о чувствах и долге

Ханджи пять лет, когда она впервые прочувствовала всю ту ненависть, которую испытывают по отношению к таким, как она, люди, гордо называющие себя марлийцами. Девочка смотрит на маму, молча отводящую глаза, и на отца, убежденного, что они сами виноваты, что заслужили. Проходит ещё пять лет, но Ханджи все ещё не понимает, что она сделала не так, чтобы к ней относились хуже только потому, что в ней течет другая кровь. Демоническая. У неё те же руки, те же ноги, разве что шрамов побольше будет, то же лицо, как и у остальных детей. Ханджи не видит никаких различий, но чувствует себя неполноценной. В пятнадцать она становится кандидатом в воины, чтобы хоть немного приблизиться к ‘нормальным’ людям. Унижений и оскорблений становится только больше. — Слишком медленно, Зое, хотя чего ожидать от демонов, они даже в форме гигантов будут неуклюжими. — Слишком слабо, зачем ты вообще стала кандидатом, мы зря тратим свое время с тобой. Физические подготовки даются намного тяжелее. Но у Ханджи есть одно важное отличие — она может логически мыслить, что позволяет ей замечать несущественные факты и видеть то, что другие оставляют за гранью своего восприятия. Тогда Ханджи старается превратить недостатки своих противников в свое преимущество, начиная раз за разом одерживать победы. Поэтому ровно через три года она оказывается лучшим кандидатом для получения силы гиганта перевозчика. Церемония передачи силы новым шифтерам проходит строго, без всяких торжеств, потому что Марли и без того достаточно разорились на масштабных войнах, но, по скромному мнению самой Ханджи, крайне бессмысленных — ничтожные куски земли, за которые пришлось сражаться с целым альянсом ещё долго не смогут возместить потери, понесенные этой войной. Ханджи жаль молодую девушку с длинными черными волосами. Её уставший взгляд говорил о том, что она смиренно готова принять свою судьбу, вот только вряд ли ей хотелось расставаться с жизнью так рано, оставлять семью и друзей. А был ли у неё любимый человек? В любом случае Ханджи узнает про неё всё, увидев её воспоминания. Зое чувствует легкий укол, за которым следует провал в беспамятство, в какую-то бездну ночного кошмара. Но всё быстро заканчивается, и вот уже её вытягивают чьи-то сильные руки из тела гиганта, которое быстро испаряется, обращаясь в пар. Голова сильно кружится, и понимание происходящего дается тяжело, но Ханджи успевает заметить, кто именно помогает ей выбраться из титана, удивляясь такому почетному лицу. Командиром её отделения назначается сильнейший из солдат Марлии — Леви Аккерман. Невысокий, молчаливый, угрюмый, как будто бы обиженный то ли жизнью, то ли на жизнь человек. Ханджи не понимала никогда — отчего несчастны все эти люди, которых хотя бы считают людьми, а не демонами? Марлийцы его обожали. Особенно женщины, едва ли не готовые усыпать его дорогу цветами. Тернист путь капитана Аккермана, но путь его устлан розами. О нем слагали легенды. Став рядовым солдатом в свои пятнадцать лет, к двадцати он успел забраться очень высоко, заслужив звание одного из сильнейших солдат Марли. Невероятная скорость в бою в купе с огромной силой привели его к большому успеху. Однако лицо его не выражало никаких эмоций почти никогда. Казалось, от него за версту веет хладнокровием и жестокостью. Такие, как он, обычно с каменным лицом избивают нерасторопных элдийцев, втаптывая их лица в грязь. Вопреки ожиданиям, ни проклятия, ни даже презрительные взгляды в сторону Ханджи не прилетают с его стороны, сплошное безразличие. Они даже не общаются вне рабочих обстоятельств. Вблизи главная сила Марлии оказывается не так уж и интересной — просто очередной винтик системы, строго отдающий приказы. Ей не нравятся такие люди. Ей нравится глава её помощник, Моблит Бернер, которого можно и обнять, и за щечки потрепать, и вопросами разными подонимать. Ханджи вообще привыкла с людьми общаться проще, без формальностей, если речь не о высокопоставленном начальстве. Но Леви едва ли не равен ей, почетной элдийке с красной повязкой на руке, по статусу. Если бы не чистота крови, она бы помыкала им только так, она уверена. Всё, чем он её удостаивал — безразличный взгляд или ворчание, когда