Черный Кот с холма Монмартр

Vol.3

      Кольцо лежало на траурно-чёрной подушечке густого бархата. В той же коробочке, с откинутой крышкой. Лимонный свет лампы мягко лился на полированные бока. А над ним, за столом, зарывшись пальцами в волосы, сидел Адриан.       В белой майке, домашних штанах. И смешных розовых тапочках с помпонами. Надевать майки под рубашку его приучил прохладный климат острова. Тапки ещё летом нашёл в одной из комнат особняка и присвоил себе. История штанов была не менее туманна — Адриан и сам не знал, откуда в гардеробе появляются вещи, куда исчезают, и почему они выглядят так, как выглядят.       Не знал, но и не занимал этим голову. Обычно его голове было не до этого.       Примерно как сейчас. Сейчас она занята кольцом — и от того начинала болеть.       Адри разгладил взъерошенные волосы. Вздохнул. Нервно простучал пальцами кусок гаммы, который крутился на подкорке.       Кольцо молчало, как и положено неодушевлённому предмету.       — Я знаю, — тихо произнёс младший Агрест, — я знаю, что ты живое. И я дождусь, когда ты явишь себя.       Слова эти прозвучали в глухой тишине, и от того показались Адриану ещё глупее, чем были.       Он нарочно зажёг все источники света, какие были в комнате. Закрыл створки форточек и плотно зашторил окна.       Младший Агрест решил, что если уж сходить с ума, то делать это нужно грамотно. Если дух, который явился вчера и безобразил сегодня, и в самом деле существует где-то помимо его сознания, то перегоревшая лампочка станет хоть каким-то доказательством.       А даже если ни одна из них не перегорит, он сможет зафиксировать «явление» по мерцанию.       На идею эту его подтолкнуло наблюдение: если что-то происходит в природе однажды, то непременно случится ещё раз.       Кольцо молчало. Агрест внимательно, до слезящихся от света глаз, наблюдал за ним. Он боялся оторвать взгляд, боялся упустить малейшую деталь. Занятие оказалось скучным, и Адриана клонило в сон.       Но в кровать идти он и не думал.       «Сегодня, или никогда. Этой ночью я докажу себе, что здоров. Или обращусь за помощью. Или — или. Никаких полумер и уступок».       Адриан терпеть не мог томящей неопределённости — ему нужна была ясность. Особенно по отношению к себе.       Кольцо безмолвно мерцало. На полированном металле растянулось отражение Адрианова лица.       Ночь обещала быть длинной и скучной. Однако, завтра среда, а по средам французские дети не учатся — что пришлось очень даже кстати.       — Я знаю, чего ты хочешь, — прошептал Адри, — но, клянусь, не дождёшься. Я тебя не надену, пока ты не явишь себя и не объяснишь мне… хоть что-нибудь. Клянусь. Ты не знаешь, насколько я упрямый. А я очень упрямый.       «Господи, я торгуюсь с печаткой».       Тишина висела невыносимая. Лампа грела воздух над макушкой, казалось, она раскалила и саму голову.       Адриан не спешил отчаиваться — хотя стоило бы, время перевалило за полночь. У него были кое-какие соображения. Например, Адри заметил, что сегодня голос явился только когда он глубоко задумался и начал дремать. Вчера же, когда был напуган сам собой.       Можно было попытаться войти в одно из этих состояний. Но проверить себя в трезвом, целостном состоянии было просто необходимо.       Это доказало бы, что эмоции и усталость здесь ни при чём.       «С другой стороны, — решил Агрест, — эксперимент уже не чист, только потому что я страшно устал. А ещё я эмоционально взвинчен. Настроен как… спиритист, который вызывает дух Шекспира».       Но прервать эксперимент он не мог — как уснуть, понимая, что ты сходишь с ума?..       — Ну же, чего ты ждёшь? — прошипел парень, ёрзая в кресле. Тело затекло от шеи до копчика. — Повторяю, я никогда не…       — Я жду, когда ты начнёшь читать экзорцизмы.       Адриан подскочил на стуле — откатился назад, ровно как и вчера. Не удержался, и завертел головой, пытаясь понять, откуда раздаётся мерзкий, скрипучий как ржавые сундучные петли, голос.       