У меня нет даже тени : Другая история

я целую тело. синяки и вены. плечи в веснушках и контур обкусанных губ.

***

      Каштановые пряди волос изящно падают на чужие плечи, приятно щекоча. Лёгким движением длинных пальцев подбородок слегка приподнимается, царапаясь об острые ногти их обладателя. В ушах застряло тяжёлое дыхание, заставляя чувствовать его каждой клеточкой своего паршивого тела.       Первые три пуговицы на рубашке давно расстёгнуты. Невыносимая духота заставила сделать это неприличное действие, считаемое чем - то позорным. Тёплая ладонь касается бледного лица, отчего приходится вздрогнуть – она приятно покалывала привычно холодную кожу.

      Простынь смята. Одеяло лениво падает на пол, пачкаясь об тонкий слой пыли.

      — Фриск?       Она лишь тихо хихикает.       Чара же не отрывал взгляда от собеседницы – выглядит слишком прекрасной. К её телу мягко прилегает белая рубашка с коротким, немного испачканным рукавом — пятно не может вывести даже самое сильное средство.       Руки, ноги, шея, показанные миру ключицы – всё это принадлежало ей, человеческой девчонке с недостатком внимания и глупой манией постоянных извинений.       — Ты дрожишь.       Но Фриск не собирается верить в его слова — до последнего отрицает. От жары тело дрожать не станет. Если это не считается за лихорадку, конечно же.       — Тебе нечего боятся. – полукровка осторожно касается губами хрупких плеч, покрытых мелкими синяками и ссадинами. Фриск вздрагивает. – Если ты пострадаешь от моих рук, то клянусь – первым побегу на смертную казнь.

От этих слов дрожь усиливается.

      Она напряжена — сильнее прижимаясь к чужому телу, задирает голову, издав протяжный вздох.       Сердце бешено колотилось в грудной клетке, пытаясь покинуть её пределы, разрывая плоть и ломая рёбра. Дыхание сбито.       Фриск дрожит, словно осиновый лист. Такая близость была для неё в новинку. Пряди волос хаотично разбросаны по смятой простыне, иногда падающие на краснеющее от переизбытка чувств лицо.       — Дыши глубже, солнышко. – он говорит тише обычного, чуть ли не шепча. – Тебе ничего не угрожает.       — Правда? – лишь смогла выдавить из себя она.       — Я всегда буду защищать тебя. – он замялся. Щёки пылают адским пламенем. – Чего бы мне это не стоило.       Из её искусанных губ вырывается тихий смешок. Мурашки торопливо пробежали по вечно холодной спине, заставляя вздрагивать.

И неясно, что стало причиной смеха.

      — Всегда?       И снова краснеет — он не был готов давать обещания. Ведь нельзя будет от него отказаться.       — Безусловно. — пальцы касаются чужих волос, словно играясь. На ощупь мягкие. Намного мягче, чем у него самого.       Фриск позволяет себе сделать хватку крепче. Объятиями это назвать тяжело. Но и разрывать их не хотелось — человеческое тепло перестаёт казаться фальшивым.       Глубокий вздох. В тишине послышался хруст.       Чара вздрагивает от постороннего звука. Стало страшно. А Фриск продолжает посмеиваться, будто её это не касалось.       А может, это просто галлюцинации? Воображение разыгралось?       — Фриск?       Молчит. Она по - прежнему молчит, усиливая хватку. Неприятный звук повторяется. Ассоциации отвратительны.       Он отпускает, стараясь не давить. Она хмурится, но ничего не говорит. Лишь наивно моргает.       Белая ткань идеально впитывает жидкость. Рана кровоточит. От резкого запаха начинает болеть голова.       — Твою мать. — грязно выругался Чара, параллельно расстёгивая пуговицы на чужой одежде.       В глазах помутнело до такой степени, что вместо чёткого изображения можно было увидеть только размытые силуэты в кроваво - красных оттенках.       Она промычала нечто невнятное — полукровка не спрашивает, что именно.       — Ты только не спи.       Руки дрожат. Дыхание сбивается. Головная боль не отстаёт — давит на виски с новой силой.       Он ненавидел красный цвет. Всему виною человеческая кровь. Ненавидел и этот запах, от которого к горлу подступает неприятный комок.       — Да что ж такое, мать твою.       На языке крутятся лишь нецензурные выражения. Страх медленно берёт контроль над вечно холодным телом.       Тепла больше нет. Оно больше не действует.       Она дышит слишком часто. Чара уверен на все сто — это явно не лучший знак.       И без того бледная кожа стала напоминать кусок мела — но ведь люди не бывают настолько бледными.       Часы отбивают полночь. Фриск моментально вскрикивает. Бормочет себе под нос о неописуемой боли. Да и сам полукровка не отстаёт — не станет скрывать беспокойство.       Чувствует себя беспомощным — он ведь и понятия не имеет, что делать в такой ситуации.