она что-то делала неправильно. Но Ханджи редко ошибалась, а её предложения иногда даже принимались во внимание военным руководством, пусть и нехотя. Все операции разрабатывались и принимались только марлийской верхушкой. И даже малейший допуск элдийцев был невозможен, поэтому идеи Ханджи все были сказаны как будто бы невзначай. — Если бы ты была марлийкой, тебя бы ждал большой успех, а так ты всего лишь… Так однажды обмолвился генерал Смит. Весь почётный статус воина заканчивался на слове ‘почётный’, потому что за ним неизменно следовало — ‘элдиец’. Однажды Ханджи со своей командой не посчастливилось наткнуться на ярого фанатика, который был простым марлийцем, успевший в честь победы своей страны достаточно напиться, чтобы позволить себе оскорблять мимо проходящих военных. — Марлия низвергнет поганых элдийцев! Моблит хватает его за грудки. — Да как ты смеешь разговаривать с почётными элдийцами? — Да клал я сто раз, почётные вы или нет… Природу не изменишь, вы так и останетесь дьявольским отродьем! Но Леви был первым марлийцем, ни разу не назвавшим её демоном или что-то около и никогда не брезговавшим её предложениями. По крайней мере, хотя бы за человеческое отношение к себе Ханджи всё же уважала своего капитана. — Задача-минимум: доставить запасы провизии и снаряжение отряду Захариаса на юго-восток, — голос у Аккермана холодный и грубоватый, но при этом совершенно не отталкивающий, — задача-максимум: разрушить связующую вражескую дорогу. Для передвижения стоит выбрать следующий путь… — Леви проводит бледную карандашную линию по карте. — Не слишком ли нерационально идти таким путем, когда можно сократить здесь, — Ханджи показывает указательным пальцем на кусочек лесистой местности и добавляет — так было бы и безопаснее. Лицо Аккермана становится задумчивым и через некоторое время, очевидно, взвесив ‘за’ и ‘против’, он соглашается с её идеей. За пару лет совместных миссий они отлично сработались, заслужив звание ‘убийственной команды’. Его взгляд, обращенный к ней, даже как-то потеплел, и она даже обзавелась собственным прозвищем, которые раньше давались только самым близким для него людям. Леви почти всегда обращался к ней не иначе как ‘четырехглазая’, ведь очки Ханджи носить не перестала, несмотря на то, что сила титана зрение восстановила полностью. В ответ, пребывая в лучшем настроении, Зое называла его угрюмым коротышкой, на что он никак не реагировал. Суровое лицо капитана очень сильно шло вразрез с той личностью, которая постепенно открывалась для Ханджи. Их сугубо деловые отношения постепенно наполнились неформальностями: Ханджи позволяла себе всякие вольности вроде шуток или закидываний рук на чужое плечо, игнорируя тяжелые вздохи, а Леви чувствовал на себе какую-то ответственность за эту сумасбродную носительницу силы гиганта-перевозчика. В конце концов она скрашивала его одиночество своими выходками. Роль стратега во время совместных операций плавно перешла к Ханджи. Именно она планировала, где, когда и как именно нападать или обороняться, ведь её титан был универсальным и для того, и для другого, обладая огромной выносливостью и скоростью, хотя в ближнем бою по силовым характеристикам сильно уступал. Но именно тогда в ход вступал капитан Аккерман, способный в одиночку уложить целый взвод. Но даже необыкновенные люди все ещё остаются людьми с правом на ошибку без возможности регенерировать, залатав свои раны. А война беспощадна ко всем. Он допускает ошибку, когда на одной из миссий совсем рядом взрывается снаряд. Жертвуя одним из своих танкистов, гигант-перевозчик едва успевает прикрыть Аккермана так, чтобы всё, чем они отделался, были несколько осколков, глубоко всажденных в правую руку. После этого маленького и внезапного столкновения с войсками альянса, Ханджи заботливо обрабатывает чужие раны. — Ты спасла мне жизнь, — сухо проговаривает Леви, наблюдая, как ему накладывают повязку. — Мы бы не пережили потерю одного из сильнейших солдат Марлии, — так же сдержанно отвечает Ханджи. — Мы потеряли Абеля, поэтому боюсь, что ещё одно такое столкновение не переживем. — Надеюсь, он хотя бы там обретет покой, — прикрывая глаза, отзывается Леви. — Так странно слышать это от