крылатые кружки

Когда Азирафаэль проснулся на втором этаже своего магазинчика, внутри было стойкое ощущение тугой гнили, словно в нём запечатали демоническую энергию, будто он поглотил сильного демона и теперь его остатки сущности раздирают плоть внутри и приносят ощутимый дискомфорт. Наверное, решил он, это просто с непривычки после сна он чувствовал себя как-то не так. Ведь действительно было что-то не то. Будто он пропустил долю своих лет жизни снова и теперь не помнит ни грамма из того, что было. Вроде к нему заходил Кроули, он помнил свой гнев над каким-то свитком, а дальше — ничтожная пустота, давящая на плечи неимоверным грузом. Почему он постоянно забывает, почему ему суждено всегда просыпаться в неведении, сколько может это продолжаться? Азирафаэль спешно подходит к календарю и видит тридцать первое декабря — значимую дату, так долго ожидаемую им. Только серафим не до конца понимает, каким образом он смог уснуть летом, а проснуться уже зимой? В голове один бардак и полная амнезия, поэтому он решается позвонить Кроули: он почти не смотря на цифры набирает знакомый номер. В ответ ему лишь протяжные гудки и весёлый голос автоответчика, правда Азирафаэль не решается сказать хоть слово. Нужно придумать что-то другое, нельзя оставлять всё как есть, пока внутри всё дрожит от неправильности. Он хватается за волосы, бросая телефонную трубку на тумбу, неаккуратно закидывает шарф на плечи, натягивает тёплое пальто и выбегает на улицу. Колкий ветер кусает его за щёки, снежинки опадают на белоснежные кудри и ресницы, не решаясь растаять, и блестят, искрятся крошечными звёздочками, словно ангела посыпали магазинными искусственными блестяшками. Правда единственное, что его сейчас заботит — где Кроули и как его искать? Собственно, как ему поможет то, что он выбежал на улицу? Ангел хмыкает и сосредотачивается на ощущениях, сознание концентрируется на отпечатке демонической энергии в нём, так похожей на оккультную сущность Кроули. Он напитывает себя окружающими людскими эмоциями восхищения, радости и нежного благоговения, чтобы взбодриться, перебить прогорклое неестественное нечто внутри, и найти демона, которого он так отчаянно ищет, всё ещё не понимая, что произошло и как решить проблему. В голове маленькими всполохами появляются короткие фрагменты моментов, не пережитых им или забытых, если быть точным. Азирафаэль цепляется за одну, где в кристальном переливе цветов демон и ангел стоят друг перед другом, отражаясь в слезящихся глазах, полных надежды и тоски. У Азирафаэля голова лопается от эмоций, но он пытается думать и старается проанализировать абсолютно не связанные друг с другом отрывки, кусочки памяти, подброшенные в голову сиротливыми узорами. Наверное именно в этот миг перед появляющейся лёгкой тоскливой пульсацией на самом краю города, тянущейся истончившейся нитью от демона, он понимает, насколько же долго отталкивал этого потрясающего крылатого. И пусть он ничего не помнит, пускай в прошлом они ссорились и расходились на долгие тысячелетия, всё, что он знает теперь о Кроули — самое главное и слишком хрупкое. Ангел боится растерять все эмоции, ситуации, действия со стороны демона и позабыть все те крошечные остатки, оставшиеся в его голове навязчивой мыслью найти и отогреть, прикрыть спину белоснежными крыльями и никому не отдавать, не глупить больше и не строить из себя того, кем он не являлся. Единственный, кто ему нужен — это Кроули, тот самый единственный, ежедневно охраняющий его ангельский покой и успокаивающий эфирную сущность одним своим присутствием или маленьким напоминанием в виде случайно позабытых очков или грязной кружке от кофе на невысоком столике возле дивана. Это так странно осознавать. И невыносимо больно — словно горечь на языке от едких слов, брошенных невзначай. Даже если Азирафаэль не помнит и капельку тех дней после лета, той поры до сотворения Земли, он найдёт способ вспомнить — ведь всё когда-то возвращается, и он вернёт утерянные отрывки прошлого, тщательно скрываемого Богиней. Он уверен — всё то потерянное про Кроули и только о нём, никак иначе. Серафим не глупец и может провести эту маленькую параллель «забывчивости» и вечно печальном затаённом от посторонних глаз состоянии Кроули, тянущимся слишком давно, чтобы не заметить. Только не от Азирафаэля, от кого угодно — но не от него. Ангел сосредотачивает всю свою силу в точке рядом с Кроули, которую нащупал от нити печали, и резко телепортируется, чуть ли не поскользнувшись на краю разрушенного моста: точно древние руины, скрытые под слоем искрящегося от луны снега, они переливались всеми цветами чернильного. Ангел тяжело вздыхает: ему хочется рассмеяться от глупости всего происходящего и одном упущении Богини. Она не создала новые воспоминания вместо тех утерянных, а серафиму лишь на руку такой просчёт. — Кроули? — пытается он мягко позвать демона, но никакого ответа не поступает. Тогда Азирафаэль садится рядом, магией крошечного солнца оттаивая кусочек бетонной глыбы, на которой они сидели; следом появляется под ними шерстяной плед. Только тогда, успокоив себя такими простыми действиями, ангел немножко приходит в себя и начинает говорить. — Кроули, раз ты молчишь, то я скажу. Хоть когда-то я буду первым, а не ведомым тобой, — он невесело усмехается, его уголки губ печально опускаются, но он