лишь рыдая, да жалуясь всем на всё вокруг? Если бы он мог это исправить, он бы давно уже это сделал. Он бы давно как минимум поговорил с кем-то, рассматривая вновь усохшие за минуту три маленьких колоска какого-то растения у себя в руке, если бы имел вторую попытку. Он бы давно уехал отсюда навсегда, если бы тайга так и не манила его душу и тело обратно, охватывая своими невидимыми объятьями каждый раз, когда парень пытался найти себе занятие по душе. Но ни сбор воды, ни рыбалка, ни охота, ни мастурбация, ни отдых на природе, ни ежедневное патрулирование окрестностей — ничего из этого больше не приносит ему былое удовольствие, если оно напрямую не связано с чем-то ближе, чем просто земля под ногами, небо над головой и раскинувшийся впереди лес. В который раз рассматривая перед собой поляну белоснежных, как февральский снег, нежных цветов, Эстония чувствует внутри и апатию, и радость одновременно. Такое странное чувство. Чувство того, что он бы прямо сейчас хотел лечь здесь и раствориться в свежем воздухе, придавая свои мысли вечному забвению, дабы снова оказаться с этим приятным теплом, льющим свет буквально из себя на всё вокруг, даруя жизнь каждому встречному ростку или новорождённому.       Снайпер не раз видел, как хийси позволял кому-то обрести то, что кому-то показалось бы просто сказкой. И в отличие от его рук, покрытых кровью и горькой справедливостью, нежные и мягкие прикосновения холодных призрачных пальцев успокаивали, всегда воспринимались, как добродушные и безобидные. В отличие от пусть и тёплых от тела, но всегда воспринимающихся, как угрозу, кистей егеря, на которые он всегда смотрел тогда, когда к ним приближались за лаской лишь мёртвые в физической оболочке, но не самой душе, существа. И от которых, в свою очередь, практически всегда разбегались их живые собратья, оставляя после себя лишь следы на влажной земле. В который раз Эстония чувствует себя неким изгоем, однако ничего не может с этим поделать. Он не виноват в том, что выполняет свою работу. Не виноват в том, что делает её так хорошо, как только может, не позволяя выйти из леса каждому, кто осмелился нарушить правила тайги. Не виноват, что каждую ночь просто не может провести без тихой мольбы к самому Хозяину за тем, что бы он освободил его от этого кошмара, на что царственное здесь тепло становится вмиг холодным, как будто так и изрекая этим всем своё недовольство и отказ. Как жаль...