того, чья нация обычно радуется нашим смертям. Она слышит, как он тяжело вздыхает. — Эй, четырехглазая, мне нет разницы, кем он там был по крови. Мне вообще нет дела до чистоты той красной хуйни во мне или ком-то другом, если так интересно. Я просто служу своей родине, потому что это моя обязанность, и если я не буду её выполнять, то пострадает моя семья. — В вашу обязанность входит мастерски убивать людей? — зло парирует Ханджи. — Если бы это была просто обязанность, вряд ли бы вас считали сильнейшим солдатом Марлии, на счету которого… — Хватит. Леви прикладывает палец к губам и через некоторое время продолжает, но тише: — Там, — он кивает головой в сторону, где сидит оставшаяся команда, — люди, которые могут пересказать наш разговор важным людям и тогда тебя скормят кому-нибудь, а меня разжалуют и отправят на передовую, в самое пекло. Ханджи стыдливо отворачивается, понимая, что наговорила лишнего. Она уважала и ценила свою команду, полюбила как вторую семью, заботясь о каждом: и о крошечной в сравнении с остальными Нифе, которая, однако, дала бы фору другим в скорости, и о предусмотрительном Моблите, и о Кейджи, поддерживающим в коллективе боевой дух и настрой, и об Абеле, в стрельбе которому не было равных. Сейчас же все они сидели поодаль с немного растерянными лицам, разбивая небольшой лагерь и тяжело вздыхая о смерти своего товарища. Даже несмотря на то, что смерть была привычным явлением, терять члена команды, с которым вы отлично сработались и сдружились, было тяжело. Ребята всегда говорили, что друг за друга готовы умереть. Но насколько правдивы их слова? Где гарантия, что кто-нибудь из них не захочет заиметь пользу, сдав руководству своего сослуживца с революционными настроениями? Говорить опасно. Говорить громко — ещё опаснее. — Ты даже права: я слишком далеко зашел, — вдруг произносит Леви, нарушая неловкую тишину, — и слишком многих убил, потому что тогда ещё верил во всю эту дрянь с чистотой крови. А потом на одной из миссий собственноручно убил элдийского ребенка, без всяких колебаний. И так стало паршиво, — он хмыкает, делая небольшую паузу, — а теперь уже просто не могу остановиться, потому что моя семья, точнее, то, что от неё осталось, не должна пострадать из-за меня. — Я понимаю, — как-то виновато отзывается Ханджи, — и я рада, что есть люди, способные, несмотря на постоянную пропаганду, сохранить человечность. Вы, наверное, очень любите свою семью. — Единственное, что у меня от неё осталось, — моя племянница. И я бы очень хотел, чтобы эта война её не коснулась. — Вот как. А она… — Думаю, что я достаточно тебе рассказал. — А вы не боитесь? Я же всё-таки могу обернуть это против вас, использовать себе на руку. — Сложно сказать. Ты спасла мне жизнь, хотя была не обязана, ты обработала мои раны, хотя я мог справиться сам. Почему-то я тебе доверяю, хотя, может быть, совершаю большую ошибку в своей жизни. — Я очень ценю вашу откровенность и честность и уж точно никогда вас не выдам, что бы ни случилось. Потому что только на людях, способных понять, что кровь не определяет человека, можно построить новый мир, когда старый сломается. — А старый сломается? — Леви немного усмехается. — Нельзя жить одной только войной: мы либо придем к мирным соглашениям, отказавшись от предрассудков, либо переубиваем друг друга. Первое возможно, но процент невелик, второе более ожидаемо. Но… мне хочется верить, что мы сможем решить все мирно. Антиподом войны можно назвать любовь, и я думаю, что именно любовь во всех её проявлениях сможет помочь нам. Она быстро переводит тему на обсуждение их дальнейших планов по продвижению, но внутри все ещё остается приятный осадочек после такого небольшого разговора по душам. Ханджи никогда бы не подумала, что с ней разоткровенничается сам капитан Аккерман, оказавшийся на удивление далеко не плохим человеком. Прежде чем уснуть, он благодарит её за свое спасение. На следующий день Ханджи снова перевязывает его руку, пока остальные убирают следы любого пребывания здесь. Рана за ночь стала ещё хуже — за неимением каких-никаких средств для дезинфекции избежать попадания грязи не удалось. Долго без хорошей помощи капитан не протянет, и это понятно уже по одному