Без права на отказ

Тронный зал ранним утром встречает гомоном. Назар заявляется туда ровно к назначенному времени, предварительно убрав меч в свои покои, и, едва переступив порог, морщится от количества звуков и красок. Придворные, разодетые и шумные, говорят о чем-то, перешептываются и смеются, пока Влади у алтаря зажигает свечи, а его помощники готовят купель к предстоящему обряду. Среди толпы трудно разглядеть нужных эльфов, ещё и глаза слезятся от мирра и елея, но Назар все же находит одного из главных виновников торжества и подбирается ближе к нему, не забывая при этом коротко кивать всем, кто его приветствует. Ему все ещё не кажется такой уж необходимостью быть вежливым со знатью, но в столь важный день он не позволяет себе безразличия, потому и ведёт себя почти дружелюбно, не высказывая пренебрежения ни к кому. Окружающих, если судить по реакции, это несколько удивляет, но Назар не тратит времени на то, чтобы как-то объясниться, и продолжает свой путь. Когда он оказывается в точке назначения у дальнего угла, несколько утомленный и при этом слегка взбудораженный Федор хлопает его по плечу и улыбается одними уголками губ. — Не волнуешься? — внезапно спрашивает он, глядя на то, как Влади и его помощники теперь уже вместе возятся с купелью, — Ты все же сегодня станешь отцом. Думал ли ты когда-нибудь, что это вообще случится с тобой? — А ты предполагал, что это случится с тобой? — парирует Назар, — В прошлом нам обоим не особо приходилось надеяться на то, что мы сможем создать семью. Но я рад, что все сложилось иначе. И, нет, я не волнуюсь. Гриша в качестве духовного сына не вызывает у меня никаких тревог. — Он действительно очень спокойный, — задумчиво произносит Федор, — Признаться честно, когда Андрей сказал мне, что ждёт дитя, я испугался, что оно будет таким же, как и он. Представил себе, сколько бессонных ночей меня ждёт, и на секунду решил, что, быть может, мы оба не совсем готовы стать родителями. Но Гриша, слава Творцу, похож больше на меня. В противном случае дворец бы стоял на ушах всякий раз, когда ему что-то не нравится. — Если бы Гриша перенял у Андрея его характер, мы бы не знали о покое, — беззлобно усмехается Назар, — Так что твои опасения были вполне оправданы. Нам всем несказанно повезло, что твой сын такой же, как и ты. При дворе хватает капризных детей. Федор на этот скрытый намек лишь улыбается, ничего не отвечая, и Назар вслед за ним не спешит ничего добавить. Не в его положении придираться к словам или высмеивать тревоги, он ведь сам не лучше. Он прекрасно помнит свои, самые первые эмоции, испытанные после вести о беременности Марка. Однако его беспокойство было вызвано иными причинами и было более, чем оправдано. Не то, чтобы волнение Федора возникло на пустом месте. Не то, чтобы оно могло приобрести крупные масштабы. Но истина все же есть — будь Гриша похож на Андрея, двор бы точно познал, что такое по-настоящему капризное дитя. От размышлений Назара отвлекает то, что вокруг внезапно становится куда тише. Он вскидывает взгляд и наблюдает за тем, как в тронный зал входит Марк в сопровождении Мирона, за ними неспешно следуют Елена и Игорь. Судя по всему, Надя осталась под присмотром Веры, поскольку Евгения тоже присутствует. Ее Назар замечает случайно вместе с Костей в другом углу зала, смотрит с вопросом, беззвучно уточняя, все ли в порядке. Та отвечает ему коротким кивком. — Где Андрей? — любопытствует Назар, пока все присутствующие приветствуют короля, отвешивая поклоны, — Снова задерживается? — Должен быть с минуты на минуту, — отзывается Федор, — Если мы сами не подойдём к Его Величеству, это сочтут за дерзость? Признаться честно, я все ещё не совсем понимаю, как мне положено вести себя с тем, кого я за шкирку таскал во время тренировок по ближнему бою. Я служу ему, как королю, но чувствую себя странно, когда на глазах у других обращаюсь к нему на вы и склоняю перед ним колено. — Полагаю, нам стоит хотя бы притвориться, что мы привыкли к такому положению вещей, — пожимает плечами Назар. Он сам не в курсе, как держаться перед Марком, когда на них смотрят другие, потому что от этого чопорного официоза веет абсурдом, но старается не позволять себе лишнего и не ставить под удар ничей авторитет, — И подойти тоже. Нам все же не нужны лишние разговоры. Молчаливо выразив согласие, Федор пробирается через толпу к Марку, застывшему у алтаря рядом с Влади и Мироном, Назар со вздохом следует за ним. Краем глаза он замечает, что в тронный зал успели подойти ещё и Лия с Охрой, а также Мамай и его новоиспеченный помощник. Последний, завидев Костю, что-то спрашивает у своего сопровождающего, а после, получив скорее всего разрешение, тут же срывается к своему другу. Назар запоздало думает о том, что, пожалуй, Вове и Радмиру придется в дальнейшем сложнее всего, поскольку рядом с ними будет никого из их товарищей. Мысль эта правда надолго в голове не задерживается, поскольку приходится вступить в беседу. — Ваше Величество, — Федор кивает, чуть склонив спину, Назар вторит ему, понимая, что на них сейчас смотрят абсолютно все, — Рад видеть вас. Вы оказали нам честь своим присутствием сегодня. Марк дёргает уголками рта вверх, как делает всякий раз, когда пытается сдержать смех, Назар тоже едва успевает скрыть улыбку. Кажется, Федор немного перестарался в попытке не нарушать субординацию на глазах у придворных и сам это понимает, поскольку губы его вздрагивают, чудом, наверное, не складываясь в ухмылку. Весь этот цирк прекращает Марк. — Не стоит благодарностей, я рад быть здесь, — вполне искренне отвечает он, окидывая взглядом толпу, — Только вот я не вижу главного виновника торжества. Гриша все ещё у кормилицы? Едва он успевает замолкнуть, в тронный зал, наконец, входит Андрей в сопровождении няни с сыном на руках. В отличии от Федора, он выглядит если не взволнованным, то точно озабоченным чем-то, потому, наверное, никак не реагирует на приветствия и с отрешенным выражением лица следует к алтарю. Что именно его так беспокоит, Назар не в курсе, однако он смеет предположить, что это обыкновенная, присущая Андрею эмоциональность. Он и в былые времена перед важными событиями и крупными заказами давал волю чувствам и либо закатывал истерику, что довольно быстро стихала, либо закрывался от внешнего мира и ходил мрачнее тучи. Сейчас, как ни странно, состояние у него иное. Андрей не крушит все вокруг, но и не остаётся совсем уж безучастным ко всему. Он становится рядом с Федором, кивает Марку и непрочно улыбается. — Прошу прощения за задержку, Григорий решил устроить себе утреннюю трапезу повторно, — объясняется он, обращается к подошедшему ближе Влади, — Можем начинать, Ваше Высокопреосвященство? — Полагаю, что можем, — важно кивает тот, поворачивается к кому-то из своих помощников и просит, — Дайте всем знать, что мы начинаем. Помощники растворяются в толпе, чтобы передать слова Влади всем собравшимся, Марк и Мирон тоже внезапно исчезают из поля зрения. Когда Назар озирается, он вдруг понимает, что у алтаря остались только он и Андрей с Гришей, няня же с Федором стоят чуть дальше и наблюдают за происходящим со стороны. Возникает вопрос, почему так, но ответ на него в голове уже есть. По закону к обряду дитя приводит тот, кто принес его на свет, потому именно Андрей будет с Гришей все это время, пока Влади будет читать молитвы. Назару, признаться честно, это кажется более, чем справедливым, однако думает он в данную минуту совсем не об этом. Волнение других каким-то странным образом передается и ему тоже, потому он замирает на своем месте, не осознавая, что ему следует делать дальше, и терпеливо ждёт хоть каких-то указаний. Когда в тронном зале повисает гробовая тишина, он чувствует, что невольно задерживает дыхание. Влади подходит ближе к ним и застывает напротив. На лице его отражается такое благоговение, что даже не по себе на секунду становится, но вскоре он принимается говорить, и маска великомученика слетает с него. Его слова приветствия и объявления начала обряда имянаречения Назар пропускает мимо ушей, то и дело косясь на Гришу, что увлеченно дёргает руками все те же завязки на рубахе Андрея. Ему вдруг думается, что, может, зря он согласился стать духовным отцом, и не потому что ребенок какой-то не такой (ребёнок славный на самом-то деле), а потому что Назар не самая лучшая кандидатура. Он может быть неплохим капитаном, сносной главой армии, верным слугой народа и короны, но родителем, наставником и воспитателем — едва ли. Да, он вырастил не одно поколение солдат, с которыми выиграл не одну войну, однако это совсем другое. Это больше про разрушения все же, хоть и цель всегда была благая, а с Гришей, с этим невинным дитя нужно идти к созданию и сотворению, чего Назар все ещё не умеет. И он прекрасно понимает, почему Андрей с Федором выбрали его, невзирая на все прошлые грехи, однако не может принять тот факт, что это можно считать правильным. Что это можно считать разумным и безопасным, ведь что первое, что второе Назар всеми силами старается привнести, а выходит всегда наоборот. Расклад не меняется никогда, и он из раза в раз налетает с разбегу на те же грабли. Он теряет то, что для него ценно. А Гриша ценен. Как первенец его друзей, как, не исключено, его будущий солдат и, возможно, товарищ Нади в дальнейшем. И только этих причин достаточно, чтобы остановить происходящее, развернуться и попросить Андрея с Федором найти кого-то другого, но понимание, что уже поздно, заставляет стоять на месте. Понимание, что все это может плохо закончиться, требует отступить. Назар вдруг начинает сомневаться в правильности принятого решения и мысленно корит себя за эту слабость, но ничего с собой поделать не может. И когда ему уже кажется, что с минуты на минуты он выкинет какую-то дурость, Гриша неожиданно оживляется, тянет в его сторону свою крохотную ладонь и принимается ёрзать. Ровно в эту секунду Влади велит всем развернуться спиной к алтарю и произнести молитву. — Да отрекается всякий от деяний злых, да зарекается брать грех на душу, да клянётся жить по заветам Творца. Назар, разумом пребывая все ещё где-то не здесь, послушно и безропотно повторяет сказанные слова, после чего вновь становится лицом к Влади. Тот кидает на него пронзительный взгляд, складывает ладони в замок и продолжает смотреть с ожиданием, будто беззвучно намекает действовать. Опомнившись, Назар проговаривает ещё одну молитву, которую полагается читать духовному родителю, и, закончив, шумно сглатывает. Влади удовлетворенно кивает. — Аминь. — Аминь, — эхом отзывается весь тронный зал. Когда эта часть обряда подходит к концу, один из помощников Старейшин с подносом в руках приближается к Влади. Тот берет с него пузырек с елеем, вынимает из него пробку и, смочив два пальца в масле, подзывает Андрея ближе к себе. Он помазывает Грише уши, грудь, руки и ноги, на что дитя ёрзает в руках отца и морщит нос, но все же не плачет и затихает, когда его перестают трогать. Влади вновь деловито кивает и жестом руки велит всем причастным окружить купель. У нее Назар оказывается будто бы случайно, не отдавая себе отчёта, на автомате буквально выполняя то, что от него требуют. Разнообразие запахов забивает все поры, и в носу щиплет не особо приятно, однако все это кажется ему мелочью, когда Гришу, наконец, раздевают, забирают у Андрея и, предварительно проговорив ещё одну молитву, трижды погружают в воду. К счастью, негодование свое он не выражает никак, лишь забавно морщит нос и распахивает беззубый рот, но на плачь не срывается. Назар невольно растягивает губы в улыбке. А затем он теряется, когда один из помощников сует ему в руки белую ткань, а Влади следом протягивает ему мокрого и явно непонимающего, какого черта творится, Гришу. Последний выглядит одновременно растерянным и не особо довольным происходящими, отчего Назар ещё больше впадает в ступор. Усилием воли он заставляет себя собраться, расправляет обрядовое полотенце и укутывает в него шокированные до глубины души дитя, придерживая его за голову. Когда он осторожно обтирает Гришу, тот вдруг берет его за палец своим крохотным кулаком, распахивает широко свои светло-голубые, как и у Андрея, глаза и прерывисто вздыхает, не желая ослаблять хватку. На пару мгновений Назар глохнет, осознавая, что именно произошло только что. Это его сын. Да, не плоть от плоти, не наследник, не часть его самого, если говорить о телесном, но все же сын. Тот, кого отныне и до конца своих дней оберегать, хранить и защищать от всего на свете, будь то враги, недоброжелатели или даже сам Назар. Тот, ради кого строить мир заново, возводить его на костях прежнего, отдавать время, силы и даже душу, лишь бы не привнести в жизнь невзгоды и страхи. Тот, за которого позволительно, а, может, даже обязательно пожертвовать всем, чем можно, лишь бы остался цел. Тот, из-за кого Назар будет продолжать обманывать смерть и водить ее за нос, не позволяя статистике, как и прежде, работать с ним. И пусть Гриша не родной, пусть кровь в его жилах течет иная, пусть он даже не седьмая вода на киселе, он уже свой. На самом деле с того момента, как только Андрей объявил, что ждёт дитя, а теперь ещё и с официальным, черт, подтверждением. С закреплением данного факта перед лицом его земных родителей, духовенства и самого Творца. Гриша его сын. Рождённый не от него, но являющийся частью его даже не столько из-за обряда, сколько по иным, не менее важным причинам, главной из которых остаётся одна — нерушимая связь. Неосязаемая, существующая только в голове, крепкая, словно сталь, и неразрывная. Такая, что не исчезнет никогда, потому что возникла не из-за долга, родства или внешних обстоятельств. А из-за чувства, которое именно сейчас нашло выход и вырвалось наружу. Все это Назар осознает лишь наполовину, не в силах анализировать и думать рационально. Он все смотрит на Гришу в своих руках, смотрит секунду, минуту, вечность, и в голове его почему-то возникает образ того мальчишки Ромы из приюта Летумы. Рождается какая-то странная мысль, какая-то до боли знакомая, в памяти пролетают слова Миланы, осколки фраз Миши и сцены из далёкого и давно позабытого прошлого, чей-то смех и плачь, оживает вдруг ощущение хрупких детских рук на плечах и объятий со спины. Какой-то водоворот, голоса, просьбы, и среди всего этого разноцветья одно и то же, но с разных сторон. «И ты можешь делать и что-то хорошее, даже если прекратить твои деяния уже нельзя.» «Кара Творца многих пугает больше, чем страдания невинных.» «Я немало плохого сделал в этой жизни и прощения не ищу, но если им я принес что-то хорошее, то жил я не зря.» «Чем дольше ты будешь бегать, тем больше будешь терять.» «Ты знаешь, как на самом деле будет правильно поступить.» Весь этот круговорот ударяет в голову, словно самый крепкий эль, Назар задерживает дыхание и внезапно все понимает. Откуда оно идёт и куда за собой влечет, каковы причины и возможные последствия, что это за путь и для чего он нужен. В его сознании со скрипом на место встаёт недостающая деталь, механизм вновь начинает работать, и наваждение отпускает, оставляя за собой вывод, сбежать от которого не получилось. Назар смаргивает, вновь смотрит на Гришу, и ровно в этот момент Влади завершает обряд последней молитвой. — Облачается дитя Творца, Григорий, в ризу правды и истины, и оберегается ныне и до скончания времён отцом духовным, Назаром, и благословляется на путь земной под всевидящим оком Творца нашего. Аминь. — Аминь! — хором повторяет зал. Кое-как контролируя собственное тело, Назар в приливе чувств тычет пальцем Грише в нос, вздыхает тяжело и вскидывает голову, глядя на Андрея. Тот улыбается ему, всем своим видом выражая явное облегчение от того факта, что обряд имянаречения все же состоялся, протягивает руки, чтобы забрать сына, но останавливается, когда Гриша издает громкий протестующий звук. Подошедший к ним Федор не оставляет это без внимания. — Новая няня нравится ему больше, чем прежняя. Из главы Легиона в духовного отца, — усмехается он, явно намекая на то, что Назар теперь в роли воспитателя, уточняет осторожно, — С тобой все в порядке? — Регалий в виде послушного сына достаточно, чтобы не жаловаться, — отшучивается Назар, после чего обращается к Грише, — Малец, может, все же пойдешь к земному отцу? Он явно справится с тобой лучше меня. — Тебе лишь бы быстрее отделаться, — ворчит Андрей, — Давай уже его мне. Не растрогать тебя, чурбана такого. Назар готов поспорить — растрогать его, может, и нельзя, но вселить какие-то странные эмоции вполне реально. Однако он не тратит сил на полемику, осторожно передает Гришу в руки Андрея и, оглянувшись и подметив, что присутствующие вновь начали галдеть, обращается к Федору. — Я ведь могу идти? — Думаю, что да, — кивает тот, — Но вечером будет праздник, потому постарайся вернуться вовремя. Все же тебе, как одному из причастных, стоит присутствовать. — Если не приедешь, я голову тебе откручу, — строго предупреждает его Андрей, — Так что даже не думай увиливать. Чтобы к вечерней трапезе был тут. Я проверю. — Федор, будь другом, угомони своего мужа до моего приезда, — растянув губы в ухмылке, просит Назар, — В противном случае спокойной жизни дворец знать не будет. — Он ее уже не знает, — фыркает Андрей, нахмурившись, задает тот же вопрос, что и Федор, — Ты в порядке? Выглядишь так, словно что-то стряслось. — Я стал отцом, — пожимает плечами Назар, — Это и стряслось. Мне пора. Не дожидаясь очередного вопроса, он разворачивается на пятках и пробирается сквозь толпу к выходу, не тратя времени на обмен любезностями с кем бы то ни было и желая как можно скорее остаться одному. В его голове бьётся в истерике одна и та же мысль, не дающая покоя, от нее избавления не наблюдается, потому Назар спешит в свои покои, чтобы забрать меч и сразу же покинуть дворец, пока все это безобразие в его сознании не приобрело больший масштаб. И в нем говорит даже столько не страх, сколько осознание всей абсурдности этой затеи, потому что нет ничего адекватного в том, что настигло его буквально несколько минут назад. Хотя нет, логичное и вполне справедливое там было, но возможное вряд ли. Потому что на такое нужно дозволение. На такое нужно нужна решимость, которой Назар никогда лишён не был, однако и сейчас ею не преисполнен. Огибая придворных и слуг, он добирается до своих покоев, входит внутрь и, чтобы немного прийти в себя, следует в уборную, где умывает лицо холодной водой. Это незамысловатое действие помогает вернуть ясность ума, однако стоит Назару по неосторожности вновь начать анализировать, что вообще произошло в тронном зале, как мысли, предположения и стремления вновь приобретают силу над его сознанием. У него никогда не будет законных детей. Да, есть Надя, но, во-первых, она незаконнорожденная, а во-вторых, в глазах всего мира она ему не дочь вовсе. И пусть он принял решение какое-то время крутиться подле нее для того, чтобы обезопасить власть, это не значит, что он сможет всецело принимать участие в ее воспитании. Присматривать и помогать Назар, разумеется, будет, но так или иначе его роль заключается в том, чтобы быть в тени, а не на первых ролях. Это не обижает. Такой исход был очевиден. Ещё у него теперь есть Гриша, и вот по отношению к нему свобод и прав куда больше. Лезть в воспитательный процесс Федора и Андрея Назар не намерен, но ему наверняка в дальнейшем дозволено будет принимать некоторые решения и давать советы касательно ряда вопросов. Его мнение как духовного отца и как гипотетического наставника вероятно будет учитываться, и этого более, чем достаточно, но это снова не то. Это снова не полнокровно и не полновесно, снова частично и осколочно. И это снова не задевает, потому что Назар не собирается диктовать Андрею и Федору, как им быть с их же сыном. Ему достаточно того, что он сможет сделать что-то полезное для Гриши и для привнесения в его жизнь покоя и безопасности. Но дать все то, что ещё осталось, дать то, что есть в нем самом, и то, что так и не дали ему, ни дочери, ни своему духовному сыну Назар не сумеет. Не потому что не хочет, он бы попытался на самом деле, а потому что таково его положение. К Наде со временем его внимание должно пойти на спад и перенаправиться в сторону законного наследника, в отношении Гриши же эту задачу выполнят его родители. Следовательно, этих детей Назар в праве защищать и беречь, но никак не формировать в личностей. Никак не закладывать в них то, что заложить стоит. Только вот потребность из-за невозможности не исчезает, а становится крепче. Не потому что есть то, чем очень хочется поделиться, а потому что есть то, чем делиться нельзя. Работа от обратного: Назар не знает, как надо, но прекрасно осведомлен, как не надо, потому и может действовать через противоположное. Ему под силу, наверное, выложить для других правильный и чистый путь поверх своего, абсолютно точно неверного и грязного. Это даже не желание искупить грехи — всего лишь стремление дать шанс кому-то ещё на иное. Недоступное давно уже ему самому. Недосягаемое им, но досягаемое кем-то другим с его помощью. И, если копнуть чуть глубже, Назар потому, наверное, и оказался во главе Легиона много лет назад. Не для того, чтобы получить что-то для себя, а ради того, чтобы получили все эти юнцы, жажда жить которых поражает до сих пор. В них он и пытался закладывать то, чего в нем не было в помине, действуя на ощупь и наугад. Не всегда, возможно, верно, но во всяком случае со стремлением не навредить. Это плохо соотносится с тем фактом, что Назар нередко вел их на смерть, однако тогда иных вариантов не было. Свободы добиться можно было только через войну. Но теперь все иначе. Теперь настало время покоя и создания, время восстановления и исцеления. Нижний Город сложил оружие, капитулировал и согласился начать строить новый мир, и это чувствуется. Назар чувствует это тоже, но по-своему: он больше не думает о том, скольких ещё он загубит, а размышляет над тем, скольким он может попытаться помочь. Сколько хороших солдат он может слепить и не уничтожить, а отпустить во взрослую жизнь искать свое неизменное и незыблемое. Скольких он выведет из тьмы, чтобы они в ней не погрязли, как он когда-то. Вместе с тем снова просыпается стремление передать, научить, объяснить, черт, то, что ему самому не объясняли никогда. Что в него не заложили и что он сам в себе взрастил с годами, отдав за это немалую цену. Ему хочется сберечь иных от этих жертв и показать им, что иначе можно. Иначе бывает, и им не нужно жертвовать всем, чтобы понять, как будет правильно. Они уже увидели из-за войны, как неправильно, и Назару остаётся лишь закрепить в их умах это знание, благодаря которому они избегут потерь. Раньше ему этого вполне хватало, чтобы быть уверенным, что от всего этого будет прок. Сейчас ему этого будто бы недостаточно. Может, это возраст, который он давно уже не считает в годах, может, это третья жизнь подряд, которая никак не подойдёт к концу, хотя рисков было много, может, это какой-то переломный момент или странный этап, из-за которого в голову лезут абсурдные идеи. Назар не знает наверняка, но он, похоже, испытывает нехватку. Будто того, что он делает, мало, и ему не только нужно, но и хочется делать больше. Полнокровно. Полноценно. До последней, черт, капли, пока он не иссохнет и не сгинет. И впечатление такое, будто всех тех новобранцев, которых он воспитывает и тренирует, ему недостаточно. Будто есть нужда в чем-то ещё, в чем-то не менее важном и значимом. В Назаре во время обряда, судя по всему, проснулось именно это — желание оставить что-то после себя. Не только солдат, а что-то своё, что-то, к чему он приложит руку полноправно не только как капитан, а как… Кто? Наставник? Воспитатель? Старший товарищ? Вот этого он не понимает, потому мучительно думает, рассматривая неожиданное открытие со всех сторон, как дитя разглядывает игрушку в своих руках. Назар пытается найти ответ на свой собственный вопрос, в глубине души догадываясь, что уже знает его. Сдавшись, он отворяет все же дверцу, которую сам давно ещё запер, и выпускает наружу то, что прятал даже от самого себя. Как отец. В нем пробудилась нужда стать им законно, без всяких условностей и загвоздок. Но те все равно есть, потому что он не женится никогда, не вступит в брак, не вырастит свое собственное дитя, которое ему родит кто-то ещё. У него опять же есть Надя, и он действительно счастлив, что она его дочь, однако это не одно и то же. Ему, подумать только, вдруг стал нужен законный ребенок, и это так абсурдно, глупо и несуразно, что на смех не пробивает чудом. Потому что даже этот самый законный ребенок нужен ему не только для продолжения его бесславного рода, но и для того, чтобы был преемник, который позднее возглавит армию. Назар ненормальный, быть может, ведь хочет передать по наследству не только свои знания о мире, но и свой долг. Так не делается, однако так необходимо ему. Потому что обучить он может только тому, что умеет он сам, а умеет он не слишком много: лепить из юнцов солдат и прилагать усилия, чтобы они выжили. Вот и все. Миша был прав. Паршивец даже не знал всей подноготной, но словами своими попал в цель, которую Назар так упорно прятал. Которую скрывал, не ведая даже, что она существует, а теперь вот осознает ее наличие и ее поражение. И все те мысли, что преследовали его с посещения приюта в Летуме, все те размышления о невозможности быть рядом с Надей, все те тягостные думы о Роме, все это изначально вело к одному. К исходной точке, с которой Назар сбежал когда-то, потому что потерял все, к чему мог бы обратиться. Конец войны и начало мира заставили его вернуться. Из-за долга, из-за ответственности, из-за, представить сложно, потаённых желаний, из-за вины и из-за необходимости. Ему нужен кто-то, кто возьмёт Легион после него и кого он воспитает сам для этой цели, потому что только так получится добиться ее. Дитя, что с ранних лет будет расти в армии, будет наделено пониманием, как ею управлять во благо. Здесь Миша тоже не ошибся — он умнее и смотрит глубже, когда Назар старается не заглядывать туда, куда закрыл себе путь. А нынче он открыт, открытие такое, что голова идёт кругом. И надо бы сформулировать четко, что именно из себя представляет все это внезапно возникшее озарение, но сил почему-то на это не находится. Или, быть может, смелости, но Назар не трус, потому он огибает свою слабость и вновь спрашивает себя, к чему все идёт. Ответ же опять оказывается на поверхности — ему нужен сын. И как минимум один выход из сложившейся ситуации есть. Раз уж Рому не заберут из приюта, раз уж иных родственников у него нет, раз уж судьба его сложилась так и по вине Назара тоже, то нет преград к тому, чтобы взять его под свое крыло. По закону это дозволено, несогласных с таким решением быть не должно, а пользу извлекут все. И сам Рома, которому не придется расти среди чужих эльфов, и Назар, который сможет сам воспитать следующую главу Легиона и искупить хотя бы таким образом свою вину. Возможно, отчасти даже исправить ту чудовищную ошибку, из-за которой умерла Ульяна, а ее сын остался брошен на произвол судьбы. Чистка кармы, конечно, крайне сомнительна, однако что-то сносное из этого выйти может. Назар может стать отцом. Не кровь от крови, а иначе, с определенными преимуществами. Когда он осознает это, когда все эти мысли, походящие на стайку птиц, усаживаются на метафорические ветви и затихают, он вскидывает взгляд на свое отражение и растягивает губы в полубезумном оскале. Рехнулся? Судя по всему, да. Иначе не объяснить, как он вообще додумался до того, чтобы взять под опеку мальчишку, которому он своими же действиями испортил жизнь. Как вообще дошел до того, что решил, будто ему нужно стать отцом и воспитать свое собственное дитя, не зная при этом, как это сделать. И как, в принципе, осмелился предполагать, что это не только возможно, но и правильно. Потому что неправильно. Солдаты — допустимо, Надя — до поры до времени и со стороны, Гриша — в рамках дозволенного его родителями, но все остальное — табу. Была дана клятва самому себе, Назар обещал, черт, что никогда и ни за что, потому что только так сможет не довести все до панихиды. Съел ведь собаку на том, убедился не единожды, что запрет нарушать нельзя, а все равно позволяет глупым идеям возникать и даже оставаться в голове. Дурость? Определенно. И пока она не свела с ума и не возымела силу, гнать ее нужно, чтобы не случился закономерный итог. Назар сам сказал — бежать будет, если так сбережёт. И от своих размышлений и небезопасных стремлений он тоже сбежит, если это гарантирует, что все причастные уцелеют. Это не жертва. Это договоренность с судьбой, условия которой ему известны давно. Вздохнув, он ещё раз окидывает взглядом свое отражение в зеркале, встряхивает головой и, стерев рукавом рубахи воду с лица, отступает на шаг назад. Ему несложно вытравить из себя все то, что проявилось в тронном зале и сейчас, он справится с этой задачей. Невыполнимых для него ведь не существует, и эту он выполнит тоже. Потому что умеет и знает — вот так будет правильно. Иные варианты даже рассматривать не следует. Окончательно приведя себя в порядок, Назар выходит из уборной, после, подхватив меч, из своих покоев. Ему есть чем заняться вместо того, чтобы размышлять о невозможном, потому он лучше направит свои силы на важные дела, от которых будет прок. Съездит в штаб, проведет пару тренировок, после попробует придумать, как отправить Вову в Претиоз, а заодно зайдет к Евгении и побеседует с ней о необходимости проследить за состоянием Марка. Все это имеет значение на данный момент, потому на это и нужно обратить внимание. То, что Назар будто бы хочет, бессмысленно по своей сути. И тратить свои ресурсы на то, что лишено всякого шанса на реализацию, он не станет ни за что.