В комнате всё оставалось как прежде. Даже свет не мигнул.       — Что… что ты такое? — глухо произнёс Адри. Сердце, до этого спокойное, с ходу взяло бешеный ритм, и, казалось, билось где-то у горла. — Что ты… ты существуешь?       — Я мыслю — значит существую. А ты? Не похоже.       В голосе сквозила едкая ирония.       Адриан почему-то замотал головой. Он, конечно, ждал ответа. Но не ожидал, что всё будет так просто и буднично.       — Значит, не показалось, — обречённо произнёс Адри. Пальцы его вцепились в ручки кресла. Он оттолкнулся ногой от пол так, чтобы кресло откатилось ещё на полметра. — Значит на самом деле… что же делать?       — Надевать кольцо, — ехидно подсказал голос.       — Не-е-е-т… нет. Нет. Нет!       — Что за дурак? Дитя человеческое, послушай меня. И слушай внимательно…       Адриан прекратил неткать и умолк, часто дыша.       — …в твоей пустой башке такой сумбур, что я с трудом говорю. Это невозможно терпеть. Или ты успокоишься, или я засну.       — Какое… тебе дело до моей головы? Ты что? Мои мысли читаешь?       Голос промолчал, но Адри уловил что-то, подсказавшее — голос держит театральную паузу.       — Конечно.       — О Господи…       — Великолепно. А теперь осени меня крестом и полей водой. Увидишь что будет.       — Что?..       — Ничего. Дурак.       Адри задержал дыхание. Шумно выдохнул сквозь стиснутые зубы.       — Ты желал контакта, — продолжил голос. — Вот контакт. Теперь надевай кольцо.       Адри несколько секунд бездумно смотрел на лежащую возле клавиатуры коробочку.       — Сначала вопросы. Ты на них ответишь, или я выкину тебя… клянусь.       — О. Ты подумал о церкви. Ты хочешь сдать меня монахам. Просто изумительно. А ведь раньше ты хотел вернуть меня старику. Это прогресс. Может, скоро ты захочешь сдать меня в ломбард?       — Тогда ты молчал! Тогда я не знал… что ты… короче, ты всё понял.       Голос раздражённо фыркнул.       — Что ты такое? — повторил вопрос Адриан. — Отвечай.       Невидимка помолчал, обдумывая ответ.       — Я не знаю.       — Врёшь.       — Нисколько. А что «ты такое», Адриан Агрест? Человек? Животное? Или нечто большее? Кусок мяса и костей, наполненный духом? Божьей искрой? Или набор электрических импульсов? Видишь, дитя человеческое. Ты не знаешь сам. Не знаю и я.       — Нет уж. Юлишь. Всё понял, но вертишься. Ты говоришь на моём языке. Ты разумен. Себя осознаёшь. Значит, у тебя и тебе подобных есть самоназвание. Давай хотя бы это.       Невидимка негромко рассмеялся.       — Не знаю. Я знаю себя, как и тебя только со вчерашнего дня. Так мало, да. Но уже сейчас хочется дать тебе подзатыльник.       Адриан закусил губу. Раздражённо скинул с ноги тапок.       — Ты Нуар, — сказал он наугад. И, вспомнив разговор с китайцем, начал сыпать: — Призрак, горгулья. Так?       Ответ призраку понравился.       — Нет, — передразнил он. — Это ты Нуар. Призрак, горгулья. А ещё: папочкин сынок, обиженка, симулянт, который изображает бунтаря. Ты видишь себя панком-анархистом, который живёт не по правилам. А на деле даже подружку пытаешься строить по своим законам. По правилам Агреста. Подводя итог: ты самый обыкновенный недоросль, который хочет казаться, а не быть.       «Он пытается сбить меня с толку. Этот демон. Только и всего».       — Изумительно, — хохотнул невидимка, — теперь ты дал мне определение. Я «демон». Дальше ты будешь задавать вопросы, чтобы убедиться — всё так и есть. Другие ответы или не примешь, или проигнорируешь. Они выбиваются за границы твоего порядка. А беспорядок это плохо, да, Адриан Агрест?       В комнате повисла тишина. Адриан начал понемногу успокаиваться, хотя адреналин заставлял мышцы предательски дрожать.       — То есть… ты не демон?       — Скудоум, — огрызнулся призрак, — не знаю я! Что непонятного? Давай, перекрести кольцо. Мне самому интересно, что случится.       