Да и может ли оказать помощь самостоятельно?

      Очередной вскрик. Она боится совершить лишнее движение — от этого больнее.       Голова идёт кругом — теперь слабость на двоих. Но Чара не посмеет сдаться. Обещал ведь, что защитит.       — Блять. — Фриск и не замечает, как начинает нецензурно выражаться. — Больно же!       Руки дрожат. Мысли переплетаются между собой, образуя сложнейший узел. Слов нет — они застряли в горле.       Остаётся лишь судорожно надеятся на то, что всё обойдётся.

Как же это глупо.

***

      Просыпается в холодном поту — моргает часто, словно бы пытаясь привыкнуть к свету.       И снова нос защекотал запах свежей выпечки — значит, Ноэль была здесь. Вздохнув, полукровка осторожно берёт шоколадный корж и, разглядев его со всех сторон, будто бы пытаясь убедится в его съедобности, надкусывает большую часть.       Внутри неприятно сжимается. Безумный и голодный, словно дикий зверь страх грыз изнутри, не оставляя живого места. Сон казался настолько правдоподобным, что не невозможно поверить в реальность происходящего.       Нужно срочно проверить комнату Фриск. Её нельзя оставлять одну — слишком много опасностей.

Ведь человек без поддержки не справится.

***

      Она лишь сонно потирает глаза — разбудили. Впрочем, ничего страшного — так даже лучше.       Фриск в очередной раз жалуется на недавний кошмар — говорит, что в нём чужие руки крепко сдавливали шею, хрипло шепча её имя.       Полукровка молча выслушивает её слова — не смеет перебивать. В конце концов, это невежливо.       — И потом эти ногти попросту начали царапать мою кожу. Знаешь, как будто прокололи кусок мяса с помощью вилки. — она осторожно потирает шею, хоть и прекрасно понимает, что никаких ран на ней нет и в помине. — Это было так резко. Я в действительности испугалась.       Фриск глубоко вздыхает. Если продолжит — точно стошнит от мерзости картины.       — Прости. Мне не стоило говорить об этом.       И снова извиняется за откровенность. Чара прекрасно понимал — ей слишком тяжело от таких мыслей. А значит, их придётся выплёскивать ради своей же безопасности.       — Не извиняйся. Всё нормально.       В ответ на это Фриск лишь отводит взгляд, сложив руки на груди.       — Я не должна быть такой распущенной.        Слова звучат слишком резко — полукровка подмечает тон её голоса. Тоненький и звонкий, словно маленький колокольчик — и говорит такие грубости в свой адрес.

      И почему она вешает на себя ярлык распущенности?

      — Ты и не была распущенной, Фриск.       Холодная рука касается чужой макушки, заставляя вздрагивать. Кольнуло ведь.       Фриск молчит — лишь по - глупому моргает, слегка склоняя голову в сторону. Непослушная прядь волос лениво прикрывает хрупкое плечо.       — Ты просто ничего не знаешь. — спустя пару секунд выдаёт она.       Полукровка вздыхает — да, возможно это и правда. Он в действительности не разбирается в человеческих эмоциях. И не знает же, какой является Фриск на самом деле.       Остаётся один выход — копнуть поглубже и добраться до истины.       — Да. Я ничего не знаю.

