Придурок.

- Придурок! Мерцающие неоновые вывески режут глаза, как острым ножом, да так, что вместо слез почти кровь бежит. Они освещают холодные ночные, безлюдные, но ужасно шумные улицы.  В одном из немногих маленьких, городских клубов царит полнейший хаос, и неразбериха, кажется, там много ребят подростков, совсем молодых, но уже убивающих свою печень и селезёнку, прокуривающих до почернения свои красные, здоровые, молодые легкие, их оглушающие крики и раздражающий звонкий смех мешают спать пожилым или уединится с мыслями своими, одиноким и уставшим.    Двое подростков выходят из паба избавляясь от надоедливого шума и яркого, грубого света вывесок и ламп, их громкие ругательства и оскорбления иногда прерывает глухой шум колес и моторов редко проезжающих машин.   Они о чем-то яростно спорят, перебивая и крича друг на друга, но это уже и на спор похоже не было, скорее просто словесная перепалка в стиле "кто кого грубее", детские разборки, как и подобает семнадцатилетним дуракам по типу этих двоих.   Парни не останавливаются кричать и "унижать" друг друга заходя в узкий, темный переулок где-то за клубом для "выяснения отношений", толстые, пищащие крысы пробегающие меж их ногами, бездомные коты шумящие в мусорках и еле слышный смех из клуба не мешали им, никто из них не отвлекался на эти мелочи пытаясь как можно сильнее и омерзительнее друг друга подколоть.

- Да ты пидарас латентный! Все знают! - От пидараса слышу!

И это все больше и больше напоминало детскую потасовку, без каких либо попыток решить этот бессмысленный конфликт найдя компромисс, такое ощущение, что им просто нравилось оскорблять и принимать оскорбления, словно все эти слова были комплиментами, но чуть более... грубыми. Лицо Кармело искажалось то ли в отвращении, то ли в восхищении, может и в любви, сложно было понять, он тщательно скрывал и показывать не хотел, что чувствует, сейчас это просто ярость, но тот самый блеск в глазах его остался. Он был трезв, как стёклышко, все что пил за вечер - стакан пива, в отличие от своего оппонента... Лицо Тобиаса было красным, речь неразборчивой, но ему все же удавалось внятно крикнуть Де Монте что-то унижающее, не бьющее, но царапающее его небольшое достоинство.  Из его рта разило перегаром, он кажется явно переборщил с не щадящим алкоголем, ну не удивительно, ведь и меры своей он не знал, пил сегодня так, словно живет последний день, а завтра на планету упадет метеорит, и вот надо бы это событие как-то встретить или проводить, он до конца так и не понял. И Шнайен останавливаться не удумал бы, если бы не Кармело, который словно кричал всем нутром своим: "Ты должен меня оскорбить, прямо сейчас.".   Спустя еще минут десять непонятных оскорблений, которые скорее всего выдумывались на шагу, Шнайен резко, но неуверенно замахнулся желая поставить Кармело на место, уже не словами, а действиями, влепить ему пощечину, доказать, что тому надо было бы фильтровать все сказанное, а то "не по-пацански" как-то. Кармело почти мгновенно отреагировал, крепко сжавши зависшую над ним, хрупкую, бледную и тонкую руку Тобиаса. Он смотрит в его глаза, на пряди его волос спавшие ему на лицо, на отросшие корни у его одинокой голубой пряди.

- Ты че, ударить меня хотел, шкет?.. - И до сих пор хочу, ублюдок.

Один удар и алая струя кровь живо потекла из носа Шнайена, как лесной ручеек, оставляя во рту металл и соль, будто кто-то у него зубы арматурой выбил, он будто в миг протрезвел, в глазах немного помутнело, в ушах зазвенело, а в виски ударил холодок. Агрессивный, нет, скорее яростный блеск пробежал в его глазах, кровь на ладони и подбородке спадающая на его белоснежную футболку, кроссовки и сырой асфальт. Первая затрещина Тобиаса пришлась Де Монте в челюсть, да так, что тот и пошатнулся, и отошел на несколько шагов от Шнайена хватаясь за лицо немного потирая место удара, от хрупкой как ваза, ручонки Шнайена. В его крови теперь кипит адреналин, который заглушает боль в челюсти и рассудок, его тяжелый кулак сжимается крепче, исини вены выступают на руке, он сплевывает вязкую, липкую слюну, перемешанную с алой, мерзкой кровью и вновь ударяет Тобиаса, раз за разом, постепенно наращивая силу и интенсивность ударов. Тобиас жадно, издевающейся улыбался, одними лишь глазами говоря: "Мало. Слабо. Плохо." Кармело чувствует все больше огня в венах, он ощущает как закипает его липкая, грязная кровь, как пузырится и разливается она по телу его изнутри и снаружи окрашивая лицо и толстовку в бордовый засыхая. Удар за ударом, и на каждый находился ответ, ни один из них не останавливался, скорее не хотел. Уже на грязном, мокром асфальте, они катали, переворачивая друг друга по земле тяжело выдыхая и крича, но толку, если все слова невнятны и неразборчивы, да и в любом случае, понимать друг они не собирались. Кровотечение из носа не прекращалось, струя едкой, горячей крови разъедала рот и подбородок, боль обеим ударила в виски, холод в голове и теле, некоторая слабость, но ни секунды промедлений или раздумий.  "Продолжай бить!"

