У меня нет даже тени : Другая история

в окно мне бьёт кровавый свет. я вижу тёмный силуэт. сон мне прямо в руку. мой стол завален абы чем, рисунками безумных схем. в тот вечер всё было так.

***

      Утро вышло холоднее, чем бывало обычно — острый, неприятный для человеческой кожи холодок бегло пробегает по плечам, заставляя вздрагивать, изредка стуча зубами.       Длинные каштановые волосы ложатся на плечи. Спать с пучком неудобно. Чара морщится, потирая переносицу кончиками пальцев, бормоча нечто невнятное под нос.       Взгляд переводится к настенным часам. Ещё и пяти часов нет — но и спать явно не хотелось. Рисовать — тоже. Ненавистливое ощущение отвратительно морозного воскресения.       — Если бы можно было вырвать любой день из календаря, то я бы точно выбрал именно этот. — хрипло проговорил он, массируя пальцами кожу головы, взлохмачивая густые волосы.       И снова придётся тратить драгоценное время на глупые разговоры. В глазах будет мозолить лица одних и те же гостей. В носу и вовсе будет стоять противный запах сырого мяса и крови, от которых буквально выворачивало наизнанку ещё с самого детства.       Даже кусочек съесть — та ещё проблема. Мясо должно быть прожаренным до максимума и подано с более приятным гарниром. Как минимум — с картофелем или лёгким салатом.

О столь человеческой подаче можно только мечтать.

      Вздыхая, Чара лишь медленно поднимается с кровати, подтягиваясь, подобно коту во время привычной разминки. Отчасти взята привычка у Фриск — девушка довольно часто пародирует кошачьи повадки, при этом даже этого не замечая. Если честно, это даже мило.       Глаза давно привыкли к темноте — в этом случае спасибо отцовским генам. Не зря на Чарльза похож. Только внешне. Такие же выразительные глаза, такие же густые волосы, такой же бледный тон кожи, такой же, мать его, высокий рост. Даже имя частично сходится.       Иногда могло показаться, что отцы более грубы с сыновьями, предпочитая дочерей. Чара знал об этом факте ещё со старой книги по психологии, найденной в самом пыльном углу библиотеки. Информация интересна. Но больно печальная для реальности.       Сколько бы он не прочёл строчек о семейных ценностях и том, как должна ( хотя бы по мнению автора книги ) выглядеть настоящая семья.

Мелантиос прошли все пункты насквозь.

      Ни взаимопонимания, ни совместного времяпровождения, ни единого доброго разговора между ними не состоялось за долгие годы. Сплошное насилие и унижение, при котором и живьём закопают за одно только неверное слово. Степень грязной лжи давно перешла общепринятую черту.

Явление, наверное, непривычное для большинства людей.

      И только из рассказов Фриск было ясно, что в человеческом обществе таких случаев в разы больше. На одном лишь своём опыте показала, какими бессердечными ублюдками бывают люди.       Она глотала слёзы, прижимаясь к его плечу и пока холодные пальцы гладили мягкие волосы, неторопливо говорила обо всём, что только знала за всю свою жизнь. О том, как отец запирал её в шкафу за непослушание. Как оставлял её без еды и вовсе не пускал на кухню. О любовнице и связи с её матерью — на этом моменте она и вовсе случайно ударила, после чего ещё минут десять бормотала извинения.       Чара, впрочем, не держал на неё зла. Прекрасно осознавал, насколько всё плохо и отчего эмоции выливались через край. Будь он на её месте — и вовсе бы разбил всё, что только мог увидеть. Как это было с вазами на день рождения. До сих пор стыдно за это. Ноэль ведь пришлось за это отвечать.       Будь он человеком — вероятнее всего, посмотрел в зеркало, оценивая внешний вид. Но такой возможности попросту нет. В стенах особняка зеркал практически и не было, за исключением комнаты Фриск.       Частичная зависть. Иногда Чара даже подумывал, что лучше бы он не рождался. По крайней мере, в таком состоянии. Ни рыба, ни мясо, как говорится. А хотелось конкретного.

Попросту родиться человеком.