***

— Я просто хочу, чтобы меня тоже любили!

— Ты слишком многого хочешь.

      Тяжёлый вздох. Да и мысли не легче — виски неприятно пульсируют, а лекарство перестало справляться с болью.

И это начинало действовать на нервы.

      Да так, что хотелось сорваться и незамедлительно разбить всё хрупкое, при этом исключая человеческие кости.       В конце концов, Фриск долго говорить не стала — ссылаясь на усталость, закончила разговор. И Чара явно не смел её задерживать.       Ранее ему казалось, что люди живут иначе — не страдают от постоянного давления и радуются жизни, поклоняются собственным богам и, вдыхая полной грудью, продолжают жизненный путь.

Но это оказалось ложью.

      Его будто вернули с небес на землю — никаких чудес не существует. Это всего лишь сказки для маленьких детишек и наивных людей. Звёзды – это не светлячки или блёстки. Мир – не сахарный остров счастья. Он до жути бледен и скучен, куда не посмотри — люди ненавидят друг друга, изменяют своим же чувствам и принципам, загрязняя всё вокруг.       Дети не получают любви.       Родители и не желают ей делится.       Полукровка протяжно вздыхает, опуская голову — чувство режущее, до боли знакомое.       — Родители – к чёрту их. Они даже не признают меня как того, кем я, блять, явлюсь! – шипит он себе под нос, прокусывая губы до тех пор, пока с них не стечёт алая жидкость.

***

      Чёткий стук каблуков раздаётся эхом в ушах мальчугана, испачканного в крови. Он хмурится и опускает голову, лишь бы не видеть лица матери, прожигающей его тёмными глазами. В них не читалось беспокойство или сожаление – лишь пустота и безразличие.       — Каким образом это произошло? – наконец - то подаёт голос она.       — Упал. – коротко отрезает он.       Что - то острое тут же касается подбородка, заставив вздрогнуть. Маргарет резко приподнимает лицо сына, наконец - то увидев его во всей красе.       — Где ты был? – слышится строгий вопрос.       — Неважно. – отвечает другой, ещё детский и не сломавшийся голосок. Местами он дрожал, вызывая всё больше волнений.       — Я жду ответа, Чара. – в подборок упирается острый ноготь матери. – Ты никуда не пойдёшь, если продолжишь играть в молчанку.       Он вздыхает, боясь гнева Маргарет. Мальчик понимал, что чем дольше он молчит, тем сильнее будет его наказание. А зная фантазию и ярость женщины, она могла выдумать всё что угодно, лишь бы занять двенадцатилетнего полукровку работой. Причём, даже самой грязной и мерзкой в духе уборки комнаты от остатков животных.       – Я выходил на улицу. Хотелось погулять. – наконец - то отвечает Чара.       — Жертву выискивал? – в глазах Маргарет загорается искра азарта.       — Не слишком ли я мал для того, чтобы страдать всем этим? – мальчик же не был глупым и прекрасно понимал, что он – не копия его родителей, не кровожадный убийца, желающий уничтожить всё на своем пути.       Щёку ударяет жгучей болью, заставляющей приложить вечно холодную ладонь к необходимому месту. Тихо прошипев некие слова, Чара прикрывает уставшие глаза, стараясь избегать контакта с матерью.       — Бредни. Ты – вампир, а значи–       — Я прекрасно знаю, кто я такой. И уж точно не вампир, как ты говоришь. – с трудом проговорил мальчик. – Не думай, что я великий глупец.       — И в кого ж ты такой мерзкий, а? – гневно выразилась женщина, цокнув языком.       Полукровка молчит, придерживаясь за больную щёку, пылающую ярко - красным огнём. Он скрипит зубами и раскрыв глаза, сфокусировал своё внимание на мать, ожидающей ответной реакции. Она рассчитывала на то, что мальчик расплачется и убежит из её душной пыточной, постепенно принимая адскую судьбу. Сжав руки в кулаки, он делает шаг вперёд.       — В тебя, мама. – с таким же тоном отвечает Чара, выпрямившись в полный рост.

