Apple

      

Так исповедуйтесь же в грехах своих друг перед другом и молитесь друг за друга, чтобы исцелиться. Молитва праведника имеет большую силу.

      

— Послание Иакова 5:16

      

      Чонину следовало ожидать, что Джисон потащит его за собой к Минхо, но даже когда Чонин пинался и протестовал всю дорогу, Джисон не отпускал его руку.              — Прости, Инни, у тебя был шанс всё исправить. Ни один из вас, неудачников, даже не попытался, так что теперь мне придётся делать это за вас. — с ухмылкой сказал Джисон, таща Чонина к двери Минхо. — Кроме того, я не могу отвести тебя в свою общагу. Если бы ты встретил того качка-придурка, с которым я живу в одной комнате, он бы просто пукнул на тебя, — добавил он, закатив глаза.              Чонин молча согласился, ведь в тот раз, когда он встретил соседа Джисона по комнате, тот действительно пукнул на него. Не было загадкой, почему Джисон постоянно ночевал у всех подряд.              — Но он же разозлится, — пробормотал Чонин, на совести которого лежали многочисленные пропущенные звонки.              — Да, но только потому, что до тебя уже неделю невозможно дозвониться, так что мы можем покончить с этим, раз уж я тебя поймал. — ответил Джисон, набирая код квартиры Минхо. — ЭЙ, ДОРОГОЙ, Я ДОМА! И ЛУЧШЕ ТЕБЕ БЫТЬ БЛЯТЬ ОДЕТЫМ! — он закричал так громко, как только мог, снял обувь и потащил Чонина в гостиную, не дав тому и секунды, чтобы снять свои собственные ботинки.              — Это у Чана проблемы с одеждой! — резко ответил Минхо, не отрываясь от романа, который читал. — Когда это ты заходил ко мне и заставал меня в другом виде, кроме как в самом лучшем — ИННИ! — Минхо захлопнул книгу, вскочил с дивана и перепрыгнул через спинку.              — Что случилось? — спросил Минхо, с широко раскрытыми глазами подбегая ближе, беря лицо Чонина в свои руки и не давая ему спрятаться. — Ты плакал? — добавил он, выглядя наполовину обеспокоенным, а наполовину готовым убить кого-нибудь.              — Нашёл его в моём тайном месте в кампусе в полном безумии. — предложил Джисон, когда Чонин промолчал. — Он не хотел идти домой, и я привёл его сюда, — сказал он, положив свою и Чонина сумки, которые он нёс, — а ещё выяснилось, что он бесследно исчез, потому что был дома в Пусане. Отец забрал его телефон, — пробормотал Джисон, снимая толстовку и кладя её на стул.              — Я собирался вам сказать, — наконец, выдавил из себя Чонин и, моргнув, посмотрел на Минхо. Его руки были такими тёплыми, что почти обжигали кожу Чонина, — но потом…              — Всё покатилось к херам, — добавил Джисон, опустившись на диван Минхо и доставая свой телефон.              — Да, — сдался Чонин, опустив плечи, он снова моргнул, вспомнив слова Чана, — я не гомофоб, — тихо сказал Чонин, пытаясь освободиться от захвата Минхо, но тот не дал ему этого сделать.              — Признаюсь, у меня были сомнения, но я достаточно доверял тебе, чтобы не скатиться в яму заблуждений, как остальные. Я не думаю, что ты против Чанбина и Феликса. И я надеюсь, что я прав.              — Ты прав. Просто… мне не нравится, когда мне лгут. — пробормотал Чонин, закрывая глаза, чтобы не смотреть на Минхо. — А ещё я не ненавижу Хёнджина, — тихо добавил Чонин.              — Нет, я полагаю, что тебе просто странно общаться с человеком, которого ты считал мёртвым в течение трёх лет. — сухо сказал Минхо, убирая руки с лица Чонина, после чего притягивая к себе в объятия. — Прости меня, — сказал Минхо, прижимая Чонина к своей груди.              — Почему ты извиняешься? — пробормотал Чонин, и слёзы снова начали наполнять его глаза. Это было так приятно. Так приятно, что тебя обнимают, что ты вписываешься в коллектив. Когда с тобой разговаривают как с равным.              Дом Минхо был наполнен старой подержанной мебелью, странными статуэтками, на которые он наткнулся, и мёртвым комнатным растением, которое стояло здесь столько, сколько Чонин себя помнил. Повсюду на стенах висели фотографии: их, Минхо и его родителей, кошек, которые были у него в Кимпхо.              Его дом казался уютным, обжитым. Из колонок негромко звучала музыка и не было Иисуса, осуждающе смотрящего на Чонина отовсюду.              Всё было идеально.              — Прости, что держал тебя в неведении, — продолжил Минхо, положив руку на затылок Чонина, — прости, что не попытался остановить тебя, и прости, что не подумал, что ты мог уехать домой. Если бы я просто украл телефон Чана и позвонил твоей маме, всё бы не превратилось в такой бардак, — добавил он, оставляя поцелуй на виске Чонина.              — Вы все просто подумали, что я придурок, — заплакал Чонин, его плечи начали трястись. Он не понимал, как в нём вообще осталась вода.              — Да, — невозмутимо ответил Минхо, — и поэтому мы мудаки.              