***

Привычные схемы перестают работать. Назар считал, что Легион, сколько бы времени не прошло, всегда будет являться его отдушиной, но именно сегодня, когда ему нужно угомонить рой мыслей в голове, механизм вдруг выходит из строя, и утешения не следует. Напротив, вид совсем юных новобранцев вновь шевелит что-то внутри, и все тренировки, хоть и прошедшие сносно, не приносят даже малой доли успокоения, которое сейчас нужно. Назар старается отвлечься, отдает себя делу всецело, гоняет солдат до седьмого пота, но равновесие так и не восстанавливает. В определенный момент это даже начинает его злить. Однако он успешно подавляет в себе все порывы, внимательно следит за тренировочным процессом, наблюдая за тем, как Рома возится с мелкотней у мишеней, сублимирует свои беспричинные переживания и вроде бы даже выползает внутренне к стабильности. Настолько, что все открытия как-то разом забываются, пока он сухо и строго отдает приказы и команды, но ровно до тех пор, пока на глаза ему не попадаются воспитанники Миши. Именно в эту секунду едва стихшая волна вновь принимается буйствовать, и все то, что едва улеглось, восстает с новой силой, оплетая разум невидимыми нитями. Назар пытается игнорировать, и у него какого-то черта не получается. Потому что мальчишки Миши мельтешат под носом, выполняя все его поручения, потому что Матвей и Богдан снова попадают по всем мишеням, потому что Никита по ним не попадает, а Данила принимается исправлять его вместо Назара, стоя сзади и придавая правильное положение корпусу. И все это — всего лишь фоновое, совсем, казалось бы, не имеющее влияния на собственные мысли, но действующее с завидной силой. Потому что Назар смотрит на этих юнцов, вспоминает то, что Миша сказал ему в Морталисе в ту ночь, анализирует невольно и возвращается к одному и тому же. К тому, от чего клялся себе бежать без оглядки и без сожалений, но к чему все равно вновь приближается, вместе с тем приближая собственное безумие. Тренировку приходится закончить не на кураже, а на морально-волевых, и Назара это, разумеется, не устраивает от слова совсем. Тем не менее он придает себе пристойный вид, четко и безэмоционально отмечает все недочёты, отдает приказы, а после, распустив новобранцев по казармам, подходит к Даниле, пересчитывающему свои стрелы. Тот, почувствовав приближение, поднимает голову, отвлекаясь от своего занятия, закидывает колчан за спину и вопросительно гнет бровь. — Что-то не так? — Нет, — качает головой Назар, встав рядом, — Хотел спросить, как вы устроились. Никаких проблем не возникло? — Нет, — вторит ему Данила, — Все в пределах нормы. Ответ довольно скромен на подробности, и Назару не должно быть все равно на этот факт, но он все же не рискует клешнями выдирать правду. Во-первых, у него вряд ли получится, поскольку ни Данила, ни другие мальчишки явно не привыкли жаловаться и не станут делиться сомнениями, пока не припрет, а во-вторых, он не слепой и многое видит сам. Матвей и Богдан как держались в стороне, так и держатся, но не избегают всех вокруг, и иные тоже так или иначе заводят с ними разговор. Никита в силу возраста и характера так и вовсе после стрельбы принялся носиться с новобранцами из младшего отряда, а Данила пусть и выглядит отстранённым, все же не создаёт впечатления изгоя. Солдаты пока только присматриваются к нему, опасаясь, вероятно, вот этой его сдержанности, которую запросто можно спутать с пренебрежением, но не сторонятся. Прощупывают почву. И это, как бы там ни было, нормально. Вливаться в новый коллектив всегда сложно, нужно время. И Назар предпочтет его дать, чтобы не возникло никаких проблем. Руку на пульсе тем не менее он держать тоже будет. — Как скажешь, — кивает он, — Если вдруг появятся какие-то вопросы, обращайся. Решим совместными усилиями. Назар специально говорит «вопросы», а не «сложности», потому что чувствует, что у Данилы есть вот эта гордость, которая не позволит признать наличие того, с чем он не в состоянии справиться сам. Подавлять ее или ставить под сомнение не следует, это бывает крайне разрушительно, но дать понять, что в случае чего есть на кого положиться, все же стоит. Назар поступает именно так: молчаливо и не очень выражает готовность помочь без навязывания этой самой помощи. Данила, что удивительно, не отбрыкивается. — Буду иметь ввиду, — он опускает голову, рассматривая свои ноги, несколько мгновений медлит и все же спрашивает, — Как скоро вы уезжаете в Нижний Город? — Через несколько дней, — обтекаемо отвечает Назар, — Мне нужно пристроить Вову и Радмира, после чего я смогу уехать. Подготовку новобранцев на время моего отсутствия на себя возьмёт господин Логвинов. Затем уже я вновь сменю его. — Вы ведь поговорите с Мишей? — уточняет Данила, вскинув взгляд, — Убедите его уехать в дом милосердия? Мы бы не хотели, чтобы он оставался один на закате своих дней, но уговорить его у нас не вышло. Может, получится у вас? На секунду Назар теряется. Всегда сдержанный, собранный, холодный Данила таковым сейчас не является. Выражение его лица остаётся непроницаемым, но вот в голосе слышится нотка искреннего беспокойства, и это наблюдение почему-то отдается в груди тянущим чувством. Мальчишки к Мише всем, что имеют, и он к ним так же, и дело вовсе не в том, что он спас их от смерти, а они его — от одиночества. Дело в нерушимой связи между ними, в безоговорочном доверии и в настоящем, появившемся не из-за долга, обязанностей и ответственности, единстве. Подобное всегда было и наверняка будет на вес золота, потому что диктуется не рациональным, а чем-то более глубоким и не поддающимся логике. Чем-то, что Назар в себе с усердием похоронил. И ему вовсе не завидно, он даже рад тому, что Миша смог вот так, но осознание, что у самого подобного или близкого к тому нет, какого-то черта удручает. Даже не столько удручает — заставляет задуматься, почему так. И эти дурные мысли снова возвращают к утренним открытиям, к Наде, Грише и Роме, к тому, от чего нужно бы оградиться, но оградиться снова не получается, и Назар, чувствуя бессилие, тяжело вздыхает. Данила определяет это по-своему. — Вы не станете с ним говорить? — Я уже, — спешит успокоить его Назар, — Миша дал мне слово подумать. Но даже если он начнет отпираться, я силой отправлю его в дом милосердия. На него у меня есть рычаги давления. Данила награждает его внимательным взглядом, будто взвешивая на правдивость сказанное, прищуривается, а затем, приняв нейтральное выражение лица, все же кивает. — Благодарю. Передайте ему, что у нас все под контролем. Может, это заставит его хоть немного подумать о себе. — Передам, — обещает Назар, — Но лгать ему я не стану. Если у вас все не будет под контролем, я буду вынужден сказать ему, как есть. Разумеется, он блефует. Будь хоть положение чудовищным, он ни за что не расскажет об этом Мише, чтобы в лишний раз не волновать, и вместо этого сам решит проблему, тем самым искоренив вероятность обмана. Но тем не менее сейчас утверждает обратное, чтобы исподволь убедить Данилу в случае чего поделиться сомнениями и тревогами. Поскольку между ними нет пока ещё безоговорочного доверия, и неясно, возникнет ли оно, придется играть немного по другим правилам. До тех пор, пока необходимость в этом исчезнет. Пока ещё она есть, и она срабатывает. Данила серьезно кивает. — У нас все будет под контролем, — заверяет он Назара, — Миша может быть спокоен. Мы его не подведем. Губы Назара непроизвольно дёргаются в подобии улыбки. Он вспоминает невольно, как часто слышал это от своих солдат, от Гриши с Робертом, Димы, Идана и Лии, от того же Марка, и как часто их обещания претворялись в реальность. Они его ни разу не подвели. А он почти их всех подставил, не доведя до спокойной жизни, кому-то и вовсе не сумев сохранить эту самую жизнь. Подобные мысли снова нагоняют тоски, потому Назар спешит отогнать их от себя, но не успевает. Данила, что удивительно, улавливает что-то. — Вы будто сам не свой, — осторожно замечает он, — Что-то произошло? — Нет. — Если это касается кого-то из нас, то вы можете сказать мне, — продолжает Данила, — Своих товарищей я знаю лучше и смогу помочь, если понадобится. — Не понадобится. Все в пределах нормы. Явно не желая лезть с лишними расспросами, Данила вновь коротко кивает и, получив разрешение, уже было собирается уйти, однако задерживается по неведомой причине и добавляет. — Я мало знаю вас, но я наслышан о ваших деяниях, — говорит он тихо, чтобы никто, кроме Назара, не мог его услышать, — Вы действительно один из немногих, в чьих руках есть настоящая сила. Признаться честно, я все ещё не понимаю, чем она является: проклятьем или благом. Но в чем я уверен, так это в том, что вы умеете правильно ее использовать. Не дожидаясь ответа, он разворачивается и уходит в казарму, Назар же провожает его долгим взглядом, прокручивая в голове все услышанное, и, вздохнув, невнятно шепчет себе под нос. — Умею ли? Во дворец он возвращается вечером и в первую очередь заглядывает в конюшню, где расспрашивает слуг о том, как идут дела у Гавриила, а затем уже интересуется у него самого, какова обстановка, когда они сталкиваются в фуражной. Гавриил, не отвлекаясь от высыпания зерна из мешка в кормушку, задорно улыбается. — Все отлично, господин Вотяков, — отзывается он, — Было бы славно, если бы завтра кузнец позволил помочь подковать лошадей, но если и нет, то нестрашно. Думаю, когда-то мне точно разрешат. Торопиться ведь явно некуда, всему меня обучат рано или поздно. — Тебе нравится здесь? — на всякий случай уточняет Назар, — Нет ничего, что тебя не устраивает? — О чем вы? — не понимает Гавриил, нахмурившись, — Все у меня хорошо. Кормят нормально, койку выделили, к лошадям пустили. Ещё бы позволили молодых жеребцов обкатать, было бы вообще замечательно. Но конюх сказал, что их для начала надо подтянуть, не доросли пока. Вот кормить их сейчас пойду. Славные и простые рассуждения Гавриила вызывают у Назара улыбку, он кивает, решая, что, в принципе, действительно здесь все в порядке, и уже хочет уйти во дворец, но вспоминает о вечернем празднике. — Сегодня был обряд имянаречения сына господина Логвинова, — говорит он, — Того, который ехал с нами в Пальмиру. — Знаю, мне дозволили присутствовать, — деловито кивает Гавриил, складывая осторожно пустой теперь уже мешок, спохватившись, добавляет, — Поздравляю. Пусть Творец бережет вашего духовного сына. — Аминь, — мягко усмехается Назар, — Я это к чему. В честь обряда было решено устроить празднество, Тимофей, Радмир, Костя и Вова будут там. Хочешь присоединиться к ним? — А можно? — Я разрешаю. Так хочешь? Гавриил задумывается, явно размышляя над тем, стоит ли идти на праздник или же лучше будет заняться делом, закусывает губу, а затем, сдавшись, кивает. — Хочу. Назар договаривается с конюхом, чтобы тот отвел Гавриила позднее в тронный зал, после чего идёт, наконец, во дворец. Там он петляет по коридорам так, чтобы не наткнуться в лишний раз на вездесущих придворных, окольными путями добирается до кабинета Евгении и коротко стучит в дверь. Войти ему разрешают почти сразу. Взору его открывается любопытная картина: Костя, сидя за столом, усердно перебирает травы, сваленные в одну кучу, и, найдя какую-то определенную, рассматривает ее со всех сторон, после чего пишет что-то на пергаменте. Евгения, стоя с другой стороны, роется в небольшом ящике со склянками, открывая поочередно каждую и принюхиваясь к содержимому. Судя по всему, у них активно проходит либо учебный процесс, либо ревизия, либо и то, и другое, потому Назар на секунду решает, что он не вовремя, но Евгения даёт понять, что это не так. — Ты по делу? — прямо и без уверток спрашивает она, вскидывая голову, — Или зашёл спросить, как успехи у Кости? — Можно и так сказать, — подтверждает Назар, подходя ближе, — Справляетесь? — Как видишь, — мягко усмехается Евгения, вновь принимаясь изучать свои запасы, — Я, признаться честно, уже успела забыть, каково это: быть наставницей. И уж тем более я не подозревала, что такое быть наставницей для ребенка целителей. Все мои прошлые ученицы начинали с нуля, а Костя все схватывает на лету. Я даже успела пожалеть тысячу раз, что ты не привел его ко мне раньше. С ним я определенно буду все успевать и делать в срок. От похвалы Костя стремительно краснеет, но виду не подаёт, что эти слова ему льстят, и продолжает невозмутимо возиться с травами. Спрашивать, все ли его устраивает, кажется не таким уж и нужным, поскольку выглядит он вполне себе довольным, потому Назар не тратит на это времени и головой указывает Евгении в сторону ещё одной двери, намекая на то, что нужно побеседовать наедине. Та едва заметно кивает, наклоняется к Косте, что-то говорит ему вполголоса, а затем уходит в другую часть своего кабинета. Немного помедлив, Назар следует за ней, закрывает дверь и, встав лицом к своей собеседнице, прямо озвучивает свою просьбу. — Проследи за Марком. — Извини? — Евгения гнет бровь в вопросе, лицо ее вытягивается в недоумении, — Что значит «проследи»? Он разве плохо себя чувствует? — Он утомлен, — объясняет Назар, — Ты сама знаешь, как непросто дались ему роды, а сразу после у него было немало поводов для беспокойств, из-за чего его здравие могло пошатнуться. Разумеется, я наблюдал за ним, но я не могу быть уверен, что все эти разъезды по Нижнему Городу не сказались на его состоянии. Один раз ему стало дурно на скотобойне, однако он не позволил позвать к себе целителя. Да и Марк сам говорил мне, что устал, и при этом абсолютно не слышит меня, когда я говорю ему дать себе время на отдых. И я убежден, что он в дальнейшем тоже не прислушается ко мне, потому прошу тебя побеседовать с ним. Ты наверняка сможешь повлиять на него хоть как-то, пока все эти заботы не скосили его. — А, так ты об этом, — вздыхает Евгения, — Да, разумеется, я поговорю с ним и обязательно прослежу, чтобы его здравию ничего не угрожало. Конечно, вряд ли я могу приказывать королю, но перечить мне он явно не рискнет. — Благодарю. — С тобой то все в порядке? Ты выглядишь не менее уставшим. Назар криво усмехается. Даже если с ним не все в порядке, даже если чувствует он себя явно не слишком хорошо, он все равно обязан быть в строю и делать то, что от него требуется. Ему не дозволено болеть, утомляться, жаловаться и умирать. У него простая задача: работать исправно и до тех пор, пока старуха с косой не придет за ним. В том, что она придет, есть сомнения, потому что сколько бы она не дышала в затылок, добраться у нее до него так и не получилось. Вечно в дураках, она, наверное, когда-то обозлится и нагрянет внезапно, но на все ее ходы у Назара есть заготовленные маневры. Он давно научился ее обманывать и не прекратит, пока не поймет, что больше это невозможно. Но ещё определенно рано. — Для беспокойства поводов нет. — Ты довольно быстро ушел из тронного зала утром, — не сдается Евгения, — Я было подумала, что тебе стало дурно, но когда пришла к тебе, стража сказала, что ты уехал в штаб. У тебя что-то случилось? Назару кажется, что у него дежавю, потому что уже второй собеседник за день указывает на то, будто у него что-то стряслось, хотя это совсем не так. Интересно, что же натолкнуло их на такие мысли? Неужели все его думы как-то отразились на его внешнем виде, и он, умея виртуозно скрывать эмоции, а порою даже избавляться от них, каким-то образом выдал себя? Странно это. Ведь ничего такого, что могло бы вызвать тревогу у окружающих, не произошло. Назар во всяком случае в этом убежден. Уж со своими открытиями и размышлениями он и сам справится, других посвящать в эту дурость не станет точно. В том нет нужды — всем и так хватает забот, пусть ими и занимаются. — Я стал отцом, — пожимает плечами он, — Духовным, конечно, но тем не менее. Это несколько… Волнительно. — Но когда родилась Надя, ты не был столь впечатлен, — резонно подмечает Евгения, — Я не сомневаюсь, что ты был рад, но растерянности твоей я не увидела. И, как бы это не звучало, я очень сомневаюсь, что тебя растрогало само таинство. В чем дело, Назар? Что с тобой? Что с ним? Осознание невозможности получения недозволенного. Но не объяснять же это теперь, когда уже все предрешено ещё много лет назад, а все идеи и глупые желания, возникшие сегодня, реализованы не будут в любом случае. Назар искренне считает, что его, так сказать, неожиданная потеря внутреннего равновесия, не имеет никакого значения, потому и не собирается ею делиться. Вместо этого он постарается больше не выдавать себя ненароком, чтобы не получать вопросы, на которые отвечать ему не хочется. Он не защищается, ему не от кого. Он защищает. От кого? От самого себя. — Я всего лишь понял, что теперь помимо Нади у меня есть ещё и Гриша, — говорит он, и почти не врет — детей у него и впрямь двое с этого дня, — И меня это, разумеется, радует. Я ненароком дал волю эмоциям, ничего более. Вряд ли подобное когда-либо повторится. По Евгении видно — она не верит ему. Она смотрит со скепсисом, сложив руки на груди, бродит взглядом по лицу, прищуривается, поджимает губы в тонкую линию, и на секунду Назару кажется, что ему в этой негласной битве не выиграть. Хрупкая и маленькая, Евгения на деле умеет быть и настойчивой, и неукротимой, и очень, очень упрямой, потому сопротивляться ей бывает сложно. Есть в ней зерно невероятного таланта добиваться правды и добираться до истины, и впечатление такое, что на этот раз у нее может и получиться. Только вот Назар не даёт штурмовать бастион, выдерживает ее цепкое внимание к себе, сохраняя самообладание, и выдыхает беззвучно с облегчением, когда Евгения, наконец, отступает. — Как скажешь, — кивает она, — Но если тебе есть, о чем поговорить, приходи. Ты ведь знаешь: я умею хранить тайны. — Знаю, — отзывается Назар, и действительно знает: два его секрета она сохранила и хранить будет до тех пор, пока не отправится к Творцу. Уж в этом сомнений нет, — Но никаких тайн у меня больше нет. От нее он уходит в состоянии дестабилизированном, но не потерянном, предварительно взяв обещание привести Костю на праздник. Понимая, что времени прошло уже достаточно, он сам все же заявляется в тронный зал, где пир бурлит во всю. Играет музыка, придворные хлещут вино и ведут разговоры, главные виновники торжества в лице Федора и Андрея принимают поздравления от всех подряд, стараясь держаться рядом с друг другом. Ни Гриши, ни Нади нигде не наблюдается, из чего следует вывод, что их уже уложили спать, но зато на глаза попадаются мальчишки Миши, прибившиеся кучкой в углу рядом с Мамаем. Последний что-то рассказывает им, указывая на тех или иных эльфов, вероятно, объясняет, как устроена жизнь при дворе, и Назара не замечает. Вместо него это делает возникший поблизости будто из ниоткуда Андрей. — Я уж думал, что мне придется говорить с тобой на повышенных тонах, — фыркает он, а затем вдруг вручает бокал и тоном, не терпящим возражений, велит, — Пей. Назару ничего не стоит оказать сопротивление, но Андрей буквально силой вынуждает сделать его несколько глотков вина, после чего растягивает губы в довольной улыбке. — Так-то лучше, — заключает он, — Может, хоть перестанешь ходить с такой хмурой рожей. Ты сегодня стал отцом между прочим. Радоваться надо. — Радость можно выражать по-разному, — недовольно отвечает Назар, смакуя привкус горечи во рту, — Для этого необязательно заливать в себя всякую дрянь. — Ты без всякой дряни сам не справляешься, — ухмыляется Андрей, — Так что сегодня празднуем на моих условиях. Пошли. Не дав возразить, он уводит Назара за собой к Федору, который уже держит в руках два бокала. Какого черта торжество в честь обряда имянаречения эти остолопы пытаются превратить в пьянку, непонятно, но впечатление такое, будто отступать или действовать иначе они, невзирая на все несогласия, не собираются. Напротив, протесты их будто воодушевляют, потому Назара вынуждают выпить вслед за первым бокалом ещё два. И не то, чтобы он не может послать их ко всем чертям и сделать по-своему, но немного все же сказывается понимание, что праздник для них действительно важен, потому и рожу кривить не кажется уместным. Назар не пытается быть покорным и безропотным, он всего лишь силится хоть раз пойти на уступки тем, кто для него что-то значит. Он не сразу понимает, вернее, не понимает вовсе, что это часть хитрого плана, и, когда самую малость хмелеет, неожиданно оказывается в коридоре вместе с Федором и Андреем. Они встают с двух сторон, перекрывая все пути отступления, бегло переглядываются между собой и не спешат ничего сказать. Назар хмурится. — В чем дело? — спрашивает он, ощущая, что вино, кажется, начало немного действовать, — Что стряслось? — Это ты нам скажи, что стряслось, — вздыхает Федор, оперевшись бедром о подоконник и сложив руки на груди, — На тебе после обряда лица нет, и выглядишь ты так, будто затеял панихиду. И не ври, что мы ошибаемся. Мы слишком хорошо тебя знаем. — Я стал отцом, — повторяет все ту же фразу Назар, — Допустим, это немного удивило меня. Вот и все. — Ты так говоришь, будто для тебя отцовство стало каким-то невероятным открытием, — Андрей закатывает глаза, явно ни на секунду не поверив в сказанное, — Назар, прекрати увиливать. Мы прекрасно видим, что с тобой что-то произошло. И ты либо признаешься сам, либо бы будем поить тебя вином до тех пор, пока ты не перестанешь сопротивляться. И, поверь, никто не сможет нас остановить. — И никому другому ты не сможешь рассказать о том, что тебя тяготит, — подхватывает Федор, — А нам ты можешь довериться. Мы в любом случае выслушаем тебя и попытаемся помочь. Мы не подведём. Назар теряется. Ему казалось, что он сумел скрыть свое состояние, казалось, что он давно уже стал нечитаем и закрыт, казалось, что в душу ему заглянуть никто не в состоянии. И его, если уж честно, несколько удивляет, что Федор и Андрей, которые по сути должны быть озабочены праздником и отвлечены на торжество, не только заметили что-то, но теперь ещё и пытаются это что-то узнать. Не то, чтобы им нет дела до Назара, но сегодня фокус их внимания явно должен быть смещен на иное. Назар старается напомнить об этом, дабы избежать вопросов. — Я доверяю вам, но мне нечего сказать, — нарочито небрежно бросает он вслух, — Так что можете не беспокоиться. Сегодня исключительно ваш день, потому не тратьте время впустую. Праздник не должен идти без вас. — Я сейчас тебя ударю, если ты не скажешь, что произошло, — цедит сквозь зубы Андрей, — И, поверь, никто меня не остановит. Назару становится смешно и погано одновременно. Смешно, потому что Андрей не сумеет одолеть его ни при каких раскладах, поскольку уступает в физических силах и подготовке. Погано, потому что слышать подобные заявления несколько неприятно, учитывая тот факт, что причина его снова кроется в Назаре. Он потому не смеётся и не кривится, лишь вздыхает, поджав губы, и уже было хочет прекратить весь этот цирк, но Федор его опережает. — Андрей, успокойся, — просит он мужа, хватая его осторожно за запястье. Этот жест даёт понять, что они не станут продолжать весь этот абсурдный разговор, и Назар собирается уже вернуться в тронный зал, как слышит следующие слова Федора, — Я сам ему рожу начищу, раз он нас ни во что не ставит. Слепой бы только не заметил, что с ним что-то не так, а он упирается, как баран. Придется выбить из него эту дурь. — Вы сговорились все сегодня что ли? — морщится Назар, — Сколько повторять, что со мной все в порядке? Или мне уже нельзя растрогаться от того, что у меня появился духовный сын? — В эту чушь я не поверю, — отрезает Андрей, тряхнув головой, — Я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы понимать, когда ты растроган, а когда потерян. Во время обряда ты выглядел так, будто тебе раскрылась тайна мира, а ты не справился с ее грузом. Услышь же нас, идиот, мы помочь тебе хотим! — Тихо, — осекает его Федор, когда две вышедшие в коридор эльфийки оборачиваются и смотрят в их сторону, натянуто улыбается им и, не стирая эту дружелюбную гримасу с лица, говорит, — Не привлекайте излишнего внимания, нам это ни к чему. Не хватало, чтобы весь двор о чем-то догадался. — Да не до чего тут догадываться, — машет рукой Назар, — Вы придумали себе невесть что, а теперь меня допытываете. Пойдемте уже обратно, Творца ради. Зря только развели тут непонятно что. — Ты чего-то испугался, — упрямо продолжает Андрей, перейдя на шепот, — Что-то вызвало у тебя страх и сомнения, я точно знаю. Ты не хочешь быть духовным отцом Гриши, да? Ты передумал становиться им во время обряда, но не смог отказаться, потому что было поздно. Ведь так? Тебя снова гложет твоя боль? — Ты несёшь какую-то… — Или ты понял, что, напротив, хочешь быть отцом, — перебивает его Федор, — Хочешь быть рядом, но твои страхи не позволяют тебе, потому это противоречие и тяготит тебя. В тебе проснулась, наконец, эта потребность, верно? И обряд, из-за которого у тебя появился сын, расставил все по своим местам. На несколько мгновений Назар лишается слуха, зрения и дара речи, пока пытается принять тот факт, что его бастион, который Федор и Андрей столь вероломно штурмовали, рухнул. И это не столько пугает, сколько поражает, потому что казалось, что нерушимого в нем давно уже нет. Что не существует ничего уязвимого, не осталось никаких слабых мест и болевых точек. Но чета Логвиновых заставляют убедиться в обратном, и это осознание ломает последнюю преграду, прорывает блокаду, сносит линию обороны, и та падает, рассыпаясь в метафорическую пыль. Назар этой самой пылью задыхается, горло неприятно царапает что-то странное. Он сглатывает. Нет, он не скажет. Ни за что на свете, потому что это не имеет значения, это неважно, это запрещено и опасно, и, черт, какой вообще толк от обсуждения, если не будет ничего кроме? Никакого. И он будет молчать, молчать упорно, пусть его хоть утопят в этом проклятом вине, он не признается. Не из-за недоверия — из-за отсутствия возможности добиться желаемого. Из-за клятвы, данной себе, миру и Творцу. Назар открывает было рот, чтобы в очередной раз увернуться от всех предположений, и говорит неожиданно для самого себя совсем не то, что собирался изначально. — Да. Я бы хотел взять на воспитание одного ребенка, но это невозможно. Слова жалят язык, который прикусывать уже поздно, повисают затем в воздухе и уплотняют его, делая вязким. Назар в нем тонет безвозвратно и, подумать только, почти не жалеет, что сказал. Ему на миг становится легче от того, что он больше не носит груз этих мыслей один, но уже в следующую секунду его накрывает волной недовольства самим собой. Зачем он это сделал? Глупость какая-то, черт, самая настоящая. Это все вино, это все вина, это все неугомонные Андрей и Федор, абсурдные идеи, странные стремления. Среди всех причин не наблюдается одна конкретная, Назар ее и не ищет особо, потому предпринимает попытку закончить сие безобразие. Даже рот открывает снова, но Федор опять оказывается быстрее. — Ты хочешь взять под свою опеку ребенка? — удивляется он, — Но зачем? И кого именно? — Чтобы воспитать себе преемника, — невнятно бормочет Назар, желая как можно быстрее покончить с этим, — Но это неважно. Я все равно не сделаю этого, потому нет смысла что-либо обсуждать. Давайте не будем. Нам пора возвращаться, пока вас не потеряли. — Федор, будь так добр, вернись к гостям, — просит Андрей, растянув губы в дежурной улыбке, когда мимо проходят еще двое эльфов, — Нам с Назаром нужно сходить кое-куда. Мы скоро вернёмся. Не возражая, Федор едва заметно кивает и уходит в тронный зал, Назар же провожает его долгим взглядом и хочет было последовать за ним, но Андрей бесцеремонно хватает его за локоть и, не позволяя вырваться, тащит куда-то по коридору. Он с ослиными упрямством идёт вперёд, и на самом деле, если бы Назар оказал сопротивление, они бы и не пошли дальше, но тот разрешает уволочь себя в неизвестном направлении, поскольку сил выражать несогласие не находится. Так они добираются до его покоев, заходят внутрь и рассаживаются по разным углам: Андрей — все так же бесцеремонно на чужой кровати, Назар — на стуле у окна. Последний первый пытается завести разговор. — Послушай… — Нет, подожди, — обрывает его Андрей, — Не надо. Я уверен, ты сейчас начнёшь изворачиваться, а это не то, что хоть как-то поможет. Расскажи мне по порядку, зачем ты хочешь взять ребенка и что это за ребенок, и мы вместе подумаем, как тебе быть. Поверь, никто другой не сумеет помочь тебе, кроме нас с Федором, потому в твоих интересах быть