О том, почему Асока сменила наряд

Они стояли, обнявшись и глядя друг другу в глаза, так, словно весь мир перестал в эту минуту существовать для них. Да перестал, весь, без исключения, не то, что какая-то там блеклая тень, что отделилась от стены здания сената, за углом которого уединились влюбленные и стремглав бросилась прочь. Слезы застилали глаза, а сердце рвалось на миллионы осколков. Ничего не видя перед собой и пролетев мимо стоявшей в коридоре сенатора Райо Чучи, Асока Тано влетела в подсобку и с грохотом захлопнув за собой дверь, с размаху плюхнулась на пол и разрыдалась, горько и отчаянно. Всё, нет больше мечты, нет никакого смысла жить дальше. Её любовь ушла в небытие и вынуждена будет там раствориться потому, что никому здесь не нужна. Потому, что любимый - это твой наставник, а твоя соперница - близкая подруга. И поэтому ты не имеешь право не только отстаивать свою любовь и бороться за неё, но даже и сказать о ней, чтобы не сделать больно тем, кого искренне любишь. Асока не хотела этого, не хотела страданий близким, уж лучше будет страдать сама, ничего, она привыкла. Всю жизнь была одна даже в окружении людей, пусть даже хороших и любящих, но одна, вечно одна. Состояние внутреннего одиночества не отпускало, кто бы ни был рядом и на что бы не отвлеклась душа. Только впечатления помогали, но ненадолго, а потом случилась эта любовь, такая наивная и заведомо обречённая, потому, что её объект никогда не посмотрит на такую. Тощую, нескладную, безродную. Пусть, даже это не было так страшно, Асоке не требовалась взаимность, чтобы быть счастливой, достаточно видеть любимого, имея возможность разговаривать с ним, проводить время. Да, так, но с одной оговоркой - с тем, что и у него не было кого-то, кого бы он любил. Об этом Асока даже не подумала, а теперь убедилась воочию, что это возможно, да ещё и с кем. И ещё вот так. Вспоминая весь сегодняшний день, тогрута будто нарочно травила себе душу и слезы покорно лились из её глаз, даже не пытаясь иссякнуть. Всё начиналось невинно, как и многие дни до этого. Утром они с Энакином позавтракали, сходили на тренировку, а потому ему вдруг позвонили, он взял коммуникатор и отойдя в сторону, говорил некоторое время. Асока не слышала, о чем и с кем, разобрала лишь последнее, брошенное им, прежде, чем отключиться: - Да, я немедленно приеду, не волнуйтесь и берегите её. Кого это её Асоку не интересовало, тем более, что Энакин тотчас же пояснил, что сейчас он немедленно отправляются на Средний уровень, во дворец какого-то правления, где сенатор Амидала проводила какое-то мероприятие и ей после него стало плохо, теперь нужно было её забрать. Почему это должен был делать именно Энакин он объяснять не стал, считая, что Асока ничего не поймёт приватно. Но вскоре об этом пожалел, поскольку пришлось взять её с собой, чтобы Магистры не сказали, что она прогуляла уличную тренировку, на которую они якобы сейчас идут. Тогрута была рада выбраться из храма, пускай на этом "задании" она была и не нужна. Поэтому лишь тихо сидела на заднем сидении спидера, как было велено Скайуокером и смотрела в окно. Остановившись у дворца, Энакин вышел и через несколько минут вышел уже вдвоём с сенатором. Падме и правда выглядела плохо, лицо очень бледное, чуть не такое же, как её белые водолазка и брюки, к тому же, явно не могла идти, поскольку Скайуокер поддерживал её, обнимая за талию и помогая продвигаться к спидеру. Дорогой он то и дело поворачивал к ней лицо и явно что-то спрашивал, она отвечала, судя по выражению лиц, они спорили. Потом Скайуокер помог Амидале сесть в спидер, но не назад, как хотела Асока, надеясь поболтать с подругой, а на переднее, рядом с водителем. Дальше трое отправились в сенат, то есть, как поняла Тано, Энакин пытался убедить девушку поехать домой, но та настояла на сенате, говоря, что ей уже лучше. Они не говорили, но постоянно переглядывались. Только у самого сената Энакин вспомнил про ученицу и сказал: - Шпилька, можешь пока зайти в здание, сенатор Райо на месте, а вы давно не виделись. - И правда, - ответила Асока и вышла первее тех двоих, но у самого входа остановилась, чтобы застегнуть ремешок на сапоге, когда же встала и хотела зайти, то так и приросла к породу. Она увидела их. Энакин и Падме пошли не в сенат, а за его угол, укромное место, недоступное для камер и любопытных зевак. И так сразу же заключили друг друга в объятия и...