***

      ... но он никогда не шёл наперекор своей судьбе. Даже спустя десять лет, читая написанное слегка корявым шрифтом письмо о том, что и в этот знаменательный День семьи к нему никто не приедет, дабы навестить. "Слишком холодно", "Слишком дорого", либо же "Если хочешь, приезжай к нам сам, будем ждать в Москве" — всё, что почти всегда заканчиваются подобные послания, от чего Эсту уже и не больно даже. Он просто привык их читать. И если раньше это вызывало сначала лёгкую грусть, после уже откровенные слёзы обиды, то сейчас лицо парня выглядит совершенно апатично и даже мертвецки-спокойно, когда он без доли сожаления бросает раскрытый конверт с письмом внутрь догорающей своё печи. Этот прекрасный июльский день был вновь испорчен практически полным одиночеством, но выходя обратно на деревянное крыльцо, эстонец так совсем не считает.       Просто потому что вновь видит эти белоснежные глаза напротив, их меланхолию внутри себя и необратимую печаль, когда, чуть ласково улыбнувшись, не спускается по коротким ступеням вниз, чувствуя, как ноги слегка опутывают от жестокого нетерпения прекрасные ландыши. Они снова здесь только одни, со стороны окружных лесов не слышно даже пения птиц. Хотя сейчас во всю играет лето, хотя руки молодого охотника и не должны вовсе дрожать, мелко заставляя содрогаться и всё тело с радостной на них мягкой улыбкой, от которой впадают в отчаянье хвойные деревья вокруг, когда Хозяин Тайги плавно перемещается в пространстве вперёд. Им не нужно было говорить ни одного слова, дабы ощутить друг друга, или понять мысли, когда как левый глаз юноши стал светиться ещё сильнее, причиняя тому невероятную боль. Из правого ока тут же полилась по лицу на одежду тёмная бордовая кровь, когда, с осторожностью физического обличия беря чужие тёплые кисти в свои, смертно-холодные, на более реалистичном лице духа отобразились самые настоящие эмоции горя и сожаления, вынуждая на глазах засверкать лёгкие кристаллы слёз.       Он давно упрашивал его о смерти. Давно молил Хозяина забрать его душу с собой и избавить ото всех страданий, на которые его обрекли собственное существование и любовь к этому месту, ради которого он готов полечь. Здесь и сейчас, и пока он всё ещё дышит, он в последний раз молвит духу о том, что всё будет в порядке, он никогда не оставит его даже после кончины. И пусть Финляндия это знает, он всё равно колебался. Долгих десять лет, прекрасно видя, что делает его прямое влияние на жизнь полюбившегося некогда мальчишки. Он сам сделал из него чуть ли не "монстра", коего бояться люди окрестностей, он сам настолько боялся его потерять, что смелость, любовь и отчаянность эстонца в итоге и привела к его обречённости навсегда сгнить именно в этом месте, ведь за любыми его пределами он тут же чахнет. И он сам подарил своему верному охотнику частичку себя, что до сих пор живёт в его голове на месте утраченного органа зрения, из-за чего так сильно жалеет, как никогда ранее.       Но было ли это худшим исходом? Было ли это хуже, чем видеть ещё последующих двадцать лет, как Эстония вместо того, что бы умирать прямо сейчас на руках Хозяина Тайги, умирал бы морально, без призрачной стороны себя чувствуя в полной мере всё то одиночество и боль, которые его бы окружали? Каждый день, секунда за секундой. И тогда бы финн не мог бы ему помочь. Он и сейчас не может, но вопреки своему отчаянью, он хотя бы счастлив видеть, как его егерь улыбается. Слабо и всё так же добродушно, по-настоящему, по-своему. Как раз перед тем, как навсегда предаться забвению, от чего всего за миг живые и блестящие от крови и слёз глаза потухли изнутри, а магический хрусталик левого глаза исчез вовсе с физического тела, оставляя после себя лишь темноту сгоревшего пространства в черепе.       В коим-то веке его мечта сбылась, теперь юноша точно не чувствует боли. Не чувствует настоящей боли и Финляндия, поднимаясь обратно на ноги и выпрямляясь тогда, когда тело Эстонии было положено обратно на землю около его родного дома, позволяя маленьким зелёным росткам поспешно обвивать его руки, ноги и шею, будто закрывая собой от всего внешнего мира. И как бы не было прискорбно на душе, но хийси знал, что своё обещание его возлюбленный сдержит. Обязательно — он не бросит его так же, как поступили его близкие друзья и родственники.       Потому что он для него намного больше, чем все они. Он для него его Тайга...