Ему пришлось повзрослеть слишком рано.

***

      Обрывки страшных воспоминаний резко ударили по голове, заставив полукровку в очередной раз застонать от боли в груди. Сердце бешено заколотилось, будто разрывая плоть изнутри.       В горле застрял болезненный комок, который никак не поддавался глотанию. Кашель тут же распространяется в грязном воздухе, подающем очередные запахи лесных ягод и сырости.       — И почему я должен страдать? – Чара задаёт себе вопрос, на который он не сможет найти ответ в одиночку. Ему явно нужна протянутая рука помощи.       Худощавая и бледная — в какой - то степени они похожи.

Только Фриск намного слабее.

      В голове тут же щёлкнула не самая лучшая эмоция — страх. Именно страх, постепенно сдавливающий дыхательные пути, ломающий руки и ноги и наносящий бесконечные удары по затылку – он убивает то, что было создано за все годы жизни и даже не жалеет о содеянном.       Несчастные передние пряди ловко убираются за уши, оголяя давно забытые родинки на щеках. Те самые, которые когда - то привлекли внимание Фриск.       Она говорила, что они – предвестники чего - то хорошего для их обладателя.       Веснушки, родинки, шрамы – всё это делает человека тем, кем он является на самом деле. Нет ничего постыдного в том, что твой внешний вид отличается от общепринятых норм.       — Как там говорила Фриск? – полукровка неуверенно чешет затылок, вспоминая чужие слова. – Ах, точно. Её поцеловало само солнце, когда меня же – никто. Даже луна прошла мимо, практически не оставив синяков под глазами.       Девушке действительно идёт то, что ей подарила природа. Без этих рыжеватых пятнышек лицо не было бы столь ярким и привлекательным. По крайней мере, так внушал внутренний голос.       — Родители не правы. Люди не настолько отвратительны, как они мне рассказывали. И Фриск это подтверждает.       Комнату поглощает мёртвая тишина, в которой единственным звуком являлось сердцебиение больного полукровки. Он не знал, отчего происходят эти странные приступы. Кто виноват во всём этом — токсичные родственники, верная Ноэль, надоедливый Джейсон или же вовсе дело в человеке?        Нет, ну дело точно не в последней! Фриск не может стать причиной его плохого самочувствия.       — Может, я просто устал? – как бы спрашивая самого себя, произносит Чара, приложив одну ладонь ко лбу. Глупая затея — разницу не почувствует.       На мгновение перед глазами проявилась серая пелена, закрывающая всё вокруг, но через пару секунд от неё и след простыл. Медленными шагами он приближается к кровати, мирно ожидающей своего хозяина. Полукровка присаживается на её край и вцепившись пальцами в одеяло, прожигает глазами некую точку в стене. Глупая привычка, от которой давно не может избавиться.

Волосы снова закрыли большую часть обзора. Они вновь убираются назад.

      — Холодно. – прошептал он, невольно приобняв себя за дрожащие плечи. – Очень холодно.       И ведь Чара попросту ожидал порыва тепла, когда - то подаренного человеком, но всё осталось прежним.

Холодными руками нельзя согреться.

       Очередной вздох, полный сожаления и печали. Глаза невольно закрываются, пока тело продолжало биться в бесконечной дрожи.       В такие моменты хотелось подскочить с места и добежать до той самой двери. Громко постучать по ней, дожидаясь реакции хозяйки. Потом, когда та наконец - то сделает это, наброситься на неё с крепкими объятиями, не забыв сказать о том, как же тяжело жить без тёплых прикосновений, пробирающих до приятной дрожи. А ещё лучше постоять в таком положении несколько минут, вслушиваясь в беспорядочное сердцебиение.

      Глупая затея.