только его виду — он был бледен, тяжело дышал и медленнее реагировал на происходящее. Единогласно принимается решение вернуться, не закончив миссию, несмотря на слабое сопротивление Аккермана. Тем более, что изначальная цель, как показалось Ханджи, и без того была обречена на провал с того момента, как они столкнулись с внезапно появившимся крупным вражеским отрядом с мощным вооружением. Военная верхушка такое самовольство не одобряет и по возвращении грозиться наказать весь отряд, отправив его на гауптвахту. Но после руководство смягчается, узнав о тяжелом ранении сильнейшего солдата, и даже представляет Ханджи к награде. Не без содействия самого капитана Аккермана, стремившегося отблагодарить свою спасительницу. Впрочем, Ханджи отказывается принимать ‘подачки’ свыше. Это принципиальное решение. Зато она заглядывает проведать состояние Леви, направленного в лазарет. Пропускают её нехотя, но она своего добивается. Ханджи справляется о его здоровье, желает ему скорейшего выздоровления и говорит, что надеется скоро увидеть его в строю. Он просит её задержаться и рассказать последние новости. Но долго пообщаться не получается: приходит генерал Смит. Тогда Зое быстро прощается и уходит. — Интересные у тебя гости, капитан, — усмехается Эрвин, провожая взглядом Ханджи. — В чем проблема? — Леви звучит недоверчиво. — Она элдийка. — Она моя подчиненная с ебаной силой гиганта, ни больше, ни меньше, — фыркает Аккерман. — Да, конечно, — Смит странно улыбается и тут же переводит тему. Леви держат в лазарете около недели, за которую к нему заглядывают достаточное количество людей, начиная от племянницы Микасы и заканчивая высокопоставленными военными. Все они, за исключением молчаливой Микасы, приносящей ему книги и еду, вызывают только скуку. Аккерман почему-то надеется, что Ханджи зайдет снова — она была единственным человеком, который немного поднимал настроение и приободрял. Но больше она так и не приходит. Зато за эту неделю она успевает съездить в гетто к своей семье и отдохнуть от изнуряющих миссий и заданий, потому что её команду отстраняют от дел на то время, пока поправляется их капитан. Моблит зачем-то вызывается ехать вместе с ней, но особо Ханджи и не препятствует, быстро соглашаясь. Она его уважала. Сложно не ценить человека, который вечно рядом и вечно готов помочь. Они очень много разговаривают по пути в гетто, узнавая друг о друге много нового. И ближе к ночи темы становятся всё более откровенными. Кульминация наступает, когда он рассказывает о существовании подпольной организации ‘возрождения Элдии’, целью которой является свержение диктатуры Марлии и освобождение всех элдийцев из гетто. При этом Моблит отмечает, что никаких конкретных революционных задач организация не реализует, ограничиваясь пока только сбором информации о действиях руководства страны и стремлением установить эффективную систему связи между подобными организациями разных гетто. А затем говорит, что является одним из инициаторов создания. — Нация должна быть свободной! Ханджи думает, что звучит всё очень завораживающе: вести пропаганду, наладить связи, постепенно подготовить к восстанию всех участников организации, выждать момент, когда власть будет наиболее слабой в условиях непрекращающейся войны с силами альянса и выйти с оружием, выдвинув свои требования, а в случае неудачи постараться нанести как можно больше вреда Марлии. Завораживающе, но очень романтизировано: на деле шансов на какие-никакие успехи у этой организации нулевые, потому что простые элдийцы, пусть и с оружием, пусть и толпой вряд ли смогут противостоять многочисленной хорошо вооруженной армии марлийцев. Слишком неправдоподобно. Но тем не менее она думает об этом много, пытаясь найти что-то положительное. Ей хочется быть героиней, ей хочется свободы для своего народа, но она сомневалась, что убийства людей, которые были просто с самого детства обработаны мощным аппаратом пропаганды, являются необходимой мерой. Конечно, решить столь продолжительный и масштабный конфликт, укоренившийся в сознании многих поколений, мирным путем вряд ли получится, даже если хорошо постараться, но никогда нельзя отвергать этот путь, верно? Всё становится ещё