честным. Смелее, Назар. Уж кто-кто, а мы осуждать тебя не станем. Сила слова бывает сокрушительной, и Назара она сокрушает почему-то тоже. Он, умея обманывать смерть, дурить судьбу и не склонять колено ни перед кем, даже перед Творцом, все равно сдается и складывает оружие почти добровольно. Последние попытки разума привести его в чувство остаются проигнорированы, потому Назар принимается говорить. Он рассказывает про приют в Летуме и Рому, про то, как узнал, что мальчишка является сыном Ульяны, как думал о способах помочь ему, но так и не смог найти ни один. Он делится подробностями встречи с Мишей и историей его воспитанников, делится собственными сомнениями касательно участия в воспитании Нади и заканчивает всю эту вымученную тираду тем, что во время обряда его настигло внезапное открытие, которое и спровоцировало этот монолог. После того, как он замолкает, в воздухе повисает тишина, и лишь через несколько минут Андрей оживляется, прокашливается и подаёт голос. — Влип ты, конечно, — тянет он, — В принципе, забрать Рому на воспитание — это не проблема, но из этого могут вытечь некоторые сложности. В первую очередь нужно точно убедиться, что у него нет иных родственников, и получить дозволение властей взять его под свою опеку. Не думаю, что тебе в этом откажут, если ни у кого не будет прав на Рому, но растить его в Нижнем Городе ты не сможешь. Тебе так или иначе придется почаще бывать в Пальмире, и ребенок должен быть подле тебя. А это значит, что есть только один выход — оставить его при дворе. Здесь есть няни и кормилицы, да и я могу присматривать за ним, пока ты будешь занят делами в Далорусе и в Легионе. Федор наверняка тоже не откажется помочь. Единственное, насчёт чего у меня есть сомнения, это Марк. Он может плохо отреагировать на твое желание взять на воспитание чужое дитя, но если ты подготовишь почву и все правильно ему преподнесешь, мы сможем избежать всяких потерь. Если хочешь, я могу поговорить с ним и осторожно узнать его мнение. — Не нужно, — качает головой Назар, с трудом укладывая в голове все услышанное, — Я не намерен забирать Рому. Да, я не отрицаю, я хочу этого, но это невозможно. Меня часто не бывает при дворе, к тому же отец из меня никудышный, а спихивать дитя на вас с Федором — это верх глупости. Каким бы недальновидным я порой не был, я не идиот и не стану перекладывать ответственность за ребёнка на других. К тому же ты прав, Марк не сможет принять эту новость спокойно. Он совсем недавно говорил мне о том, что думает, будто мне не нужна Надя, и такое событие точно заставит его в этом убедиться. Я не хочу усложнять без того непростую ситуацию. Я не рискну идти на поводу у мимолётных желаний, чтобы не испортить все то, что было построено с огромным трудом. — А я говорил тебе не отстраняться от Марка, — Андрей на недоумение на чужом лице лишь фыркает, — Не делай вид, будто не понимаешь, о чем я. Ты нужен ему в это непростое время, но тебя нет, и потому он выдумывает всякий бред. Если бы ты не пытался держать дистанцию, он бы не говорил, что тебе не нужна Надя. И на новость о Роме он бы отреагировал куда спокойнее, если бы был уверен, что ты таким образом не сбегаешь от него и вашей дочери. Только вот ты меня не послушал, потому выбираться из этой ямы будет непросто. Но не волнуйся, мы что-нибудь придумаем. Главное, чтобы Марк не сомневался в тебе и в твоем желании быть с Надей, а остальное уже не столь важно. Возможно, тебе придется много чего наобещать ему и выполнить. Но это ведь не такая высокая цена за возможность взять Рому на воспитание, не так ли? Не так, думает Назар. Все совсем не так, и не будет он брать Рому, чтобы не вносить ещё больше нестабильности, чтобы не нарушать клятвы, чтобы не допускать ошибок. Нужен преемник на роль главы Легиона? Есть Худяков, есть Лазин, есть другие солдаты, в конце концов. Кто-то из них наверняка в будущем сможет взять командование над армией, а Назар с Федором помогут. Нужен такой, чтобы с малых лет знал свое дело? Есть Гриша, есть куча детей, которые стали новобранцами, есть нерожденные, которые смогут прийти на смену. Нужен свой собственный ребенок? Назар вздыхает. Тут альтернатива одна, и быть рядом с ней долго не получится. Надя вырастет, Марк родит других наследников, и все эти игры и возможности крутиться подле исчезнут. Это не обижает, потому что так будет правильно, но тем не менее заставляет задуматься. Чтобы опять не склониться к глупости, Назар отгоняет эти мысли. Табу. — Я не буду забирать Рому. Это мое окончательное решение. — Не будь ты моим другом, я бы приложил тебя головой о стол за такое упрямство, — абсолютно невозмутимо сообщает Андрей, — Но из-за того, что я слишком давно с тобой знаком, а ещё ты духовный отец моего сына, я не буду распускать рук. — Я польщён. — Тон сбавь, — огрызается Андрей, вздохнув, он трет пальцами переносицу и устало говорит, — Назар, ты хоть понимаешь, что вот это твое стремление забрать Рому, это первое, что ты захотел для себя? Не для страны, армии или короны, а для самого себя. Даже если ты намерен воспитать преемника, ты намерен воспитать его для себя и сам, а это уже немало значит. Неужели ты не готов переступить через своих страхи, чтобы помочь ребенку, а заодно добиться желаемого? Ты сам сказал мне, что других детей у тебя никогда не будет, и Рома в таком случае может стать твоим единственным законным ребенком. Наравне с Надей, но с большим количеством прав по отношению к нему. Он может стать тебе сыном. Последнее заявление оглушает. Назар прокручивает его в голове снова и снова, невольно вспоминая о первой и единственной встрече с Ромой, и никак не может понять, почему в груди что-то предательски екает. У него ведь уже есть ребенок, у него есть Надя, и пусть она незаконнорожденная, она все равно его дочь, но этого будто бы недостаточно. Ее ему достаточно, он привязан к ней, он ради нее построит мир заново, воздвигнет его костях, на обломках, на жертвах, однако сделает все, чтобы у нее было все, вот только сам останется в стороне. С Ромой же все может быть иначе. К нему тоже можно будет всецело, но уже полноправно, без нужды сидеть в тени, и это, признаться честно, манит. Не потому что таким образом можно потешить свое эго, а потому что существует вероятность дать этому ребенку шанс на что-то чистое и цельное. Заложить в него то, что не вышло и не выйдет в других, искупить вину за смерть его семьи. Назару чудится в этой возможности утешение и хотя бы подобие исцеления. Он не исправит никогда свою ошибку и не вернет на этот свет ни Валерию с Зоей, ни Ульяну, но он в состоянии изменить что-то для Ромы. Для того, кто пожинает плоды его грехов и проступков. Для того, кто этого заслужил. Назару нужен преемник? Быть может. Назару нужен ребенок? Не исключено. Назар нужен шанс принести что-то помимо боли? Он не знает. Но знает Андрей. — Тебя все ещё ранит история с Валерией, — говорит он, — Ты отпустил и принял, я знаю, но это не значит, что боль стихла. А теперь, когда ты знаешь, что у Ульяны остался сын, ты можешь сделать хоть кто-то, чтобы вам обоим стало легче. Подумай, Назар. У тебя будет дитя и преемник, а у него будет отец и наставник. Лучшего расклада быть не может. Подумай. Всякая крепость рушится до основания. Крепость Назара падает с грохотом. Он и сам будто бы куда-то падает, когда все сказанное, озвученное и услышанное оседает в мыслях. Те вдруг перестают метаться, успокаиваются и затихают, и лишь одна среди них колокольным набатом стучит в ушах — сын, сын, сын. Рома может стать сыном, стать преемником, стать продолжением, стать спасённым, стать исцеленным, стать одним из этого нового, невероятного поколения, жизнь которого будет иной. Без грязи. Без страха. Без боли. Без всего того, что преследовало Назара и преследует до сих пор. Все может быть иначе. Законно. Чисто. Правильно. Безопасно. Цельно. Нужно не так много: получить разрешение баронессы Гырдымовой и Марка. С первой сложностей не возникнет; второго придется уговаривать. Или? — Как я должен преподнести Марку новость о том, что хочу забрать себе чужого ребенка? — спрашивает Назар севшим голосом, — Мне необходимо любой ценой не лишить его внутреннего равновесия, в противном случае я откажусь от своей затеи. Но если есть способ не лишить его покоя и уверенности, я могу… Я попытаюсь. — Прекрати убегать от него, — просто отвечает Андрей, — До тех пор, пока он не свяжет себя узами брака с кем бы то ни было, будь рядом и не отстраняйся. Покажи, что он может на тебя положиться и что ты не отказываешься ни от него, ни от Нади. Это успокоит его, и он не начнет сомневаться во всем подряд. Разумеется, по закону ты можешь и без его дозволения взять дитя под свое крыло, но последствия у такого поступка будут тяжёлыми для нас всех. Мы не справимся с ними. Потому я настоятельно рекомендую тебе прекратить создавать дистанцию. — Он почувствует подвох, — морщится Назар, — Если я сейчас резко переменю свое поведение, а затем попрошу разрешения взять на воспитание Рому, Марк поймет, что я водил его за нос, и затаит обиду. У меня нет желания обижать и обманывать его. Я зарёкся лгать ему и делать этого не стану. Даже ради того, чтобы обрести сына. — Я не говорю резко менять что-то уже сейчас, — качает головой Андрей, — Но ты можешь начать с малого. Проводи время с Надей, как проводил раньше, и не отталкивай больше Марка. Просто будь подле него, но не допускай пока чего-то неожиданного и нового. Тебе придется поговорить с ним до отъезда, чтобы получить разрешение забрать Рому, поэтому почву подготовить не получится точно. Имей в виду, что он скорее всего остро отреагирует на твою просьбу. Она его заденет. Но, я думаю, он даст тебе свое позволение и не станет высказываться против. Взамен после возвращения ты должен будешь показать ему, что по-прежнему готов заботиться о Наде и никуда не бежишь. Со временем, надеюсь, все наладится. Я в свою очередь тоже постараюсь как-нибудь повлиять на Марка. Мы справимся с этим. Главное, не допускать опрометчивости. Схемы Андрея кажутся Назару абсурдными, потому что в них четко читается и манипуляция, и враньё, и даже использование Марка в своих целях. Задобрить его странными методами, чтобы он не свихнулся от своей пустоты, не самая лучшая затея, однако других, к сожалению, не наблюдается. Озвученный план Назару не нравится от слова совсем, он мучительно думает, как его обойти, и приходит к выводу, что у него нет дельных мыслей. Он понятия не имеет, как подступиться к Марку с подобной просьбой, кроме как действовать согласно наставлениям Андрея и стараться не допускать ошибок. Чудится во всем этом грязная игра, пренебрежение и обесценивание, потому Назар вновь чувствует тяжесть в груди, от которой нет избавления. Он плотно стискивает челюсти, не зная, куда себя деть и как выбраться из этого цирка, и понуро кивает. — Я попробую. — Не надо через силу, — советует Андрей куда более дружелюбным тоном, чем до, — Не переступай через себя. Думай о том, что это все во благо. Ты ведь в любом случае собирался проявлять благосклонность к Наде и быть рядом с ней. Ничего не изменится. Просто к этому добавится твое участие по отношению к Марку. Он отец твоей дочери, если ты не забыл. Смотри на всю эту ситуацию с этой стороны. И прекрати считать, будто кому-то это причинит вред. Напротив, всем от этого будет только лучше. — Эта связь опасна для Марка. — Он король, Назар. Ему даже жить опасно, раз уж на то пошло. Но он все равно живёт. С этим трудно не согласиться — жизнь Марка действительно в вечной опасности. Сначала детство среди темных и власти, что искали его, потом война, на которой его несколько раз чуть не сгубили, мятежи из-за нехватки зерна, во время которых он поймал стрелу между лопаток, затем снова война, нападение и разруха. Никакого покоя и никакой стабильности — только балансирование над пропастью со святой надеждой не сорваться. И Назар, сколько помнит, всегда обещал себе ловить, хотя при этом только то и делал, что толкал, а затем сам же вытаскивал. Абсурдно? Быть может. Но Марк тем не менее выстоял и стоит до сих пор, не позволяя ударам судьбы сбить его с намеченного пути. В нем буйствуют упрямство и неуёмное желание получить что-то для себя, волком воет потребность быть причастным, и огнем горит стремление создавать. Разве этого недостаточно? Более чем. И Назару нужно всего лишь не подавить все это, а помочь взрастить, и требуется от него для этого мало — не бежать. Не проводить черту, которую он все стремится нарисовать, не увеличивать дистанцию. Он хочет этого лишь затем, чтобы не допустить фатальной ошибки, но раз уж карты выпали иначе, можно ещё немного поменять правила. Андрей вон убежден, что так будет лучше, Назар мнение его разделить не может, однако и для спора крепких аргументов нет. Он сдается. И добровольно складывает оружие. — Я тебя услышал. Андрей улыбается, поднимается с места и, поправив рубаху, следует к двери. Назар направляется было за ним, но его останавливают, заставляют задержаться в собственных покоях и дождаться Федора. — Поговори с ним, — просит Андрей, — Он заслужил объяснений. К тому же именно он будет одним из тех, кто будет присматривать за Ромой в твое отсутствие. Он имеет право знать все. Назар не находит сил на возражение, потому отпускает Андрея и терпеливо дожидается Федора. Тот заявляется довольно скоро, входит без стука, опускается подобно мужу на кровать, и, склонив голову в бок, первый начинает говорить. — Марк спрашивал, где ты, — сообщает он, — Я сказал, что ты отошёл отдохнуть после дел в штабе. Скорее всего он ждёт тебя. Ты ведь зайдешь к Наде позже? — Зайду, — отзывается Назар, хотя сам вовсе не уверен, что ему хватит на это решимости сегодня, — Я должен объясниться, не так ли? — Было бы славно, — кивает Федор, — Можешь без подробностей, но так, чтобы я понял хоть что-то. Даю слово не осуждать твое решение и помочь всем, чем смогу. Назар предложение игнорирует и на подробности все же растрачивается. После разговора с Андреем это даётся куда проще, потому слова текут спокойной волной, а не пульсирующей струей, и монолог выходит даже сносным. В нем все по полкам: Летума, приют, Рома; Морталис, таверна, Миша; Пальмира, обряд имянаречения, Гриша. И снова Рома. И немного Надя. И тем не менее все складно, без неточностей и каких-либо неопределенностей. Назар не предполагает больше — он констатирует и с некоторой опаской ждёт ответа Федора. Тот, что успокаивает, улыбается. — Я рад, — внезапно признается он, — Что ты решил взять сына Ульяны под свою опеку. Это правильное решение. К тому же это избавит нас с Андреем от необходимости готовить Гришу к должности главы Легиона. Я не хотел для него этого, если честно. И теперь в этом не будет никакой необходимости. — Даже в такой ситуации ты видишь в первую очередь личную выгоду, — усмехается Назар, чувствуя все же облегчение. Ему становится лучше от осознания, что его не сочли за безумца, — Но я не осуждаю. Если ты хочешь для Гриши иной судьбы, пусть так оно и будет. Не нести же ему этот долг, как тебе. — Я вижу выгоду и для тебя, — подмечает Федор, — У тебя будет законный ребенок и больше поводов быть подле Нади. Скопом будешь воспитывать детей при дворе, и ни у кого не возникнет никаких вопросов. Разве не идеальный расклад? Я ещё и Гришу к тебе пристрою, и можно давать вольную няне. Вместо нее у нас будет сам глава Легиона. Лицо его остаётся серьезным, потому Назар не сразу понимает, что это глупая шутка. Когда до него, наконец, доходит, он хватает висящее на спинке стула полотенце и бросает его в Федора, призывая заканчивать с весельем. Тот легко уворачивается, заходится смехом, который даже не пытается успокоить, сияет весь, и Назар сам невольно растягивает губы в улыбке. Няня, как же. Воспитатель средней степени паршивости, не более того. Причем очень сомнительный, но иногда выбирать не приходится. Здесь подавно. Федор, угомонившись, все же вновь подаёт голос. — Я честно рад, что ты решился на такой шаг, — куда серьезнее заявляет он, — К тому же у тебя будет лишний повод не пропадать днями и ночами в штабе, а хоть иногда появляться при дворе. Да и Рома не останется в приюте, и это определенно хорошо. Ты все делаешь правильно, Назар. Даже не сомневайся. — Если бы я мог, — вздыхает Назар, — Пока во мне нет уверенности, что все пройдет гладко. Я неплохой капитан, но отец из меня никчёмный, потому вся эта затея не кажется мне такой уж хорошей. Порою желания недостаточно, чтобы не допустить ошибок. А они, как правило, дорого обходятся. — Из меня тоже никчёмный отец, — невозмутимо пожимает плечами Федор, — Просто потому что отцом я стал впервые и понятия не имею, как правильно им быть. Но со временем все приходит, ты ведь знаешь. Вспомни, какими мы были капитанами в самом начале, и какими стали сейчас. Разве мы не допускали ошибок? Их было столько, что не счесть, но в конечном итоге у нас получилось и возглавить армию, и заработать авторитет, и выиграть войну. Здесь так же. Ни ты, ни я не будем идеальными отцами из-за склонности отдавать все Легиону, однако сносными у нас стать выйдет. При должном усердии. Назар рассеянно кивает. В самом деле капитаном хорошим он стал не сразу, предварительно сожрал собаку с самым первым отрядом, а уже потом, набив шишек, сумел-таки подняться на ступень выше. Этот рост был болезненный и не самый приятный, но терпимый, а сейчас, когда война позади, все должно быть легче. Может, Назар и не будет отличным отцом, потому что не знает, как это, но он хотя бы сумеет дать то, что дать нужно. А ещё защитить, сберечь и выпустить в мир, который будет безопасен и спокоен. Последнее он организует сам — уж в этом ему равных нет точно. — Будем надеяться, что ты прав, — кивает он, — Во всяком случае невыполнимых задач для нас с тобой не существует. Эту тоже как-нибудь выполним. — В лучшем виде, — усмехается Федор, поднимаясь с кровати, добавляет, — Как бы не сложилось в конечном итоге, знай, что на меня ты можешь положиться. И если тебе все же разрешат забрать Рому, мы с Андреем готовы приглядывать за ним в твое отсутствие. — Спасибо. Это все, на что хватает Назара. И не потому что он не благодарен, а от того, что слов в нем уже не остаётся. Он вообще скуп на них, но этим вечером растратил их все, потому на большее уже просто не способен. К счастью, Федор и не требует ничего, он улыбается одними уголками губ и, оглянувшись, предлагает вернуться в тронный зал, пока праздник не подошёл к концу. Назар соглашается, и вместе они покидают его покои, пребывая в разных состояниях после всех откровений и открытий. В тронном зале же торжество к моменту их появления почти стихает. Там снуют самые крепкие придворные, которых вино пока ещё не скосило, Мирон в компании Охры и Андрей. Назар по привычке озирается по сторонам, чтобы найти своих солдат, но ни Лию, ни Марка не видит, из чего делает вывод, что они уже отошли ко сну, как и воспитанники Миши, которых поблизости не наблюдается вовсе. Подошедший к нему с очередным бокалом Андрей это подтверждает. — Мамай увел Тимофея и Радмира, — вполголоса сообщает он, жестом руки предлагая Назару выпить, — За Костей пришла Евгения, а Гавриил убежал в конюшню сам ещё час назад. Марк ушел совсем недавно. — Выходит, я пропустил все торжество, — усмехается Назар, качая головой. Никакого больше вина, хватит с него, и так до безобразия довел все своими уступками, — Твоя угроза открутить мне за это голову все ещё в силе? — Моя угроза начистить тебе рожу в силе, — ворчит Федор, выдирая из рук Андрея бокал, сует его Назару и строго велит, — Пей. За сына духовного Гришу и его здравие. Понимая, что, возможно, таким образом тоже можно выразить благодарность, Назар все же делает пару глотков, морщится и больше безропотно себя не ведёт. Впрочем, ни Андрей, ни Федор более не пытаются напоить его, удовлетворенные и таким исходом, они недолго говорят с ним на какие-то не особо важные темы, а затем принимаются намекать, что пора бы навестить дочь. Назар пробует спорить, держится он прилично, но вино все же немного действует, потому он отпирается, повторяя, что в таком виде и в такой час заявляться к Наде не стоит точно. Однако это не срабатывает: Андрей вздергивает брови, беззвучно напоминая о плане, которого следует придерживаться, и глазами указывает на дверь. Даже не зная сути, Федор его поддерживает и позволяет себе наглость подтолкнуть Назар в бок. Тот, обещая себе не прощать таких поступков, все же сдается и покидает тронный зал, а затем и дворец. Через сад он бредёт, словно в бреду. Свежий воздух как-то странно влияет на него, он не заваливается и не спотыкается, но некоторую точность движений все же теряет. Однако до нужного окна он добирается без проблем и удивляется искренне, когда видит, что оно, как и прежде, приоткрыто. Его ждали даже сегодня? Странно. Только вот Назар старается не думать лишнего и, отступив на пару шагов назад, с ловкость запрыгивает в королевские покои. Встречает его удивленный Марк, сидящий за столом. — Ты разве не отошёл ко сну? — уточняет он, наблюдая за тем, как Назар закрывает окно, — Федор сказал мне, что ты устал после дел в штабе и решил лечь раньше. — Я подумал, что будет неплохо заглянуть к тебе, — пожимает плечами Назар, чувствуя невыносимую тяжесть от каждого сказанного слова. Будто схему Андрея он воплощает в реальность уже сейчас, будто манипулирует и лжет он без зазрения совести, несмотря на то, что делает привычные вещи, — Ты ведь не против? — А когда был? — вопросом на вопрос отвечает Марк, — Только Надя уже спит. Она немного капризничала, но у меня вышло все же уложить ее. У нее появилась дурная привычка засыпать исключительно на руках. — Это вовсе не дурная привычка, — возражает Назар, — Да и раньше она тоже засыпала исключительно на руках. Не вижу в этом ничего плохого. — Пока не приходится по часу качать ее, чтобы успокоить. — Она редко бывает столь капризна. Марк ничего не отвечает, снова пожимает плечами, говоря безмолвно, что спорить не намерен, и смотрит в упор, будто ожидая от Назара дальнейших действий. Тот на мгновение теряется. Если Надя уже спит, то на кой черт он тут стоит? Укладывать и успокаивать ее явно не нужно, тревожить ее сон идея не из лучших. И зачем тогда оставаться? Назар не знает точно. Но тем не менее он задерживается, стараясь не подавать виду, что вина в нем больше, чем следует, медленно подходит ближе и спрашивает. — А ты почему не спишь? — Изучал некоторые бумаги касательно рудников на юге, — отзывается Марк, поднимаясь со стула, добавляет тут же, — Поздравляю тебя. Надеюсь, ты рад, что стал духовным отцом для Гриши. Я хотел поздравить тебя ещё утром, но ты быстро ушел, а вечером мне так и не удалось застать тебя в тронном зале. Ты ведь был на празднике? — Был, — подтверждает Назар, — Но недолго. Андрей грозился открутить мне голову, потому пришлось заявиться. Ты знаешь, он бывает крайне настойчив. — Вижу. И сколько он заставил тебя выпить за то, чтобы ты мог уйти раньше? Назар усмехается. Заставить что-либо делать его невозможно, он почти осознанно поддался Андрею. Пусть тот порою может как-то подействовать, влияния его все равно никогда не хватит, чтобы вынудить плясать под свою дудку. Не хватило и сейчас, Назар всего лишь пошел на уступки, потому что посчитал это нужным. Что он не считает нужным, так это сознаваться в том, что выпил он, пожалуй, больше положенного. — Ровно столько, сколько полагается духовному отцу, — уклончиво отвечает он, — Но в пределах допустимой нормы. У меня не были цели напиваться вусмерть. — Вижу, — повторяет Марк, — И, признаться честно, я удивлен. Раньше мне ни разу не приходилось наблюдать за тем, как ты хмелеешь. Даже на моей коронации ты почти не притронулся к вину. — Я должен был следить за обстановкой, — отмахивается Назар, — Безопасность все ещё является моей главной задачей, но сегодня я смог переложить ее на Федора и Диму. Они не были против. — В таком случае я рад, что ты смог отдохнуть. Их разговор заходит в тупик, и они оба замолкают, будто им нечего больше обсудить. На деле же тем много: и присвоение титулов, и аудиенция с графом Машновым, и отъезд Незборецких, и Надя тоже. Даже самочувствие Марка, и то повод почесать языками, но Назар почему-то не пользуется такой очевидной возможностью и вместо этого делает шаг навстречу. Ему кажется, что он движется к пропасти. — Как ты себя чувствуешь? — все же спрашивает он, останавливаясь на расстоянии полуметра, — Тебе лучше? — Намного, — кивает Марк, кидая на него нечитаемый взгляд, — Спасибо Елене и Вере, они дали мне возможность отдохнуть сразу после возвращения и все ещё немало помогают с Надей, чтобы мне было проще. Думаю, в честь их отъезда не будет лишним организовать прощальный вечер. — Не будет, — соглашается Назар, — В конце концов, они действительно немало сделали для Нади. И в какой-то степени продолжают делать. — Согласен, — Марк хмурится, едва заметно улыбаясь при этом, хитро прищуривается и спрашивает, — Насколько далеко расположены твои пределы нормы? У меня такое впечатление, что ты вышел за них, хоть и ведёшь себя вполне прилично. Границы его безумия широки, думает Назар, и почти осознанно двигает их ещё дальше, подаваясь навстречу. Он не совсем понимает, что именно творит, по привычке уже притягивает Марка ближе или же тянется к нему сам и, поймав его в кольцо из своих рук, целует. Без каких-либо мыслей, всего лишь зная, что это пока ещё нужно. И будет нужно ещё какое-то время, без этого по словам Андрея не обойтись, так и какой смысл отбрыкиваться? В глобальном масштабе он, конечно, есть, и Назар хочет его сохранить, но конкретно сейчас его не существует, потому что Марк не вырывается, не сопротивляется, а, сложив руки на чужих плечах, охотно отвечает на поцелуй. Скорее всего он свалит все это на действие вина, но вовсе неважно, что он там будет думать о причинах. Назара как и раньше интересует только итог, и он пытается подвести к хорошему, из-за чего и находится здесь в данную минуту. Из-за чего должен не находиться, но думать о том, что правильно, а что нет, довольно утомительно, да и вывод подвести не выходит, потому все предположения и теории летят в бездну. Вместе с ними туда же летит благоразумие — Назар одной ладонью подталкивает за поясницу Марка ближе к себе, и тот послушно поддается, крепко цепляясь пальцами за чужие плечи. Возможно, от этих касаний даже останутся следы. Назар не уверен. Ни в чем, в принципе, потому и позволяет себе дурость, потому что отсутствие четкого понимания, как надо, а как нет, размывает всякие границы и заставляет действовать интуитивно. Не исключено, что это небезопасно и опрометчиво, но на один вечер это забывается, рассыпается и отодвигается на второй план. На первый выступает Марк — он ловит в свои теплые ладони лицо напротив, отстраняется на мгновение и хватает распахнутым ртом воздух. Пальцы его мелко дрожат. — Что… — начинает было он, но то ли не формулирует вопрос, то ли не понимает, что вообще хочет спросить, вздыхает снова и шепчет, — Останешься до утра? — Останусь, — кивает Назар, — Если просишь ты, то останусь. Решение в любой другой раз далось бы ему непросто, но сейчас его принимает не он сам, а выпитое им вино. Или слова Андрея, или стремление не разрушить хоть что-то, или попытка дать стабильности, черт его разберёшь. Возможно, дело в совсем неблагородном желании извлечь свою выгоду, подготовить почву к новостям о Роме, получить одобрение, но если думать ещё и об этом сейчас, то сойти с ума можно запросто. Назар не хочет терять хотя бы остатки рассудка, потому гонит мысли прочь. Он наклоняется за новым поцелуем и не сопротивляется, когда Марк, пятясь назад, влечет его за собой к кровати. Они пожалеют об этом? Разумеется. Так всегда и случается. Однако с сожалением Назар предпочитает разобраться позже и вместо преждевременного раскаяния заползает обеими ладонями под полы чужой рубахи. Его уже тянет расхохотаться от всей абсурдности происходящего, но Марк не дает смеху вырваться наружу. Он целует настойчивее, тянет ближе и почти бесшумно роняет их обоих на постель. К чему все идёт, ясно и так, Назар не ребенок, чтобы не понимать. Только он все же прислушивается к себе, отчаянно пытаясь ухватиться за рациональную часть естества, что прикажет ему уйти немедля, прислушивается и осознает, что не уйдет. Последняя крепость, на которой держалась его осторожность, падает, и он, отодвинувшись назад, без слов снимает с Марка рубаху.

