non frigus

у сонхва паника: хонджун сбежал минут семь назад, а за окном – снег и конкретный минус. возможно, в их ссоре и вправду никто не виноват и паку просто стоило бы быть осторожнее, но сейчас, если честно, уже все равно. хонджун всегда был нежным до безумия, и, хоть и на первый взгляд этого не было видно, любая неудачная шутка задевала его, ломая совсем недавно собранное воедино сердце на новые мелкие осколки. сонхва знает, разумеется знает, не может не знать, но каждый раз что-то выходит из под контроля и происходит это. то самое, что лучше бы не случалось. у хонджуна – лёгкая кофта пака, подаренная им же на какой-то праздник, летние кроссовки и широкие джинсы, которые, если честно, положение вообще не спасают: только усугубляют. ветер не щадит абсолютно, задувает резкими порывами в ноги, руки, под рёбра, да, кажется, в самое сердце; одежда неприятно трётся о кожу, но ким не останавливается ни на секунду – только ускоряет шаг, сворачивая в какой-то закоулок темной улицы и опираясь рукой на ледяной бетон стены, чтобы перевести дыхание. ему не кажется, что он переборщил: в голове набатом стучит "уйди-уйди-уйди", и джун неудержимо всхлипывает, содрогаясь всем телом от холода и накатывающей истерики. чёрт, конечно, никто не виноват. тогда почему пак так остро реагирует на его, хонджуновы, прихоти? и почему не может спокойно принять то, с чем ким живет уже не первый год? да, у хонджуна сложный график. чертовски сложный. он, как лидер, обязан работать, писать, слушать, разговаривать, заботиться о своих мемберах и не забывать о фанатах, а также еще миллиард важных дел, которые расписал в его списке его же менеджер. с таким графиком не то что на отдых – на самого себя ни времени, ни сил не остаётся, что уж говорить о банальном свободном времени. но сонхва почему-то свято верит, что хонджун способен отдыхать и заботиться о себе, следить за своим здоровьем, состояние и еще прочее-прочее, а хонджуна это раздражает. как минимум потому, что он не способен – у него ресурсов нет. они ругаются стабильно раз в пару неделю, когда у кима от усталости начинают дрожать руки, заплетается язык и вообще выглядеть он начинает ну абсолютно неважно. сонхва раздражается и волнуется одновременно, просит (читать – умоляет) хонджуна хотя бы раз в жизни лечь спать раньше, а хонджуну от этого только хуже: дела-то еще не сделаны, а ему уже спать предлагают. забавно. хонджун облокачивается спиной на каменную стену, сжимая колени, чтобы хоть немного согреться, и подносит руки ко рту; дыхание не шибко горячее, пары выдохов хватает, чтобы помочь замёрзшим пальцам вернуться к жизни, но не более. хонджун не дурак – понимает, что если останется тут, то замёрзнет насмерть, но разве не станет сонхва от этого легче? разве не перестанет он волноваться от того, что ким снова взвалил на плечи непосильную ношу и пытается выдержать все в одиночку? разве эти бесконечные ссоры от переживаний и слабости хонджуна не закончатся? ким запрокидывает голову, чувствуя, как слёзы обжигающими ручьями стекают по щекам к подбородку, и прижимает ладони к лицу, не сдерживаясь и плача навзрыд, как ребёнок. ему тяжело, плохо, холодно, страшно, а еще хочется домой очень: там пахнет теплом, зелёным чаем и большими толстовками сонхва, который каждый вечер кутает в них хонджуна, чтобы тот не замёрз во сне: отопление не всегда помогает, а ким – болеющий мальчик. хонджун и правда готов достать телефон и набрать его номер, но что-то не позволяет – ким знает, что виноват, знает, что сонхва волнуется за него, но и также знает, что гордыня обвивается тяжелым узлом вокруг его бледной шеи, не позволяя сделать и шага в сторону дома. сонхва звонит третий раз, пятый, седьмой, но никто трубку не берёт, потому что хонджун – странный, со странным, эмоциональным характером, потому что его нужно понять, принять и простить, а еще потому что это хонджун. это и есть разумное объяснение всему, что происходит. у хонджуна от холода подкашиваются ноги, дрожат колени, и он опускается вниз, обхватывая себя руками за плечи и пряча лицо где-то в рукавах бежевой кофты. перед глазами всё слегка плывет и размывается, а стук его собственных зубов уже отдает в самом мозгу, и ким вновь всхлипывает, чувствуя ощутимые горы вины на плечах: сонхва