Адриан, сам не веря, что делает это, мелко перекрестил стол.       Мучительно долгое мгновение ничего не происходило. А затем призрак произнёс:       — Кошмар. Что-то не так делаешь. Пробовал раньше? Крестил столы? Погуглил бы сначала как правильно.       До Адриана запоздало дошло — над ним издеваются!       — А может ты грешник? Рукоблудничал накануне?       — Прекрати!       — Надень кольцо. Нет? Вот и я — нет.       — Ах! Вот это ты знаешь наверняка! «Надень»! А что дальше будет, дай угадаю, не знаешь! Потому что тебе невыгодно…       Призрак тонко хихикнул.       — Ошибаешься.       — …об этом… А?       — Я знаю, — будничным тоном произнёс призрак. — Мы заключим союз. Я почему-то этого очень хочу. Ты думаешь о выборе, но выбора у нас нет. Всё уже случилось. Ты взял кольцо. Я проснулся. Теперь необходимо надеть печатку на любой палец. Всё. Так просто…       — И это я-то «псих», — фыркнул Адриан. — Соглашаться непонятно на что, заключать союз непонятно с кем… шёл бы ты к чёрту.       —Ты получишь свою выгоду. Власть, могущество — чего хочешь? Я бы пообещал тебе всё это, дитя человеческое. Но я не буду.       — Потому что это меня не соблазнит.       — Разумная мысль. Но есть другое искушение, на которое ты наверняка поддашься. Страх. Любопытство. Ты решил, что сошёл с ума — ведь всё так и бывает. Может так оно и есть? Ты болен? Существует один способ проверить — надеть кольцо.       Адриан открыл рот, чтобы ответить, но голос нетерпеливо перебил:       — Я не стану уговаривать. Просто доведу тебя, человек. Не из неприязни — у меня нет выбора. Я так чувствую. Видишь? Я с тобою честен. И, прежде чем задать очередной идиотский вопрос, дай мне высказать соображение.       — Ладно, — буркнул Адри.       — Я думал об этом весь день. Итак. Я не знаю себя. Я не знаю что я такое, и не понимаю, как тебя вижу. Не понимаю как чувствую. Чем чувствую. Зато я знаю тебя. Понимаю тебя. Вывод: в некотором роде я и есть ты. Хотя мне явно… доступно больше. И очевидно, что я умнее и могущественнее чем ты.       — Всё что ты сделал — взорвал пару ламп, если это случилось в самом деле. Полагаешь, мне такое не по силам?       — Читать мой разум тебе не по силам, глупое создание. Существовать не существуя. Быть неуязвимым. Брось, ты и сам всё понял. Я — «нечто большее». Я — ключ к замку сундука загадок. Люди… вы плывёте по течению, в лодках без вёсел. Никто из вас не видел этих вёсел, но вы слышали о них. Вёсла — это выдумка, говорите вы. Их не существует. Но каждый хотел бы их получить. Стало быть, они по определению уже не могут не существовать.       Таков и ты. Но, чудо, ты получил вёсла. Логично — не знаешь, что с ними делать. Можно положить их на дно лодки, и всё станет как раньше. Но это — от незнания. Я — имею это знание. И дарю его тебе. Надень кольцо.       — Смени пластинку…       — Пойми. При всей моей уникальности и твоей посредственности я, как и ты, в ловушке обстоятельств. Мне нужна лодка и кормчий. Тебе вёсла. Всё просто. Нам нужно работать вместе, чтобы двигаться. Чтобы жить.       Адриан нервно фыркнул. Поёрзал в кресле.       — Я всё ещё могу выбросить кольцо, и жить спокойно, безвёсельно. Что на это подсказывает тебе интуиция? Молчит?       — Выкинуть! Ха! Ты не можешь даже отойти от кольца. Ты — раб ситуации. Я так же не могу отойти от кольца, я к нему привязан. Мы оба в заложниках. Но, что интересно, оба счастливы. Я наконец-то существую, а ты — прикоснулся к Тайне. Ты догадывался, что вселенная не так проста — и теперь нашёл этому подтверждение. Неужели после этих двух дней ты сможешь жить, как жил? Ходить в коллеж, где ты не нужен? Жить одному, без друзей, в чужом городе? Существовать в тени отца? Питаться от его воли? Хотя плевать. Будь у тебя всё-всё, что может быть у человека… смог бы ты отказаться от шанса прикоснуться к секрету?.. О, я знаю, что не смог бы. Ты — человек. Такова твоя природа. Желать «нечто большее». Так вот, повторю, я и есть — «нечто большее».       