***

Среди ночи Назара будит плач Нади. Он прорывает себе путь к пробуждению через плотную завесу марева в голове, краем сознания улавливая странные звуки, усилием воли заставляет себя открыть глаза и несколько секунд ещё пытается понять, что происходит и где он находится. По ушам тут же бьют довольно шумные рыдания дочери, потому Назар вскакивает с постели, подходит к люльке и берет Надю на руки, пока ещё не осознавая, что нарушило ее сон. Оказавшись у отца, она стихает не сразу и ещё какое-то время продолжает плакать, но вскоре все же замолкает, морща недовольно нос, по которому стекает град слез, и кладет голову на плечо Назару. Тот удобнее перехватывает ее за спину, щекой трётся о ее светлую макушку и прикрывает налитые свинцом веки. Кажется, не его одного беспокоят ночные видения. Неясно, сколько проходит времени, прежде чем со стороны кровати раздается шорох, и Марк, протирая глаза, едва слышно спрашивает. — Проснулась? — Да, — шепчет Назар, все продолжая качать медленно засыпающую Надю, — Не вставай, я уложу ее. Спи. Возможно, усталость Марка не была преувеличена, потому что он не возражает, а укладывается обратно, явно понимая, что дочь в надёжных руках, и больше не подаёт никаких сигналов, говорящих о том, что он все ещё бодрствует. Назар окидывает его голую спину взглядом, медленно осознавая головой, над которой вино больше не имеет власти, что вообще произошло не так давно, и досадливо поджимает губы. Вот же черт. Он правда переступил за эту черту? В жизни больше пить не будет. Мысленно ругая себя, он не сразу замечает, что дыхание Нади выровнялось окончательно. Ещё раз проверив, точно ли она заснула, Назар относит ее обратно и кладет в люльку, укрывая крохотным, как и она сама, одеялом, после чего выпрямляется и тяжело вздыхает. Кажется, он допустил ошибку. Не фатальную, конечно, но если она повлечет за собой определенные последствия, они все будут отвечать за них. И Назар, возможно, даже больше остальных, потому что клялся себе, что все, хватит, и сам же нарушил это обещание. Сам же поставил Марка в столь уязвимое положение. И когда только разум покинул его? От размышлений такого толка пользы не наблюдается, потому Назар ещё раз вздыхает и все же возвращается в постель. Он осторожно, чтобы не потревожить чужой сон, опускает голову на подушку, но понимает, что стараться быть тихим было бессмысленно, когда Марк разворачивается к нему лицом, кладет руку ему на живот и, уткнувшись носом в его плечо, вновь затихает. Назар молча гипнотизирует его взглядом, торгуется с самим собой насколько мгновений, а затем, подавшись вперёд, невесомо целует в светлую макушку и ложится, обняв за худую спину. За всю ночь ни одно беспокойное видение его больше так и не посещает.