сложнее, когда она вспоминает спокойное лицо Леви, свободно рассказывающего ей, как изменились его взгляды от ненависти к дьявольскому отродью до непонимания сути и необходимости всей проблемы. Вероятно, он такой не один. И что если такие люди в самом деле погибнут? Тогда все точно будут убеждены в пугающей и демонической природе потомков Имир. Моблит, однако, дает ей время подумать. Он, кажется, очень доверяет ей. Вопрос со вступлением в организацию Ханджи откладывает, смещая свое внимание на капитана Аккермана, которого в её голове с того самого разговора становится слишком много. Она пытается убедить себя в том, что нет никакого смысла испытывать к нему что-то большее, чем дружеские чувства, потому что он просто был вежлив с ней и общался, как с равной себе. Это элементарные вещи, которых просто никогда не было в её жизни. И почему-то от одного только их появления она ‘поплыла’. Да и потом… у неё нет никаких шансов. Хотя бы потому что за любую связь с элдийкой его ждет суровое наказание. Её, скорее всего, тоже. Даже несмотря на то, что она почетная элдийка. С одной стороны, её мучают мысли о таинственной революционной организации, с другой, появляющиеся, заранее обреченные чувства. Моблит настойчиво зазывает её присоединиться к ним, работая на два фронта, чтобы узнавать информацию о планах Марлии. Он не заставляет её, понимая, что это сложно и тяжело, но очень просит, вещая о том, что её светлая голова поможет им добиться необходимого. Добиться свободы и равноправия. Вернуть уважение к себе и искоренить все националистические идеи. — Вы нам очень нужны! Вы мне… нужны, — смущенно проговаривает Моблит. Ханджи сдается, соглашаясь стать связной и передавать ценные сведения. Тем более, что она заслужила уважение старших по званию и стала близка к командованию. Для неё узнать о дальнейших планах Марлии и реальной обстановке на фронте не должно составить особого труда. Поэтому она, вернувшись, всё больше времени проводит в тех местах, где есть старшие военные, стараясь завести с ними непринужденную беседу, приятно улыбаясь. Некоторые даже забывают о том, что у их собеседницы красная повязка на левой руке, приглашая пропустить чашечку другую. Звучит мерзко, выглядит так же. Зато так Ханджи действительно узнает много нового: Марлия несет серьезные потери на востоке и юго-востоке, а солдаты массово дезертируют, тогда как в газетах об этом не говорится ни слова. Она ненавязчиво интересуется у Леви обстановкой на том участке фронта. Он только подтверждает эту информацию. — Зачем тебе это? — Генерал Пиксис случайно обмолвился, стало интересно. — Этого деда давно пора отправить на отдых, толку никакого, — ворчит Леви, закатывая глаза. Больше вопросов она ему не задает, не желая втягивать его в свои дела. Роль шпиона, которую она добровольно на себя взвалила, не может сочетаться с чувствами к врагу, который пусть и ведет себя с ней совершенно не так, как должен бы. Ханджи все чаще замечает, как Леви старается проявить по отношению к ней какую-никакую заботу, когда они находятся вдвоем и в безопасности от чужих ушей и глаз. Он интересуется её здоровьем, прекрасно зная, что носители силы титана спокойно регенерируют, он периодически протирает её очки и ругает за неопрятность, он прикрывает её косяки перед начальством, которое ему безоговорочно доверяет. Он чувствует, что привязался к ней, и даже думать не хочет, что через тринадцать лет её место займет кто-то другой. — Что случится, если носителя силы гиганта не передадут по истечении тринадцати лет? — как можно более безразлично интересуется Леви. — Носитель умрет, а сила будет передана любому рожденному в этот момент ребенку элдийской крови, — пожимает плечами Ханджи. — Согласиться променять целую жизнь на тринадцать лет ради почетного звания? — Так нас хотя бы за отребье не считают. — Отвратительно. Леви помнит, что ему грозит за связь с ней, но никак не может остановиться и сдержать себя в руках рядом с ней, как будто Ханджи заразила его своей свободой и показала другую сторону жизни. Показала, что он может быть важен и нужен не как машина для убийств, не как солдат, служащий родине, а как самый обычный человек со своими чувствами. Он старается