Призрак умолк. Молчал и Адриан.       — Ничего конкретного ты не сказал, — произнёс, наконец, младший Агрест. — Обещаешь непонятно что. Хочешь заключить какую-то сделку. Причём я не знаю ни обязанностей, ни условий. Нет уж. На такое я не согласен.       — Твоя обязанность — носить кольцо, — нетерпеливо перебил его голос. — Не переломишься.       — Ага. А взамен вёсла и туманные перспективы. И ещё неизвестно что я потеряю.       Так говорил разум. Но сердце стучало о другом. Ему хотелось верить, что голос — не галлюцинация. Что ему повезло прикоснуться к чему-то потаённому, сокрытому от людей. К какой-то величайшей тайне — только руку протяни.       И пусть «дух», как мысленно окрестил его Агрест, не сказал ничего конкретного. Доставало того что он просто говорил.       Соблазн был велик. Поддаться. Просто сделать шаг навстречу. Надеть кольцо — и посмотреть что будет. Всего-то. Такая малость… но Адри знал, что сделать этого не может. Слишком уж зыбка почва под ногами.       На такую ступать попросту страшно.       — Не знаю точно, что ты получишь взамен, — сказал призрак, — но есть одно предположение. Я сделал его со слов старика.       — Ну?..       — Ты станешь Нуаром.       Агрест нервно рассмеялся.       — Да? Супер. Сделаться приведением! Это уж точно решит все мои проблемы! Нет человека — нет проблем. Хотя ты прав. Это лучше, чем попасть в психушку.       — Проблемы? Решит. Ты станешь свободным от мира людей. Ты увидишь… что вижу я. И, определённо, это наделит тебя силой. Ты и сам читал — Нуар создание могущественное. Для начала, он был неуловим. Люди не понимали что он такое, и поклонялись ему как богу. Он был легендой, сказкой. Стать частью сказки — мы оба знаем, как это здорово.       Адриана так и подмывало спросить, что же такое «видит» его галлюцинация. Но смолчал, понимая, что ответ будет: «надень кольцо».        — Что решил? — нетерпеливо спросил невидимка.       — Нет, — ответил Агрест. На всякий случай откатил стул ещё на шаг. — Я не променяю жизнь на… это. Я просто хочу… если ты в моей голове, то и сам знаешь, чего я хочу. Просто. Жить. Нормально. А не в сказке. Чтобы всё стало как прежде. Это ты можешь?       — Этого, — признал невидимка, — даже я не могу. И никто не может. Время не ходит задом-наперёд, Адриан Агрест.       Свет моргнул. Первый и единственный раз за ночь.       Что-то оборвалось в реальности — не стало чего-то неосязаемого, что нельзя почувствовать кожей. Этот обрыв эхом отозвался в груди. Адриан понял — дух умолк, и теперь не скажет ни слова.       Можно спокойно уснуть.       Всё ещё дрожа от возбуждения, Агрест подкатился к столу. Быстрым движением руки захлопнул крышку коробочки. Этого ему показалось мало — шкатулка со стуком упала в ящик стола.       Теперь, когда его и кольцо разделяла столешница, Адриан позволил себе выдохнуть.       Хотелось умчаться подальше из комнаты, вымыть руки где-нибудь внизу, на кухне. Забиться в угол, подальше, как можно дальше отсюда…       — Если всё это не привиделось, — пробормотал Адриан, бездумно смотря на дрожащие пальцы, — не знаю что хуже. Сойти с ума, или это…       Он пересилил себя, и на ватных, негнущихся ногах добрёл до кровати. Плюхнулся на мягкую перину, зарылся с головой под одеяло.       И остался лежать в тишине, не выключая слепящего света. Он понимал, что выспаться не удастся — разве после такого уснёшь? — дремоту после сеанса связи как рукой сняло. Оставалось думать, думать, думать…       Под утро усталость всё-таки взяла своё, и Агрест запутался в неясных, пугающих снах на грани яви. Таких, когда не можешь понять — а спал ли вообще?       Следующий день готовил что-то особенное. Это было понятно так же ясно, как и то, что кольцо само по себе никуда не денется.       