***

Делать вид, будто ничего не произошло, когда скрывать и скрываться приходилось большую часть жизни, довольно просто, потому Назар с утра ведёт себя довольно непринужденно, притворяясь, будто ночь эта ничего не значила и ничего не изменила. От него, в принципе, никто и не требует заявить об обратном, во всяком случае Марк тоже не стремится обсудить случившееся или выставить какие-либо требования, потому ситуация не воспринимается такой уж плачевной, несмотря на всю свою абсурдность и опрометчивость. От мысли, во что он вообще влип, Назар успешно отмахивается и с первыми рассветными лучами, позволив таки Марку украсть ещё один поцелуй, покидает королевские покои и направляется сразу же в свои. Пока он умывается в уборной, приводя себя в порядок, он думает обо всех вчерашних открытиях, но уже куда более трезво, чем прошлым вечером. Если Андрей прав, а он вряд ли ошибается в таких вещах, Марк может разрешить забрать Рому в Пальмиру, однако доволен таким раскладом будет вряд ли из-за своих сомнений. Чтобы развеять их, необходимо дать ему то, в чем он нуждается, а именно присутствие и поддержку без дистанции, которую Назар стремиться увеличить. И получается так, что одно его желание выступает против другого, а значит, надо понять, что важнее: возможность стать отцом для Ромы или конец довольно опасной связи. Выбор делать в таком случае довольно сложно, если не сказать, абсурдно, однако сделать его придется однозначно. Усидеть на двух стульях не получится, потому что здесь двойные игры не пройдут, потому надо склониться к чему-то одному и действовать по конкретному плану. На одной чаше весов дитя, которое может стать законным и обрести дом, на другой безопасность короля, которая может оказаться под угрозой из-за не самого удачного кандидата на роль приближенного. С некоторой досадой Назар подмечает, что сделал свой выбор ещё вчера, позволив себе неблагоразумную выходку. Разумеется, он не жалеет, да и Марку это все же было нужно. Он, конечно, умеет порой скрывать свои истинные мотивы, но ночью он был уязвимо искреннен в своем желании, и спрятать это беззащитное влечение не мог. В том, как лихорадочно блестели его глаза, как призывно распахивался рот в немом стоне, как руки до побеления костяшек сжимались на чужих плечах, отчётливо читалась и эта потребность тоже, удовлетворять которую Назар изначально не собирался. Не потому что ему противно, смешно думать в подобном ключе, не потому что ему было плевать. А потому что он не желал снова принимать в этом непосредственное участие и ставить под угрозу без того шаткое положение Марка. И тому бы найти кого-то ещё, никто бы против не был, но он явно не прибегнул к такому варианту, потому что… Назар не сможет объяснить словами, однако он отчётливо понял прошлой ночью, что никого не было и нет в помине. Эго не потешилсоь — стало немного не по себе от мысли о своей единичности, но та исчезла вместе с тем, как Марк утянул за собой в огонь окончательно, которым и был выстлан весь их путь. Назару кажется, что он все ещё может почувствовать каждый его вздох на своем лице, сцелованный в хмельном дурмане. Это воспоминание не выбивает из колеи, но немного, самую малость все же волнует что-то внутри, что по логике давно должно было иссохнуть и сгинуть. Но не иссохло и не сгинуло, потому то, что случилось, определило, что будет дальше. А дальше все пойдет по не самому изящному плану: Назар признается, что хочет забрать дитя, и попытается получить на это дозволение. У него как раз есть в запасе несколько дней, за это время он успеет поговорить с Марком, а заодно дать ему возможность решить всё без спешки. Наверное, так будет хоть сколько-то справедливо и честно, раз уж манипуляции частично уже пошли в ход и вряд ли выйдут из игры так скоро. Назар бы правда не стал, но вчера что-то толкнуло его на глупость, потому дороги назад для него уже нет. Теоретически она есть, однако если свернуть на нее, Марк точно решит, что его используют, и потеряет едва восстановленное равновесие. На такое Назар пойти не рискнет никогда. Ему проще запереть все свои желания, стремления, сомнения и предположения, чем навредить ещё и подобным образом. Потому он не будет снова увеличивать дистанцию так скоро. Это наверняка чревато для них последствиями, к которым готовы они не будут точно, однако сейчас уже вряд ли можно что-то изменить без потерь. Назар признаёт тот факт, что сам же и привел к такому исходу. Вытерев лицо, он переодевается и, немного подумав, выходит из своих покоев. У него в общей сложности остался один нерешённый вопрос, а именно то, как ему перевезти Вову к Идану, и вот им он предпочтет заняться в ближайшее время. Помочь устроиться мальчишке надо, Миша же обязательно потом спросит, как там его воспитанники, и надо будет заверить его, что все в порядке. Чтобы не лгать, Назар должен закончить начатое, потому и направляется к Федору, чтобы уточнить, не сможет ли тот сегодня наведаться в Легион. Правда его ждёт сюрприз, когда Андрей, открывавший дверь с Гришей на руках, сообщает, что его муж уже уехал из дворца. — Федор сказал, что хочет проверить обстановку в штабе и понять, каково положение армии в Верхнем Городе, — объясняет он, — Я не стал возражать. В конце концов, тебя ведь тоже иногда нужно сменять. Так что сегодня ты свободен. — Даже так, — усмехается Назар, — В таком случае я предпочту сопроводить Вову до Претиоза и заодно проверить, как идут дела у Идана. Чтобы уехать из Пальмиры со спокойной душой, мне останется только убедиться, что Дима поможет Радмиру добраться до Витрума. — Это все, конечно, славно, но не забывай о том, что у тебя есть ещё одно дело, — с нажимом говорит Андрей, — Ты ведь помнишь, о чем мы говорили вчера, не так ли? Назар едва заметно кивает. Конечно, черт, он помнит, иначе бы чувствовал себя многим лучше, чем сейчас, но не объяснять же это Андрею. А тому и не надо, судя по всему, он награждает внимательным взглядом, будто силясь осознать, что кроется в этом движении головы, удобнее перехватывает Гришу и все же сдается. — Хорошо, — заключает он, — Когда ты намерен обсудить это с Его Величеством? — Думаю, что сегодня, — отвечает Назар, — Чтобы у него было время подумать и принять решение. Если последует отказ, я не стану возражать. Противиться воле короля я не посмею. — Да какой уж там отказ, — невнятно бормочет Андрей, — Будто тебе он сможет отказать. Ладно, ступай. Я постараюсь к вечеру что-нибудь разузнать, чтобы было проще построить этот разговор. Что именно подразумевается под «разузнать», Назар не в курсе, да и в подробности его особо не посвящают. Напротив, ему велят уходить, и он, напоследок погладив Гришу по голове, разворачивается и следует обратно к королевским покоям. Кого ему нужно оповестить об отлучке такого характера? Явно не Мирона и не Мамая, возможно, Федора, но тот уже в Легионе. Значит, в известность надо поставить только того, кто заправляет всем этим безобразием и может спросить, куда это делся Назар посреди бела дня. В своих покоях Марк встречает его все ещё сонный, но уже хотя бы одетый. — Ты по делу? — прямо спрашивает он, сворачивая листы пергамента в трубку и обвязывая их поочередно тонкими веревками, — Если ты за Надей, то она у кормилицы. Думаю, через час Яна пойдет гулять с ней. Ты сможешь застать их в саду. — Я хотел предупредить, что мне нужно отлучиться, — сообщает Назар, — Федор поехал в штаб, потому я вроде как свободен сегодня. Я бы предпочел сопроводить Вову до Претиоза, чтобы закрыть этот вопрос. Заодно я могу разведать обстановку у Идана. Ты ведь не будешь против? — Претиоз? — нахмурившись, переспрашивает Марк, тут же принимает нейтральное выражение лица и тянет, — А, Вова это тот мальчишка, который горит ювелирным делом? Тогда, конечно, езжайте. Ты ведь вернёшься к вечеру? — Полагаю, что да, — кивает Назар, — Я не собираюсь оставаться на ночь в Претиозе, поэтому постараюсь вернуться в Пальмиру ещё до ночи. У меня осталось не так много времени, мне нужно успеть закончить все свои дела тут до отъезда. — Само собой, — соглашается Марк, — Тогда доброго вам пути. Расскажешь позднее, как Идан обустроился в Претиозе. Последнее его письмо приходило Диме больше недели назад, после вестей не было вообще. А мне все же хочется знать, как идут дела с его мастерской. — Расскажу. — Вот и славно. Марк все продолжает возиться у стола, даже не присев, что-то торопливо пишет на пергаменте, закусив нижнюю губу. И Назару бы уйти, потому что задачу свою он уже выполнил, но он все равно стоит на своем месте и ждёт неясно чего. Ему нужно сказать про Рому? Определенно да. Только вот как это сделать, не вызвав негативную или неоднозначную реакцию, если все такое шаткое, непрочное и хрупкое? Если равновесие потерять можно в любую секунду, и любые, даже не такие уж шокирующие вести в состоянии повлечь за собой бардак. В мыслях, в чувствах, в заботах — да в чем угодно, потому что стабильности все ещё нет, а когда она будет, тоже вопрос. Назар, в принципе, мало понимает, как ему действовать, и в нем говорит вовсе не страх, а беспокойство за столь неопределенное будущее. Он не хочет молчать и оттягивать, вместе с тем не хочет спешить и подгонять события. Борьба внутри длиться недолго, он уже было сдается и собирается уйти, но Марк, кинув на него внимательный взгляд, заставляет задержаться. — С тобой все в порядке? — уточняет он, — У тебя что-то стряслось? Ты со вчерашнего дня будто сам не свой. Что-то произошло в штабе? — Нет, ничего, — качает головой Назар, — Я всего лишь задумался. В штабе все под контролем. — А у тебя? — Что? — У тебя все под контролем? Ты выглядишь так, будто тебя что-то тревожит. Ничего не хочешь рассказать мне? В последней фразе чудится подозрение, будто Марк до чего-то догадался и теперь просит выкладывать карты на стол, потому что молчать уже бессмысленно. Возможно, Назар придумывает это себе, но ему и впрямь кажется, что его поймали с поличным в том, чего он сам не знал до вчерашнего дня. Он открывает было рот, чтобы отмахнуться и заверить, что нет ничего, что ему стоило бы рассказать, и закрывает его обратно, потому что глупо же. Ему есть, что рассказать. Ему есть, о чем попросить. И зачем тогда продолжать скрывать это, раз уж есть возможность все обсудить? С другой стороны, Андрей тоже хотел побеседовать с Марком, и, наверное, не лишним будет его дождаться, но Назар не уверен, что от этого будет большая польза. Он ничего не потеряет, если признается в желании забрать дитя из Нижнего Города уже сейчас. В конце концов, так хотя бы у Марка будет время до вечера, чтобы подумать и дать ответ, даже если заключаться он будет в отказе, на который у него тоже есть определенное право. Назар рушит последний барьер внутри себя и вновь подаёт голос. — Есть один вопрос, который я хотел бы обсудить с тобой, — говорит он, тщательно подбирая слова, — Он довольно личного характера и никак не касается армии или страны в целом. Исключительно меня самого, как бы эгоистично это не звучало. — Личного характера? — удивляется Марк, тут же бросив свое занятие, поворачивается лицом и ошарашенно тянет, — Ничего себе. Впервые слышу от тебя, что ты хочешь обсудить что-то касательно тебя самого. В чем дело, Назар? Что у тебя произошло? — Пока ничего, — уклончиво отвечает Назар, — Но некоторые перемены в моей жизни могут случиться, если я… Если ты дашь мне разрешение сделать кое-что. — Что именно? Танцы на скользком льду действуют Назару на нервы, и он мысленно проклинает себя за эту глупую нерешительность. Сам же всегда требует от всех готовности и быстроты реакции, сам же медлит. С чего вдруг? Откажет ему Марк, Творец с ним. Ничего в глобальном масштабе не изменится, а значит, и терять фактически нечего. Да и попытка все же не пытка, риск может себя и оправдать. Назар втягивает побольше воздуха в лёгкие и продолжает спокойным тоном. — Когда я говорил с Мишей, я понял, что армии рано или поздно понадобится новая глава, когда мы с Федором не сможет занимать эту должность, — заявляет он, — Не то, чтобы я собираюсь так скоро передать кому-то свои обязанности, и не то, чтобы я не думал об этом раньше, но слова Миши натолкнули меня на мысль, что мне нужен преемник. Ребенок, воспитанный солдатом с малых лет, точно будет знать, как управлять армией, и всегда будет верен короне, если его этому научить. А научить получится только в одном случае — я должен сам воспитать следующую главу Легиона, чтобы мое влияние на него было самым значимым. После прозвучавших слов Марк неожиданно меняется в лице, принимая несколько отрешенный вид, поджимает губы и резко отворачивается в сторону, будто не желая смотреть в глаза. Такая реакция сбивает с толку, Назар откровенно не понимает, в чем дело, и едва открывает рот, чтобы спросить, как Марк сам подаёт голос. — Я тебя понял, — кивает он, все еще не глядя в глаза, — Что ж, в таком случае скажи, кто твоя кандидатура, и я попрошу Влади провести обряд, когда ты будешь в Пальмире. Если это действительно то, что тебе нужно, я не стану идти против. Все же ты имеешь на это право. — Причем тут Влади? — хмурится Назар, — И какой ещё обряд он должен провести? — Логично, что бракосочетания. Ты ведь собрался жениться и завести ребенка в законном браке, не так ли? Подобное предположение вызывает у Назара смех, он его не сдерживает и накрывает лицо, силясь скрыть свой повеселевший от всей абсурдности ситуации вид. Марка такая реакция, судя по всему, удивляет и даже обижает, он смотрит крайне недовольно и складывает руки на груди, прожигая взглядом. — И что тебя так рассмешило? — Прости, — быстро успокоившись, отзывается Назар, — Ты неправильно меня понял. Я не намерен жениться и вел вообще к другому. Мне нужен преемник, но для этого мне необязательно вступать в брак. Я хочу взять под опеку ребенка из приюта и прошу у тебя разрешения на это. Не на женитьбу. — Погоди, — Марк становится совсем уж потерянным, он сводит брови на переносице и спрашивает, — Ты хочешь взять к себе на воспитание чужого ребенка? Но зачем, если ты можешь завести своего? — Затем, что я не намерен жениться ни при каких раскладах, — терпеливо объясняет Назар, — А заводить дитя не в законном браке не лучшая идея. Это только усложнит жизнь и ему, и его матери. Да и нет у меня желания идти под венец, я слишком стар для этого. Но тем не менее ребенок мне нужен, чтобы в будущем у Легиона был достойный главнокомандующий. Если я воспитаю его сам, то ты можешь не сомневаться в том, что армия в дальнейшем будет верна твоим наследникам так, как верна тебе сейчас. Это я могу тебе гарантировать. — Дай мне одну минуту. Марк становится глубоко задумчивым, и Назар не рискует ему мешать, понимая, что такие заявления нужно все же взвесить на правильность и разумность. Не то, чтобы они оба отличаются чем-то подобным, но иногда рассудок в них обоих просыпается, и они принимают верные решения. Жаль, конечно, что не всегда, однако толику успокоения приносит тот факт, что с ума чаще всего они сходят по очереди. Если бы подобное случалось с ними всегда одновременно, от страны бы точно остались одни руины. Помолчав пару минут, Марк прерывает тишину первый. — Ты ведь не имеешь в виду какого-то случайного ребенка, верно? — любопытствует он, — Ты уже знаешь, кого именно можно взять под свое крыло. Это дитя из приюта Нижнего Города? — Да, — подтверждает Назар, — Один мальчишка из приюта Летумы. Я думал над тем, чтобы забрать именно его. — Почему именно он? А вот это уже удар ниже пояса, Назар вздыхает и не сразу находится с ответом. У него нет ни малейшего желания объяснять, почему он намерен забрать именно Рому, кем были его родители и почему его судьба сложилась подобным образом. Это ведь нужно рассказывать историю с самого начала, ещё с тех времён, когда Назар был наемником, по вине которого погибли Валерия и Зоя, и рассказ этот, признаться честно, не будет простым. Да и ворошить как-то не хочется, даже спустя столько лет кажется разумным просто не вспоминать и не думать. Но Марк упрямо ждёт хоть каких-то слов, и Назар решает, что, пожалуй, объяснится кратко и сухо, чтобы не вызывать ещё больше вопросов. — Я знал его мать, — говорит он, — Она жила в Летуме и была совсем ещё ребенком, когда мы впервые встретились. Не скажу, что мы были большими друзьями, но тем не менее я был озабочен ее судьбой, когда она внезапно пропала. Я искал ее какое-то время по землям Нижнего Города, но так и не смог найти. Сиделка сказала мне, что она вернулась в Летуму многим позже и понесла дитя не в законном браке, после чего умерла, а ее сын попал в приют. Его я и хочу забрать. — Эта эльфийка… Она была дорога тебе? — осторожно уточняет Марк. — Можно и так сказать, — соглашается Назар, — Но дорога не как предмет обожания, а как… Друг, наверное. Не могу сказать точно, нас не связывало особо ничего. И тем не менее мне жаль, что ее судьба сложилась подобным образом, потому я хочу помочь хотя бы ее сыну. А раз уж мне все равно нужен преемник, то почему не забрать именно его? В глобальном плане неважно, что это будет за ребенок. Важно только то, смогу ли я взять его на воспитание. С Ромой таких проблем возникнуть не должно. — Так его зовут Рома? — Да. — А где его отец? Или хотя бы другие его родственники. — Мертв. И все, кто мог бы забрать его из приюта, мертвы. Вздохнув, Марк потирает пальцами подбородок, будто это незамысловатое действие помогает ему осмыслить все услышанное, и прикусывет щеку изнутри. Он снова над чем-то думает, и Назар снова не трогает его, осознавая, что все, что можно было сказать, он уже сказал. Сейчас остаётся только ждать решения, и на это он уже не в состоянии повлиять. Конечно, он имеет право и без дозволения забрать Рому под свою опеку, но такой поступок будет чреват тем, что Марк перестанет доверять и наверняка затаит обиду. Он не глуп, однако порой чувства сильнее разума. Проверять, как оно выйдет на деле, Назар не хочет, потому и обещает себе, что примет любой итог. В конце концов, он может и из Худякова слепить сносного капитана. Не то, чтобы этого достаточно. Не то, чтобы это одно и то же, что и воспитать преемника, как сына. Но иногда выбирать не приходится. После нескольких минут молчания Марк переводит взгляд на Назара и задает довольно неожиданный вопрос. — Тебе совсем неважно, что этот ребенок не твой? — спрашивает он, — Что в его жилах не течет твоя кровь и что ты ему не отец. Это тебя не волнует? — Нет, — абсолютно честно отвечает Назар, — Мне все равно, чья кровь течет в его жилах. Пусть даже не моя. Зато мое у него будет воспитание и все то, что я могу в него заложить. Гриша мне тоже не родной, но от этого он не перестает быть моим сыном. Важно не родство — важна готовность быть опорой и защитой. А это я смогу обеспечить, если Рома попадет под мою опеку. — Но ты бы хотел своего сына? — не сдается Марк, — Родное дитя, плоть от плоти. Разве для тебя нет в этом какого-то трепета? В осознании, что ребенок твой, в его жилах течет твоя кровь и в нем половина тебя самого. — Какая разница, чего я хочу? — вздыхает Назар, — Даже если когда-то во мне появится желание стать отцом естественным образом, я не пойду у него на поводу. Не подумай, я рад тому, что у меня есть Надя, и ее мне вполне достаточно. Но заводить других детей я не намерен. Быть может, только заберу Рому на воспитание, если ты позволишь, однако на этом все. Большего мне не дано. — И все же, ты бы хотел? Хотя бы в теории. — Да. Но что это меняет? — Ничего, — качает головой Марк, повторяет, — Ничего не меняет, я просто хотел услышать твой ответ. В принципе, все, что мне было нужно, я узнал. Если ты не против, я пока подумаю над своим решением. Конечно, по закону я не имею права запрещать тебе брать дитя под опеку, но я бы хотел, чтобы мое мнение было учтено. Дай мне немного времени. — Как скажешь, — вздыхает Назар, — Но знай, что каким бы не был твой ответ, я приму его, как должное, в любом случае. Идти против твоей воли я не посмею. — Спасибо, я учту это. Понимая, что ловить здесь явно больше нечего, Назар кивает и покидает королевские покои. В нем нет беспокойства касательно решения Марка, потому что он догадывается, что ответ скорее всего будет положительным. Конечно, многое может измениться после долгих раздумий, но как бы там ни было на данный момент остаётся только ждать. Поскольку сидеть, сложа руки, Назар не привык, он сразу же следует на первый этаж, чтобы оповестить Вову об отъезде. Тот обнаруживается в своих покоях, где читает какую-то книгу, сидя на подоконнике. Завидев Назара, он тут же спрыгивает на пол и прячет внушительный фолиант за спиной, принимая виноватое выражение лица, будто ожидая, что его за что-то да наругают, но никаких нравоучений не следует. Назар дёргает уголками рта в подобии улыбки и сообщает, что они сегодня отбывают в Претиоз. — У тебя есть четверть часа, чтобы попрощаться с друзьями, — говорит он, — После приходи в конюшню. Я сопровожу тебя к одному эльфу, он обучит тебя ювелирному делу, когда придет время. — Как скажете, — торопливо кивает Вова, добавляет робко, — Поздравляю вас. Пусть Творец бережет вас и вашего духовного сына. Улыбнувшись уже куда более искренне, Назар провожает Вову до Евгении с Костей и оттуда следует в конюшню, чтобы добыть лошадей. Он лениво беседует с главным конюхом об успехах Гавриила, пока ждёт мальчишку, думает над тем, чтобы взять с собой пару солдат в путь, но в итоге склоняется к тому, что в этом нет нужды. В голову его закрадывается мысль посетить ещё одно место на обратном пути, и он решает, что так и поступит. Потери во времени не предвидится, дорога все равно одна, и потратить лишний час на беседу кое с кем не так уж и критично. Возможно, даже полезно. Вова приходит в конюшню минута в минуту, просит позволения поговорить с Гавриилом и, получив скупой кивок, исчезает в фуражной, откуда вскоре возвращается. Он выражает готовность выдвигаться, потому Назар ведёт его к главным воротам, откуда они, оседлав лошадей, покидают двор. Путь преимущественно проходит в молчании, спокойно и тихо. Яркое солнце слепит и греет, вынуждая вспомнить о том дне, когда произошло нападение под Легасом. Назар запоздало думает о том, что зря, наверное, не взял оружия для Вовы, но отпускает все тревоги, поймав себя на мысли, что у него всегда с собой полный набор, состоящий из меча, лука и кинжала. Если уж и случится что-то непредвиденное, наверняка получится быстро дать Вове что-нибудь для самозащиты. Да и Назар в таких делах опытен, сумеет обезопасить и себя, и мальчишку. Нечего взращивать в себе лишние волнения, к добру это не приведет. Они останавливаются всего раз в Солисе, чтобы Вова мог перевести дух, после чего скачут дальше. Прислушиваясь к цокоту копыт, Назар опять принимается размышлять о Роме и как-то совсем внезапно понимает, что, наверное, опека над ним будет смотреться со стороны странно. Неженатый эльф, у которого куча забот в армии и при дворе, берет за воспитание совсем уж малое дитя, не представляя себе даже, как правильно с ним обращаться. Допустим, няню найти получится, да и Федор с Андреем помочь не откажутся, но что делать в целом? Что вообще скажут окружающие, если Назар привезет Рому в Пальмиру, а главное, на каких правах? Как сына? Как воспитанника, преемника? Будет ли верным объявить себя отцом, или поступить нужно будет иначе? А если не отцом, то кем? Все эти вопросы наваливаются как-то неожиданно и начинают терзать Назара, потому он не сразу слышит, что его зовут. Когда все же улавливает это, запоздало откликается. — Что? — Прошу прощения, но вы так и не сказали мне, к кому вы меня пристроите, — говорит Вова виноватым тоном, — К какому-то ювелирному мастеру, ведь так? — Не совсем, — качает головой Назар, — Ты будешь определен в ученики к моему солдату. Его зовут Идан Залмансон, он был одним из тех, кто участвовал в штурме Пальмиры во время переворота. Не так давно он получил титул герцога и теперь будет заниматься драгоценными камнями в Претиозе. Сейчас там идут работы по постройке мастерской, так что без дела тебе сидеть не придется точно. — Это имя кажется мне знакомым, — задумчиво тянет Вова, нахмурившись, — Герцог Залмансон родом случайно не из Цворика? У меня такое впечатление, будто где-то я слышал эту фамилию, но не знаю, где именно. — Из Цворика, — подтверждает Назар, — Его отец был ювелирным мастером. Возможно, твой отец рассказывал тебе о нем. Семья Залмансонов раньше была известна в тех краях. Вова не спешит ответить, явно пытаясь вспомнить, действительно ли ему рассказывали об Идане и его семье. Несколько минут он молчит, разглядывая пыльную дорогу под копытами своей лошади, а затем лицо его озаряется улыбкой. — Точно! — восклицает он, вскидывая голову, — У них была своя мастерская. Отец герцога Залмансона делал невероятные перстни в виде шестеренчатого механизма со вставленными в него рубинами. Мне кажется, больше никто так не умел, это было нечто удивительное. Я правда буду учиться ювелирному делу у такого талантливого мастера? — У его сына, — поправляет Вову Назар, — Идан много лет отдал Легиону, потому был лишён возможности проявить свой талант, однако я уверен, что он станет не менее выдающимся мастером, чем его отец. Так что ты можешь считать, что тебе действительно повезло. Идан был отличным солдатом, наставником он будет не хуже. — Благодарю вас, — улыбнувшись, кивает Вова, — Я и мечтать не смел о подобном, а тут такой подарок судьбы. Когда я стану настоящим мастером, не сомневайтесь, я обязательно отвечу вам той же монетой. И Мише за все, что он сделал, если к тому моменту он не отправится к Творцу. Назар вздыхает. Он вовсе не уверен, что Миша проживет долго, даже сам Миша не уверен в этом тоже, но чего уж теперь. Не говорить же Вове напрямую, что эльф, который взял его под свое крыло, скоро умрет. Как-то слишком жестоко это, хоть и честно. В правде порою сложно найти утешение, в такой тем более, потому Назар не станет озвучивать ее, чтобы не поселять тревог. Однако Вова все прекрасно понимает сам. — Я знаю, что Миши скоро не станет, — заявляет он, — Не думайте, я не обманываюсь и не питаю пустых надежд. Просто мне очень хочется верить, что Творец будет к нему милосерден и даст ему еще немного времени на земле. Миша этого заслужил. — Не жалеешь, что уехал? — спрашивает Назар, — Тимофей вон порывался остаться в Морталисе, но сказал, что Миша вам всем наказал уехать. Обратно к нему не хочешь? — Не знаю, — пожимает плечами Вова, — С одной стороны, я понимаю, что работать наёмником в Нижнем Городе не следует и ни к чему хорошему такой путь не приведет. Это не камень в огород Миши, ему я благодарен за все, но продолжать в прежнем духе у меня нет желания. Однако быть рядом с ним, когда он будет отходить в мир иной, я бы хотел. Он дорог мне как наставник и добрый друг, будь такая необходимость, я бы и жизнь свою за него отдал, но он бы не позволил. Он даже остаться никому из нас не позволил, потому что знает, что скоро умрет. И, наверное, я все же не жалею, что уехал. Для Миши это важно, и если ему так проще, то я не вижу смысла идти против его воли. Пусть уж душа его обретёт покой, прежде чем отправиться к Творцу. — Миша хорошо справился со своей задачей наставника, — хмыкает Назар, и он вовсе не лукавит. То, что Вова и все остальные мальчишки благодарны Мише, несмотря на то, что он научил их не самому лучшему делу, говорит о многом, — Он может вами гордиться. — Вы можете гордиться своими солдатами не меньше, — неожиданно заявляет Вова, поймав вопросительный взгляд, тушуется, но все же продолжает, — Я слышал, что они о вас говорят. Вас уважают за ваши деяния и авторитет, многие в Нижнем Городе считают, что благодаря вашей силе война не была такой уж жестокой и страшной. А ещё все толкуют о том, что вы были капитаном Его Величества, и, возможно, из-за этого король мудр и справедлив. Его заслуг не умаляют, но ваше влияние на него все признают. Вы воспитали отличных солдат. Назар усмехается на все эти лестные слова, улыбки все же не сдерживает. Солдат он воспитал действительно отличных. Даже не столько воспитал, все же не такими малыми детьми они были, когда попали в Легион, сколько поставил на ноги и довел до Пальмиры. Разумеется, не всех, потерь было много, но те, которые выжили и дошли, действительно вызывают у него гордость. Все до единого, потому что не сдались, не отдались на волю судьбе, не сложили оружие. Они выгрызали себе путь к свету через боль и кровь и все же добрались до того, чего так хотели. Назар всего лишь стал проводником, не будь в них упрямства и силы, ничего бы не вышло, но их вера в лучшее все же победила. Они, поверить только, первое поколение темных, что живёт свободно. И это исключительно их заслуга, ничья больше. Во всяком случае Назар в этом убежден. — Я горжусь ими, — говорит он, — Они действительно прошли непростой путь и стали достойными эльфами. Но я все же советую тебе не верить всему, что говорят. Земля слухами полнится, и если на одних землях меня будут возвышать, на других меня будут проклинать, пока язык не отсохнет. Верить можно только тому, чему есть подтверждение. — Вашим заслугам подтверждение есть точно, — весело отзывается Вова, — Я видел Его Величество, он кажется мне справедливым и милосердным королем. Мне почему-то думалось, что раз он король, то он обязательно заносчивый и высокомерный, а он вполне обычный. Разве что светлый, но это ничего не значит ведь. Важна не кровь, важны деяния. Замолкнув, он вдруг меняется в лице, будто только в эту секунду осознав, с кем и о ком говорит, опасливо косится на Назара и явно ждёт взбучки. Тот лишь усмехается едва слышно, качая головой. Заносчивый и высокомерный, как же. Да короля этого в Легионе до седьмого пота гоняли, пока язык на плече не повисал, и ругали всякий раз, когда очередную дурость себе позволял. Что уж говорить о наказаниях, когда он осмеливался нарушать дисциплину. Сколько Федор назначал ему внеплановых караулов, не счесть, наверное. Марк, разумеется, возмущался всегда, но беспрекословно выполнял приказ, понимая, что допустил ошибку. И вот как он мог зазнаться от того, что на голове его появилась корона? Никак. Потому что власть свою он воспринимает, как инструмент для блага, а не как способ получить личную выгоду. Такой уж он король. Вполне обычный, но преследующий высокую цель. — Его Величество молод, но от этого не менее разумен и справедлив, — отвечает Назар, — Моей заслуги в этом мало, я всего лишь сделал из него солдата и помог ему добраться до трона. Все, что было после, исключительно его рук и ума дело. Но меньше гордиться от этого я им не стану. — А можно задать вам вопрос? Только обещайте не ругать. Лучше просто промолчите, я пойму, если вы не станете отвечать. — Задавай. — Его Величество ведь совершил большой грех, — осторожно начинает Вова, — Он родил дитя не в законном браке, а такое строго карается, насколько я знаю. Но при дворе и в Верхнем Городе его будто бы не осуждают даже за это, и я не понимаю, почему. Не подумайте, что я осуждаю, вовсе нет. Просто мне интересно, отчего вдруг народ и Старейшины приняли Ее Высочество. Вы мне не объясните? — Боюсь, что у меня нет для тебя точного ответа, — вздыхает Назар, — Полагаю, все дело в том, что Его Величество сделал немало для страны и народа. Да, он допустил ошибку, когда вступил в добрачную связь, но он дорого заплатил за нее и ещё год продержал траур по отцу своего ребенка. Разумеется, незаконнорожденное дитя — это грех, и все это знают. Однако стоит понимать, что все мы можем оступиться. Не скажу, что при этом всякое деяние можно оправдать, но Его Величество не совершил ничего дурного. Всего лишь поддался искушению и принес на свет дочь. Согласись, это трудно считать чем-то страшным. Потому, наверное, народ и Старейшины отнеслись многим проще к этому событию и приняли Ее Высочество. Потому что нет веских причин линчевать. — Я как-то не подумал об этом, — задумчиво тянет Вова, — Что народ Верхнего Города не считает этот грех таким уж страшным. На самом деле мне тоже кажется, что ничего дурного Его Величество не совершил. Он вообще-то много хорошего сделал. Если бы не он, то темные бы так и жили в страхе перед светлыми и не знали о свободе. А то, что он родил дочь не в законном браке, так это всюду так. В Нижнем Городе знаете сколько детей таких? И ничего, дети как дети. У нас вон Богдан такой, Миша его из рук умирающей матери забрал. И он к нему никогда плохо не относился из-за этого, вот ни разу. И мы тоже, потому что глупо же как-то. Будто что-то изменится от того, рожден ребенок в браке или нет. Только народ осудит, но вы сами сказали, что слушать всех подряд не нужно. Так что и это не в счёт. Окинув Вову внимательным взглядом, Назар ловит себя на мысли, что мальчишка этот нравится ему. Вот вроде лет ему мало, вроде опыта особо никакого нет, вроде думать он должен так, как думают все, потому что в его возрасте общественное мнение играет большую роль, а все равно со своей головой на плечах. И не стесняется ведь говорить, не юлит и не лукавит нигде. Искренняя простота его рассуждений вызывает улыбку и вселяет надежду — когда-то все точно изменится. Когда-то народ перестанет считать детей, рождённых не в браке, прокаженными, как перестанет осуждать их родителей и проклинать за этот грех. Эльфы нового, действительно удивительного поколения наверняка когда-то повлияют на все эти устои и сделают этот мир чуточку лучше. Главное, поддержать их на этом пути, и тогда точно из всего этого получится что-то хорошее. — Не в счёт, — соглашается Назар, — Потому что ты тоже сам уже все сказал: важны деяния, а не что-либо ещё. Дальше они скачут уже резвее и до Претиоза добираются даже раньше предполагаемого. Местные жители приветствуют Назара так, словно он действительно какой-то герой, и помогают найти то место, где расположился Идан. Ожидаемо это оказывается окраина города, на которой находятся рудник и будущая мастерская. Ещё даже не добравшись до точки назначения, Назар издалека видит масштаб развернувшихся работ, и беззвучно присвистывает. Вот уж точно тут разместился Идан, такой размах как раз для герцога. — Неплохо, однако, — сбоку прилетает от Вовы, — Таких производств в Нижнем Городе я не видел ни разу. Ничего не ответив, Назар молча велит следовать за ним, и уже вскоре они оказываются посреди суматохи, шума и кучи эльфов, занятых своими делами. Будущая мастерская строится довольно резво, если судить по тому, что уж и стены у здания возведены, и крыша выстлана, лишь вместо окон и двери зияют дыры. Назар озирается по сторонам, пытаясь высмотреть Идана, но тот каким-то неведомым образом ускользает из его поля зрения и возникает прямо перед носом совсем неожиданно. — Капитан, я рад вас видеть! — восклицает он, растянув губы в широкой улыбке, — Какими судьбами? Не дождавшись ответа, он подается вперед, коротко обнимает Назара за плечи и тут же отстраняется, глядя с искренним восторгом. Тот позволяет