***

      Солнечные лучи, пробивая толстые беспросветные тучи, лишь с очень большой периодичностью таки достигали вновь земли, когда в лесу вновь становилось светло. На высоких кронах деревьев были видны всё ещё не перелетевшие на юг птицы, а где-то наоборот — упорно копали нору животные, намеревающиеся любой ценой переждать грядущую зиму. Пока что было достаточно тепло и сытно из-за растущих вокруг ягод и трав, благодаря чему подготовиться к наступающим морозам было проще простого тем, кто хотя бы чуточку трудился, прикладывая все усилия на то, что бы прокормить и сберечь себя и свою семью.       Но даже не смотря на всю суматоху вокруг, было по-прежнему довольно тихо. Не слышно ни радостного щебетания многих видов зимующих птиц, редко, когда можно было даже услышать тихий глухой стук копытец оленей по земле, жадно объедающих последнюю зелёную траву. Этот год, как и многие другими, неумолимо движется к своему логическому концу — циклу, что совсем снова начнётся заново, по новой заводя пищевую цепочку и круговорот жизни всего сущего в этих лесах, не давая никогда расслабиться. Но зимой времени на это будет более, чем достаточно. Потому что нужно будет всеми силами сохранять драгоценное тепло и силы, какая-то лиса даже умудрилась процарапать в гнилой двери какого-то одинокого старого дома, стоящего посреди всей поляны, небольшую лазейку, куда постоянно и бегала, принося еду своим маленьким щенятам и прекрасной партнёрше. Здесь больше не было былого уюта или чистоты, хотя всё осталось совершенно нетронутым. Где-то всё ещё стояла старая, потрескавшаяся от времени, посуда, находилась присыпанная пылью паутина и голая стена, на которой когда-то будто бы что-то висело. Старая потрёпанная кровать со слегка смятой на ней простынёй, но кажется, чем дольше здесь находится слишком любознательная лисица, тем больше её тянет на улицу обратно. И неизвестно: охотничий ли инстинкт, либо же банальный животный лёгкий страх.       Впрочем, многих это не настораживает. Грибники и охотники из деревни неподалёку до сих пор не ходят в местную тайгу хотя бы просто потому, что осенью там становится как-то слишком холодно, дабы хоть какая-то меховая одежда это помогла перенести, а сельские легенды и рассказы самых разных очевидцев так пугали маленьких детишек, что они боялись даже взглянуть в сторону северных лесов. Говорят, что обозлённый на всех дух никого туда больше не пускает, и лучше просто подобру-поздорову уйти, чем накликать на себя самые страшные беды. — Ой, что-то скажется мне, дедок, что ты совсем умом тронулся. Какие "духи", какой "хийси"? На дворе уже 70-е года, а ты до сих пор веришь во всю эту чушь? Пф... — слегка будто бы насмехаясь, с нескрываемой забавой на лице отвечает городской, после чего старик лишь молча смотрит на него с неодобрением. Никто из приезжих никогда не верит в местные легенды, никому они не сдались, когда желание заработать денег правит здравомыслием. И не остановит этих людей ни холод, ни совесть — они готовы почти на абсолютно всё, лишь бы достичь своего. Только странно, что после подобных слов почти что все вокруг лишь молча уставились на мужчину из "большого города", будто провожая его взглядом. Аж мурашки по коже.       Однако сдержав своё слово, беря в руки какие-то бумаги с документами, гениальный политик идёт прямо вглубь леса вместе со своими двумя подручными, внимательно осматривая древесину на местных деревьях. Прекрасная кора, чистые ручья и волшебная природа — весь этот вид больше напоминал какую-то сказочную долину, из-за чего у остальных работников аж захватывало дух. Они с интересом и неподдельным изумлением рассматривали флору вокруг, когда как их начальник вдруг не остановился, читая какой-то русский документ о вырубке лесов. Как ни странно, сам Россия дал одобрение на данный запрос, его совсем не заботило то, что подумают местные люди, и будут ли они вообще за. А дело этих молодых людей лишь удостовериться, что всё здесь действительно подходит для размещения необходимой техники. Как бы местные таёжные деревья не приковывали к себе взгляд. Как бы местная природа не очаровывала. — Итак, Игорь, всё сходится, поэтому завтра документы должны быть в сборе и переданы мне лично. Это место и правда прекрасно — именно то, что нам и нужно! Знаешь, я НАДЕЮСЬ, что всё пройдёт гладко на сей раз, и техника опять не поломается где-то посреди всей дороги... меня хорошо было слышно? — опять недовольно скрещивая руки на груди, прижимая к ней бумажную папку, буквально вырывает из лёгких своего коллеги соглашение Ярослав, поправляя свои короткие причёсанные волосы обратно назад, когда лёгкий ветерок начинается вокруг. Всего за мгновение после этих слов птицы вокруг будто единогласно умолкли, когда как, тяжело вздохнув, некто названный, как Игорь, не почесал затылок, осматриваясь по сторонам.       Стало даже слишком тихо. Достаточно, дабы двое работяг стали нервно переглядываться между собой, а их начальник лишь утвердительно хмыкнуть, спускаясь с какого-то небольшого округлого камня обратно на землю, начиная идти в обратную сторону. К деревне, однако вновь подняв глаза перед собой, мужчина вдруг заметил, что место, из которого они только что вышли, в корне отличалось от того, что видно прямо сейчас. Нечто непроглядное и тёмное где-то там, вдали, скрытое за множеством густых деревьев, из-за чего даже с лёгкого холма, на котором стояли трое людей, не было видно дороги дальше, чем на метров двадцать — дальше этого расстояния свет будто преломился, и не помогало разобраться в ситуации ещё и странный шорох да шум, вдруг возникнувший где-то неподалёку. — Что это было? Ярослав Петрович, думаю, нам нужно уходить отсюда, и как можно скорее. — пытаясь сохранить невозмутимость на своём лице, всё равно как-то беспокойно проговорил один из работников, когда как политик лишь недоверчиво обернулся назад. — Ну, мы как раз и собирались. Правда, кажется, здесь и правда темнеет быстрее. чем я дум-... медведь! — неожиданно выпрямив руку жестом в сторону куда-то позади своих подчинённых, вдруг воскликнул городской, после чего крадущийся зверь, разбуженный от спячки, тут же стал рычать и на всей скорости нестись в сторону молодых людей, вынуждая их сердца упасть в пятки. Адреналин так вдарил в голову, что на секунду оцепенев, лишь Игорь и Ярослав смогли оторвать от земли свои ноги, начиная бежать в темноту, откуда они пришли. — АНДРЕЙ, СКОРЕЙ! — завопил один из убегающих тогда, как русский только успел отскочить назад, тут же будучи поваленным на сырую землю голодным животным. Всего мгновение, и тёплая алая кровь брызнула из разорванной острыми клыками бурого медведя шеи парня на зелёную траву рядом, вынуждая его сначала громко закричать, а после хрипло застонать, когда зверь неполностью порвал его голосовые связки, продолжая цепляться за мясо в попытках прикончить.       От подобного вида Игорю тут же стало адски плохо, голова пошла кругом, но всё же оклемавшись после резкого дёрганья за руку, парням таки удалось продолжить бежать обратно вниз по небольшому склону, на редкость замечая, что они, кажется, стали отрываться от разъярённого медведя. Перед глазами всё ещё витал этот кадр за всего мгновение убитого верного товарища, когда как в ушах застыл гул его отчаянного крика, заставляя, не видя ничего вокруг, бежать обратно, хватаясь за ветки перед собой, дабы они как можно меньше резали лицо.