правда волнуется. это понятно хотя бы по тому, как разрывается телефон в беззвучном режиме в кармане джинс кима, и по тому, как настойчиво вибрация отзывается по всему и без того вздрагивающему телу. он мог бы взять трубку уже давно и вернуться домой, в тепло и уют, но разве это будет похоже на эмоционального, прямолинейного и гордого ким хонджуна? никогда. джун не выдерживает, ломается на десятый раз: достает трясущимися пальцами телефон из кармана и кое как сдвигает бегунок "принять" в сторону. в трубке моментально выдыхают, и хонджун судорожно сглатывает, ощущая вкус подступающих слёз на губах. — джун-а, слава богу! ты в порядке? — хён, забери меня, – от обеспокоенного, тёплого голоса сонхва плакать хочется еще сильнее, и хонджун едва сдерживается, чтобы не разрыдаться в голос прямо в трубку. он усиленно шмыгает, пытаясь справиться с внезапно накатывающей усталостью, плавно переходящей в непреодолимую сонливость, а пак на том конце трубки с ума сходит. — где ты? — тату-салон, – у кима сил хватает только на это: телефон садится, а глаза сами собой закрываются, но в голове отдаленно проскальзывает мысль о том, что его найдут. тату-салон то в районе только один. *** сонхва заваривает ягодный чай и достает из шкафа любимую толстовку хонджуна, облегченно и даже как-то озабоченно вздыхая и глядя на лежащего на кровати кима. он завернут в два одеяла и старый свитер, однако это мало как помогает: дрожь все равно не проходит, а высунуться из своего "домика" джуну просто не хватает смелости. пак еле заметно улыбается, садясь рядом на постель и ставя кружку с чаем на прикроватную тумбочку: хонджун иногда и вправду большой ребенок, любящий объятия, печенье с орехами и вот такие вот приступы обиженного человека. ким за последние полчаса ни разу и головы на сонхва не поднял, но паку не нужно далеко ходить, чтобы догадаться, что джуну стыдно: он всегда прятал глаза, когда чувствовал вину перед кем-то, а перед сонхва так тем более. в их отношениях это стало уже обыденным моментом. сонхва стягивает с себя свитер, футболку, тянется руками под одеяло и, нащупав запястья хонджуна, вытаскивает его на свет божий; тот упирается, краснеет, понимая, что ему не отвертеться, и вновь содрогается, чувствуя горячие руки на собственной ледяной коже. пак между тем осторожно раздевает его: снимает толстовку, отбрасывает одеяло и, обвив ногами талию кима, прижимает к себе, обнимая за шею и утыкаясь носом в холодные волосы. у хонджуна стучат зубы: он обнимает сонхва в ответ, пряча заплаканное лицо где-то в его плече и позволяя себе согреться чужим теплом, а сонхва тихо усмехается. точно ребенок. — прости меня, хён, – спустя минут пять комфортной идиллии бурчит хонджун, все еще не решаясь поднять голову на сонхва: ему кажется, что его сейчас наругают или, того хуже, стукнут, но ни того, ни другого не происходит. сонхва тихо смеётся, гладит кима по окрашенным волосам, целует в макушку ласково, согревая еще и своим дыханием, и джун тихо всхлипывает, заливая новыми слезами бледную кожу пака. — дурашка ты, джунни, – тянет хва, аккуратно водя руками по спине кима и вырисовывая там никому не ведомые узоры. — я не злюсь на тебя. просто прошу хотя бы немного заботиться о себе и думать о своем здоровье. не удивлюсь, если завтра ты проснёшься с температурой и легким насморком. хонджун стыдливо смеётся, краснеет, как рак, до самых ушей, и мотает головой, обхватывая сонхва крепче за шею и тычась ему в плечо носом. тот обнимает его за талию, целует мягко в висок, в волосы, в шею несколько раз, и ким сдаётся окончательно. — мне кажется, я не справляюсь. пак закусывает губу, смотрит серьезно, почти проницательно, и хонджуну опять стыдно становится за свои высказывания; он уже хочет уползти обратно под одеяла, ведь дрожь еще не прошла, а хва он злить лишний раз не хочет, но тот останавливает его: обнимает руками за лицо, гладит скулы аккуратно, приподнимая голову за подбородок. — я хочу, чтобы ты запомнил, джунни: пока я с тобой, ты со всем справляешься. ты всегда справляешься хорошо, но со мной ты можешь быть уверен, что все в порядке. хонджун краснеет окончательно, изворачивается, целуя сонхва в тыльную сторону ладони, и тот заливисто смеётся, ероша кимовы волосы пятерней. — уже не холодно? — нет.