быть крайне осторожным, ничем себя не выдавая, но каждый раз к ней тянет всё сильнее и сильнее, словно это глоток свежего воздуха. Но чистый воздух тоже опасен для человека. У них складываются странные отношения: холодные друг другу на людях, они глядят друг на друга с какой-то нежностью, когда никто не видит. Ханджи знает про него всю его жизнь, Леви же про неё знает всё, кроме главного — она так и не решилась рассказать про свое членство в революционной организации. И выдает себя чисто случайно, попавшись на том, что подслушала беседу генерала Смита с главнокомандующим, который говорил о необходимости скорейшем перераспределении сил и направлении основной силы на восток, где потери и отступления максимальны. — Мне жаль. — Твое право не доверять мне, я понимаю. — Я не не доверяю тебе, пойми меня, — Ханджи кладет ему свою руку на плечо, — я не хочу подвергать тебя опасности, потому что если я оступлюсь, то проблемы будут не только у меня. Но меня просто убьют, а тебя… — Всё будет в порядке, и я не выдам тебя, что бы ни случилось, помнишь? — Леви берет её за руки. — Мне жаль, что нас с тобой против нашего желания развело по разным сторонам этой ублюдской войной, но, пока я могу, я буду защищать тебя. Когда-нибудь мы обязательно будем вместе. Эта фраза крутится в голове у обоих, но никто её так и не озвучивает. — Прости, что создаю столько проблем тебе. — Ты не виновата. Ему очень хочется прикоснуться к её щеке, провести рукой по ней, а потом обнять и убраться вместе подальше от всего этого, но он вовремя одергивает себя, услышав приближающиеся шаги. Вскоре появляется и сам человек, который оказывается новым членом команды Ханджи, Флок. Вошедший недоуменно ведет бровью, очевидно, замечая, как близко друг к другу стоят Ханджи и Леви. Оба понимают, что к добру это не приведет. Флок уточняет какие-то дежурные вещи и так же быстро скрывается, почему-то ехидно усмехаясь. На следующий день Ханджи поручают доставить срочное послание командующему на востоке. Она думает о том, что это невероятная удача — ей доведется самой увидеть настоящее положение дел, даже если это и опасно. Для защиты с ней отправляют отчего-то только капитана Аккермана. — Что-то не так, — озвучивает свои переживания Зое. — Может быть, но стоит решать проблемы по мере их поступления. Туда они добираются достаточно быстро, сила гиганта-перевозчика позволяет практически не делать перевалов. Задержаться приходиться только на обратной дороге. Они делают привал где-то в чаще леса, стараясь вести себя как можно незаметнее, потому что линия фронта все ещё недалеко. Дежурить на ночь вызывается Леви, категорически отказываясь принять её помощь: — У тебя много сил уйдет на дорогу, лучше выспись. В конце концов Ханджи сдается и совсем скоро засыпает рядом с капитаном. Леви старается глядеть по сторонам и не отвлекаться на спящую девушку, по волосам которой так и хочется провести рукой, успокаивая. Но желание оказывается выше него, и очень осторожно он прикасается. — Леви? Рука моментально отдергивается. — Сделай это снова. Спокойно выдохнув, он возвращает руку на её голову и плавно поглаживает по волосам. — Было бы здорово остаться жить вдвоем в этом лесу, — мечтательно бормочет Ханджи, снова медленно засыпая. — Тебе так не кажется? — Я бы остался с тобой где угодно и на всю жизнь. Больше об этом они не говорят, тактично делая вид, что ничего не произошло. Единственное, что остается в памяти об этом маленьком моменте, — короткий поцелуй вместо пожелания спокойной ночи. Хотя ночь не очень-то и спокойная. Но в этот момент обоим казалось, что это самое лучшее, что вообще было в их жизни. Они уже давно не враги, какими должны быть. Через пару дней они благополучно возвращаются. Леви отправляется докладывает об успешном выполнении миссии руководству, Ханджи пытается придумать способ, чтобы как можно незаметнее передать как можно больше информации для организации. Проблема возникает с тем, что рядом отчего-то постоянно крутится наглое лицо Флока, старающегося ни на минуту не покидать Ханджи. Но сделать это нужно как можно скорее, потому что все складывается как никогда удачно — ещё немного и можно будет вступить в открытое противостояние. Нельзя