oOo

      Чонин лежал, завернувшись в одеяло, только что приняв душ и надев одежду Минхо. Он устало моргал, но Минхо настоял на том, что ему нужно поесть перед сном. Он выпил уже третий стакан воды и его мозг наконец-то начал приходить в норму.              Чонин не был горд тем, как ему удалось насквозь проплакать свитер Минхо. К счастью, Минхо не стал слушать никакие объяснения, а просто бросил Чонина в душ, приказав больше не выходить, пока он не вымоется.              — Ну что, расскажешь нам, что заставило тебя дважды разрыдаться? — спросил Минхо, подталкивая к Чонину миску наполненную жареным рисом с кимчи. Из тарелки смотрели два жареных яйца. Обычно Минхо строго следил за тем, чтобы каждому человеку доставалось только по одному, поэтому Чонин был странно тронут. Минхо сел за стол и передал Джисону тарелку, после чего оба осторожно начали есть, глядя на Чонина.              — Ну, я вроде как пытался поговорить с Феликсом. — сказал Чонин, немного поковырявшись в еде. Он поспешно откусил кусочек, когда поднял глаза и увидел, что Минхо грозно смотрит на него. Он вздохнул от счастья, попробовав еду — она была намного вкуснее, чем дома у родителей. — Ну, или я просто сказал ему, что не злюсь на то, что он встречается с Чанбином, а просто в ярости от того, что он мне солгал. А потом я столкнулся с Чаном.              Минхо замер, глаза сузились.              — Пожалуйста, скажи, что он не пытался отругать тебя и поговорить с тобой о том, как ты обидел Феликса? — он так крепко сжал ложку, что Чонин даже испугался, что она может погнуться. Чонин мог только кивнуть, набивая лицо рисом, чтобы не отвечать.              — Я блять убью его. Назойливый придурок! Мы же обещали друг другу не вмешиваться без крайней необходимости. Мы договорились позволить вам двоим сначала всё обсудить. — прорычал Минхо, протягивая руку за телефоном. Он несколько раз ткнул пальцем в экран, а затем приложил его к уху. Тишина была оглушительной, пока Минхо не усмехнулся, сузив глаза. — Не смей отправлять меня на голосовую… Эй! Засранец, подними свой ебучий телефон, ты, жалкое ничтожество. Мне плевать, что ты занят, но когда я тебе звоню, ты должен брать трубку. Я знаю, что ты разговаривал с Чонином! И не вздумай приползти в мою квартиру раньше, чем будешь готов извиниться! — Он повесил трубку с резким выдохом. Телефон подпрыгнул, когда он бросил его на диван рядом с собой, кипя от злости.              — Отправил меня на блядскую голосовую почту, ссыкло! Я сказал ему, чтобы он не разговаривал с тобой без меня. Мы договорились подождать, пока вы с Феликсом не поговорите, так как это касается вас двоих и мы не хотели усугублять ситуацию, вмешиваясь. — проворчал Минхо, набивая себе рот рисом. — Я думал, что мы все на одной волне и хотим, как можно быстрее все обсудить.              — В его защиту можно сказать, что он всегда старается поступать правильно. — добавил Джисон, переведя взгляд на Чонина. — Хотя, возможно, ему не стоило устраивать засаду, но, опять же, никто из нас не мог связаться или найти тебя в течение целой недели, что впечатляюще, кстати. Чан просто становится странным, когда дело касается Феликса.              — Это не делает его лучше. — сказал Минхо, агрессивно пережёвывая рис. — Где всё это было, когда я говорил Феликсу и Чанбину, чтобы они высунули головы из задниц? А?!              — Я же говорил тебе, что он мягок с Феликсом. — пробормотал Джисон. — А Бини, блять как осёл. Невозможно заставить его делать то, чего он не хочет. Вроде как с самого начала предполагалось, что всё взорвётся.              — Когда вы узнали? — спросил Чонин, внимательно следя за рисом, пока он размазывал яичный желток, тщательно перемешивая всё.              — Я застал их целующимися в студии, которую мы арендовали в июне. — язвительно сказал Джисон. — Охуеть как рад, что они не были голыми. Честно говоря, они долгое время танцевали вокруг этого, но по-настоящему сошлись только после сессии. Подробности ты можешь узнать у Феликса, но я думаю, что это была та вечеринка у Бэмбэма.              Чонин моргнул, обида скрутила его желудок. Он помнил эту вечеринку, так как держал Феликса на руках, пока его рвало на следующее утро.              — Я ничего не сказал, потому что Феликс сказал, что хочет рассказать тебе всё с глазу на глаз, когда ты вернешься из Пусана после летних каникул… и, в общем, тогда у него было полно отговорок. Я пропустил это мимо ушей, потому что, блин, не могу представить, как нелегко быть религиозным и геем. И, наверное, я тоже боялся, как ты отреагируешь, — сказал Джисон. Чонин поднял голову и увидел в глазах друга только искренность.              — Я никогда не смогу возненавидеть Феликса, — сказал Чонин, возвращаясь к еде.              — Нет, но ты можешь ненавидеть некоторые его поступки. И, если честно, я узнал об этом только тогда, когда начались занятия, потому что Чан дал волю своему рту, пока был здесь. — тихо сказал Минхо, его гнев, казалось, утих. — Я сказал им, чтобы они сказали тебе, но да, ты видел щенячьи глаза Феликса.              — Быть геем — это грех, — сказал Чонин, глядя на свою еду, — но хороший последователь Христа не будет осуждать других. Мы должны любить других так же, как себя. Христос позволял больным и отверженным приходить к нему, так же должны поступать и мы.              — И тебе нисколько не будет неприятно, если твой друг-христианин будет с другим мужчиной, даже если в Библии сказано, что этого делать нельзя? — спросил Джисон, в его словах было больше любопытства, чем обвинения. — Разве Бог не поразил целый город за то, что мужчины занимались там сексом?              — Содом был притоном разврата. Дело было не только в сексе. — сказал Чонин, слишком хорошо помня эту проклятую историю после того, как отец Ким столько раз читал ему её, пытаясь наставить Чонина на путь истинный. — К тому же, думаю, из всех я бы больше всего понял Феликса, — с тяжёлым вздохом пробормотал он.              Это было грязно, словно признание в том, чего не следовало делать. Грязный секрет.              — Я гей, — признался он, глядя на второе яйцо, у которого он проткнул желток, наблюдая, как он вытекает в остатки риса.              Джисон только успел сделать глоток воды, как заговорил Чонин, и он поперхнулся, услышав слова Чонина, вода брызнула во все стороны, орошая всё на своем пути. Минхо уронил ложку и звон её удара о миску громким эхом разнесся по квартире.              — ЧТО?! — закричал Джисон, его голос был грубым, так как он продолжал кашлять.              — Я гей, — повторил Чонин, и во второй раз ему было гораздо легче произнести эти слова, — я пытался скрыть это, но оказалось, что мои старший брат и мама уже знают, — сказал он, запихивая в рот побольше еды и стараясь не заплакать.              Он устал плакать.              — Пиздец, — сказал Джисон, моргая, когда наконец начал нормально дышать.              — Значит, — осторожно сказал Минхо, — когда ты говоришь, что любовь между двумя мужчинами — это грех, и ты не должен поддаваться этим желаниям… ты говоришь это больше для себя, чем для кого-то другого? — Минхо спросил и глаза его потемнели, когда Чонин кивнул.              — Подожди, так вот почему твой священник хочет, чтобы ты присоединился к церкви? — спросил Джисон, широко раскрыв глаза. — Твоё призвание — быть геем? — добавил он с недоверием.              Чонин снова смог только кивнуть, пережевывая пищу и отводя взгляд, когда щёки его запылали.              — О, к хуям всё это, — сказал Минхо, отложив миску и присев рядом с Чонином. Он притянул его к себе, обнял за плечи, — ты мог нам сказать, — вздохнул он, целуя его в макушку.              — Я не мог, — сказал Чонин, и голос его снова дрогнул. Он ненавидел плакать. Он никогда не плакал. Никогда. Даже в детстве он всегда мог сдержать слёзы, так почему же это вдруг стало так трудно?              — Быть геем не грешно, но грешно действовать в соответствии со своими желаниями. И это так трудно. Так трудно не быть собой. — сказал Чонин. Сердце Минхо сильно и твёрдо забилось под его ухом. — Просто легче не быть, знаешь ли. Легче не замечать, как красивы некоторые мужчины, не говорить о том, что моей первой влюбленностью был парень, не говорить о том, что я не вписываюсь в общество. Если я не гей, я не могу грешить тем, что просто существую, — сказал он, смахивая слёзы.              Он так устал.              — Нет ничего плохого в том, чтобы быть тобой. — вздохнул Минхо, снова целуя волосы Чонина. — Я всё равно выпотрошу Чана.              — Он знает. — вздохнул Чонин, медленно моргая. Джисон посмотрел на него с жалостью, встал и забрал у Чонина тарелку, прежде чем тот успел её уронить, вписался в пространство по другую сторону от Чонина и взял его за руку. — Я как бы случайно сказал это, когда он обвинил меня в том, что я не понимаю Феликса. — Чонин позволил теплу друзей просочиться в себя и глубоко вздохнул, прежде чем продолжить. Было так приятно хоть раз не замёрзнуть.              — Сынмин тоже знает, — пробормотал Чонин, вдыхая знакомый запах Минхо. — Он был там с Чаном.              — Ну, конечно, он там был. — вздохнул Минхо, прижимаясь к Чонину чуть крепче. — Господи, и я полагаю, что твои родители не слишком рады тому, что ты гей, — сказал Минхо, когда Джисон прислонился к Чонину.              — Моя мама хочет, чтобы я вернулся в Пусан, — сказал Чонин тоненьким голоском. — Так что вам не придётся долго меня терпеть. Не думаю, что смогу остаться дольше, чем до Рождества. Как только закончатся экзамены, мне придется уехать.              — О, нет, не уедешь. — сказал Джисон, прижимаясь к Чонину. Его дыхание оседало приятным теплом на плече. — Теперь ты наш. К дьяволу в пламя всё это дерьмо, ты останешься здесь. Если кто-то будет жаловаться, я попрошу Минхо на них рявкнуть.              — Я не сторожевой пёс, Джисон, — запротестовал Минхо, это смех эхом отдавался в груди, — но да, я не думаю, что тебе стоит возвращаться. Честно говоря, я думаю, что тебе нужно время, чтобы подумать и понять, чего ты хочешь от своей жизни. Если это следование своей вере и просто быть, то хорошо. Но если ты хочешь попробовать свободу на вкус и быть собой, то это тоже хорошо.              — Но я не могу. — сказал Чонин, и бездна в его груди заскрипела и расширилась. — Я не могу. Я и так сплошное разочарование, все меня уже ненавидят, а я не могу… А как же Бог, вдруг Он тоже меня ненавидит. Я…              — Шшш, тише, — Джисон потянулся, чтобы взять Чонина за руку, — спокойно, Бог тебя не ненавидит.              Джисон сказал это так просто и это было похоже на правду.              Чонин прикусил губу, слова, которые он хотел сказать, застряли в горле.              — Мама хочет, чтобы я женился на ком-нибудь. Чтобы у меня были дети… — признался Чонин, биение сердца Минхо под ухом придавало его голосу твёрдости. — Она считает, что это решит все проблемы. Мой брат тоже знал о Хёнджине. О том, что он не умер. У меня сердце разрывалось, когда мне сказали, что он умер, а брат просто посмотрел мне прямо в глаза и сказал, что это к лучшему. Что это хорошо, что я не смог… — Чонин замолчал, кусая губы.              — Погоди, если твоя первая влюбленность была… — пробормотал Джисон, отталкиваясь и глядя вниз. Чонин зажмурил глаза, чувствуя, как Джисон собирает все кусочки воедино. — Твою мать! Это был Хёнджин!              Чонин ничего не ответил, просто закрыл глаза.              — Что ж, неудивительно, что ты вёл себя странно. — сказал Минхо, его голос был слишком напряжён, чтобы быть таким спокойным, каким он притворялся. — И, если можно так выразиться, твой брат — безразличный идиот, а твоя мама сошла с ума.              — Я люблю их… Я просто не знаю, смогут ли они полюбить меня, — вздохнул Чонин, открывая глаза. Слёзы вернулись.              — Теперь у тебя есть мы. — сказал Джисон, укладываясь обратно, — Пиздец, что за цирк?              — И не говори. — сказал Минхо с задором и шутливым смехом. — Блять, — выругался он, расслабляясь в диванных подушках, а Чонин и Джисон последовали за ним, пока не оказались сверху.              — Однако, Джисон прав, — сказал Минхо после некоторого молчания, — у тебя есть мы, но тебе просто необходимо поговорить с Феликсом и разобраться во всём этом, — Минхо на мгновение замолчал, — И позволь ему действительно ответить тебе. Больше никаких побегов, молодой человек.              

oOo

             — Ты уверен, что с тобой всё будет в порядке остаток пути до дома? — спросил Джисон, сжимая ремень своей сумки и глядя на Чонина с прищуром. Чонин закатил глаза, но ему было трудно не улыбнуться.              В итоге он остался ночевать в квартире Минхо. Джисон спал с одной стороны, Минхо — с другой, и Чонин не спал лучше уже несколько недель. Ощущение своих друзей рядом, что их тепло проникает в него, что их дыхание — постоянный шум в ушах, было как долгожданное успокоение для его измученного сердца, и впервые за почти две недели Чонин действительно, по-настоящему и полноценно выспался.              Минхо пришлось рано уйти на занятия, Джисон пропустил очередную лекцию, чтобы побыть с Чонином, и они провели утро, просто разговаривая и наслаждаясь обществом друг друга. Это было странно, потому что Чонин всегда любил своих друзей, но теперь он понял, что они любят его в ответ.              Чонин оказался не так одинок, как ему казалось.              Они не стали больше говорить о его признании накануне, видимо, оба понимали, что для Чонина всё это слишком. В конце концов, они просто остались на диване, разговаривая обо всём на свете, а затем легли спать, Чонин был совершенно измотан.              Чонин не упустил из виду, как на телефоне Минхо постоянно мелькало лицо Чана, но тот не отвечал, а Джисон, в свою очередь, был очень занят, переписываясь с кем-то. Чонин был уверен, что этот кто-то — Феликс.              Теперь, когда Чонин выспался, он чувствовал себя виноватым в том, что сбежал, но он просто не был готов к разговору. Но со знанием того, что у него остались друзья, стало немного легче. С Чаном он мог поговорить позже, зная, что тот очень снисходителен и, скорее всего, уже погряз в раскаянии, так что, возможно, ему ещё удастся спасти эти отношения. Возможно, ему даже удастся снова поговорить с Чанбином, хотя, судя по сообщениям, которые Чонин всё ещё сохранял в своем телефоне, он должен был понять, что они с Чанбином больше не друзья. Скорее всего, Сынмин простит и забудет, если Чонин и Феликс исправят свои отношения.              — Я могу пойти с тобой. — сказал Джисон, когда Чонин не ответил. — Проводить тебя до самого дома, оставить у дверей. Может быть, проберусь к тебе через окно и буду молчаливым помощником или что-то в этом роде.              Чонин не смог сдержать улыбку на лице.              — Я живу на третьем этаже, ты никак не сможешь пробраться через моё окно, — рассмеялся он, легонько толкнув Джисона. Это было слабо и даже близко не похоже на то, как он обычно себя ведёт, но Чонин всё равно был немного расшатанным. Немного перекошенный и не совсем правильный.              — Ну, может, я действительно хороший скалолаз и просто не говорил тебе об этом, — усмехнулся он, обхватывая Чонина руками так, как Чонин не позволил бы раньше. Теперь же он не стал останавливаться, а прислонился к Джисону, не обращая внимания на странные взгляды, которые на них бросали, пока они шли к аудитории Джисона.              — Вчера ты едва мог подняться с пола, а теперь пытаешься сказать мне, что ты втайне Человек-паук? — Чонин поднял бровь на Джисона.              — Эй, не кричи об этом на весь мир, ты сорвёшь моё прикрытие, — ответил Джисон, глядя на него совершенно серьезно, и Чонин не смог больше сдерживать смех.              — Ты идиот, — усмехнулся Чонин и в груди у него стало легче, когда показалась лекционная аудитория. Ему действительно следовало развернуться и пойти к себе, но он хотел побыть с Джисоном ещё немного. Даже сейчас он боялся, что всё это сон, что всё это исчезнет в мгновение ока.              — Рыбак рыбака, как говориться, — усмехнулся Джисон и сверкнул своей ослепительной улыбкой. Он повернул голову, глаза его стали серьёзными, и он остановился, издав «Блять!». Чонин повернул голову, улыбка сползла с его лица, когда он увидел Хёнджина, Чана и Чанбина, стоящих вместе и явно ожидающих Джисона.              — Чонин, ты просто иди, — сказал Джисон с натянутой улыбкой. Он повернулся к Чонину, повернув голову так, что Чонин мог видеть только добрые и тёплые глаза Джисона. — Я поговорю с ними, а когда вы с Феликсом разберётесь со своими делами, мы сможем собраться все вместе и обниматься, как всегда, хорошо?              Чонин кивнул. Радость, которую он только что испытывал, вытекла из него, когда он почувствовал на себе взгляд. Чонин повернул голову и поморщился, встретив ненавидящий взгляд Чанбина. Чонин скрестил руки на груди, приготовившись к ругани, а Чан нервно сжимал руки, переводя взгляд с Чонина на Чанбина, на Хёнджина и обратно.              Значит, он им ничего не сказал, подумал Чонин, и в его груди зашевелилось что-то тёмное.              Он осмелился взглянуть на Хёнджина. Тот смотрел на Чонина нечитаемым взглядом. Он выглядел великолепно, как и всегда в глазах Чонина, одетый в чёрную кожаную куртку и чёрную футболку с латинскими буквами на груди. В волосах на этот раз не было краски и они выглядели уложенными, а макияж подчёркивал его красивые глаза.              Несомненно, он надеялся столкнуться с синеволосым парнем, если они, конечно, уже не встречаются.              Эта мысль разозлила Чонина.              Хёнджин снова встретился с Чонином взглядом, в котором не было ни капли раскаяния, и в Чонине вспыхнул уже знакомый гнев. Словно огонь, проникающий в его вены, колючий и жгучий, он смотрел на Хёнджина.              Когда Чонин не отвел взгляд, Хёнджин поднес руку ко рту и откусил от большого красного яблока, которое держал в руках, и с яростью посмотрел на Чонина, впиваясь зубами в его кожуру. Чонин сжал кулак, заметив, что ногти Хёнджина недавно накрашены, чёрный лак блестел в лучах тёплого солнца.              Слизав заблудшую каплю сока, Хёнджин приподнял бровь и стал жевать, прислонившись спиной к стене, почти с вызовом. Чонин не заметил, как нервно дёрнулся палец Хёнджина, как не заметил и намёка на раскаяние, которое Хёнджин поспешил скрыть.              — Чонин, просто иди домой, — сказал Джисон, положив тёплую и твёрдую руку ему на плечо, — я поговорю с ними, обещаю, — добавил он, бросив на Хёнджина смущенный и хмурый взгляд.              — Нет, — сказал Чонин, позволяя гневу заполнить его. Впервые в своей жизни он не стал слишком много думать о вере и искуплении. Какой в этом смысл, если он всё равно рождён для греха? Почему бы не позволить искушению и греху наполнить его по собственной воле?              Запустив руку под свитер, который он позаимствовал у Минхо, Чонин достал распятие, золото заиграло на свету и заблестело, прижимаясь к его груди, прямо к сердцу.              Твёрдыми шагами Чонин направился прямо к Хёнджину, не обращая внимания на заикание Чана и свирепый взгляд Чанбина. Чонин притянул к себе Хёнджина, схватившись за его футболку, и неопытным движением впился в губы в болезненном поцелуе.              