*Выстрел*

      На секунду, по всему южному лесу резко будто бы что-то раздалось невероятно громким взрывом пороха, от чего Ярослав испугался и, не рассчитав расстояния между камнями, упал между них вниз наземь, больно ударяясь локтями и коленями. Упал на землю так же и Игорь, но только политик хотел подползти к нему, дабы поднять и продолжить бег, как на спине мужчины тут же стал всё больше и больше разливаться алый след от крови, вынуждающий бизнесмена лишь шокировано застыть на одном месте, так и продолжая держать на весу перед собой слегка дрожащую руку. Он не мог поверить в то, что сейчас видит. Не мог поверить в то, что прямо сейчас наблюдал, от чего глаза расширились лишь больше, вынуждая парня лишь кое-как подняться на трясущееся ноги перед тем, как силой опереться на одно из таёжных деревьев, всё ещё с чистым ужасом и страхом смотря на мёртвого работника. — Н-нет, что п-происходит... пожалуйста, помогите, м-мама! Нет, я не хочу умирать, п-пожалуйста, на помощь! — сжав крестик на своей груди, вдруг стал вне себя от паники и пережитого кошмара причитать парень, делая короткие шажки назад, судорожно дыша. Голова стала неистово болеть тогда, когда на глазах уже образовались слёзы от одной только мысли, что сейчас жуткое чудовище с бурым мехом настигнет и его, загрызя до смерти и оставив умирать в страшных муках. Не этого он ожидал, когда ему сказали, что он должен будет прийти в эти края и просто провести плановый осмотр. Не этого он ожидал, когда всего лишь выполнял поручения, надеясь с помощью своей карьеры заработать хорошо на жизнь, обеспечить любимую семью, а так же запасти необходимой древесиной свой город, что так остро в ней нуждался. Совсем не этого...       И потому, вновь упав на колени из-за скользких камней под самими ногами, Ярослав только и мог, что продолжать застывшим от паники и страха сузившимися зрачками пялиться на труп Игоря, медленно отползая назад, что было сил. В голове все воспоминания из жизни проигрывались так быстро, как только могли, некогда чистые "святые" бумаги давно валялись вместе с папкой на грязной сырой земле и придавалась гниению, когда как где-то вдали, откуда светило слабо солнце, не показался яркий силуэт, невольно вынуждающий обратить внимание клерка на себя. Заплаканные некогда гордые глаза с голубой радужкой поднялись на стоящее где-то вдали, но всё ещё отчётливо видное явление, когда как правая рука судорожно сжала нательный крестик, заставляя машинально читать молитву. Он думал, это поможет. Он думал, что всё это сон, сейчас он просто проснётся и всё будет хорошо, ничего не случилось, ему просто всё это кажется.       Кажется, пока где-то совсем рядом не послышался тихий щелчок перезарядки, схожий чем-то на тот, когда перезаряжают ружьё, вытаскивая из него старый, и вставляя новый патрон. Тут же открыв обезумевшие беспокойные глаза, мужчина стал оглядываться по сторонам, всё более и более востребовано к ответам смотря на яркую светящуюся фигуру некоего рогатого существа вдали, излучающего от себя, как не странно, лишь некоторую меланхолию и спокойствие. Странное и страшное одновременно спокойствие, из-за чего клерк уже хотел что-либо сказать, вставая на ноги, когда увидел, что вокруг того существа, где-то чуть ниже по склону, не стала сгущаться тьма местного леса. — Ч-что... что ты т-такое? Пожалуйста... я п-просто хочу жить... — из последних сил, сильно дрожа от холода, стал тихо молиться и причитать несчастный политик, сгибаясь из-за вмиг ослабших рук ещё сильнее, когда у тьмы, что он видел перед собой, вдруг не стало появляться очертание юношеского тела, закрытого чем-то похожим на длинный плащ. Концы этого плаща стали всей тьмой вокруг, после чего послышался лишь тихий лязг чего-то похожего на металл.       Лязг, после чего фигура застыла в позе прицеливания, широко раскрывая свои горящие зеленоватым светом два белоснежных круга на "лице", напоминающих глаза. Только после этого, вновь вернув к себе драгоценную способность двигаться, бизнесмен попытался опереться на дерево рядом и встать на ноги, отталкиваясь от земли, дабы-...