продолжает, несмотря на атмосферу грусти и отчаянии, бившихся навязчивой нитью при поиске демона. — Я много совершал ошибок, замыкался в себе, но что-то меня изменило. Может быть те месяцы, о которых я совершенно не помню изменили меня, и ты должен это знать, потому что ты, мой дорогой Кроули, был со мной. Я не помню времена, когда ты был ангелом, но если ты позволишь узнать мне всё то не по моей воле утерянное — я буду счастлив как никогда. Ведь ты важен, ты неотъемлемая часть бесконечной жизни, ты — сокровенная часть ангела, названного Азирафаэлем. Серафим прерывается, небрежно утирая рукой подступившие слёзы и втягивая побольше морозного зимнего воздуха, полного отдалённым городским запахом выпечки и полосатых ярких леденцов. Он пытается продолжить, объясниться наконец, но в небе зажигаются тысячи огней по всему городу, даже на окраине Лондона видно разноцветное сияние тысячи огней, отбрасывающих цветные пятна по коже, одежде, отражающихся в глазах далёкой галактикой. И Азирафаэль, ведомый оглушающими всполохами фейерверков и восторженных криках людей поворачивается к Кроули и замирает, так и не совершив планируемое. Демон слегка улыбается, смотря на не прекращающиеся огни в беззвёздном прозрачном небе, пока на рыжих кудрях блестят жемчужинами снежинки, а кожу щипает холодный воздух. Ангел наблюдает и не может оторваться от такого нежного, уязвимого Кроули, тайно любящего наступающий Новый год и всю ту суету с гирляндами, ёлками и подарками, над которыми нужно хорошенько подумать. И когда они поменялись местами? Теперь ангел наблюдающий, а демон — совершенно спокойный и не знающий того, что хранил серафим слишком долго. — Кроули, — ангел берёт его за руку, слегка сжимая. — Азирафаэль, — жёлтые глаза смотрят точно в душу, а рука в ответ сжимает тёплые пальцы. То мгновение было ответом на всё, на грани слышимости произнесённое имя — принятие и прощение за причинённую боль. Обещание показать забытые воспоминания, божественная клятва — я не брошу тебя, как бы нас не пытались разделить, даже если — создам новую жизнь лишь дня нас, новый мир, новое звёздное небо и новое полуденное солнце, которое будет согревать утром их дом, души, разум и самое главное — сердце. Сердце, тоскующее по любви и заботе. Ангел касается прохладной щеки, приближаясь ближе к лицу и целует почти целомудренно — способ извиниться за всё и одновременно признаться в давно сокрытых под тысячью замками чувствах. Кроули тянется к нему, как к единственному спасению и обнимает, целуя в ответ мягкие губы ангела. Этот трогательный момент точно повернул их привычный уклад жизни в другую сторону, правда никто не сожалеет. Всё происходит так, как и должно: под чистым небом, в новом году, знаменующим совершенно другие открытия и ощущения — то запретное и тщательно обходимое двумя влюблёнными. Ангел отстраняется первый, мягко целуя вдобавок в нос и уголок губ — как своеобразное обещание на будущее; Азирафаэль щёлкает пальцами и в его руку падает небольшая коробочка, упакованная по всем новогодним традициям в яркую бумагу, обвязанную розовой лентой вокруг. Кроули осторожно принимает подарок и аккуратно разворачивает его, открывая крышку сверху — он, видя то, что находится внутри, улыбается и закатывает глаза, пока Азирафаэль тщательно скрывает румянец на щеках и ужасное ощущение стыда. Кроули достаёт из кучки мандаринов с листочками в виде сердечек — магия ангела постаралась — пузатую кружку с ручкой в виде крыла, на краю трепыхающегося тоже благодаря магии серафима. Только когда демон тщательно осматривает кружку, позволяет себе отпустить ту засевшую внутри неуверенность и недоверие ко всему — словно ему через мгновение плюнут в душу и уйдут навсегда. Этого не происходит, поэтому Кроули смеётся, притягивая Азирафаэля ближе к себе, чмокая везде, где дотягивается и благодарит небеса за такого трогательного ангела, что наконец-то достался ему целиком. Кроули переполнен той любовью, описываемой в книгах как нечто высокое и нежное, зародившееся ещё до создания вселенной — так и есть, если подумать. Ангелы созданы из любви, значит она — вечна и первостепенна, более значима чем весь мир, чем любое из последующих бесчувственных творений Богини. Ради неё стоит жить, ради неё стоит вытерпеть очередную — как насмешка от Богини —амнезию ангела, которому он покажет свои воспоминания — и не пожалеет ни на грамм, нарушив все прописанные в заветах правила. Азирафаэль что-то там бурчит про вторую такую же крылатую кружку, которая рядом с кружкой Кроули трепещет белыми концами крыльев интенсивнее — восхищается вместо ангела и просит заметить уже наконец. Кроули на это лишь посмеивается, отложив коробочку на плед. — Я люблю тебя, мой дорогой Кроули. И этого достаточно, чтобы демон развоплотился, но он лишь снова целует Азирафаэля, пока с неба опадают снежинки вместе с россыпью летящих искусственных звёзд, подобно лепесткам полупрозрачных цветов латируса, укрывая две фигуры прямо как тогда в храме Египта. Ангел не помнит, но время даст такую возможность снова, жалея двоих влюблённых небесных созданий. Ты навсегда в моём сердце — в радостном сиянии глаз, в гулко отбивающим ритм сердце. Везде, где только можно и никак иначе. Я навечно твой — говорит тот, кто любит слишком сильно. Я навсегда с тобой — говорит тот, кто не может жить без другого.