Добро пожаловать ко мне в голову

— Мастер! Цзинлю лениво открывает один глаз, второй; сквозь листву золотой гинко билобы в свете ярких-ярких солнечных лучей блестят чистейшей концентрацией веселья и восторга глаза Цзин Юаня. — Мастер, посмотрите! Он смотрит на нее выжидающе, и только потом Цзинлю догадывается опустить взгляд ниже. В руках мальчишки, познавшая суть мира и бытие мирозданья, преисполнившаяся в своем существовании кошка смотрела на нее слишком серьезным и вкрадчивым взглядом. — Ну прелесть, скажите! Шерсть у кошки — белая-белая, но топорщится буквально везде и всюду, и ее можно было сравнить с крохотным упавшим на землю облачком. Глаза — янтарные, но такие серьезные, что Цзинлю становится поневоле страшно за ее участь. Она переводит взгляд на слишком радостного Цзин Юаня: он улыбается широко-широко, так солнечно, что можно ослепнуть. — Отпусти несчастное животное. — Почему несчастное?! Я ее нашел у казарм Облычных Рыцарей, она мяукала и просила еды. Я ее накормил и напоил, ну и как я мог ее не погладить! Посмотрите, мастер, она же такая хорошая! — Дай угадаю: ты тискал ее три часа кряду, пока она не перестала кусаться и царапаться, приняв свою судьбу? — Вы меня обижаете, мастер. — Хорошо, три часа слишком много для тебя. Два с половиной? — Мастер!.. Цзин Юань дуется совершенно смешно и сам становится похожим на большое пушистое облако — вот-вот взлетит! Цзинлю кажется, что еще секунда, и из его ушей пойдет пар, а лицо примет характерный пунцовый оттенок. Цзинлю обычно в таких ситуациях шутила, что достанет иголку, уколет ею своего дражайшего ученика и он моментально сдуется. Улетит воздушным шариком! Или лопнет. Обычно, происходило все сразу: Цзин Юань действительно сдувался, взрывался хохотом, мгновенно забывая причины неурядицы — он никогда долго не обижался. Цзинлю улыбается мягко, пока спину холодит меч, воткнутый в землю. Цзинлю сидит под вечным деревом гинко билобы, ей на макушку опускаются золотые листья, и, кажется, сегодня не такой уж и плохой день, так что можно немного расслабиться. Кошка в руках у юноши вдруг изворачивается, и Цзин Юань, не ожидавший сопротивления, ослабляет хватку. Кошка грациозно приземляется на четыпе лапы, вильнув пушистым хвостом, но вместо того, чтобы бежать от своего спасителя, вдруг сверивает Цзинлю долгим взглядом; и сама же идет к ней на колени. — Вау, мастер, вы ей, кажется, понравились, — сообщает Цзин Юань, наблюдая, как кошка когтит лапками ткань одежды Цзинлю, а потом устраивается на ее ногах, растекаясь безформенной массой. В бесконечно мягком пухе и шерсти ее глаза кажутся будто бы нарисованными. — Она, вообще-то, не всех подпускала, — вдруг рассказывает Цзин Юань и усаживается рядом с ней, прямо под цветущее дерево, — когда Инсин пытался почесать ее за ушком, она расцарапала ему лицо и шипела так сильно, что слышали со второго этажа! Потом она вцепилась в хвост Дань Фена, и он проходил с ней полдня, пока я не сумел отвлечь ее молоком, а Байхен она просто проигнорировала, так, ее будто и не существует. Такая важная! — Тебя она тоже не подпускала? — Цзинлю опускает взгляд; извечная холодность отпускает, и, кажется, от теплоты чужого существа начинает таять ее вечно ледяное сердце. Цзинлю хочется протянуть руку и коснуться крохотных кисточек на ушах, но она давит в себе все человеческое, что только можно. — Как видите, — Цзин Юань неловко смеется, пряча исцарапанные и искусанные руки за спину. — Боялась, что я причиню ей боль. Наверное, она сильно пострадала от людей. Вы с ней чем-то похожи. — По-твоему, я похожа на кошку? — Нет, просто вы тоже шипите, когда кто-то проявляет к вам доброту, и при этом сами проявляете свою заботу очень незаметно, — отвечает Цзин Юань. — И вы очень многое себе не позволяете. Вот, например, я знаю, что вам очень хочется ее погладить, но почему-то вы этого сделать не можете. А ведь однажды будет поздно, мастер. — Какие интересные у тебя познания в психологии. Неужели впервые за сто лет решил почитать книжки? — Вообще-то, мастер, я учусь у самых лучших. — Я так понимаю, это был камень в мой огород. — Ну как я могу, мастер, — Цзин Юань улыбается загадочно, и Цзинлю думает, что его ждет большое будущее, с его-то умением к ироничным высказываниям подобного рода. Цзинлю неловко замирает, будто что-то про себя решая, и неуверенно касается рукой белоснежного меха кошки. Животные обычно не любят ее руки: они холодные-холодные, с крохотными льдинками на кончиках пальцев, холод неприятно жжется, и Цзинлю это понимает. Эта своенравная кошка, однако, не отстраняется от нее; эта своенравная кошка щурит янтарные глаза, полностью скрываясь в мехе, трется головой о ее ладонь и вытягивает лапки; доверчиво когтится, но Цзинлю совсем-совсем не больно. — Мы же оставим ее, да? — Цзин Юань смотрит на нее выжидающе, так долго и вкрадчиво, что любому станет неловко. — Оставим? Правда-правда? — Я этого не говорила. — Ну вы посмотрите, как вы ей нравитесь! — Ну и что мне с ней делать-то? — Любить, кормить и гладить, — заявляет Цзин Юань гордо, так, будто этот аргумент мог исправить любую ситуацию. — Я ей уже даже имя придумал! — Ну, удиви меня. — СГПМ. — Что это? — Смертоносная Глефа Повелителя Молний. Но, вообще-то, мне еще нравится Булочка. — Второй вариант, пожалуй, мне тоже нравится больше, — Цзинлю не сразу понимает, что сморозила; при Цзин Юане нельзя разбрасываться словами на ветер, и он воспринял это, как согласие. Под его радостный возглас Цзинлю думает, что это не такая уж и плохая идея; она гладит мягкую шерсть, чувствуя, как мурчит кошка, и впервые за несколько лет ее существования внутри у сильнейшего Мастера Меча что-то успокаивается, прекращая биться, словно умалишенное. Что-то теплится у нее в груди, до этого незнакомое — и ей становится легче. Цзин Юань тянется, чтобы тоже погладить Булочку, но в итоге получает только лапой по руке. — Какая же вредная кошка!..