Чаши

      Ночью отель засыпает. Лишь сбивчивое дыхание нарушает тишину у окна.       Тусклым светом луна обволакивает лицо Лиама, отчего Селене кажется, что оно сияет. Это лицо, совершенно не похожее на её собственное, так близко: стоит податься вперёд — и они столкнутся носами. Селена выдохнет воздух, а Лиам тотчас же его вдохнёт, будто бы нарочно; будто это сделает их ещё ближе, будто ближе есть куда.       Селена обнимает Лиама за шею, белую-белую, почти одного тона с молоком, и невольно засматривается на контраст его кожи с её. Иссиня-чёрные во мраке кисти рук спускаются к межключичной впадине, а затем к груди. Там и замирают. Грудь Селены тоже бледная и так же взволнованно вздымается, а сердце в ней трепещет с сердцем Лиама в унисон. Селена это слышит, Селена явственно это ощущает.       Лиам целует сливочные пятна на её запястьях. Мокро, неуверенно и нежно, избегая её взгляда: смущается. А Селена хочет взглядами встретиться — и потому приподнимает его лицо за подбородок. Щёки Лиама, прежде почти прозрачные, кажется, стремительно рдеют.       — Лилит, — шепчет он чужое имя.       И Селена впервые готова на него отозваться, раскрасив бесцветные губы поцелуями.       Не ко времени и не к месту она вспоминает старуху и усмехается про себя. Разве похожи на проклятье их с Лиамом свидания под луной? Ничуть — скорее на награду, которую Селена бог знает чем заслужила.       Карман её платья вдруг становится тяжёлым. Так и не вспомнив, что она могла в него положить, Селена запускает туда руку, чтобы проверить на ощупь. И застывает в испуге.       Карты. Много-много карт, хватит на тонкую колоду.       — Что-то не так? — спрашивает Лиам, уловив перемену её настроения.       Селена отстраняется. Надо рассмотреть их при свете зажжённого канделябра.       — Идём ко мне в комнату.       — А зачем? — Лиам смущается ещё сильнее, и тогда Селена понимает, как это прозвучало.       Неловко. Она действительно разучилась общаться с мужчинами.       — Нужно кое-что… проверить, — она отворачивается. Не только чтобы свет не обнажил её эмоции, но и чтобы сам Лиам не заметил вкраплений стыда на её лице. Хотя — Селена готова спорить — ни темнота, ни что-либо ещё не станет для него помехой.       Она дёргает Лиама за рукав и уже тянет за собой, как вдруг что-то возле них оглушительно громко падает.       Эхо разносится по всему коридору. Селена вцепляется в руку Лиама, он вздрагивает — неясно, от внезапного шума или не от него. На несколько секунд воцаряется гробовая тишина. Когда уже не так страшно пошевелиться, влюблённые озираются и взглядами натыкаются на упавший портрет. Они садятся у картины на корточки, чтобы поближе её рассмотреть… И бегут: Селена как можно дальше от этого места, а Лиам — за ней.       Запечатлённая на холсте девушка, чьи глаза слишком похожи на глаза проклявшей Селену старухи, плачет кровавыми слезами. Кровь льётся самая настоящая: краски так не пахнут.       В саду слышен хруст веток и шелест листьев. Селена пробирается через кустарники, игнорируя лестницу из камня. Затем грузно опускается на скамейку и только тогда трясущейся рукой достаёт таро из кармана. Один и тот же младший аркан, двойка чаш, пытается о чём-то поведать со множества кусочков картона.       Фонари моргают. Рядом садится запыхавшийся Лиам. Почему-то становится гораздо спокойнее.       Ночью отель засыпает. Бодрствуют лишь Селена, Лиам и гости с портретов: они наблюдают за коридором и всем, что в нём происходит.