Чонин не обладал ни практикой, ни мастерством Хёнджина и был уверен, что сейчас он целуется хуже всех в жизни парня, но не мог найти в себе сил для беспокойства. Он вгрызался в него со страстью, используя удивлённый вздох Хёнджина, чтобы проникнуть глубже, разрывая на губах Хёнджина своё желание и невинность.              Чонин не был добр. Его губы кусались и кровоточили, когда он хотел запечатлеть Хёнджина, вырезать на его теле своё имя как память на вечность. Губы Хёнджина были тёплыми, мягкими и совершенными, он нерешительно начал целовать их в ответ. Чонин знал, что должен отстраниться, но не остановился, а погрузился глубже, пробуя, кусая, чувствуя. Его тёмные нетронутые желания наконец-то были удовлетворены, он пировал Хёнджином в течение одного запретного мгновения.              Он попробовал сок яблока, которое ел Хёнджин. Сладкий вкус прекрасно сочетался с горьким привкусом греха на языке Чонина.              Дрожащий стон вырвался из Хёнджина, когда он осторожно, нерешительно, словно боясь нарушить момент, прижался ближе.              Чонин продолжал держать их губы прижатыми друг к другу, с силой направляя и ведя поцелуй. Хёнджин задыхался, когда Чонин сильно прикусил его нижнюю губу, его язык почти нежно пробежал по израненной коже.              Чонин отстранился и губы соединила ниточка слюны.              Чонин резко выдохнул, глядя в удивлённые глаза Хёнджина, и улыбнулся, тёмной греховной улыбкой, которая заставила парня, которого он держал, задрожать. Чонин наклонился и глаза Хёнджина опустились к его губам, почти с нетерпением, словно ожидая, что Чонин снова его поцелует.              Чонин поднял ногу, коленом ударив Хёнджина прямо между ног.              Сильно.              Хёнджин издал болезненный скулёж и упал на руки Чонина, его лицо покраснело. Чонин услышал, как все остальные мужчины зашипели в знак сочувствия, но парень просто наклонился и поддержал Хёнджина.              — Никогда больше не смей разговаривать со мной, — прошипел Чонин на ухо Хёнджину, голос его был мрачен и наполнен злостью, — и не смей больше прикасаться ко мне, иначе это будет лишь лёгким отголоском того, что я с тобой сделаю. Я не боюсь быть грешником. — усмехнулся он, отталкивая Хёнджина, словно тот обжигал его. — Больше нет.              Тот опустился на землю, сжимая руками промежность, но Чонин уже отвернулся, не обращая внимания на пристальные взгляды Чанбина и Чана. Джисон тоже смотрел на него глазами больше, чем блюдца.              Чонин одёрнул рукав свитера и вытер рот, на языке остался привкус яблок.              — До встречи, — сказал Чонин и слабо улыбнулся Джисону, который всё ещё смотрел на него огромными глазами. Вздохнув напоследок, Чонин схватился за ремень сумки и зашагал прочь, не обращая внимания на многочисленные любопытные взгляды в его сторону.              На его груди тяжело покоилось распятие.              

oOo

             Чонин затаил дыхание, вводя код квартиры. Он осторожно толкнул дверь и сердце его забилось быстрее, когда из колонок послышалась тихая музыка. Было слышно, как Феликс ходит по квартире и негромко напевает своим знакомым глубоким басом.              Глубоко вздохнув, Чонин толкнул дверь и, войдя в квартиру, специально несколько раз топнул ногой, как обычно, и громко швырнул ботинки в угол. Они упали в кучу рядом с розовыми кедами Феликса.              В гостиной стало тихо, лишь музыка заполняла пустоту.              Пытаясь успокоить порхающих в груди бабочек, чтобы его не стошнило, Чонин стянул через голову ремень сумки и шагнул в гостиную. Его глаза сразу же нашли Феликса, который стоял рядом с диваном и настороженно наблюдал за Чонином.              — Думаю, нам нужно поговорить. — слабо улыбнулся Чонин, с грохотом опуская сумку на пол. — Я полагаю, мы могли неправильно понять друг друга, — сказал он, и дыхание вырвалось из него, когда Феликс кивнул.              Чонин глубоко вздохнул и присел на диван.