себе непрочную улыбку, хлопает Идана по плечу и говорит. — Решил своими глазами увидеть, как у тебя идут дела, — объясняет он свой визит, указывает рукой на стоящего позади Вову и добавляет, — Вот привез тебе заодно ученика. Ты ведь говорил, что хочешь в будущем набрать детей из Нижнего Города. Вова к твоим услугам. — Добрый день, герцог Залмансон, — кивает тот, — Рад поступить к вам на обучение. — Добрый день, — вздыхает Идан, обращается к Назару, — Спасибо, капитан. Правда вы немного рано, мастерская откроется лишь через пару недель, но я все равно рад, что уже сейчас есть желающие обучаться у меня. Постараюсь стать хорошим наставником. — Уж не подведи, — хмыкает Назар, добавляет куда тише, чтобы его услышал только Идан, — Будь добр, пригляди за Вовой. Он сносный мальчишка, покидало его просто. Я за него ручаюсь. Ничего не говоря вслух, Идан коротко кивает в знак того, что выполнит просьбу, после чего предлагает провести экскурсию по руднику и всей прилегающей к нему территории. Он помогает обустроить лошадей в отведенном для этого месте, а затем ведёт своих спутников изучать все встречающиеся на пути объекты. Назар, признаться честно, слушает в половину уха, ему достаточно видеть, а вот Вова внимает каждому слову и задаёт, кажется, сотню вопросов в минуту. Идан терпеливо отвечает ему, объясняет что-то, что-то показывает и в целом выражает готовность помогать во всем разобраться. Наблюдая за ним, Назар выдыхает с облегчением, понимая, что Вова точно в надёжных руках, и терпеливо дожидается конца этой прогулки. Вскоре Идан, после того, как они осматривают рудник и ознакамливаются с тем, как идёт обработка камней, и впрямь говорит, что глядеть больше не на что, и зовёт их на трапезу. Назар не отказывает, поскольку ему еще выдвигаться в обратный путь, и силы ему точно понадобятся, и послушно следует туда, куда его ведут, вместе с Вовой. Приводят их в конечном итоге в небольшой дом прямо под боком внушительной мастерской. В нем оказывается небольшая кухня, две спальни, уборная и столовая и не наблюдается постояльцев. Идан этот момент проясняет. — Тут раньше жил один эльф, но он скончался, а дом его никто не унаследовал, — сообщает он, — Потому он отошёл властям. Когда я приехал, мне разрешили временно поселиться тут, пока не будет готова мастерская. Вот и живу тут один, жду переселения. Ну как живу. Только ночи коротаю, а днём пропадаю на руднике и стройке. Уж больно много дел, чтобы сидеть сложа руки. — Работники стройки и рудника местные? — спрашивает Назар, ступая следом за Иданом на кухню, взмахом руки велит Вове не отставать, — Они живут в Претиозе, не так ли? — Да, это местные жители, — подтверждает Идан, — И они работают здесь и днём, и ночью, сменяя друг друга, когда приходит время. Такая система на самом деле крайне эффективна, будь иначе, мастерская появилась бы нескоро, а так я уже потихоньку готовлюсь к открытию. Даже начал сам работать с камнями и выпиливать некоторые украшения. Даст Творец, к свадьбе Лии сделаю им с Охрой обручальные кольца. — А можно будет посмотреть, как вы работаете? — робко уточняет Вова, — Мне страшно интересно взглянуть на ваши украшения. — Можно, конечно, — кивает Идан, — Но сначала мы отобедаем. Боюсь представить, как долго вы были в пути и как быстро скакали, раз уж прибыли сюда из Пальмиры так рано. Трапеза проходит преимущественно под беседу Вовы и Идана о камнях, минералах и драгоценных металлах. Они в какой-то момент не сходятся во мнении касательно методов создания граней на сапфирах, немного спорят и бросаются непонятными для Назар аргументами, но вскоре делают вывод, что оба правы, и прекращают стукаться лбами. Когда тарелки пустеют, Идан предлагает Вове посмотреть на некоторые свои наработки и уводит его в другую комнату. Вскоре он возвращается один, закрывает деревянную дверь на кухне и опускается на стул, подтолкнув его перед этим ближе к Назару. Тот усмехается, прикрыв глаза. Его солдаты всегда и все понимают без слов. — Вову меня попросил пристроить один мой товарищ из Нижнего Города, — объясняет он, — Вернее, не только его одного, а целых девятерых своих воспитанников. Я не смог ему отказать. Изначально я думал, что они все пойдут в армию, но потом выяснилось, что не все они хотят этого. Пришлось изворачиваться и спрашивать их мнение. Вова вот попросил обучить его ювелирному делу, и я сразу решил привезти его к тебе. Это ведь не создаст никаких сложностей для тебя? — Да какие уж сложности, — машет рукой Идан, — Напротив, хорошо, что вы его привезли. Он явно что-то знает, так что ещё большой вопрос, кто кого будет учить. Да и я хотя бы смогу попробовать себя в роли наставника, пока не наберу других детей. Вы все сделали правильно, капитан, не сомневайтесь даже. — Тогда я спокоен. — Расскажите хоть, как у вас дела. Как обстановка в Нижнем Городе? Как народ встретил вас? Неспешно и обстоятельно Назар повествует о поездке к темным, объясняет, каково положение страны на данный момент, и примерно обрисовывает дальнейший план действий. Идан слушает его внимательно, задает уточняющие вопросы, чему-то удивляется, чему-то расстраивается, но в целом выражает свое участие всем своим видом. Затем уже приходит его очередь делиться подробностями, и его слова звучат менее удручающе, чем слова Назара. — Все идёт как нельзя хорошо, — объявляет Идан, — Думаю, меньше, чем через год, я смогу сколотить целое состояние и начать заниматься благотворительностью. Его Величество установил низкий налог на мое дело, разумеется, я благодарен ему за это, но я понимаю, что деньги в казну нужны. Потому я готов помогать всем, чем смогу, когда придет время. Если получится, я даже построю какую-нибудь фабрику в Нижнем Городе, чтобы темным было где работать после войны. Так от моего дела будет польза не только для меня, но и для моего народа, а большего, наверное, и не нужно. — Достойная цель, — кивает Назар, — Фабрики в Нижнем Городе нужны будут и через год, и через два, так что ты хорошо придумал. Только смотри не надорвись, не хватало, чтобы твое здравие пошатнулось. Ты к целителю то ходишь хоть иногда? — Хожу, конечно, — вздыхает Идан, — В Претиозе очень известен господин Позов, все говорят о нем, как о мастере своего дела. Он даёт мне какие-то целебные настойки и велит ни в коем случае не позволять себе слабости. Говорит, что мне нужно двигаться и работать, чтобы не зачахнуть. Примерно этим я и занимаюсь по его совету. Как видите, пока это помогает. — А этот господин Позов ничего не говорит о том, как можно помочь тебе в глобальном масштабе? — Господин Позов сказал, что я при удачном случае и десять лет проживу. На все воля Творца, и я пока ещё хочу верить, что мне он отвел не такой уж и малый срок. В голосе Идана нет сожаления или горечи, потому Назар позволяет себе выдохнуть и немного повременить с подведением печальных выводов. Может, действительно пять лет — это всего лишь предположение? Миша же протянул все шесть, значит, и Идан протянет дольше, чем говорили изначально. В конце концов, он молод, его тело должно оказать сопротивление яду. Будь он стар, конец, наверное, был бы уже близок, а так у него ещё есть хоть какой-то шанс. Назар запрещает себе хоронить его, потому что не хочет так скоро принимать ещё и эту потерю. — Надеюсь, ты прав, — говорит он, — Пусть твой путь окажется долгим. В конце концов, ты этого заслужил. — Быть может, — пожимает плечами Идан, смущённо потирая шею, — Во всяком случае пока у меня есть время, я распоряжусь им правильным образом. Мне хватило жизни в Нижнем Городе, в котором не существовало понятия свободы. Теперь мне хочется увидеть его другим, и ради этого я готов немного побороться со своей судьбой. — Это тебе всегда удавалось, — усмехается Назар, вспомнив о случае, когда Идан, будучи солдатом, чуть не угодил в зыбучие пески и выбрался из них, потеряв оба сапога. Улыбается этим мыслям, уточняет ещё один момент, — Касательно свадьбы Лии. Ты так и не передумал избегать женитьбы? — Не передумал, — качает головой Идан, — Я все ещё считаю, что без приказа короля жениться мне ни к чему. И, пожалуйста, капитан, ничего не говорите. Я с утра до ночи только и слышу от работников рудника, что молодой герцог не имеет права избегать свадьбы. Мне кажется, ещё немного, и мне начнут сватать любую незамужнюю эльфийку, лишь бы я согласился пойти под венец. Пока ещё я держу оборону, но видит Творец, ещё немного, и я приму обет безбрачия. Настолько я устал слушать все эти речи. — Так если ты примешь обет безбрачия, приказ Его Величества в случае необходимости ты исполнить не сможешь. — Пусть так, я даже на эшафот готов за нарушение приказа короля. Только бы избавиться от всех этих свах вокруг, пока они не свели меня с ума. Назар смеётся, отвернув лицо в сторону, устало потирает его рукой. Да уж, не позавидуешь Идану. Впрочем, и народ понять можно. Молодой, титулованный, статный, в скором времени ещё и богатый — какая эльфийка захочет такого упустить? Разве что замужняя, старая или ленивая, иные же наверняка готовы выстроиться в очередь из кандидаток на роль невесты. Идану бы подумать на самом деле, правильно ли он поступает, самолично накладывая запрет такого толка, но Назар с нотациями лезть не станет. Не то, чтобы ему плевать, просто он не считает нужным чему-то учить взрослого эльфа. Своя голова у него есть на плечах, сам решит, как ему быть. Кто знает, вдруг он передумает через год? Подталкивать его ни к чему не нужно, лучше уж поддержать. От этого пользы будет больше, Назар уверен. — Если ты хочешь избежать принудительного сватовства, то ты можешь начать держать траур, — успокоившись, подсказывает он, — Как выяснилось, это уважительная причина, чтобы не вступать в брак. Тебе будет разрешено гонять от себя невест столько, сколько полагается по закону. — Да было бы по кому держать траур, — говорит Идан, — Я думал об этом, но понял, что никого у меня нет, чтобы оплакивать. Так бы я давно, извините за бездуховность, воспользовался такой возможностью. — Залмансон, ты ведь не глуп, а несёшь сейчас ерунду, — хмыкает Назар, стуча пальцем по лбу Идана, — Головой подумай и пойми, что никто о тебе ничего не знает. Если ты скажешь, что у тебя был брат и он погиб совсем недавно во время войны, никто в Верхнем Городе проверять это не станет. В Нижнем Городе же никому до этого дела не будет, так что твоя маленькая ложь останется в тайне. Я против того, чтобы играть с верой народа в Творца и приравнивать обычаи к грязному спектаклю, но если это немного упростит твою жизнь, то ничего страшного не случится из-за твоего обмана. Главное, предупреди Его Величество и Парламент о том, что собираешься сделать, и все будет под контролем. Хотя бы на год тебя это избавит от назойливого внимания местных жителей, желающих сосватать тебя. — А ведь и правда, — взгляд Идана проясняется, он весь аж сияет, осознав, видать, что есть способ избежать неудобных вопросов и предложений, — Если я скажу, что скорблю по брату или кузену, никто и не подумает давить на меня с вопросом о женитьбе. У меня будет целый год в запасе, как раз этого времени хватит, чтобы… Сбившись на полуслове, он внезапно замолкает и поджимает губы, Назар же гнет бровь в вопросе, беззвучно спрашивая, в чем дело, и, не дождавшись ответа, уточняет вслух. — Времени хватит на что? — На то, чтобы крепко встать на ноги и развить свое дело, — заканчивает Идан, — Я хочу, чтобы ничего мне не мешало, и предложения о женитьбе в том числе. Когда я уже точно овладею своим ремеслом, будет не столь важно, что говорят вокруг. Этот год мне нужен для достижения своих целей, как бы эгоистично это не звучало. — Ты имеешь право хотеть чего-то для себя, — отвечает Назар, отмахиваясь от смутного подозрения, что что-то здесь нечисто. Идан не стал бы лгать, ему нет резона. Скорее всего он просто не хотел озвучивать свои мысли, чтобы не показаться напыщенным индюком. Глупость какая-то, будто Назар не может его понять. Может ещё как, — И если для этого тебе нужно на время оградить себя от назойливого внимания свах, то со спокойной душой объявляй траур и держи его на протяжении года. Главное, не нарушай установленных правил, и даже если очень захочется жениться, жди окончания. В противном случае осуждения ты не избежишь. — И вы туда же, — театрально вздыхает Идан, — Я вам про то, что не хочу женитьбы, а вы мне про то, что я траур нарушу и побегу под венец. Местный воздух, видать, плохо на вас влияет. Назар закатывает глаза, все же не скрывая улыбки, Идан тоже ухмыляется. Они ещё недолго говорят, обсуждая все перспективы и грядущие события, и сходятся во мнении, что к свадьбе Лии и Охры обязательно должны быть в Пальмире. Идан запоздало поздравляет с приобретением статуса духовного отца, желает Грише здоровья и подмечает, что «с таким то наставником мальчишка не пропадет», после чего, когда Назар объявляет, что ему пора уезжать, вызывается проводить. Он уходит за Вовой, возвращается вместе с ним, чтобы после отвести его снова на рудник, и втроём они идут к месту, где оставили лошадей. Там Назар прощается со всеми, запрыгивает в седло и, ударив поводьями, мчится обратно в сторону Пальмиры. До столицы, однако, он добирается не сразу, на одной из дорог сворачивает и заезжает в знакомое место. В это время здесь обычно уже собирается народ, но, судя по тому, что все выглядит относительно спокойным, пока ещё рано для гуляний. Потому Назар и привязывает лошадь поодаль, накидывает по привычке капюшон и заходит в знакомую таверну, ловко лавируя между ее немногочисленными посетителями. Он оказывается прав — гостей и правда пока ещё мало, они все сидят за столами, пьют эль и ведут тихие беседы. У стойки же пусто, только госпожа Леона со скучающим видом трёт бокал и считает мух. Назар учтиво покашливает, привлекая ее внимание. — Вечер добрый, хозяйка, — приветствует он ее, — Вина, пожалуйста. Она смотрит на него с примесью шока и удивления, несколько секунд стоит, не двигаясь, а затем комкает свою тряпку, бросает ее на стол и, растянув губы в улыбке, шепчет. — Ну и паршивец ты однако. Ничего более не добавив, госпожа Леона ловки юркает за дверь позади себя, Назар, оглянувшись, перелезает за стойку и следует за ней. Едва он оказывается в кладовой, ему тут же в лоб прилетает вопрос. — Где ж ты пропадал то, горе-вояка? — А ты как будто не знаешь, — фыркает Назар, скидывая с себя капюшон плаща, — Народ всяко весть разнёс уже по всей стране. Не удивлюсь, если до тебя она дошла первой. — Может, и дошла, — с показным равнодушием пожимает плечами госпожа Леона, усаживаясь на высокий стул, — А, может, я ничего и знать не знаю. Неужто правда в Нижнем Городе с Его Величеством был? — Именно. — Вот дела. Так рассказывай скорее, что там творится то сейчас. Совсем все худо? Второй раз за день Назар повествует о том, что происходит в Нижнем Городе, особо не растрачивая слова на подробности и детали. Скорее делает краткую выжимку из своих впечатлений: разруха, траур, приюты, производства. Госпожа Леона слушает его, то и дело охая и ахая, где-то неодобрительно качает головой, где-то улыбается во все зубы, когда речь заходит о детях и их распределении в Легионе, время от времени шепчет «помоги нам всем Творец», а под конец монолога Назара тяжело вздыхает и трет задумчиво подбородок. — Да, непростые нынче времена, — заключает она, — Ой как много сделать предстоит, представить даже страшно. Но одно хорошо, что народ оружие сложил. Раз темные на перемирие пошли, значит, и правда от войны устали и покоя хотят. А вы им этот покой дать можете, потому они и не встают больше против. Благое дело делаете, так и знай. Да поможет вам Творец. — Пока сами справляемся, — усмехается Назар, — Ты мне скажи, о чем в Верхнем Городе толкуют сейчас. О темных что говорят? — Разное говорят, — отзывается госпожа Леона, — Конечно, переживают все, мира и порядка хотят. Темным сочувствуют, но не так, чтобы уж всей душой. Просто понимают все, насколько страшной война бывает, вот и желают им покоя. О себе тоже не забывают. Много толков было о том, что не дай Творец с Его Величеством что случится, будут нас ждать испытания. Уж даже прикидывать народ стал, кто тогда трон займет. Большинство твердили, что власть в руках тех окажется, за кем Легион пойдет, потому что у Легиона нынче вся сила. О принцессе говорили немало. Она ж по сути единственная наследница сейчас, значит, она и станет королевой, коли отец ее умрет. Конечно, все знают, что она бастард, но в тяжёлые времена и это неважно, лишь бы правитель у страны был. Домыслов в общем много было, там уже и господину Федорову регалии какие только не приписали, но Его Величество вернулся в добром здравии, и стихло все. А потом твердить все стали, что принцесса точно главная претендентка на трон. Слухи пошли, что сам глава Легиона благосклонность к ней свою проявляет и крутится подле нее. Народ решил, что на ее сторону армия встанет, коли припрет, и как-то успокоился разом. Мол есть во что верить теперь, если и случится страшное. Назар удовлетворенно вздыхает. Что ж, Пелагея была права, когда говорила, что народ боится потери короля и выдумывает худшие исходы событий, и когда утверждала, что эти тревоги можно развеять одним простым способом. План, не самый изящный и продуманный, все же сработал, и теперь все считают, что глава Легиона готов поддерживать принцессу в случае возникновения борьбы за трон. Это неплохой итог, как ни крути. Госпожа Леона считает так же. — Правильно в общем ты решил это, — говорит она, — Народу видеть надо, что он брошен не будет, коли Его Величество погибнет. Когда он детишек нарожает, никто уж ничего бояться не будет, а пока вот беспокойно. Но и это временно. Сейчас все узнают, что ты принцессу поддерживаешь, и точно толковать о глупостях перестанут. Так что да, правильно ты все делаешь, по-умному. Не зря армией управляешь. — Я польщён, — усмехается Назар, — Но нам и впрямь сейчас нельзя допускать лишних тревог. Народ управляем, даже малое зерно страха может привести его к глухому отчаянию. Лучше избавить его от всяких сомнений, пока Его Величество не принесет на свет законных наследников. — Это верно, — соглашается госпожа Леона, добавляет тут же, — Только ты скажи ему, чтобы не торопился. Война эта проклятая даже траур продержать не дала, как следует, а тут ещё и Нижний Город бунтовать давай. И роды, поговаривают, непростые были, а он вместо того, чтоб сил набираться, по стране скакать начал, дитя бросив. Не дело это, сам понимаешь. Король наш молодец, конечно, тяжёлую ношу взял на плечи свои, но и себя беречь ему надо. Пускай хоть дух переведет немного, с дочерью побудет. Как зашагает она, хоть в Нижний Город можно ехать мужа искать, хоть к северным. Но лучше темного, конечно. Такой союз оба народа устроит и недовольств не вызовет. — Как зашагает? — переспрашивает Назар, невольно ухватившись именно за эти слова, — Так дети ведь на ноги встают ближе к году, не раньше. Столько ждать немыслимо, наследник нужен раньше. Его Величество вряд ли рискнет оттягивать вопрос с браком так долго. — Он тебе кошка что ли, чтобы в год по ребенку приносить? — иронично изогнув бровь, любопытствует госпожа Леона, — Или он как курица, что яйца каждый день несёт? Ребенка родить дело непростое, не каждый справится. Король хоть и молод, но не всесилен, время ему надо, чтобы в себя прийти. Да и за двумя детьми он углядеть не сможет даже с няньками и кормильцами, умотается только. Потому пусть не торопится. Как принцесса на своих двух зашагает, так и можно будет под венец идти. Только за кого попало тоже не надо. Светлые, может, и примут темного мужа, но только такого, какой и им угодит. А до того потерпят, не переломятся. Народ у нас смирный, коли уверен в завтрашнем дне, а пока ты подле королевской дочки крутишься, выступать не станет. И Его Величеству это время даст, чтобы и здравие сохранить, и кандидата достойного найти. Да и душу ему исцелить надо, как ни крути. Горе он страшное пережил, пусть хоть утешения найдет для себя, а потом уже под венец. Признаться честно, Назар удивлен. Он ожидал, что общественность будет давить на Марка, требуя поскорее законных темных наследников, чтобы исключить любую вероятность прерывания династии, но дела, оказывается, обстоят иначе. Конечно, мнение госпожи Леоны не является мнением каждого эльфа в стране, однако чаще всего она говорит так, как считает большинство, и раз она утверждает, что Марку нужно время, то такой же точки зрения наверняка придерживается и остальной народ. А это значит, что он готов ждать по меньшей мере год или около того, ждать почти безропотно и терпеливо. При условии, что глава Легиона продолжит поддерживать принцессу и показывать всем свою благосклонность к ней. Что ж, не все так плохо, как думалось изначально. Назар едва заметно улыбается. — Я поговорю с Его Величеством, но не могу обещать, что как-то повлияю на его решение, — говорит он, — В конце концов, лезть в его личные дела я не имею права. Моя главная забота — это армия, а уж все остальное меня касается в меньшей степени. — Ты капитаном его был, уж всяко найдешь слова нужные, — отзывается госпожа Леона, — Да и не последний ты эльф при дворе, вес имеешь. Так что не подведи, голубчик. Если Его Величество поторопится, всякое случиться может. Окрепнуть ему надо, прежде чем снова дитя рожать, иначе и жизни лишиться можно. А сейчас нельзя, ой как нельзя умирать ему. Такой бардак начнется, что даже Творец нам не поможет. На один только Легион надежда и останется. — Никто не умрет, — отрезает Назар, — Его Величество в добром здравии вернулся в Пальмиру, все с ним хорошо. Я лично проследил. И никакой бардак не начнется, пока он у власти. Да и Легион не позволит тоже. — Да я о том и толкую, что пока Его Величество правит, все у нас хорошо будет, — примирительно говорит госпожа Леона, — Никого я не хороню, окстись. Мне самой от таких мыслей дурно, да ведь и не думать не получается. Все только и говорят о том, что королю сейчас поспешить нельзя. И я так же считаю. Пусть время пройдет, а потом уж и свадьба, и наследники. Народ только рад будет. Вздохнув, Назар кивает, мигом успокаивая свои внезапно нахлынувшие эмоции от предположений о возможной гибели Марка. Те отступают, растворяются, и на их место приходит объективный анализ нынешней ситуации. Похоже, светлые готовы ждать, пока король восстановится и придет в себя, прежде чем свяжет себя узами брака и родит законного наследника. Более того, они не против, чтобы его мужем стал темный эльф, потому что, судя по всему, понимают, насколько это будет важно в дальнейшем. Чтобы угодить всем, необходимо, чтобы в жилах будущих детей Марка текла кровь обоих народов, чтобы была равная половина двух частей одной большой страны. И это вполне выполнимо, раз уж даже никто пока ещё не намерен давить с вопросом свадьбы и обзаведения потомством. Все можно сделать постепенно, не подгоняя событий и не вынуждая никого преломлять собственную волю. У Марка, подумать только, есть шанс найти супруга, и не первого подвернувшегося, а такого, который устроит и его тоже. Потому что ему дают время, которым он может воспользоваться во благо и страны, и себе. Год в запасе. Немыслимая роскошь. Потому что у Назара тоже будет этот год. Год на то, чтобы быть рядом с Надей хотя бы в качестве проявляющего благосклонность главы Легиона, хотя бы в качестве приближенного короля. Хотя бы в такой роли, которая ему даже если и не нравится, но приносит определенную выгоду. Назар прикрывает глаза. Не все ещё потеряно для этого мира. Быть может, даже не все ещё потеряно для него самого. — Думаю, Его Величество решит этот вопрос так, как посчитает правильным, — наконец, озвучивает он вслух наиболее нейтральную мысль, открыв глаза, — Не будем ставить под сомнение его разумность. — Уж не сомневаюсь, — хмыкает госпожа Леона, — Только бы Парламент давить на него не начал, а то мало ли чего. Ты уж там проследи, чтобы обошлось без дурости. Только ведь жить начали, не хотелось бы, что к черту все обвалилось. — Сделаю все, что в моих силах. — Уставший ты больно, — подмечает госпожа Леона, кинув обеспокоенный взгляд, — Осунулся, побледнел. Не захворал ли? Или забот много? Хотя чего я спрашиваю, конечно, много. Уж сколько на твои плечи с войной это легло, а тут ещё и страну с колен поднимать надо. Ты бы это, о себе тоже подумал. Так немудрено и у целителя оказаться же. — Я в порядке, — заверяет ее Назар, — И я справляюсь. Поверь, после двух войн то, что происходит сейчас, отнимает у меня не так уж и много сил. Да и задача у меня довольно простая, так что причин для беспокойства нет. Все под контролем. Госпожа Леона недовольно качает головой, будто не одобряя все сказанное, набирает побольше воздуха в грудь, собираясь явно разразиться поучительной тирадой, но Назар неожиданно для самого себя опережает ее. — Я стал отцом, — объявляет он, пресекая все ее нравоучения на корню, добавляет, — Духовным. У четы Логвиновых родился сын Григорий, вчера был проведен обряд имянаречения. Теперь и у меня есть дитя. — Ой, а я запамятовала, — госпожа Леона прикрывает рот рукой, тут же одергивает ее и улыбается, — Поздравляю тебя. Сынок это хорошо, тем более духовный. Считай, возился не ты, а дитя твое. Пусть Творец бережет вас обоих и путь ваш освещает. — Спасибо, — искренне благодарит Назар, — Я на самом деле тоже рад. Славный мальчишка, весь в отца, а главное, спокойный, как удав. Поди ещё найди второго такого ребенка. — Да чего ж искать то? — удивляется госпожа Леона, — Женишься и своего на свет приносишь, вот и вся наука. Я тебе говорю: жену тебе надо. Чтобы было к кому возвращаться всегда, а не бегать, как ужаленный, по Нижнему Городу денно и нощно. И не отрицай, я знаю, о чем говорю. Семья тебе нужна. Сын нужен, наследник. Назар отрицательно качает головой под очередной неодобрительный взгляд. Никогда он не пойдет под венец. Ни по доброй воле, ни по приказу, потому что ему этого не надо. Да, у него есть желание быть отцом, но мужем при этом он стать не стремиться вовсе. Да и чего ради? Как выяснилось, ребенок у него может появиться и без женитьбы, значит, и связывать себя узами брака ни к чему. Это ведь ответственность. Не только за безопасность, здравие и жизнь, но и за что-то более простое и обыденное. За что-то, что есть между двумя или во всяком случае быть должно. Назар сомневается в вероятности возникновения чего-то подобного, потому и не лезет туда, где абсолютно не пригоден. От греха подальше. Однако тема, которую подняла госпожа Леона, даёт ему моральный карт-бланш на уточнение одной немаловажной детали. — У меня есть семья, — говорит он, — Это Легион. Сколько бы ни прошло времени, он навсегда останется моим приоритетом. Разумеется, он немного юлит, и это срабатывает в его пользу, когда госпожа Леона принимается действовать так, как действовал Миша. — А вот ты о Легионе своем и подумай, — пеняет она Назара, — На кого ж ты его оставишь то? Уж поверь, старуха с косой заявится без спросу, и хорошо бы тебе быть готовым к встрече с ней. За грехи то мы все в поднебесном городе ответим, а вот то, что будет после нас на земле, от нас зависит, пока мы тут. Сын твой может стать отличным преемником. Ты его сам воспитаешь, сам всему и научишь. И бояться не придется, что в плохие руки армия уйдет. Это гарантия, голубчик. Не зря ведь короли детей своих на трон сажают — наверняка знают, каким будет следующий правитель и кому власть перейдет. И у тебя так же быть может, если ты умную женщину послушаешь. Сделав вид, что он крепко задумался, Назар берет пару минут передышки, чтобы правильно сформулировать свою следующую мысль, которую он собирается озвучить. В нем пока нет уверенности, что Марк позволит забрать Рому, но если вдруг все так и случится, то надо бы понимать, как на такую новость отреагирует общественность. На придворных плевать — их Назар заткнет одним взглядом, а вот мнение народа все же имеет некоторый вес. Конечно, в дела армии не разрешено лезть кому-либо, даже Марку, и, разумеется, в личные дела совать нос и подавно никто не посмеет, но все же. Как будет выглядеть со стороны тот факт, что одинокий, неженатый эльф берет на воспитание абсолютно чужого да и ещё такого маленького ребенка? Назар не может сказать наверняка. Но может госпожа Леона, потому он и вытягивает осторожно из нее ответы на свои вопросы, исподволь добывая необходимую ему информацию. — Допустим, преемник мне и правда нужен, — соглашается он, — Но начнем с того, что им может стать любой более менее сносный солдат. Даже если взять во внимание то, что я сам должен с малых воспитать будущую главу армии, это ведь не означает, что я обязан жениться. В конце концов, у меня есть духовный сын. — Его судьбой ты распоряжаться не вправе, — возражает госпожа Леона, — А родители его могут и не захотеть связывать жизнь его с армией. Тут твои полномочия, что говорится, все. Свой тебе нужен, как ни крути. — Свой, говоришь, — вздыхает Назар, мучительно сведя брови на переносице, раздумывает пару мгновений и не слишком уверенно говорит, — Но ведь свой — это необязательно кровь от крови. Своим может стать любой. Госпожа Леона смотрит на него сначала с подозрением, затем с неверием, после уже с удивлением. Спектр эмоций отражается на ее лице ярко, она и не пытается их скрыть, без опаски выставляя наружу все то, что у нее внутри. Несколько минут она молчит, явно пытаясь понять, к чему клонит Назар, а затем распахивает рот, округляет глаза и принимает несколько растерянный вид. — О, так ты об этом, — тянет она, — Яхонтовый ты мой, ты точно темный? — Прошу прощения? — Откуда ж столько света в тебе, если ты другой крови? Назар тушуется, вместо ответа пожимает плечами, избегая всяких комментариев на такое заявление, и прячет глаза. Он не смущён, но сбит с толку, потому не понимает, как ему реагировать и как вести себя. Подумаешь, решил дитя взять на воспитание. Мало что ли эльфов, которые поступают подобным образом? Может, и не слишком много, но точно не единицы. Так и зачем тогда говорить об этом в таком ключе? Будто Назар подвиг какой совершить собирается, глупость. Впрочем, госпожа Леона и не приписывает ему геройств, только некоторые качества. — Это так на тебя разъезды по Нижнему Городу повлияли, — не предполагает, а утверждает она, — Насмотрелся ты на детишек в приютах, вот душа у тебя и не на месте. Слыхала я, что ты привез с собой скоп темных мальчишек, да не думала, что себе оставить кого-то хочешь. Ох, Назар, большую ответственность на себя взять ты собрался, очень большую. Но благое дело, конечно, ничего не скажешь. Приглядел уже кого или думаешь пока? — Я не думал об этом до вот этого момента, — не моргнув глазом, врёт Назар, — Но ты не первая, кто говорит мне о преемнике, вот я и решил, что, может, в этом есть смысл. Заводить своего ребенка мне кажется не слишком разумным, когда у нас после войны полные приюты детей. И раз уж на то пошло, то почему бы мне не взять на воспитание сироту? Жениться я все равно не намерен, у меня слишком много забот. Но вот вырастить какого-нибудь мальчишку, как своего сына, я смогу. Тогда у Легиона точно будет главнокомандующий, верный короне. — Ох не знаю, не знаю, — причитает госпожа Леона, — Придумал то ты хорошо, и дитю поможешь, и душу свою успокоишь. Но вот как ты его растить будешь, это я сказать не могу. Только если при дворе его оставишь с няньками и сам почаще в Пальмире появляться будешь. Тогда да, может, и получится у тебя. Только разрешат ли? Ты, конечно, не последний эльф в стране, но ведь у тебя забот полно, как ты сам сказал. Может, лучше на вдове с сыном тебе жениться? Тогда, считай, и ребенок твой, и приглядеть за ним будет кому. Что думаешь? — Я не женюсь. — Зачем же ты так категорично? Вокруг полно эльфийек, готовых хоть сейчас под венец. Чего ж сразу нет? — Я вдовец. Второй брак для меня недопустим. Зачем он это сказал, Назар не знает до конца сам, но одно он понимает четко — зря. Потому что это ложь, он не был женат никогда, потому что даже если представить, что он был в шаге от женитьбы, это не значит, что этот самый шаг был сделан. Потому что это, черт, личное, глубокое и похороненное много лет назад. Это исключительно его — и никому другому видеть это не надо. Но Назар сам ненароком показал, и теперь он совершенно не хочет продолжать весь этот разговор, однако стоит ему открыть рот, чтобы сменить тему, как госпожа Леона хватает его рукой за предплечье, заглядывает ему в лицо и смотрит с чудовищной тоской. — А я так и думала, — с горечью в голосе говорит она, — Чуяло сердце мое, что неспроста ты жениться не хочешь. Тяжёлое испытание выпало на душу твою, Назар, но нельзя так. Нельзя из-за прошлой боли будущего себя лишать. Отпусти ты скорбь эту, лучше она тебе не сделает. Только покоя лишит. — Я отпустил, — отзывается Назар спустя длительную паузу, — Но это не значит, что я могу себе позволить жениться. Мне это не нужно, Леона. Я дал себе слово, что больше никогда, и уж его я точно сдержу. Даже не думай убеждать меня в обратном. Эту клятву я не нарушу, что бы не стояло на кону. Вопреки его ожиданиям, госпожа Леона и не спешит ни в чем уверять его. Она отрывает руку от его предплечья, в каком-то странном жесте угловатой нежности проводит ладонью по его лбу, убирая с него короткую прядь волос, и улыбается печально, будто действительно понимает. Хотя, возможно, и понимает, не молода ведь она, успела жизнь повидать. Кто его знает, вдруг и на ее пути были испытания, подобные этому? Назар не в курсе. Он не задаётся этим вопросом, осторожно отстраняется от нее (он вообще прикосновения к себе принимает с осторожностью и от узкого круга лиц) и прочищает горло. Госпожа Леона вздыхает, складывая руки на груди. — Раз клятву дал, то, может, и правда не надо нарушать ее, — шепчет она, добавляет чуть громче, — Но если готов дитя на воспитание взять, бери, конечно. Всем нам кто-то нужен в эти беспокойные времена. И мы кому-то нужны тоже, иначе бы Творец давно нас отправил на небеса. — На все его воля, — невпопад бросает вслух Назар, желая как можно скорее сменить тему разговора, спрашивает, — У тебя то здесь как дела? Помощь не нужна? Госпожа Леона заверяет его, что ни в какой помощи не нуждается, что все у нее хорошо и что справляется она сама отлично. Она жалуется только на то, девица у нее одна взяла и замуж выскочила без ее ведома, но и то не возмущается, а лишь сетует добродушно на такой поворот событий. После госпожа Леона несколько раз предлагает Назару поесть, но тот отказывает и, убедившись, что в таверне все под контролем, наконец, покидает ее, направляясь в сторону Пальмиры. Ему кажется, что, возможно, уже сегодня он получит ответ от Марка по своему вопросу, и предположение это его почему-то не тревожит. Фаталистично, но будь, что будет. Назар давно уже ничего не теряет. Все, что можно было отдать, он отдал, и за душой у него ровным счётом ничего. Да и самой души, наверное, тоже.