слились в жадном и страстном поцелуе. Они смотрели друг другу в глаза и видели только друг друга. Потом поцелуй разомкнулся и последовали вопросы о том, почему Падме решила опять пойти на работу, вместо того, чтобы спокойно отлежаться дома, на что та привычно ответила, что закончила не все дела и вообще не время сейчас для отдыха. Асока слышала и едва понимала суть, но окончательно добил её ответ Энакина: - Я так боюсь потерять тебя, тогда и мне самому не будет жизни. Это стало последней каплей и тогрута поспешила скрыться от людских глаз в первой попавшийся подсобке. Что было дальше она не знает. Судя по всему Энакин ещё с Падме, о ней долго никто не вспомнит. Но тут дверь распахнулась и туда без стука кто-то вошёл. - Асока, - позвал её до боли знакомый голос, её, увы, голос был не Энакина, как она втайне надеялась, и даже не Райо, а... Падме. - И чего тебе надо? - весьма грубо выкрикнула тогрута - Иди давай отсюда, дел, что ли, других нет. Падме не стала спорить и повернулась, чтобы уйти, подумав при этом, что Райо была права, когда Амидала, увидев несущуюся по коридору Асоку и услышав хлопок двери, спросила её в чем дело. Чучи ответила: - Похоже, она там рыдает, не советую сейчас её трогать. Но Падме не послушалась и решила всё же попробовать помочь младшей подруге: - Может я смогу её успокоить. Райо молча отошла в сторону, беспомощно разведя руками. И теперь Падме лично убедилась в правоте её слов. Тем неожиданнее было то, что в самый последний момент Асока её окликнула: - Хотя, постой-ка! И когда Падме снова остановилась спросила такое, что та едва не упала: - Вот, ты скажи мне, я, что, вообще некрасивая? Ну совсем фуфло, да? Падме с улыбкой подошла к тогруте и села с ней рядом на пол, не боясь испачкать светлые брюки: - Да нет, ты, что? У тебя глаза очень красивые. Но Асоку такой ответ не убедил, а даже разозлил ещё больше: - Ну вот, так и знала, я - страшилище, чуть милее ранкора. - И ничего ты не страшилище, - так же спокойно ответила Падме, незаметно подсунув ей зеркало - Вот, посмотри, я уже сказала, у тебя глаза красивые, и нос, и губы, а какое удачное сочетание цветов на лекку и монтраллах, главное только удачно это подчеркнуть, подобрать макияж, одежду, вот я думаю тебе бы платье пошло, или туника. - Что и правда? - недоверчиво хмыкнула Асока - Я даже ходить в таком не умею. - Так это ничего, я тебя научу, - с готовностью произнесла Падме - Вот прямо сейчас, Энакин по делам отлучился, вечером тебя заберёт, так, что пара часов у нас есть. - А ты сама почём знаешь, как и что надо? Тебя, кто учил? - поинтересовалась вдруг Асока, чтобы не дать себе вцепиться в её оговорку, когда Падме назвала её учителя просто по имени. - А мне с детства все говорили, что у меня врождённое чувство прекрасного, - с готовностью пояснила сенатор - А знаешь, что самое главное? То, что ты Асока. Твоё имя многое говорит о тебе. Вот скажи сейчас, Асока. - Ну, Асока, - вяло буркнула Тано, глядя в зеркало. - Вот, видишь, - удовлетворённо кивнула Падме - Какая же ты Шпилька? Ты Асока. - Скажи, то есть, ты правда думаешь, что меня можно полюбить? - прямо спросила Асока, загораясь изнутри неожиданным воодушевлением. - Да пусть он только попробует не полюбить! - горячо поддержала её Падме, женским инстинктом поняв, что причина слез подруги в сердечных неурядицах- Мы такую красавицу сделаем из тебя, что он прямо завтра предложение сделает. - Да, ну и рожа, - словно не слыша её, сказала Асока, не отрываясь от зеркала. - Лицо, Асока, лицо, - машинально поправила Амидала. - Ну и лицо, - повторила та послушно и вдруг с силой отбросила зеркало в стену - Да кирпича просит это лицо! - Асока, а кто он, твой любимый? Какой он? - спросила Падме, желая её отвлечь. Что ж, хотела - получи, "подружка": - Он самый лучший на свете, красивый, умный, старше меня немного, но у него другая есть, противная какая, ужас! Нос крючком, уши торчком, бородавки по всему лицу, бррр! - Тогда у тебя все шансы, пойдём скорее, только умойся, - ободряюще улыбнулась Падме, даже не заподозрив, что речь идёт о ней самой. И следующие два часа прошли просто замечательно в том плане, что Асока вдоволь отвела душу, рассказывая Падме о своём любимом и говоря гадости о своей сопернице, не называя имён, конечно. Так ей это понравилось, почти так же сильно, как наряд, подобранный ничего не подозревающей Амидалой: бордовая туника, похожая на платье, с полностью открытой спиной и вырезом в виде сердечка под глухим воротом с широким поясом из ленты, что подчёркивал талию. К ней хорошо подошли темно-серые лосины с ромбами по бокам. Здесь хорошо смотрелись обычные перчатки и сапоги Асоки, намного лучше, чем с её прежним полудетским нарядом. И в одном Падме была права, Энакин едва не упал в обморок, увидев новый образ своего падавана. "Ну-ну, то ли ещё будет," - подумала она злорадно, улыбаясь Падме приветливой прощальной улыбкой - "Вот так же он упадёт и к моим ногам, посмотрим, кто тогда будет рыдать в подсобке".

***

За последние пять лет изменилось многое. Один канцлер сменился другим, ситхов окончательно победили, а Энакин Скайуокер обрёл новую любовь. Только одно осталось неизменным - его любовь к красному цвету. - Шпилька, я так рад, что ты сохранила ту самую тунику, - сказал Энакин, нежно улыбаясь сидящей напротив него Асоке - Ведь именно тогда, когда ты надела её первый раз, ты мне и понравилась, пусть я это и не понял, но именно тогда я увидел в тебе девушку и очень красивую. Интересно, кто тебе тогда посоветовал так измениться? - Лучше тебе не знать, - сказала та с улыбкой, милой и немного лукавой, какую никогда не увидит узница тюрьмы Призма, осуждённая на долгий срок и вовсе не за то, что не любит красный цвет. .