      Вероятнее всего, так было бы проще раз в пять. Запретов, возможно, стало бы меньше, да и дышать свободнее.       — Терпеть не могу лилии. — в очередной раз шепчет Чара себе под нос, вздыхая.       Запах навевает слишком противные воспоминания, рисуя всё более и более мерзкие картины в голове. Он снова машет головой в попытке отвлечься. Дела есть поважнее, чем ворчать на ненавистные цветы.       Как минимум, готовиться к очередной встрече с чудовищами, которые явно помнят прошлый раз. Помнят, как он яро защищал человека, не позволяя даже взглянуть, чего уж говорить о прикосновениях. И, возможно, помнят, как он держался поблизости, следя за её состоянием, подобно телохранителю.       Придётся выслушивать их новые сплетни. Кирн — постоянные гости. Чаре они действительно надоедают, но в этом он бессилен. Единственное, что он сделает — натянет очередную маску лжеца, во всех подробностях проявляя свои актёрские навыки до самого вечера.       Ощущение не из лучших. Сейчас от него не избавиться. По крайней мере, пока не переступит порог человеческой комнаты. Если и быть откровенным — только с самыми близкими. И этот короткий список откроет Фриск.

***

      Поток бесконечных сплетен настолько въелся в голову, что становится до тошноты болезненно. Чара периодически массирует виски пальцами, в надежде хоть немного прийти в себя. По крайней мере, если это можно было так называть.       Всё те же разговоры, которые давно заучены наизусть, подобно алфавиту или гамме, к которой он не прикасается лет с девяти, считая скучной массой из символов.

Фортепиано давно пылится.

      Он корчит недовольную гримасу, пока Габриэль в очередной раз рассказывает одну и ту же шутку о безруком человеке и вампире. Напрочь отпадает желание слушать подобный бред — Мелантиос не видит в этом ничего забавного.

Юмор, в конце концов, не должен быть настолько

грязным.

      — Самая лучшая группа крови — третья и ничего кроме третьей. Особенно если отрицательная!       Маргарет лишь хихикает, как обычно прикрывая рот ладонью. Чара сглатывает, неторопливо жуя кусок мяса. По крайней мере, создаёт идеальную имитацию, на самом деле желая избавиться от этого тошнотворного чувства.       Человек поедает себе подобного. И даже не стесняется. Чёртова дикость, не укладываемая в голове. Видя глядя на неё и не смеешь сказать, что она когда – то была человеческой девушкой, проживающей вполне себе обычную жизнь.

Маргарет Мелантиос давно потеряла этот образ.

      — Слишком сладкая. Я предпочту более солёный привкус. — цокая языком отмечает Маргарет, навязчиво проводя вилкой по тарелке, отчего та издаёт противный звук, режущий барабанные перепонки. Будто бы специально действует на нервы.       Мясо противное во всех смыслах. Но если блюёт — будут вопросы. По крайней мере, если это делать публично. Чара глубоко вздыхает, удерживая слюну и кусочки от мерзкого лакомства. Уж лучше питаться краской и бумагой.       — Специфический вкус. От такого меня крутит.       Удивительно, что с этим можно согласиться. По – настоящему согласиться. Даже кровь из ранки выпивать — не самый приятный акт, чего уж можно сказать о сыром пласте человеческого мяса. От одних только мыслей уже не по себе.       Чара вздыхает. В горле застревает комок. И сил его сдерживать остаётся всё меньше и меньше. Кивая, он лишь осторожно встаёт изо стола и, коротко склоняясь лишь из вежливости, покидает комнату, запирая её за собой.       Маргарет лишь пожимает плечом, провожая его взглядом. Останавливать не стала — изредка он делал так, когда хотел покинуть ужин раньше времени. И если ранее это заканчивалось скандалом, то сейчас — привычным молчанием.

Поддельное уважение.