- Тебе мало, сукин сын?! - Когда ты рот свой закроешь?!

Окровавленные губы на губах, клейкая, алая жижа стекает с подбородков постепенно запекаясь. Тобиас дает отпор, пытается вырваться, кусает его губы, яростно бьет его в живот, упирается спиной в стену, хмурит тонкие, угольные брови.  Дыхание Кармело сбившиеся, агрессивное, он слабо бьёт Шнайена по лицу, на его лбу выступают пару капель солёного, горячего пота, он резко, агрессивно, не церемониться и притягивает Тобиаса за футболку к себе не давая и шанса на то, чтобы вырваться. Его запачканные руки оставляют на их вещах грязь и сок травы.

"Глупость."  "Это один раз, я переживу."   "Ну, а как еще заткнуть этого придурка?"     "А он бы так не сделал, кишка тонка."

Уста окрашенные кровью целуют бледную шею, тонкие ключицы. Теперь их детский конфликт перерос из "кто грубее", в "кто похотливее".  Запах металла бьет в голову, Шнайен дышит резким, отталкивающим алкоголем, головокружение и чужие, пухлые, кровавые, шершавые губы на его губах, он притягивает Кармело за волосы облизывая его шею своим липким языком, пытаясь вызвать отвращение, прохладными руками грубо щупает его тело касаясь худых ребер, груди и живота, пытаясь что-то доказать, сказать: "а ты так не можешь, и не смог бы, и не сделаешь.". Бордовые, запёкшиеся поцелуи на лице и теле, горячие тела и дыхание, все еще громкие оскорбления и агрессивные руки обоих, мнут, лапают, царапают друг друга.  Стеклянные, ярко-голубые глаза сверлят дыру в черепе Де Монте, пьяное, агрессивное дыхание, и зубы Шнайена кусающие губы Кармело, и новые, тонкие струйки крови сочащиеся из ран на лопнувших устах. Протертые, рваные, грязные джинсы, исцарапанные колени, дедовска́я, крепкая сигарета в тонких пальцах Тобиаса. Он сидел уже совсем поздней ночью на бордюре около трассы в тусклом свете фонаря, весь избитый и измученный, с кровью по всему телу, и не стершихся следов от чужих губ. Шнайен слушал старый рок восьмидесятых годов и, кажется, не думал ни о чем, но в памяти его, отрывками всплывали: пьяные разговоры, оскорбления, губы, горячее тело, и быстро бьющееся сердце. Он изредка оглядывался на пустынную, серую трассу.  Тобиас никого, вроде, не ждал, но так хотел чтобы кто-нибудь, пришел, поговорил с ним, разделил с ним одну сигарету.  Ему было до безумия скучно, домой что-то не хотелось, душа холодала и только едкий дым папиросы приводил в чувства.  Лютер и не был против такого долгого отсутствия своего племянника, кажется он опаздывает домой на... часов так пять, но с кем же не было, ведь так?..    Шнайен, закрыл глаза и сделал еще одну затяжку сигаретного дыма медленно выдыхая его и слыша, грубые, медленные шаги позади себя.

- ... Че сидишь тут в такую темень? - ... А че, ебёт? 

Он резко оборачивается и видит перед собой Де Монте, такого же избитого, измученного и чуть ли не изнасилованного им же.  Тобиас, конечно надеялся встретить кого-то, но точно не его. Нет, не то чтобы он ненавидел его или испытывал отвращение, отнюдь, после этих глупостей скорее даже наоборот, и это вызывало в нем какой-то животный, мерзкий, убийственный страх.

- Ну не то чтобы. - Так че ты спрашиваешь? - А вот хуй его знает...

Кармело отводит взгляд и с тяжелым, прерывистым вздохом садится рядом с Тобиасом почти вплотную, он оглядывается на него, протягивая ему руку с открытой ладонью и несколько раз быстро сжимает ее.

- Че ты руки свои тянешь? Сисек у меня нет, уж простите, пососите. - Сигарету мне дай, нефор блядь, и дурака из себя не строй. - Слышь, а ты не до хуя хочешь?

Спустя ещё несколько минут пререканий и взаимных оскорблений, Тобиас всё же протягивает Кармело сигарету разжигая ее зажигалкой.

-... Знал, что только шлюхам подкуривают? - Шлюха это твоя мать, наверное сидишь и ждешь когда она с работы на трассе вернётся. - Ебасосину завали свою грязную, гомогей сраный.

Они оба слегка посмеялись находя эти оскорбления довольно забавными, уже и не такими "царапающими", Кармело пристально смотрел на Тобиаса изучая его черты лица, одежду и движения, его мысли путались, кто-то свил паутину из его чувств пересекая ярость, ненависть, любовь и восхищение друг с другом. - Че палишь, педераст? - Легкий румянец и нахмуренные брови, словно ничего и не было, но все всё помнят. - Смущаю? - Легкая дразнящая улыбка скользнула на лице Де Монте, вызывая у Шнайена отвращение и даже какую-то симпатию, ненавязчивую, но такую раздражающую.

-... Как песня называется, хоть? - Песня? О, она называется: Пососи - Мой хуй - Иди ты...

Кармело издал очередной легкий смешок, немного пихая Тобиаса под бок и пристально глядя в его глаза, продолжая, курить сигарету и облокачиваться рукой на его плечо. - Придурок...