***

Когда Назар под вечер оказывается в дворцовом саду, ему кажется, что у него дежавю, только на этот раз одним участником сцены становится меньше, потому они теряют Федора, который скорее всего застрял в штабе. Андрей же с Гришей и Яна с Надей на том же месте в том же положении неторопливо бредут куда-то в сторону беседок, о чем-то говоря между собой. Первый, завидев Назара ещё издалека, кивает ему, приглашая присоединиться, и отказаться не представляется возможным, потому компания разрастается до пяти лиц, два из которых либо спят, либо делают вид, что спят. И, судя по тому, что Гриша то и дело машет руками, все же второе. — Ты очень вовремя, — вместо приветствия объявляет Андрей, — Прошу тебя, будь другом, покачай своего духовного сына. У меня спина отнимается, а Федор так и не вернулся из штаба, хоть и обещал быть не так поздно. — У меня нет выбора, не так ли? — уточняет Назар, получив взгляд, полный мольбы и возмущения одновременно, вздыхает, — Ладно, так и быть. Давай его мне. В уже других руках Гриша, что неудивительно, лежит смирно, недовольства не высказывает, только глаза открывает и смотрит будто даже изучающе. Назар отвечает ему едва заметной улыбкой, осторожно перехватывает так, чтобы голову его положить себе на плечо и, разместив ладони на его шее и спине, поворачивается к Андрею. — Давно вышли? — Полчаса, как ходим, — отзывается тот, массируя пальцами виски, — Все пытаемся нагулять аппетит перед сном, но пока безрезультатно. Хоть убейся, есть они не хотят. — Ее Высочество не так давно была у кормилицы, — подаёт голос Яна, — Вполне возможно, что она пока ещё не голодна. Хотя обычно в это время она уже просится обратно во дворец. Видать, ночью спала она хорошо, вот и не капризничает сегодня. Назар едва успевает прикусить язык, чтобы не сказать, что спала Надя относительно нормально, отводит взгляд в сторону и тяжело вздыхает. Вот интересно, где Марка черти носят, раз он опять не с дочерью? Вроде и договоренность у них была, а итог тот же. Назару даже начинается казаться, что его держат за идиота, но Андрей, к счастью, это предположение разбивает вдребезги. — Когда мы днём с Его Величеством выходили на прогулку, он сказал, что Ее Высочество действительно хорошо спала, — сообщает он, — К тому же он дважды укладывал ее днём. Возможно, сегодня есть смысл отвести ее обратно чуть позже. — Да, возможно, — легко соглашается Яна, смотрит на Назара и весело добавляет, — А вы неплохо справляетесь, господин Вотяков. У вас отлично получается ладить с детьми. — С такими, как Гриша, любой поладит, — отмахивается Назар, — Он очень покладистый. Надо быть совсем безнадежным, чтобы с ним не справиться. — Странно, что тогда у тебя получается, — поддевает его Андрей со скотской ухмылкой, — Безнадёжный — это как раз чаще всего про тебя. — Следи за языком. — Гриша, твой духовный отец, оказывается, тот ещё грубиян. Бесцельно обмениваясь остротами под тихие смешки Яны, они все же доходят до беседок, по пути встретив, наверное, половину двора. Назара это беспокоит мало, его куда больше интересует, поговорил ли Андрей с Марком, но спросить напрямую здесь и сейчас он не может. Потому приходится терпеть, отвечать на сотню вопросов про поездку в Претиоз, про мастерскую Идана и про дальнейшую судьбу Вовы, рассказывать о том, что и как прошло, а затем ещё и слушать о грядущем празднике в честь дарования титулов. Этот момент Назар чуть было не пропускает мимо ушей, но Андрей заставляет его сконцентрировать слух следующими своими словами. — Его Величество сказал, что издаст указ, — объявляет он, — Как я понял, Дима станет виконтом, Федор и, соответственно, мы с Гришей — графами, а ты, если не ошибаюсь, маркизом. Либо тоже графом, этот момент я так и не прояснил до конца. Лучше тебе спросить самому. — Чего? — Назар хмурится, не понимая, о чем вообще идёт речь, осторожно перехватывает Гришу, чтобы не уронить, и говорит, — Ты, наверное, что-то перепутал. Его Величество ни разу не упоминал о том, что мне будет дарован титул. Да и не нужен мне он, я дворянином стать не стремлюсь. Тут точно какая-то ошибка. — Нет никакой ошибки, — качает головой Андрей, — Я своими ушами слышал, что он говорил мне. Тебе тоже будет дарован титул, как герою войны и главе Легиона. Не знаю правда точно, какой именно, но определенно не из низших. Так что дворянином ты станешь, хочешь того или нет. — Я не соглашусь на то, чтобы указ вступил в силу. Это ерунда какая-то. — Почему же ерунда? — вновь подает голос Яна, — Вы ведь заслужили своими деяниями такой статус. Зачем же тогда отказываться? Не так давно вы сами говорили господину Логвинову, что глупо не принимать подобный дар. В вашем случае тоже глупо будет не соглашаться с решением Его Величества. Он ведь не спрашивает, он приказывает. — Я не противлюсь его воле, — отвечает Назар, тщательно подбирая слова. Ему нельзя ставить авторитет Марка под удар, но и сдаваться так просто он хочет, — Я всего лишь говорю о том, что не все решения являются такой уж необходимостью. Я не нуждаюсь в титуле, потому разумнее будет даровать его кому-то другому, кто заслужил его не меньше, а то и больше, чем я. Так будет честно. — Вспомни, что ты говорил Федору, — усмехается Андрей, — Это ведь не только для него. И твой титул не только для тебя. Поняв, что только что было сказано вслух, Назар чуть не останавливается, но все же быстро возвращает себе самообладание и продолжает идти по тропинке, крепче прижимая Гришу к своей груди. Если Андрей намекает именно на то, о чем они беседовали вчера ночью и сегодня утром, а он определенно намекает именно на это, то можно сделать вывод, что Марк принял решение касательно Ромы. И решение это скорее всего заключается в позволении забрать его из Нижнего Города и установить над ним опеку. В противном случае зачем ещё Назару нужен титул? Только лишь затем, чтобы передать его по наследству вместе с долгом служить армии и королю до последнего вздоха. Иных вариантов нет и быть не может. Назар пытается поверить в это, но поскольку проверить не может, не спешит радоваться раньше времени. Андрей же подкидывает ему ещё сомнений. — Твой титул для страны, — важно заявляет он, — У нас должно быть достойное дворянство, если мы хотим процветания и благополучия. А достойным оно будет тогда, когда титулованы будут разумные и самодостаточные эльфы. Ты, как бы ни было странно, один из таких. И заслуг у тебя в самом деле немало. — Чепуха какая-то, — отмахивается Назар, все больше не понимания, к чему все это, — Пока я не обсужу этот вопрос с Его Величеством, я не буду ничего утверждать. И тебе не советую — вдруг я не такой уж разумный и самодостаточный. — Иногда я забываю о том, что ты тот ещё чурбан, — фыркает Андрей, — Но спасибо, что напоминаешь мне об этом. Это позволяет не питать пустых иллюзий по поводу твоих манер. Яна сдавленно хихикает, явно опасаясь обидеть своим весельем, смотрит с осторожностью, но Назар и не думает в чем-либо ее упрекать. Он не боится за свой авторитет, поскольку тот пошатнуть может только потеря контроля над армией и проигрыш в очередной войне, потому и не старается даже казаться важной шишкой. Да и нравится ему девчонка эта, сносная она, неглупая, с Надей ладит и лишнего себе не позволяет. Чего ради прикидываться перед ней черт знает кем и нагонять на нее страха? Явно незачем. Назар и не станет. Он отвлекается на мгновение, все продолжая слушать не самые остроумные шутки Андрея, а когда вскидывает голову, замечает вдалеке у спуска к озеру, к которому они успели подойти, Влади и Веру. Последняя, что-то обстоятельно объясняет своему собеседнику, то и дело взмахивая в воздухе указательным пальцем, пока тот внимательно слушает ее и время от времени кивает. Андрей, не получив реакции на свой то ли вопрос, то ли каламбур, прослеживает за взглядом Назара и вскидывает брови. — Вот это дуэт, — тянет он, растягивая губы в улыбке, — Ох и встрял же Влади. Как бы я к нему не относился, сейчас я могу только посочувствовать ему. — Почему посочувствовать? — спрашивает Назар, немного сбавляя шаг и тем самым призывая остальных поступить так же, — Вера вроде не создаёт впечатления занудной старухи. — Она не занудная, — соглашается Яна, тоже теперь уже с интересом глядя на говорящих между собой эльфов, — Но она такая… Упертая. У нее немалый опыт, поэтому она постоянно стремиться поделиться им с другими, даже когда они этого не хотят. С ее стороны это очень… — Настойчиво, — помогает ей Андрей, добавляет уже куда более понятно и менее формально, — Вера не принимает отказов, считает, что лучше других знает, как надо обращаться с детьми, и не позволяет ставить свое мнение под сомнение. Если она сейчас увидит, как ты держишь Гришу, то вероятнее всего ты получишь от нее нагоняй за это. А если и нет, то услышишь сотню советов, как правильно качать ребенка, чтобы у него не чесалась левая пятка и обе ноздри были одного размера. — Звучит все же несколько занудно, — усмехается Назар, не прекращая наблюдать за тем, как Вера, теперь уже схватив Влади за рукав, настойчиво доказывает ему что-то, — Предлагаю сберечь свои и ваши нервы и побыстрее убраться отсюда. — Глава Легиона испугался безобидной старухи, — смеётся Андрей, игнорируя напрочь испепеляющий взгляд, — Но сегодня я тоже готов побыть трусом. Яна, милая, ты же не против обследовать другую часть сада? — Я всегда за, — торопливо соглашается она, — Сегодня и я не готова слушать о том, что мне срочно необходимо родить свое дитя, а не возиться с чужим. Быть может, это и есть абсурд, границы которого перестали быть осязаемыми, но они втроём и впрямь резво сворачивают в другую сторону и окольными путями возвращаются к беседкам. К счастью, ни их самих, ни их побега Вера с Влади не замечают, потому они все трое как-то синхронно выдыхают, когда говорящие остаются далеко позади, а перед глазами возникает западное крыло дворца. — Спасибо Творцу, что здесь не одна тропинка, — вздыхает Андрей, — Иначе воспитательной беседы было бы не избежать. — На самом деле Вера очень опытная, — говорит Яна, перехватывая Надю, когда та вдруг робко подает голос, давая понять, что ей больше не нравится лежать в прежнем положении, — И она правда немало знает о том, как правильно ухаживать за детьми. Просто ее привычка давать указания не всем приходится по душе. А так она самый настоящий кладезь мудрости. — Я не спорю, что у нее немало знаний и опыта, — отзывается Андрей, — Но я не считаю нужным слушать все ее советы. В некоторых вопросах я предпочту опираться на свое мнение, а не на чужое. Продолжить беседу им не даёт Надя. Ей по-видимому надоедает лежать смирно, потому она в привычной манере принимается плакать и размахивать руками, призывая хоть кого-нибудь изменить нынешний расклад. Назар несколько растерянно смотрит на нее, переводит взгляд с суетящейся Яны на Андрея и поджимает губы в немой досаде. Тот растягивает губы в едва заметной улыбке. — Смена поста, — насмешливо объявляет он, — Давай мне Гришу, хватит с него внимания духовного отца. Происходит рокировка, ничего непонимающий Гриша возвращается к Андрею, Надя же с молчаливого согласия Яны оказывается на руках Назара и замолкает на этот раз не сразу. Ей не нравится, когда ее голова покоится не сгибе локтя, не нравится, когда та лежит на плече, потому приходится перехватить ее за живот и повернуть лицом к земле. Лишь в таком положении Надя почти успокаивается, пару раз дёргает ногой, намекая, что ей все ещё не совсем удобно, и, когда Назар подпирает ее лицо ладонью, затихает окончательно. Яна, едва начавшая доставать игрушку из кармана, пораженно хлопает глазами. — Ее Высочество не прекращает меня удивлять, — тихо смеётся она, — Она то плачет без умолку, то успокаивается мигом. Я, конечно, вырастила двух братьев, но ни один из них не был таким переменчивым. Девочки в этом вопросе куда капризнее. — У Ее Высочества не такой уж и обширный список требований, — пожимает плечами Назар. Запоздало осознав, что прозвучало это неоднозначно, он добавляет, — Мне кажется, детям ее возраста нужно не так уж и много. — Поесть, поспать и покачаться на руках, — подхватывает Андрей, поглаживая Гришу по спине, вскидывает взгляд и хочет было что-то сказать, но вместо этого снова улыбается и кивает головой куда-то в сторону, — Смотрите-ка кто к нам пришел. Назар смотрит в указанном направлении, видит Федора, что, заметив их, стремительно приближается к ним, то и дело поправляя колчан и лук за спиной. Он выглядит уставшим, но тем не менее сияет весь, когда подходит ближе и оказывается рядом с Андреем и Гришей. — Как вы тут? — спрашивает он, не тратя времени даже на приветствия, проводит ладонью по спине мужа и тычется носом ему в висок, — Все в порядке? — Уж справляемся, — фыркает Андрей, все же позволяя приобнять себя, отодвигается назад и уточняет, — Ты приехал или снова куда-то уезжаешь? — Нет, на сегодня все, — качает головой Федор и обращается к Назару, — Кажется, твой план касательно Худякова под угрозой провала. Я пока не стану ничего утверждать, но его кандидатура на роль командующего может оказаться под сомнением. — Что стряслось? — хмурится Назар, — История повторяется, и Карма оказался не просто товарищем? Если да, то мы это уже проходили. Женить, и дело с концом. Закону это не противоречит, а свадьба станет лишним поводом для праздника в Легионе. Иногда можно дать солдатам причину повеселиться разок. — Если бы дело было в Карме, я бы не говорил про угрозу, — вздыхает Федор, — Этот твой Данила в Легионе всего ничего, а уже умудряется привлекать к себе внимание. Непростой мальчишка, замороченный. Такие новости Назару не по душе. Меньше всего он хочет, чтобы в армии начался беспорядок, потому что положение в стране до сих пор не самое стабильное, а если ещё и между солдатами пойдут разногласия, то проблем только прибавится всем. И сейчас, когда больше всего нужно, чтобы никто не вносил раздрая, новобранцы вдруг удумали выкидывать сюрпризы. Что могло сподвигнуть спокойного и обстоятельного Данилу на подобное? Назар не знает. В одном он уверен — обсуждать такие вещи нужно с глазу на глаз, без лишних ушей. Конечно, Андрей все равно будет в курсе всего, но Яне лучше оставаться в неведении. Все же дела армии касаются крайне узкого круга лиц. — Уже поздно, — сообщает Назар, поворачиваясь к няне лицом, просит, — Отведите Ее Высочество во дворец. Думаю, она уже готова пойти к кормилице. — Грише бы тоже не помешало, — кивает Федор, смотрит на Андрея, — Я подойду к вам чуть позже, как освобожусь. Сегодня уложу сам. — Ясно все с вами, — вздыхает тот, — Пойдем, Гриша, нам тут не особо рады. Едва заметно улыбнувшись таким словам, Назар осторожно, без лишних сопротивлений и возражений отдает Надю Яне, прослеживает, чтобы они, а также Андрей с Гришей дошли до главного входа во дворец, после чего поворачивается к Федору и спрашивает. — Что случилось? — В глобальном масштабе ничего страшного, — отвечает тот, возобновляя движение в противоположную от центрального крыла сторону, — Но был один момент, который меня насторожил. Во время тренировки по рукопашному бою старший отряд уговорил меня провести турнир на выбывание, и я не стал им отказывать. Поначалу все шло вполне неплохо. Худяков победил всех своих соперников и никого этим особо не удивил, а потом наткнулся на твоего Данилу и трижды с треском ему проиграл. Справедливости ради, Данила использовал не самую стандартную для подготовки в армии тактику. Знаешь, я даже поймал себя на мысли, что будь это настоящий бой, вокруг него бы уже лежала гора трупов. Ты никогда не спрашивал, скольких он убил? — Нет, — качает головой Назар, — Я не считаю подобную информацию важной. У него есть определенный опыт, и этого достаточно, чтобы понимать, что и навыков у него больше, чем у любого новобранца. И из этого вполне можно извлечь выгоду, если направить его подготовленность в правильное русло. Разве плохо, что Данила победил? Для Худякова это может стать неплохой мотивацией тренироваться усерднее. — Или ударом по его гордости, — невесело хмыкает Федор, — Он вполне спокойно принял свое поражение, и я бы не придал этому вообще никакого значения, если бы потом Данила не предложил устроить турнир по стрельбе. — Дай угадаю, Худяков и там проиграл? — Разгромно. Мне стоит говорить о том, что с подачи Данилы мы ещё и проверили, кто быстрее всех залезет на дерево? Назар едва заметно качает головой. Что ж, ему теперь все ясно. Данила уже говорил, что не намерен подчиняться сверстнику и обычному солдату, и сегодня он, судя по всему, решил ещё и доказать, почему именно. Интересно, какую цель он преследовал? Продемонстрировать свое превосходство? Вроде не горделив ведь, точно не стал бы такими выходками набивать себе цену. Действительно хотел сравнить свои и чужие силы? Тоже не слишком разумно с учётом того, что его подготовка на уровне наемного убийцы, а подготовка Худякова на уровне солдата. Это абсолютно разные ниши, и выяснять, кто проворнее, ловчее и быстрее, глупо. Но что тогда двигало Данилой? У Назара, увы, нет ответа, потому он решает узнать, вдруг тот есть у Федора. — Ты не спросил, в чем причина такого поведения? — Спросил, — подтверждает тот, — Когда Худяков явно недовольный ушел, я позвал Данилу и попытался понять, что это было, но ничего путного мне не сказали. Это было, видите ли, обычное состязание, которое в рамках тренировочного процесса является само собой разумеющимся элементом военной подготовки. Вот слово в слово прямо. — Красиво завернул, — вздыхает Назар, — А сам что думаешь? Мальчишка явно не из хвастливых, да и во внимании не нуждается. Зачем он тогда так с Худяковым? — Мне кажется, он ищет себе товарища, — предполагает Федор, — Но поскольку с неравным себе водиться не хочет, выбирает таким образом кого-то, кто будет схожим ему по качествам. Помнишь, как это было у Гриши? Он ведь тоже на рожон лез, пока не наткнулся на Роберта. Тот его пару раз на лопатки уложил, Гриша после этого только успокоился. Правда дружбой там в итоге и не пахло, но начиналось все вполне безобидно. Вполне возможно, что история повторяется. Однако меня смущает, что вся эта ситуация скажется на авторитете Худякова. Сейчас его уважают, потому что ты назначил его исполняющим обязанности командующего, но это быстро закончится, если Данила из раза в раз будет так обходиться с ним. — А будет ли? — спрашивает ни то себя, ни то Федора Назар, — Если предположить, что твоя теория касательно поиска товарищей верна, то Данила быстро потеряет интерес к Худякову и больше не станет вызывать его на бой. Скорее всего он начнет присматриваться к другим солдатам или больше времени проводить с Никитой, Богданом и Матвеем. Они, в конце концов, его друзья, и с ними он явно ладит. — Есть одна проблема. — Какая? — Еще пару таких состязаний, и от авторитета Худякова не останется ничего. Ему перестанут подчиняться другие, и нам придется искать кого-то ему на замену. Что хуже, сам Худяков разочаруется в своей службе, и дай Творец, чтобы он не пошел после такого на какую-нибудь глупость. Назар вынужден согласиться — такое возможно. Одно публичное поражение не лишит Худякова уважения других солдат, но несколько разгромных проигрышей не оставят его в прежнем положении. А это значит, что авторитет его упадет, словно карточный домик, и роль командующего он не потянет. К тому же Федор прав — задетое самолюбие рискует толкнуть на сомнительный по нормам морали поступок, а это не то, что они могут себе позволить. Конфликты в армии бывают, это нормально, но только тогда, когда они регулируются и приводят к итогу, из которого можно извлечь пользу. А тут явно не тот случай, и что с этим делать, пока неясно. Назар, признаться честно, не хочет на данный момент менять Худякова. Тот ответственный, исполнительный и вполне разумный. Что не хватает подготовки, это не страшно, успеет ещё приобрести нужные навыки. Важно то, что ему нравится сам процесс, нравится возиться с младшими отрядами, нравится подавать пример и помогать. По сути это и является ключевым качеством капитана — желание что-то дать. У Худякова оно есть, как есть запал и необходимый задор, так и чего ради отодвигать его сейчас, раз уж других кандидатов не наблюдается? Конечно, в Даниле тоже пробивается нечто такое, что можно использовать во благо, но он сам не особо стремится стать наставником. Или все же стремится, но пока скрывает? Может, он видит в Худякове соперника, потому и прицепился к нему сегодня? Назар прокручивает в голове эту мысль и решает, что завтра сам побеседует с Данилой. Не факт, что тот скажет прямо, в чем дело, но попытаться стоит. Во избежание все тех же проблем, которых им и так хватает — Я съезжу завтра в штаб, — говорит Назар, — Постараюсь выяснить у Данилы, что это было. Но ты тоже следи за ситуацией в мое отсутствие. Нам нельзя допускать беспорядка в армии, это может обернуться бедой. — Прослежу, — обещает Федор, интересуется осторожно, — Ты случаем не беседовал с Его Величеством? — Беседовал, — вздыхает Назар. Он молчит пару секунд, думая, говорить ли о том, что и ему, похоже, будет дарован титул, однако в итоге решает промолчать об этом. Вдруг он все неправильно понял, лучше пока придержать такие вести при себе, — Но ответа пока ещё не получил. Я сегодня отвозил Вову в Претиоз, недавно лишь вернулся. Думаю, чуть позже загляну к Его Величеству, чтобы узнать об его окончательном решении. Мне отбывать совсем скоро, пора бы уже понимать, каков дальнейший план. — Тогда завтра жду вестей от тебя, — говорит Федор, — Надеюсь, решение будет принято в твою пользу. — Я тоже. — Как обстоят дела в Претиозе? Идан справляется там? Под неспешную беседу они делают круг вокруг дворца, добираются до главного входа, оттуда — до первого этажа и уже там разбредаются в разные стороны. Назар решает, что пока ещё рано заявляться к Марку, и вместо королевских покоев следует к своим. У него есть немного времени, чтобы хоть немного отдохнуть с дороги, а потом уже он пойдет за оглашением вердикта. И каким бы тот не оказался в конечном итоге, принять его нужно будет в любом случае, даже если он не придется по душе.

***

Назар раньше никогда особо не задумывался о том, как неумолимо быстро растет его ребятня. Казалось бы, вчера только попали к нему в отряд шестнадцатилетними, а то и младше, слюнтяями, у которых ни черта за душой нет, кроме юношеского запала и недостижимых идеалов, а уже сегодня они (те, что выжили после всех войн и испытаний) совсем другие. Вот Идану двадцать два года, у Идана отобран всякий шанс на пресловутое «долго и счастливо», но вскоре появится своя мастерская, а вместе с ней дело, которому он себя и посвятит. Диме с Марией по двадцать три года, а они уже управляют Родариком, имеющим морскую границу с землями серых эльфов, и готовятся стать родителями. Лия же в свой двадцать один год занимается благоустройством школ и приютов, замуж выходит совсем скоро, и наверняка не за горами и ее материнство тоже. Роберту двадцать всего, а он уже успел стать вдовцом, только вот руки не опустил, и сейчас, держа траур, все равно продолжает вести дела в Яноре вместо покойного Гриши, следя за порядком и благополучием города. И Марк, ставший королем в свои двадцать, разменявший в один день колчан на корону, казарму на дворец и солдатскую службу на монаршие обязанности, вырос тоже. Даже не вырос — повзрослел. И пусть в нем осталась эта юношеская порывистость, пусть он все ещё порой поступает неблагоразумно и позволяет эмоциям иногда все же брать вверх, это не играет большой роли. Потому что Марк стал ответственным и дальновидным, научился действовать осторожно и не идти на поводу у своих обид, а принимать решения, исходя из логики, выгодного расчета, нередко милосердия и уважения. Уважения не только к тем, кем правит, но и к тем, кто довел его до трона немыслимой ценой. И, несмотря на то, что Марк лишился воли выбирать, у других он ее не отнимает, потому что, наверное, создан был Творцом нести за собой справедливость и свет. — Я принял решение касательно твоего вопроса, — объявляет он, когда Назар, едва рассказав о поездке к Идану и уложив уснувшую Надю в люльку, поворачивается к нему лицом, — Ты можешь забрать Рому на воспитание. Я даю на это свое согласие. Несколько минут Назар молчит, не понимая прозвувших слов. Когда их смысл все же достигает сознания с явным запозданием, он не знает, что и думать и как ему вообще следует реагировать на такую новость, но все же заставляет себя собраться и хотя бы скупо кивнуть. — Спасибо, — благодарит он, — Для меня это важно. Будут какие-то условия, или я волен поступать так, как хочу? — Будут, — подтверждает Марк, поднимая глаза с пергамента, на котором все это время что-то с усердием выводил, — Возможно, они тебе не понравятся, но в случае, если они не будут выполнены, я не смогу позволить тебе установить опеку над Ромой. В глобальном масштабе это все ещё будет возможно, но мое одобрение встанет под сомнение. Если, разумеется, для тебя оно тоже важно. — Я слушаю. — Ни народ, ни придворные, ни духовенство не поймут, если ты ни с того ни с сего возьмёшь чужое дитя на воспитание, — осторожно начинает Марк, — Это событие вызовет много вопросов, в том числе о происхождении Ромы, его родителях и твоей причастности к ним в целом. Если бы ты женился и выдал свою супругу за мать ребенка, все было бы в разы проще, однако ты сам сказал, что брак для тебя исключен. Поэтому у нас остаётся всего один вариант: объявить тебя родственником Ромы. Скажем, кузеном его матери или кем-либо ещё. В целом неважно, с чьей стороны, главное, чтобы это было невозможно проверить и доказать. Поскольку ты мастер заметать за собой следы, я уверен, что этот вопрос ты сможешь решить. Назар, встав напротив стола, складывает руки на груди и медленно кивает, укладывая в голове все услышанное. Что ж, в подобном предложении определенно есть логика. Он и сам думал о том, как отнесётся общественность к его стремлению взять чужое дитя, а вариант Марка как раз упрощает задачу доказать бескорыстность и адекватность подобного решения. Никто ведь почти ничего не знает о Назаре, во всяком случае о его семье точно, потому он с лёгкостью сможет убедить всех вокруг, что Рома является его дальним родственником по материнской линии. Так даже будет легче объяснить, почему именно этот ребенок и по какой причине в принципе. Да, это определенно хорошая мысль. Назар ловит себя на том, что в какой-то степени даже восхищается продуманностью Марка. — Я разберусь с этим, — обещает он, давая понять, что согласен с выдвинутым условием, — Во всяком случае у меня есть пару вариантов, как именно урегулировать этот вопрос. — Отлично, — кивает Марк, — Тогда следующий пункт в моем списке требований будет заключаться в том, что ты должен заранее решить, на каких правах Рома будет находиться при дворе. Ты ведь собираешься воспитывать его в Пальмире, не так ли? — Думаю, что да, — подтверждает Назар, — Во всяком случае я рассчитывал на то, что он будет жить в Пальмире. Тут есть кому присмотреть за ним, пока меня не будет. — Это разумно. И тем не менее тебе нужно сразу обозначить, какова его роль, чтобы и отношение к нему было соответствующее. — К чему ты клонишь? — Ты должен объявить себя его официальным отцом, — наконец, прямо и без уверток отвечает Марк, глядя в глаза, — И дать ему свое имя, свою защиту и свое покровительство. Удивление в Назаре возникает мгновенно. Ему почему-то казалось, что Марка заденет, если Рома будет объявлен сыном при условии отсутствия какого-либо родства, в том время как Надя навсегда останется бастардом, невзирая на то, что является родной дочерью. И это бы даже не было чем-то неожиданным, скорее само собой разумеющимся, однако прозвучавшие слова противоречат предполагаемой реакции. Марк не то, что не выражает обиды, он сам выдвигает Назару требование объявить себя официальным отцом. Разумеется, логика в этом есть, вот только мотив ясен не до конца. Вряд ли в нем кроется что-то корыстное или неоднозначное, и все же. В чем причина придерживания такой тактики? Почему нет претензий, недовольства или расстройств? Назар не знает, но чувствует, что выяснить, как ни крути, нужно. — Позволь уточнить один момент, — просит он, становясь чуть ближе, — Почему ты предлагаешь мне поступить подобным образом? — Ты хотел сказать, почему я не выражаю недовольства по поводу того, что Рома будет твоим законным сыном? — усмехается Марк, своим выпадом попадая ровно в цель, вздыхает и качает головой, — Я не буду лгать, отчасти меня задевает твое желание забрать его к себе на воспитание. Даже не столько задевает, сколько гнетет тот факт, что по отношению к Наде подобное невозможно. Но ещё я понимаю, что для тебя это важно. Тебе нужен преемник, а мать Ромы была не чужой тебе, потому взять его под опеку вполне разумное решение. И что бы я не думал по этому поводу, ребенок ни в чем не виноват, потому необходимо сделать все, чтобы его жизнь была спокойной, раз уж он окажется при дворе. Сколько я себя помню, я всегда был ничейным и всегда был прокаженным, а мое существование было одним большим грехом по мнению окружающих только из-за того, что я бастард. И для Ромы я не хочу такой участи. Пусть у него будет не родной, но законный отец, который сможет обезопасить его от чужой злобы. Отец, имя и положение которого защитят его от того, от чего невозможно было защитить меня и невозможно будет защитить Надю. Если, разумеется, ты готов взять на себя такую ответственность. Назар тяжело вздыхает. Ему одновременно жаль, что своей просьбой он задел Марка, которому без того непросто мириться со своим положением, и самому нелегко от того, что отказаться от своей затеи он не готов. Ему хочется забрать Рому, чтобы воспитать того, как следует, и он бы с радостью поступил так по отношению к Наде, но, увы, это невозможно. Однако это не значит, что Назар внезапно вдруг отречется от нее и перестанет быть для нее отцом. Да, не исключено, что определенную дистанцию держать ему придется, но отстраняться целиком, пока это не станет необходимым, он не будет. И его защита, его покровительство, благосклонность, забота, в конце концов, будут распространяться на Надю до тех пор, пока он не умрет. В какие-то моменты менее заметно, в какие-то периоды, как сейчас, более ярко, но с момента ее рождения и до последнего его вздоха — безоговорочно и безусловно. Ничего и никогда этого не изменит. Возможно, Марк в это не верит. Возможно, он думает, что Назар разменивает Надю на Рому, но это вовсе не так. Он вообще-то привык держать в фокусе своего внимания сразу кучу народа, потому что капитаном ходит не первый год, и ему хватает до сих пор сил быть для всех. Доказывать это нет нужды — Назар не бросает тех, кто стал ему своим. И тем не менее хотя бы через слова он пытается убедить в этом Марка. — Даже когда я заберу Рому, я не перестану считать Надю своей дочерью, — говорит он, делая ещё полшага вперед, — Она всегда будет дорога мне, и я всегда буду оберегать ее, как оберегаю сейчас. Поэтому ее судьба не будет похожа на твою, и ей не придется проходить через те испытания, которые выпали на твою долю. Марк, я не отрекусь от нее даже под страхом смерти. И пусть в какой-то момент мне придется начать поддерживать законного наследника, она все равно будет под моей защитой. В этом я могу поклясться. — У меня нет причин не верить тебе, — вздыхает Марк, откладывая в сторону пергамент и перо, — И тем не менее я всегда буду трястись над судьбой нашей дочери из-за ее положения. Быть может, когда она станет старше и у меня будут законные дети, мне будет менее боязно за ее будущее, но пока об этом рано говорить. Сейчас нам следует разбираться с иными заботами. Ознакомься. Он протягивает Назару лист пергамента, тот берет его в руки и пробегается глазами по его содержимому, сведя брови на переносице. Нет, смысл написанного ему ясен, непонятно только, для чего все это. — Это указ о даровании мне титула графа? — на всякий случай уточняет Назар, вскинув голову, — Но зачем? Я ведь говорил тебе, что мне это не нужно. — Тебе, возможно, и не нужно, — соглашается Марк, вставая со стула, — Но Роме это пригодится. Даже если в дальнейшем он возглавит Легион, не факт, что его дети пойдут по его стопам. Пусть и у него, и у его потомства будет что-то за душой помимо долга перед страной. Это не для тебя. Это для тех, кто будет после тебя. Только в эту секунду Назар осознает, о чем говорил Андрей в саду. Как он там сказал? «Это ведь не только для него. И твой титул не только для тебя». Что ж, теперь предельно ясно, что он имел ввиду. Как титул Федора станет открытием ряда возможностей для Гриши, так титул Назара поможет Роме или же его детям добиться каких-то высот. Разумно ли в таком случае отказываться? Вряд ли. Да, сама затея не вызывает восторга из-за банального отсутствия поиска личной выгоды и в целом нежелания быть причастным ко всей этой формальной ерунде, но нужно думать о благе для ближних. Назар о нем думает, потому и не возмущается больше, сдержанно принимая то, что ему дают. — Если ты считаешь это правильным, то пусть будет так, — кивает он, — Только позволь уточнить, с чем связано изменение твоего решения? Помнится, ты говорил, что Федор и Андрей станут маркизами, но, как я понял, они будут все же графами. — С точки зрения логики я не могу даровать тебе и Федору разные титулы, ведь для страны вы сделали одинаково много, — объясняет Марк, — Это будет как минимум странно, если я несправедливо оценю ваши заслуги. А поскольку я был уверен, что ты не согласишься на высший титул, я пришел к выводу, что граф — это вполне себе допустимая планка. Однако если ты не против стать маркизом или герцогом, я прикажу переподготовить указ. — Я не буду против, если Федор станет маркизом, а я — графом, — отзывается Назар, убирая пергамент обратно на стол, — Тебе необязательно даровать нам одинаковые титулы. В конце концов, Лие и Идану достались разные, и никто не увидел в этом ничего возмутительного. — Не сравнивай, — просит Марк, — Лию я сделал маркизой только ради того, чтобы у нее был равный брак, а Идану достался герцог, потому что я хотел дать ему возможность, невзирая на отравление, все же жениться на Петре. Как выяснилось позже, она уже замужем, а Идан в принципе не намерен связывать себя узами брака, но это не имеет значения. Я не жалею о своем решении, потому что мои друзья заслужили подобного поощрения. Что же касательно вас с Федором, здесь я не могу по-разному оценить ваши деяния, потому что вы оба герои войны. И в сложившихся обстоятельствах вы либо оба получаете одинаковые титулы, либо никто их не получает вовсе. Спорить со мной не нужно, я останусь при своем мнении. У тебя есть лишь право выбрать, какую именно нишу в дворянстве вы займете. Досадно, однако, что, невзирая на своё совсем недавнее становление, как полноправного короля, Марк уже столь непреклонен и упрям. Впрочем, это в нем было всегда, просто проявлялось иначе. В тренировках до изнеможения, в вероломном штурме городов, невзирая на страх и сомнения, в бодром шаге, даже когда каждое движение давалось с огромным трудом. Назар видел все это воочию и сейчас уже не удивляется такой настойчивости, скорее несколько неохотно принимает ее результат. Но ему сказали не спорить, это приказ короля, и кто он такой, чтобы возражать? Конечно, он может, разумеется, его не заставят замолчать, однако он, пожалуй, сбережет свои и чужие нервы и не будет особо выступать. В этом вопросе, в конце концов, Назар может уступить. — Значит, будем графами, — заключает он, — Я ведь правильно понял, Рома тоже будет носить мой титул? Так дозволено? — Разумеется, — улыбается Марк, — Если ты будешь его отцом, то по закону он унаследует твой титул и тоже будет графом. А что по поводу дозволения, я его даю. В конце концов, я король, и я имею право принимать подобные решения. Против моего приказа нет оружия. — Справедливо, — хмыкает Назар, — У тебя остались ещё какие-то условия касательно Ромы? — Условий больше нет, но с некоторыми вопросами нужно будет разобраться. Как минимум найти няню, которая будет с ним в твое отсутствие, и выделить ему покои рядом с твоими. — Няня ему наверняка пригодится, ты прав. А вот для личных покоев он, наверное, ещё мал. — В самом деле? — удивляется Марк, — А сколько ему лет? — Меньше года. Марк хлопает глазами, будто не ожидал такого ответа, затем хмурится, закусывает нижнюю губу и неуверенно подаёт голос вновь. — Я думал, что Рома старше, — признается он, — Но, в принципе, это ничего не меняет. В этом возрасте он уже может жить в отдельных покоях под присмотром няни и кормилицы. Я прикажу подготовить все к твоему приезду. — Ты не обязан заниматься этим, — качает головой Назар, — У тебя хватает своих забот, чтобы обременять себя ещё и чужими. Я попрошу Андрея помочь, вряд ли он будет против. У него явно больше свободного времени, чем у тебя. — Как скажешь, — пожимает плечами Марк, — В таком случае больше вопросов у меня нет. Послезавтра будет праздник в честь дарования вам титулов, после ты можешь отбывать. Виконт Голубин прибудет ко двору накануне. Ничего не ответив, Назар снова кивает и не находит больше слов, чтобы сказать что-то ещё. Они ведь действительно обсудили все, что было можно, и вроде уже нет как такового смысла оставаться, однако что-то вынуждает, как и прошлым вечером, задержаться в королевских покоях. Одна мысль, назойливая и въедливая, терзает сознание, она гласит, что Назар поступит по-свински, если уйдет сейчас как ни в чем не бывало. Потому что вчера он перешел через собственноручно проведенную черту, и это не было бы проблемой, если бы не все последующие события. Наверное, для Марка это выглядело как попытка заранее расположить его к согласию, как стремление извлечь выгоду из случившегося ночью. Будто бы Назар удачно разыграл карты и, пользуясь случаем, сманипулировал на потребности, хоть это и не так. На самом же деле он просто допустил глупость, возможно, даже перебрал с вином, вот и не остановился вовремя. У него ещё есть шанс остановиться сейчас, чтобы не продолжать то, что закончить пора бы уже, но он не рискует. Не из-за чувства вины, благодарности за разрешение забрать Рому или какой-то обязанности. Как ни странно, все из-за того же: стремления дать стабильности нестабильному королю. Метод не из лучших, когда-то его использование будет под запретом, однако ещё рано. Назар обещает себе не допустить, когда станет поздно, и осторожно обхватывает одной ладонью запястье Марка, притягивая его ближе. — Как ты себя чувствуешь? — Я в порядке, — заверяет его Марк, послушно становясь ближе, — И я выполняю условия нашей договоренности. Вечером мне нужно было изучить некоторые бумаги, касающиеся открытия второй школы в Зирнасе, но днём я был с Надей. Сегодня она была спокойнее, чем обычно. — Во время прогулки она все же расплакалась, — говорит Назар, обнимая Марка за спину, прикрывает глаза, когда тот прижимается щекой к его плечу, — Но, думаю, это из-за того, что она была голодна. В целом я бы не сказал, что она такая уж капризная. — В твоих руках, возможно, Надя действительно кроткая, но меня она нередко заставляет плясать. — Рядом с тобой в ней просыпается ее королевская натура. Марк усмехается едва слышно, ведёт ладонями по бокам к спине, обнимает крепче, будто опасаясь осознать, что все это иллюзия или плод больного воображения, и тихо спрашивает. — Ты ведь не оставишь ее, даже когда у меня появятся законные наследники? — Нет, — отзывается Назар, и он даже почти не врёт. Оставить Надю он не посмеет, даже если в тень ему уйти когда-то придется, но вот когда именно наступит это самое когда-то, наверное, все же нужно обговорить, — Я буду рядом с ней столько, сколько понадобится, как и рядом с другими твоими детьми. Но, не сочти за наглость, я все же советую тебе не торопиться. — Не торопиться с чем? — С наследниками. Марк отстраняется на пару дюймов, смотрит в глаза с примесью удивления и скепсиса и вопросительно гнет бровь. Голос его звучит нерешительно. — Почему мне не следует торопиться? — Потому что времена не слишком спокойные, чтобы уже сейчас идти под венец, — отвечает Назар, мучительно думая, как ему изложить все то, что сказала Леона. Вздыхает. Решает не юлить, — И потому что в этом нет острой необходимости. Народ уважает твой траур и не требует от тебя законных детей уже сейчас. Условно говоря, мы выиграли небольшую отсрочку благодаря тому, что я показал свою благосклонность к принцессе. Ее считают за наследницу, потому тебе не нужно скорее рожать ребенка, который будет иметь права на престол. У тебя есть время на то, чтобы прийти в себя и заодно решить, кого ты хочешь видеть в роли своего супруга. Ты можешь выбрать без спешки. Не первого подходящего, а того, кто… Кого ты хотя бы представляешь на этом месте. Кого-то более или менее достойного. — Мой выбор не велик, — как-то невесело усмехается Марк, — Обязательно дворянин и обязательно темный, а все остальное не будет иметь никакого значения. Для народа, разумеется. Мое мнение и желание в данном вопросе учитываться не будут, потому что это мой долг. И отказаться от него я уже не могу. — И все же это может быть кто-то, кто устроит и тебя тоже. Среди темных дворян найдется хоть один, с кем можно заключить обет без преломления твоей воли. — Среди темных дворян найдется точно, — внезапно повеселев, соглашается Марк, — Но ты прав, я пока ещё не готов решать этот вопрос. Разумеется, долго оттягивать мне не позволит никто, однако я бы хотел дождаться хотя бы первого урожая в Нижнем Городе. Как только там появится свое зерно и народ поверит, что будущее их не омрачено, я свяжу себя узами брака с кем бы то ни было. Кандидатов на это найти будет несложно. — Только не спеши, — повторяет Назар. Он смутно понимает, что его совет может восприняться неправильно, и тем не менее говорит то, что услышал о Леоны, — Надя далась тебе непросто. Не рискуй, пока не будешь уверен, что сможешь понести ещё одно дитя. И не позволяй Парламенту и духовенству давить на тебя. Если понадобится, я сам заткну всем рты. Твое состояние важнее, чем желание кого бы то ни было получить хлеба и зрелищ. Наградив его нечитаемым взглядом, Марк стремительно приближается к нему, обнимает за плечи и целует совсем не так, как раньше. Не с робостью, печалью или тревогой, а живее, ярче, будто бы требовательнее и увереннее. С чем именно связана такая перемена в настроении, Назар лишь догадывается, но он не отстраняется, даже когда его тянут куда-то за собой. Касательно же того, к чему все идёт, он вообще никаких догадок не строит, потому что знает наверняка, и на секунду это заставляет его засомневаться. Стоит ли допускать очередную ошибку? Стоит ли считать это за ошибку, или все же необходимость есть? Стоит ли ему остановиться, пока не поздно? И не поздно ли уже? Марк, наверное, чувствует эту неопределенность, либо же сам имеет какие-то такие мысли, потому отодвигается назад и, поймав чужое лицо в свои ладони, шепчет. — Пока можно, — говорит он, не тратя слов на объяснение, что именно можно, — Ещё рано, чтобы это возымело какие-то последствия. — Ты не можешь знать наверняка, — слабо возражает Назар, — Гарантий ведь никогда нет. — Нет, — соглашается Марк, снова сокращая дистанцию между их лицами, — Но мне лучше знать, насколько это допустимо сейчас. Он не даёт Назару ответить и снова целует. Тот не сдается так быстро, во всяком случае рациональной своей частью ещё сопротивляется и не идёт на поводу, но вот в реальности все же идёт к кровати, ведомый чужими руками на своих плечах. Цитадель рассудка пока ещё не сокрушается, даже когда Марк увлекает его за собой на постель и зарывается одной ладонью в волосы на затылке, однако стоит ему прошептать едва слышное «пожалуйста», все летит в бездну. Назар распускает в своей голове заседание из голоса разума, совести и осторожности, гонит взашей мысли о том, что все это приведет к беде, и, запрещая себе сожалеть хотя бы на этот раз, как и прошлым вечером тянет полы рубахи Марка вверх.