      Мягкое одеяло тут же закрывает полукровку от навязчивого лунного света. Характерное тепло растеклось по всему телу, заставив вздрогнуть. Это, конечно, тоже неплохо, но явно чего - то не хватало. Одеяло не могло согреть его чёрствую душу, нарочно испачканную в грязи и вонючей крови. Глаза уже слипались — организм требовал сна, а сердце – покоя.       — Чёрная полоса внезапно решила войти в мою жизнь.       Пряди волос хаотично разбросались по всей кровати, тем самым заняв большую часть пространства. Он крепко закрывает глаза и вцепившись пальцами в подушку, перевернулся на другой бок, продолжая дрожать толи холода, толи от волнения.        Больше всего сам полукровка склонялся к первому варианту — да о чём ему сейчас волноваться?       — Я точно справлюсь. Никто мне не помешает жить своей жизнью. – прошептал он, дёргаясь как в бреду.       В нос ударяет запах лилий, отчего Чара немного приподнялся с места. Ясно, мать с отцом вновь устраивают ночные игры с бедными зверушками, прикрывая это всё цветочным запахом. Странный у них способ заметать следы, конечно.       — Они хоть понимают, что запах крови не перебьёшь какими - то блядскими лилиями?       Маргарет и Чарльз – те ещё монстры, которые прячут свои настоящие лица под кожаными масками. Никогда не поймёшь, что у этих тварей в голове. Они способны на самые жестокие пытки, заставляющих жертву медленно, но болезненно умирать.        Пару раз уже приходилось просыпаться от мерзкого запаха гнили и крови, отчего приходилось бороться со рвотными позывами.       А криков сколько! Душераздирающие вопли, стук всяких инструментов, использованных для пытки, мольбы о помощи и смех родителей – всё это смешивалось в противную кашицу из звуков, давящих на барабанные перепонки.

Чёртовы садисты!

      Однажды они убили при сыне маленькую девочку. Если не подводит память, то она была дочерью одной из служанок. Вот в чём - то бедняга повинилась, поэтому и получила наказание от Маргарет.       В памяти чётко проскальзывает крик девятилетней жертвы, хруст её слабых рук и хлюпающие звуки падающих органов. Но громче всего слышно чавканье.       — И как можно быть такими чудовищами? Малышка Холли не заслужила такую смерть. – вытирая слезу кулаком, шепчет полукровка, проклиная родителей за такую звериную ярость и тягу к жестокости, явно не характерную для человекоподобных существ.       Создавалось впечатление, что женщина нарочно убивала тех, с кем мог пересечься её сын. Он и не помнит, когда Маргарет была добра к окружающим и ему самому. Она не дарила ему то самое материнское тепло, не хвалила даже за малейшие достижения, и не гладила по макушке в знак утешения.       Именно благодаря Фриск полукровка постепенно учится чему - то новому, открывая в себе то, чего не замечал за все годы жизни.       Чара боялся, что злосчастная мать заберёт и её – солнечный луч, поселившийся в тёмной душе.       Маргарет не трогает Фриск до тех пор, пока та преподноситься в качестве так называемой еды, которую практически не используют. Но ведь неизвестно, когда она сорвётся и набросится на хрупкое тело.       — Я не позволю им даже прикоснуться к ней своими грязными руками. – чётко произносит полукровка, усиливая хватку. На подушке остаётся глубокий след. – Пусть лучше меня будут пытать до потери сознания, но оставят Фриск в живых.       От этих слов лицо приобретает пунцовый оттенок. Чара закрывает глаза, лишь бы отвлечь внимание от дурных мыслей, глубоко застрявших в голове. Ведь если думать о хорошем, то это поможет, верно?        Он представляет крепкие объятия, согревающие холодное тело. Невольно на лице появляется лёгкая улыбка. Недавний стресс сошёл на нет — будто не существовало холода, противного запаха лилий и мыслей о родителях.       — Раз я обещал защитить тебя, значит слово будет сдержанно. Ты будешь в безопасности, солнышко.       Веки смыкаются. Дыхание приходит в общепринятую норму, а дрожь и вовсе пропала. Значит, белая полоса ещё может показать себя во всей красе. Но уже завтра, когда наступит новый день.