      — Сегодня братец, значит, не в духе. — насмешливо отмечает Джейсон, забирая из тарелки Корнелии очередной кусок, отчего та лёгким движением руки отталкивает того от порции. — Да ладно, дорогуша, неужели жалко?       — Жалко. — кивая, соглашается она и, накручивая переваренные макароны на вилку, кокетливо надкусывает их, словно дразня. — И, к слову, у тебя в тарелке буквально тоже самое, что и у меня.       Джейсон лишь закатывает глаза и, усмехаясь, продолжает трапезу. Заканчивая со своей порцией, тянется к братской тарелке, пока ловкая рука Маргарет не забирает её.       — С тебя будет достаточно. Твоя тарелка уже пуста. — отмечает она.       — Братец в любом случае не доест. И вы все это прекрасно знаете.       И в его словах не было и намёка на ложь. Чара никогда не оставлял тарелку пустой. Единственное, что он действительно ел — хлеб или кусочки фруктов, лишь изредка запивая крепким кофе. Но, кажется, никого этот факт не смущал и не напрягал. Больно это привычно.       — Даже если и так, это не повод влезать в чужую тарелку, Джейсон.       — С каких это пор ты на его защите?       Маргарет лишь хмурит тонкие брови, удерживая фарфор в руках, слегка склоняя его. Практически нетронутое мясо падает на пол, оставляя после себя мокрые пятна. Мелкие муравьи моментально набегают на угощение, активно кусая его.

Они ещё не знают, что их растопчут каблуки.

      — Я никогда не была на стороне твоего брата. Не говори глупостей, сынок.       С этими словами тарелка летит на холодный пол, разбиваясь вдребезги.

***

      Во рту по – прежнему остаётся до тошноты неприятный привкус. Он не помнил, какой по счёту порцией кофеина пытался его перекрыть. Впечатление, будто мясо вовсе и не готовили — просто бросили на разморозку и, подогревая палёными спичками, грубо разрезали и разложили по тарелкам, для вида залив не более мерзким соусом, от которого в животе завязывается узел.       — Когда я говорил, что нет никаких проблем с едой, то точно не имел ввиду эту ужасную мешанину. — бормочет Чара себе под нос, делая очередной глоток из кружки. Постепенно легчало.       Сегодня разговоров о Фриск практически не было — её имя проскальзывало лишь пару раз и то, с целью поинтересоваться её нынешним положением. И Маргарет просто красиво вешала каждому лапшу на уши прямо из тарелки.       Выходит действительно отвратительное вкусовое сочетание — макаронам точно дали больше внимания. На фоне с сырым мясом выглядели больно переваренными в огромном количестве масла.       От навязчивой мысли и очередного ругательства отвлекает стук в дверь. Вздыхая, Чара медленно поднимается со кровати и, приближаясь к двери, медленно приоткрывает её. Общение ему явно не помешает — своего рода отвлечения.       Но вместо знакомой человеческой фигуры видит лишь того, кого явно не ждал.       — Божечки, может оденешься?       Корнелия. Сама Корнелия Кирн соизволила приблизиться. Причём, без явного приглашения. Даже не хотелось знать, каким образом она смогла покинуть застолье и подняться к его комнате.       — Тебя это так отвлекает? — Чара склоняет голову в сторону и, опираясь об дверной косяк, складывает руки на груди.       — Я не хочу пялиться на твой неприкрытый торс. — с жуткой картавостью отвечает Кор. — Я никогда бы не подумала, что ты действительно так ходишь по комнате.       — На то она и моя. В ней я делаю всё, что считаю нужным. — он протяжно вздыхает. — Но суть не в этом. Зачем ты пришла? Не подумай, я не выгоняю, ни в коем разе. Лишь интересуюсь.       Первые секунд десять Кирн молчит. Оглядывается, словно бы выискивая кого – то в полутьме и, делая шаг вперёд, приподнимается на цыпочки.       — Это касается Фриск. — сообщает она, переходя на шёпот.       Чара моментально хмурит брови. Вот чего, а подобного заявления он услышать не ожидал, да и вовсе считал, что двойняшкам нет абсолютно никакого дела до человеческой девчонки.       — Срочно?       — Не знаю. Но важно.       Очередной вздох. Корнелия — не самая опасная личность. По крайней мере, судя по её стремлению обговорить дела, связанные с Фриск, ей можно доверять. По крайней мере, пока. Не похожа на ту, кто будет лгать и лицемерить.       — Проходи. И скорее.       Кивая, он заводит её в комнату, прежде чем запереть за собой дверь. Корнелия ахает — его комната значительно отличается от того, что она привыкла видеть.       В воздухе висит приятный запах краски и кофеина. Ни намёка на кровь. Если и вовсе выбросить из головы факт его происхождения, то можно было принять за комнату обычного парня — студента, решившего связать жизнь с живописью.       — Нравится? — Мелантиос лишь интересуется, на ходу надевая футболку и, завязав волосы в низкий хвост, усаживается на край кровати.       Корнелия лишь коротко кивает. Да, ей это нравится. Она находится здесь снова — во второй раз. Во время кровавой луны не удалось всё разглядеть во всей красе — Жанна испортила настроение на остаток вечера, не затыкаясь болтая о Фриск и её грузе недостатков, которые она заметила.       — Я рад этому. Но всё же, мне интересно поговорить и о ней.       И это очевидно. Чара не любил пустые разговоры. Особенно, если те касались Фриск — уши режут бесконечные слухи и лживые высказывания.       — Я тебя поняла. — Корнелия вздыхает. — Возможно, ты будешь против, но я желаю помочь. Мы желаем.       — Разве Азриэлю есть дело? — полукровка хмурится, словно бы не веря ни единому слову. Но в глубине души он понимал — она не лжёт.       — Братик только кажется таким занудой. И, скажу честно, ему самому от этого ужаса тошно не меньше. — Кирн пожимает плечами. — Я не хочу уговаривать или вообще угрожать. Просто ставлю перед фактом.       Был бы рядом Джейсон — он бы катался по полу от смеха. Но скорее от картавости, нежели предложения помощи. Даже если он тот ещё идиот, да не настолько чёрствый.       — Габриэль знает?       — Даже не догадывается.       Это, если честно, успокоило. Никто, абсолютно никто не должен даже думать об том, что дети из разных семей добровольно объединяются ради облегчения человеческой жизни.