*Выстрел*

      ... однако вместо ожидаемых действий, тело молодого мужчины через секунду лишь безвольно упало обратно на землю, ударяясь всё ещё тёплым лицом в тёмную грязь. Перед своей смертью он так и не успел сказать ничего никому, и лишь только беспокойное щебетание птиц в тайге заставило некоторых жителей окрестной деревни несколько поникнуть, после чего они, как ни в чём не бывало, вернулись к своей обыденной работе, переставая удивляться тому, что городских работников уже нет дольше, чем час. Не смотря на три трупа, спокойно и беззаботно лежащих теперь на сырой, мокрой от росы земле, природа выглядела всё так же мирно и нетронуто, буквально ничего не напоминало о том, что здесь произошло, кроме трёх пропавших без вести людей на местных досках с объявлениями, на которую уже давно никто не смотрит. Там слишком много людей, и никто не собирается их искать. Все знают, что это бесполезно. Все знают, что это просто увенчается безуспешностью.       И воет небо тогда, когда на тайгу вновь опускается вечер. Приезжающие сюда полицейские так и не смогли даже спустя неделю отыскать даже трупы пропавших здесь лиц. И когда они приезжают, в лесу снова становится предупреждающе тихо. Потому что всё равно никому ничего не будет за то, что здесь кто-то пропадёт вновь. Кого-то тихо и молчаливо сгрызут в своих норах звери, а когда это место покроется белым рыхлым снегом, и без того тщетные поиски станут ещё сложней. И тогда люди из "больших городов" вновь забросят все свои попытки, снова скажут про трагедию, как "несчастный случай", и напрочь забудут всего через пару лет.       И всё это время северная финско-эстонская тайга на пересечении трёх стран будет лишь больше цвести и плодоносить для своих животных, птиц и редких насекомых. Цветы будут расти на ней, как и всегда — обильно и часто покрывая собой практически каждую поляну, и прокармливая собой не одно дикое животное, составляющее собой непрерывную цепь местной экосистемы. Где-то заботливые матеря будут старательно вылизывать своих ещё неокрепших совсем детёнышей, в спокойствии, без вмешательства людей, растя свой выводок для будущей суровой жизни, скрашенной лишь этой подаренной им духами свободой, в которой всё зависит лишь от самой природы. За ними всегда наблюдает нечто столь же светлое и тёплое, как и его добрые и заботливые намеренья да мысли, беспрерывно следящее за тем, чтобы и в живом, и в мёртвых царствах этого места был порядок и умиротворение.       Однако, когда приходит время, к умирающим от болезни, травм или просто ставших жертвами жестокой пищевой цепи, приходит тот, чьего присутствия не боятся лишь они. Пока остальные испуганно убегают восвояси, подальше от жуткой темноты, прохлады и смерти, страдающие наоборот тянутся к его бледным мертвецким рукам, спокойно прощаясь с жизнью, оставаясь на руках своего спасителя от мук лишь в образе эфемерных призраков, коим ещё не пришло время перерождаться. И тогда вечно строгие безразличные глаза вновь наполнятся добродушием и гордостью за свою работу, от чего улыбнётся и древний хийси, вновь наблюдающий за работой своего верного охотника вдали.       Это именно то, за что и хотел умереть Эстония. И не волнует его больше ничего, он чувствует лишь то, что всегда хотел: радость от облегчения страданий живущих здесь и терпкий вкус справедливости по отношению ко всем, кто посмел ступить на эти земли, нарушив их покой своим присутствием. Ему большего, по сути, и не нужно, пока в руках верная винтовка, украшенная своим призрачным сиянием, а вокруг тот лес, за который он хотел бы положить свою жизнь ещё раз, если бы не был уже давно мёртв.       ... поэтому он будет защищать это место всегда.

— (Конец) —