***

Следующим утром, оказавшись в штабе, Назар в первую очередь хочет поговорить с Данилой, чтобы предупредить возникновение беспорядков в Легионе, однако решить этот вопрос не успевает, поскольку в Пальмиру пребывает немалое количество солдат из Нижнего Города. В ходе беседы выясняется, что они все ранее были в составе армии Верхнего Города, а поскольку война окончена, Дарио позволил им вернуться обратно. Не всем, разумеется, только той части отрядов, которые хотели покинуть земли темных, и это, как ни странно, оказывается кстати. Так как среди них есть довольно опытные эльфы, Назар искренне полагает, что на них частично можно переложить как проведение отбора детей в Легион, так и контроль и организацию тренировочного процесса, и не ошибается. Некоторые бывалые солдаты с энтузиазмом соглашаются взять под слове крыло мелкотню, нуждающуюся в наставниках, и принимаются за дело без лишних вопросов. Назар с облегчением выдыхает. Справляться со всем самостоятельно он привык, но помощь все же никогда не бывает лишней. Он так и носится почти весь день по штабу, разбираясь со своими заботами, расспрашивает новоприбывших об обстановке в Нижнем Городе, проводит свои тренировки, пересматривает личные дела всех числящихся в Пальмире солдат и чуть было не забывает об одной из приоритетных задач, но, к счастью, вспоминает о ней уже перед самым отъездом. Потому он и просит Карму позвать Данилу в его кабинет, а когда тот заявляется, указывает головой на один из двух пустующих стульев. — Садись. — Спасибо, постою, — отказывается Данила, складывая руки за спиной, — Что-то стряслось? — Стряслось, — подтверждает Назар, тоже оставаясь на ногах, дабы не создавать разницы в их положениях, — Я не буду ходить вокруг да около, потому спрошу прямо. У тебя есть какие-то конфликты с Худяковым, или ваше вчерашнее противостояние всего лишь случайность? — Никаких конфликтов нет, — качает головой Данила, — Как и моей личной неприязни по отношению к Худякову. Я всего лишь хотел понять, на что он способен, не более того. Впредь не повторится. — И к какому выводу пришел? — Прошу прощения? — Ты сказал, что хотел понять, на что способен Худяков, — отмечает Назар, — Каков твой вердикт? Данила, явно не ожидавший подобного вопроса, тушуется, принимает растерянное выражение лица, однако быстро возвращает себе самообладание и возвращает на место маску холодной сдержанности. — Не думаю, что мое мнение важно. — И все же я хочу его услышать, — не сдается Назар, — Смелее, за это тебя никто не накажет. Не зря ведь ты устроил эту проверку, значит, подвёл какой-то итог. — Худяков неплох, — наконец, говорит Данила, прекратив сопротивляться, — Он ладит с младшими отрядами и умеет находить подход к совсем юным новобранцам. Его тактика заключается в обучении через объяснение и постоянные повторы одних и тех же действий. Это по-своему эффективно, но проблема в том, что он ориентируется на самых слабых, хотя логичнее было бы проводить тренировки, опираясь на навыки средних мальчишек. Так работает метод уравновешивания, но Худяков почему-то его не придерживается. Что касательно его самого, он несколько неповоротлив. Да, возможно, физических сил у него предостаточно, но скорость довольно низкая, потому страдает техника. Он просто не успевает отразить атаку и выигрывает преимущественно за счёт своей выносливости. Стреляет недурно, хоть мне и не по душе привычка так быстро брать прицел. Но это уже мое видение, в глобальном масштабе оно не является истиной в последней инстанции. Как, в общем-то, и мое мнение касательно качеств Худякова. Когда он замолкает, Назар, прищурившись, невольно задумывается. Проведенный анализ кажется если не объективным по всем фронтам, то во всяком случае не таким уж и ошибочным, потому возникает вопрос — зачем? Для чего Данила присматривается у Худякову и делает выводы о его подготовленности? Какую цель он преследует? Вариантов действительно много, и какой из них ближе всего к истине, Назар пока ещё не понимает. Это может быть разыгравшийся пытливый ум, может быть желание осознать, что из себя представляет тот, кто носит звание командующего, может быть стремление занять его место в дальнейшем или стать ему другом. Точно сказать вот так сразу не получается, потому Назар решает прояснить вопрос прямо сейчас. — Недурно, — заключает он, говоря о характеристике, данной Худякову, — Ты довольно внимателен, хоть мне и невдомек, зачем ты это делаешь. — Я не преследую никаких корыстных целей, — вздыхает Данила, — И не мечу на место Худякова. Уж поверьте, после жизни под крылом у Миши с кучкой малолетних наемных убийц я не стремлюсь стать наставником для кого-то ещё. Мне всего лишь было любопытно, по какой причине именно Худяков был взят на должность командующего. В принципе, теперь я понимаю, чем был мотивирован этот выбор, потому могу обещать, что более не стану устраивать показательных выступлений. Я не намерен расшатывать лодку, можете быть спокойны. — Ты считаешь, что Худяков заслуженно на этом месте? — уточняет Назар, — Или все же думаешь, что есть кандидатура получше? — Если вы намекаете на то, что я претендую на должность Худякова, то зря, — как-то невесело усмехается Данила, — Я ведь уже сказал вам, я не стремлюсь к этому. Мне хватило того, что я был ответственен в Нижнем Городе и ответственен до сих пор за своих младших товарищей. Пока ещё не неясно, как воспитывают солдат, но то, как приходилось справляться мне, когда Миша был плох, не вызывает большого желания вновь становиться наставником. — Почему? Данила пожимает плечами, мол неважно, просто не хочется, но на дне его глаз вспыхивает что-то. В этом чем-то Назар замечает что-то знакомое, потому выяснить, о чем идёт речь, считает теперь уже необходимостью. Это может иметь значение. — Что у вас происходило? — осторожно любопытствует он, — Не могли прийти к бесконфликтному взаимодействию? — Не совсем, — уклончиво отвечает Данила, — Просто были некоторые сложности, с которыми справляться было нужно самостоятельно. Ничего особенного. — Какова вероятность, что эти самые сложности не возникнут вновь? — Назар гнет бровь в вопросе, глядя в упор, — Или они преодолены окончательно? — Не возникнут. В этом я могу поклясться. Данила упорно уходит от ответа, все продолжая держать оборону, и Назар бы мог заставить его, но он решает, что, в принципе, нечего лезть в душу и пытаться вытянуть правду. Между ними пока ещё нет абсолютного доверия, и возникнет ли оно вовсе, загадка, потому разумнее всего будет обождать. Не исключено, что со временем Данила немного оттает и потянется навстречу, как это было с другими солдатами в былые времена. Во всяком случае Назару хочется на это надеяться, поскольку мальчишка создаёт у него впечатление ответственного и неглупого, а такие в армии нужны вне всяких сомнений. К тому же, наверное, играет свою роль странное узнавание самого себя, но в этом копаться не хочется даже больше, чем в воспоминаниях Данилы. Назар старается не лезть туда, где рискует почувствовать себя уязвимым. Не из-за страха быть таким, а из-за собственноручно наложенного на то запрета. — Что ж, тогда вопросов к тебе больше нет, — говорит он, — Можешь идти. Если вдруг возникнут какие-то трудности, ты знаешь, что делать. Главное, не создавай их сам и не позволяй другим втягивать тебя в них. — Так точно, — кивает Данила и уже было собирается уйти, но задерживается и уточняет, — А какое решение вы приняли касательно Вовы и Радмира? Они останутся при дворе? — Вова уже отправлен в Претиоз обучаться ювелирному делу, — отзывается Назар, — Радмир же уедет вместе с Димой в Витрум через несколько дней. Его устроят в мастерской одного эльфа по моей просьбе. При дворе останутся Тимофей, Костя и Гавриил. — Неплохой расклад. Благодарю вас. Ничего не более не сказав, Данила, помедлив, все же отдает честь и уходит. Слушая гул его шагов в коридоре, Назар думает обо всем их разговоре и приходит к выводу, что не лишним будет как-то расшевелить мальчишку в дальнейшем. Явно ведь подготовленность его на сносном уровне, к тому же он, оказывается, был наставником для своих младших товарищей и помимо прочего ещё и видит недочёты в выполнении задач Худякова. И из всего этого определенно можно будет извлечь пользу, но для начала необходимо как-то подступиться к Даниле, чтобы понять, на какие рычаги давить в его случае. Наверное, Миша сможет как-то помочь, надо будет расспросить его при следующей встрече и все выяснить. А пока будут работать с тем, что есть. Есть у них, как и всегда, разумеется, не слишком много.

***

Желание забрать Рому на воспитание оборачивается для Назара если не сложностями, то определенными хлопотами, потому что Андрей вдруг решает, что на правах друга, отца и, Творец знает, кого ещё, обязан в срочном порядке провести инструктаж и осветить ряд вопросов, касающихся ухода за детьми. Он потому, наверное, накануне праздника в честь дарования титула и зачитывания соответствующего указа просит Назара зайти к нему, а когда тот заявляется в его покои и опускается на предложенный стул, без предисловий приступает к лекции. — Тебе обязательно нужна няня, которая будет присматривать за Ромой, — уверенно заявляет Андрей, ловко переодевая Гришу в чистую рубаху, пока тот с нескрываемым интересом перебирает в руках сунутое ему для отвлечения внимания перо, — Не слишком юная, но и не возрастная дама. Примерно такая, как Яна. И чтобы у нее был опыт ухода за детьми, иначе может не справиться. Я посоветуюсь с Евгенией и постараюсь найти такую. Тебе ведь не принципиально, чтобы она была темной? — Нет, — качает головой Назар, — Пусть хоть северная, лишь бы сносная. Если тебе и впрямь несложно заняться этим вопросом, я был бы благодарен. — Займусь, — кивает Андрей, на удивление даже не опускаясь до шуток и острот, — Ты в любом случае не успеешь, а брать первую попавшуюся эльфийку тоже не стоит. К тому же помимо няни может понадобиться кормилица. Как я понял, Роме меньше года, не так ли? — Сейчас уже около одиннадцати месяцев. Не сразу ответив, Андрей сначала застёгивает крохотную пуговицу на задней части воротника рубахи Гриши, отбирает у него перо, берет его самого на руки и, осмотрев результат своей работы, удовлетворенно улыбается. — Одиннадцать месяцев, значит, — тянет он, перехватывая сына так, чтобы спиной он был прижат к его груди, — Даже не знаю, нужна ли ему ещё кормилица. Обязательно уточни этот вопрос у сиделок, мы должны понимать, как правильно за ним ухаживать. Вряд ли в приюте детей такого возраста ещё вскармливают молоком, но если да, то до полутора лет это нужно продолжать делать. Он ведь здоров? — Как сказала Милана, удивительно, но да, — подтверждает Назар, забирая у Андрея мешающее перо, кладет его на стол, — По ее же словам Рома довольно крепкий для своих лет, и я полагаю, это связано с тем, что он чистокровный темный. Потому ему понадобится молодая няня, которая точно справится с его энтузиазмом. Я видел его всего раз, но даже этого мне хватило, чтобы понять, что он крайне активный ребенок. — Тем лучше для нас, — усмехается Андрей, — Будет при дворе хоть какая-то радость, а не одни только сплетни и ленивая знать. Касательно… Договорить он не успевает, Гриша вдруг, что ему несвойственно совсем, принимается крутиться в отцовских руках и подавать слабые знаки протеста. Андрей пытается угомонить его, покачивает и что-то говорит, но должного эффекта этот прием не приносит, потому воздух в покоях пронзает недовольный детский возглас. Назар наблюдает за этой картиной со стороны, не понимая тоже, с чем связано подобное поведение Гриши, и не слишком уверенно предлагает. — Хочешь, я возьму его? Может, ему просто надоело сидеть на твоих руках. — Сколько душе твоей угодно, — насмешливо отказывается Андрей, — Я хоть дам своей спине немного отдохнуть. Назар встаёт, протягивает руки к Грише и осторожно забирает его, укладывая его голову на своем плече. Духовный сын в отличии от земной дочери на вид кажется чуть крупнее и весит определенно больше, но зато шею прямо держит несколько увереннее и капризничает куда меньше. Вот и сейчас он довольно быстро успокаивается, смещая свое внимание на пуговицу на воротнике рубахи Назара, и принимается крутить ее в своих пальцах. Андрей, глядя на это, улыбается. — Все же сын у меня покладистый, — заключает он, разминая спину, вспоминает, о чем они говорили, и продолжает, — А, да, касательно Ромы. Я думаю, что ему можно будет выделить отдельные покои рядом с твоими. Не могу с уверенностью сказать, в каком возрасте детей принято поселять отдельно, но, наверное, в год уже можно. Разумеется, ночью с ним должна быть няня. В твоём крыле ведь есть свободные покои? — У меня такое впечатление, что в моем крыле живу только я, — усмехается Назар, проходясь вдоль стола, — Крайне редко там можно встретить кого-то из придворных. Так что, наверное, свободные покои там все же есть, если поискать. Это ведь должны быть соседние, не так ли? — Крайне желательно, — кивает Андрей, задумавшись ненадолго, принимается рассуждать вслух, — Так, нужно будет ещё решить, кто будет ухаживать за Ромой в твое отсутствие. Конечно, я постараюсь помочь всем, чем смогу, но у меня хватает забот с Гришей, потому нужен будет кто-то ещё, кто будет приглядывать за твоим сыном. Я попробую поговорить с Евгенией, если у нее будет время, она вряд ли откажет. И Лия, думаю, тоже. Пока у нее нет своих детей, ей за радость будет повозиться с твоими. Во всяком случае в Наде она души не чает, наверняка и Рома ей понравится. — Думаешь, одной няни будет недостаточно? — уточняет Назар. — Няне тоже нужен отдых, так что привлечь к делу придется не только ее. Назар не рискует спорить. Он вообще во все эти тонкости не в зуб ногой, и его стремление взять на воспитание дитя ему самому из-за этого кажется абсурдным, но надежда, что он как-нибудь справится, все же имеет место быть. Разумеется, это будет непросто, да и многому придется учиться, однако Назару думается, что, возможно, из него получится сносный отец. В конце концов, он с юных лет схватывает все на лету, потому что так было нужно, вряд ли оплошает сейчас. И ему правда не хочется прибавлять забот другим, но он понимает, что помощь ему может понадобиться. Чего он не совсем понимает, так это того, почему Андрей эту помощь оказывает без всяких просьб. — Слушай, не сочти за бестактность, но почему ты решил помочь мне? — прямо спрашивает Назар, застыв вместе с Гришей у окна, — Само собой, я благодарен тебе, но мне любопытно, что именно тебя так воодушевляет. Это потому что я духовный отец твоего сына? — Это потому что я духовный отец твоего сына? — передразнивает его Андрей, фыркнув, закатывает глаза, — Творец, я, конечно, всегда знал, что ты тот ещё бесчувственный ублюдок, но чтобы настолько, даже не подозревал. Назар, мы буквально знакомы с тобой половину нашей жизни, вместе вышли из Нижнего Города и бок и бок добрались до Пальмиры. Ты, если не забыл, был единственным свидетелем моего обряда бракосочетания с Федором, и теперь вот спрашиваешь, почему я решил помочь тебе? — Я знаю, что нас связывает, но тем не менее не понимаю, почему ты одобрил всю эту затею. — Потому что не мог не одобрить, — куда спокойнее отвечает Андрей, — Из-за того, что нас связывает, и из-за того, что ты впервые захотел что-то для себя. Такое вряд ли вообще повторится, потому я предпочту помочь реализовать хотя бы это. Не в качестве благодарности. Просто потому что считаю это правильным. Назар на подобные слова лишь пожимает плечами, своевременно вырывая из руки Гриши завязку рубахи и оставляя ему в качестве развлечения все ту же пуговицу. Да и что тут вообще скажешь то? Спасибо? Будто это не было озвучено и будто этого будет достаточно, абсурд же. Благодарности кажется даже мало, но Назар понятия не имеет, как ещё не выразить. Про себя он решает, что, в принципе, в расчете они с Андреем будут однозначно, и, поразмыслив, уточняет. — Ты не говорил с Марком? — Говорил, — кивает Андрей, — Не один раз. Знаешь, невзирая на то, что ты попросил дозволения забрать Рому, Марк в последние дни выглядит крайне воодушевленным, хотя я ожидал обратного. Не знаю, с чем это связано, а если уж честно, то и не хочу узнавать, но советую продолжать в прежнем духе после возвращения из Нижнего Города. У Марка все же есть некоторые сомнения касательно того, будешь ли ты так же привязан к Наде, когда у тебя появится сын, потому тебе следует их развеять любым способом. В противном случае ты лишишь его покоя. Он очень боится за вашу дочь, несмотря на то, что большая часть его страхов необоснованная. — Я знаю, — тяжело вздыхает Назар, поворачиваясь лицом к своему собеседнику. Он наклоняется, чтобы посмотреть, как там Гриша, и продолжает, — Но я так и не смог донести до него, что с появлением Ромы в моей жизни ничего особо не изменится, в том числе мое отношение к Наде. Будто бы я посмею отречься от нее из-за того, что у меня будет сын. Это какой-то бред. — Да, бред, — соглашается Андрей, подходя ближе, — Но и у этого бреда есть свои причины. Сам подумай, Марк рос бастардом, и его положение до коронации было незавидным. Он всю жизнь только то и делал, что добивался права на существование, не говоря уже о признании и благосклонности. Конечно, он невольно думает, что и Надю может ждать такая участь, потому что любит ее и всеми силами хочет защитить. Да и ты тоже внес свою лепту в вот это его состояние. Я говорил тебе, не торопись, не избегай его, будь рядом, а ты все равно вдолбил себе в голову, что нельзя, и посмотри, что из этого вышло. Я не корю тебя, потому что знаю, почему ты так поступил, но Марк не знает и сам себе придумывает причины. Поэтому, прошу тебя, Назар, не руби с плеча. Ты нужен ему, и ты прекрасно в этом осведомлен. Мы все несём какую-то ношу, и я понимаю, что тебе тоже непросто. Но помни, что Марк тащит на своих плечах целую страну. Если с ним что-то произойдет, то без него мы все и наш хрупкий мир сгинем к черту. Удавкой на шее затягиваются слова Андрея, Назар их пропускает через себя, в себя, в ядро своей сущности и устало прикрывает глаза. Марку нужны стабильность и привычные расклады. Марку с ними проще и спокойнее, Марк на них только и держится, потому что все переменчивое и шаткое вселяет в него сомнения и страхи. Чтобы избавится от них, он ищет опоры и почему-то продолжает находить ее в Назаре, хотя, казалось бы, иные кандидаты на эту роль наверняка есть. Но сказывается множество факторов: доверие, преодоленный бок и бок долгий путь, привязанность, их дочь. Последняя, впрочем, тоже является итогом вышеперечисленного, и это вовсе неплохо, но Назар правда не знает, как ему быть. Впервые, наверное, у него нет рабочей схемы, эффективность которой доказана, впервые он действительно не понимает, как будет правильно поступить. По закону? По совести? По долгу? Что из этого применимо в данном случае? Что из этого не приведет к беде? Назар уверен, что она как раз неизбежна. Потому что так всегда и случалось, потому что итог всегда закономерный, потому что иных раскладов в его жизни не происходило. Он, как любят повторять Андрей с Федором, бежит не ради себя, он бежит ради других, ведь это является хоть какой-то гарантией покоя. Никаких домыслов. Никаких сплетен. Никаких подозрений. Чем дальше Назар, тем меньше риск, ведь это соотносимые вещи. Дистанция приравнивается к безопасности, но Марк своей потребностью эту самую дистанцию превращает в угрозу. И то, что казалось разумным и логичным раньше, перестает быть таковым. С королем не получается играть по старым правилам. Он нередко диктует свои, не подозревая, что они противоречат чужим. И все это хитросплетение своего и чужого, необходимого и желанного, простого и сложного действует на нервы со страшной силой, потому Назар чувствует себя даже немного потерянным, чего с ним не происходило довольно давно. Он рассчитывал, что после отъезда в Нижний Город все пути в прежнее безрассудство будут перекрыты, и фокус внимания Марка сместится, но теперь вот это кажется не слишком возможным. В теории, конечно, осуществимо все задуманное, однако какую цену придется за это заплатить, не хочется даже представлять. Андрей говорит, что Марк тащит на плечах целую страну, и это, конечно, верно, вот только помимо страны он тащит на себе ещё и себя самого со всеми тревогами, страхами и опасениями. Со всей своей нестабильностью и несвободой. Тяжкий ли это груз? Назар убежден, что да. И его сочувствие будто бы подталкивает его перенять хоть какую-то часть на себя. Для него ведь не существует «хочу». Для него существует только «надо», и раз того требуют обстоятельства и обстановка, придется поступиться своими принципами и сделать так, как сейчас необходимо. Ради чего? Впрочем, ответ ясен. Ради всеобщего блага. — Я не буду рубить с плеча, — наконец, говорит Назар, открыв глаза, — И постараюсь убедить Марка, что он, как и прежде, может на меня положиться. Надеюсь, этого будет достаточно. — Я думаю, что будет, — вновь кивает Андрей, добавляет чуть осторожнее, — Не воспринимай это за преломление собственной воли. Ты делаешь это и для Нади, а значит, и для себя тоже. Назар неопределенно пожимает плечами. Наверное, не столь важно, кого или что он наречет своей мотивацией и причиной, потому что правильным сделанный выбор от этого не станет, но можно хотя бы заставить себя поверить, будто благо распространяться будет и на что-то ценное. В принципе, оно и будет, тут Андрей прав, Надя весомый аргумент. Но все же можно было обойтись без. Можно было иным путем, только вот нет его. Назар так усердно отсекал тот, по которому шел, что не заметил, как Марк оставил только его. Они по одну сторону баррикад, они союзники и всегда бок о бок, но в этом призрачном противостоянии все же столкнулись. И, что удивительно, Назар все же проиграл тому, кого и научил до последнего не признавать поражение.