За такое могли бы и убить.

Сожрать с потрохами.

      — Нам нужно это обсудить. По отдельности. — Чара снова вздыхает, опуская голову вниз. Взгляд упирается в пол, испачканный в краске. — Поговори об этом с Азриэлем, пока я возьмусь за Фриск. Её мнение — самое главное. И никак иначе.       Безусловно, Корнелия это понимала — возможно, девушка могла и вовсе затаить обиду или стыдиться собственного поведения. Слишком она тревожная личность. Иногда Кор размышляет, насколько же тяжело ей живётся.       — И, пожалуйста, если в это ввяжется Жанна, то держи её на цепи. Я не потерплю неуважения ко мне или к ней. — он дополняет высказывание более низким, непривычно жестоким тембром.       Чара вовсе не жестокий. Пока не имеется причин для злобы. Но если и тронуть то, что ему важно — церемониться не станет. Неважно кто, зачем и для чего ломает — наказание для всех одинаковое.       — В идеале было бы вовсе её не вовлекать, но если Азриэль будет с нами — то и Жанна за ним хвостиком побежит. Ей не в обиду, но подобное поведение меня раздражает. — он прикусывает нижнюю губу. — Иногда даже Джея напоминает, честное слово.       Ответом послужила короткая, практически незаметная усмешка Корнелии.       — То есть, ты согласен?       — Я не могу дать точного ответа, пока не поговорю с Фриск. Не желаю нарушать её комфорт.       Кирн, если честно, даже захотелось его обнять. Не так часто попадаются настолько чуткие парни, особенно в вампирском роде. Эта мысль вновь подавляется усмешкой. Быть может, для полукровок быть таким — нормальное явление?       — Спасибо. Действительно спасибо. — лишь произносит Кор, прежде чем склониться в лёгком поклоне. — Тогда до воскресенья? — она тянет руку на прощание.       Чара отвечает не сразу. Даже не смотрит. Но игнорировать — признак невежества. Оттого, он коротко вздыхает и, медленно поднимая голову, смотрит той в глаза, прежде чем медленно коснуться такой же холодной и бледной конечности, слегка сжимая её в жесте рукопожатия.

Так непривычно.

Ощущения не такие, как с ней.

      — До воскресенья.