терять время. Но Моблит и ещё пара солдат куда-то внезапно и бесследно пропадает. А в пользу Ханджи ничего не складывается. — Так что же вы, получается, Ханджи, революционными делами промышляете прямо под носом у военного руководства? — размеренно говорит Флок, словно пытается загнать её в ловушку, медленно наступая. Проблема лишь в том, что её уже поймали. — Делаете вид, что преданно служите Марлии, а сами втихую разговоры всякие важные подслушиваете, с высшими чинами сближаетесь, чтобы побольше узнать и своим все передать? — видя растерянность на чужом лицу, он ликует. — О-о, так я угадал? — он ехидно улыбается. — Даже не так. Знаете ли вы… что ваших союзников уже схватили, и они очень услужливо рассказали мне. Какая, однако, досада! Ханджи молчит, поджав губы. Если бы она могла испепелять глазами, от Флока уже ничего бы не осталось. — Не переживайте, до завтрашнего дня ещё можете нормально спать, но будьте уверены, что я не отступлюсь. Внутри всё обрывается. Она перестает чувствовать даже биение своего собственного сердца. Флок уходит, что-то напевая под нос. Такой довольный и безмятежный, что становится мерзко. Ещё и дверью громко хлопает. Спустя какое-то время дверь снова открывается, и Ханджи, сидевшая на стуле с опущенной головой, свесив руки вниз, даже не поднимает голову. Она не знает, сколько прошло времени, может, давно утро и её пришли забрать полицейские. Может, просто заглянул кто-то из команды. Может.... — Эй, четырехглазая, что-то случилось? Она вздрагивает, резко поднимая голову и удивленно распахивая глаза, сталкиваясь с чужим беспокойным взглядом. — Завтра меня отведут под трибунал как изменницу Марлии. Быстро. Четко. Понятно. И хлестко, как пощечина. Карта, которую держит в руках Леви, резко сжимается, превращаясь в ненужный кусок бумаги. — Ты уверена? — Моблита и ещё пару человек арестовали. Флок пообещал, что завтра придут за мной. Леви ничего не отвечает и садится рядом с отсутствующим взглядом. Ханджи поворачивает голову в его сторону, надеясь, что увидит там что-то, что может помочь. Хочет увидеть, что есть хоть какой-то малейший шанс на спасение. Но вместо этого сталкивается с такой же опустошенностью и отчаянием. — Я не хочу даже думать о том, что тебя ждет, Ханджи. Они не люди. Это звери. Она испуганно отдергивается. — Так, может, убежать? Ещё есть время! Он с сожалением смотрит на её трясущиеся руки. — Да, ты можешь попробовать это сделать, у тебя должно… — Ты не уйдешь со мной? — перебивает Ханджи. Леви открывает рот, чтобы ответить, слова никак не идут. Они как будто не хотят, чтобы их озвучивали. — Мне жаль… Ханджи чувствует, как по щеке стекает что-то. Слезы, наверное, так не к месту. Вспоминается ночь в лесу, где он сказал, что хотел бы провести с ней всю жизнь, и выглядел таким спокойным. А сейчас они оба разбиты. Она грустно улыбается, собираясь утереть слезу, но Леви оказывается быстрее, прикасаясь рукой к её щеке. Он ласково проводит по ней, убирая слезы, и снова это делает, но уже просто так. А затем целует, как-то очень осторожно и нежно. От поцелуя остается привкус чего-то горького, очень похожего на его любимый чай. Ей очень хочется понять, зачем он делает это сейчас. У них всё равно ничего никогда бы не сложилось. Они никогда не смогли бы быть счастливы вдвоем. Не в этой жизни. А тогда, в лесу, когда им было так хорошо вместе и думалось, что ещё есть шанс, просто показалось. Это всё пустое и напрасное. И такое ненужное. Ханджи думает о том, что никуда не побежит. Сейчас он обнимает её, прижимая к себе, и целует её лицо. В эту ночь они дадут друг другу столько счастья, сколько потом должно хватить на все их страдания. — Меня завтра же могут скормить одному из кандидатов. Она смеется, а он целует её в ключицу. — Меня, скорее всего, отправят на передовую, в самое пекло. Он ухмыляется, а она несильно кусает его в плечо. Они проводят вместе последнюю ночь. И расстаются навсегда. Ханджи, наблюдая за уродливым гигантом, стремительно приближающимся, чтобы поглотить её, вспоминает Леви, сожалея, что ей пришлось оставить его. Леви, сидя в одиночной камере, с веревкой в руках, надеется, что после смерти они встретятся и наконец-то будут счастливы.