******

      Утро выходных дней в особняке Агрестов всегда проходило по плану. То есть до душноты одинаково.       Для начала требовалось пробудиться. Адри сделал это, пусть и с большим трудом. Разлепил тяжелые веки, и, с ненавистью щурясь на электронное табло часов, висящее над компьютерным столом, открыл шторы.       За прохладой стекла улыбался осенний Париж. День не соответствовал настроению — за ночь погода наладилось, и теперь над Монмартром раскинулась голубая бездна безоблачного неба. На её восточном краю сияло весёлое солнышко.        Адриан с тоской обозрел крохотный парк. Светло серые, почти синие, соседские крыши. Они возвышались над колючей изгородью, сверкали оконными стёклами и обещали весёлую прогулку.       Обещания эти были адресованы, конечно, не ему.       После пробуждения и душа полагалось одеться «как подобает». С этим случилась заминка. Сегодня среда, и в этот день выходной полагался только учащимся (что для Адри, половину года прозябавшего на домашнем обучении, было в новинку). Потому подобало выглядеть прилично, но явно не настолько прилично как в субботу или воскресенье. И уж точно не так, как на недельной церковной службе в костёле.       Конечно, Адриан мог бы махнуть рукой на эту формальность, и, не изобретая велосипеда, одеться на манер обычного выходного. Однако он хорошо изучил повадки отца: Габриэль не упускал из вида мелочей. И Адри вполне мог получить замечание. Вполне справедливое — отпрыску человека, возглавляющего модный дом, полагалось уметь одеваться самому.       Адри мучился, зевал в недрах гардероба. И в итоге не придумал ничего лучше, чем одеться как вчера. Сорочка — брюки — туфли, что ещё нужно?       — Природа отдыхает на детях, — утешил он себя.       Утренняя уборка — вещь обязательная. К ней, как и ко всему остальному в выходные, Адри подходил без души. Наскоро убрал раскиданные вещи, задвинул кресло, застелил кровать. Распахнул окна — в комнату ворвался прохладный свежий ветерок.       Затем следовало спуститься в залитую светом столовую, и, пожелав всем доброго утра и хорошего дня, приняться за завтрак. Быть может, поделиться планами на день — потому что у джентльмена всегда есть планы. Адри не знал как у других, но для себя имел в виду основной план и план запасной.       Ни тот ни другой у него обыкновенно не сбывался.       Отца на месте не оказалось, и младший Агрест завтракал в обществе тишины и Натали. Сотрапезников разделяло немалое расстояние укрытого скатертью стола, потому обошлось без бесед.       На этом регламент не заканчивался — в выходной Адриану полагалось отчитываться по успехам. Причём не на словах, на деле. Прежде сюда входили языки: китайский и французский. А также фортепьяно. Но Адри удачно не везло с преподавателями, они сменялись стремительно, по неясным причинам. Очередную замену пока не нашли, и потому ограничивались музыкой и французским.       Впрочем, занятия больше походили на вечные экзамены — здесь Адри указывали на очевидные ошибки, которые немедленно требовалось исправить.       Бывало, что эти «экзамены» у него принимал отец. Но случалось это крайне редко — обычно его заменяла Сенкер. По счастью, Натали не обладала чутким слухом отца (говоря откровенно, по её ушам проехался медведь верхом на велосипеде), и в музыке Адриан не боялся ошибиться.       Так и сегодня, она стояла возле рояля, по своему обыкновению прижимая к груди папку с документами. Внимательно слушала гаммы, в которые Адри, захваченным настроением, то и дело вплетал мелодии Грига. Спокойное лицо с тяжелыми веками не выдавало ни скуки, ни восторга.       И потому, на десятой минуте, Адриан расслабился настолько, что бегло проиграл «Cold as Ice» Foreigner.       — Адриан, — вздохнула Сенкер, не меняя, впрочем, ни позы, ни выражения лица, — скажите, что это сейчас было?       — Импровизация, — нашёлся младший Агрест.       — Впредь импровизируйте с более сложными вещами. Эту плоскую мелодию сыграет даже комнатная собачка.       Спорить Агрест не стал. С домашними животными он был знаком отдалённо — особняку они не полагались. Собак и кошек не любил отец, а на птичий пух у Адриана имелась аллергия. Особо о себе она давала знать в Кентербери, где большая часть подушек была начинена перьями.       Вторая импровизация прошла более гладко — она открыла дорогу французскому.       Здесь Сенкер равнялась с отцом. Оба они, будучи французами, очень чутко слышали любые ошибки в произношении.       Сегодня младшему Агерсту полагалось читать вслух отрывки из «Персеваля» де Труа.       — Адриан, — спокойным тоном прервала его Сенкер, — хорошенько обдумайте то, что вы только что сказали.       — Э-э-э…       Женщина поправила очки.       — Нет, вы сказали иное. Вы только что поведали миру историю о Короле-Грешнике. Может, так оно и было, кто из нас безгрешен?.. однако правильнее будет назвать его Королём-Рыбаком. Не Грешником. Есть pêcheur, а есть pécheur. И потом, почему королева в вашем варианте то и дело превращается в оленя? Renne — reine. Произношение в нашем языке — это всё. Впрочем, как и написание. Вообще французский в этой стране — всё. Поймите, мы переносим английский, но если вы станете заговаривать с французами на чужом языке — сойдёте за невоспитанного и недалёкого человека, который подходит ко всему со своей дюймово-футовой линейкой. То есть за варвара. Ваше произношение должно быть идеальным. Необходимо чётко улавливать нюансы и воспроизводить звуки так, как их воспроизводим мы. Недалёк день, когда вы позовёте француженку на свидание, и она очень удивится, когда вместо розы вы назовёте её клячей.       — А-а-а…       — Аккуратнее с междометиями, Адриан. Много «акая» во французском языке, вы рискуете сказать что-то, чего говорить вовсе не собирались.       Адриан вспыхнул.       — Это кошмар! Ваш язык безумен! Я не привык!       — Вы гражданин Франции. Это и ваш язык. Отнеситесь к нему с должным почтением. Особенно, если до сих пор воспринимаете себя как иностранца — это дань уважения стране, которая вас приютила.       Младший Агрест сделался смиренным, как настоящий искатель Грааля. Озвучил текст ещё раз. И ещё. И ещё…       Мучения тянулись резиной, парень успел возненавидеть и Грааль и Персеваля и Гавейна. На последнего набралась целая пригоршня оказий.       Солнце уже подтянулось к зениту, когда Сенкер неожиданно прервала занятие. Не успел Адри обрадоваться (в голове его даже успел созреть план выходного дня) как Натали огорошила его новостью:       — Сейчас вы едете в Булонский лес.       Это был удар ниже пояса.       — Господи! Да зачем же? Мэрлина будить?       — Булонский лес, Адриан. Не Броселиандский.       — Ну вот и чудесно, — обрадовался Адри. — Значит, Мэрлина там нет!       Сенкер осуждающе посмотрела на него поверх очков.       — Вы едете гулять. Свежий воздух парка пойдёт вам на пользу. Пообедаете там же.       Адри нахмурился и раздражённо засопел. Прогулка могла обозначать фотосессию, а фотосессия — это работа, после которой если чего и хочется, так это умереть. Он, молча, ждал объяснений. Натали, по всему судя, очень не хотелось эти объяснения давать, но иначе поступить не могла, и потому со вздохом продолжила:       — Вам предстоит прогулка с Хлоей Буржуа. Это мероприятие запланировано ещё на прошлой неделе. Мсье Габриэль его одобрил.       — На той неделе? О! Мадам Сенкер, после вчерашней… э-э-э… в общем, я уверен — Хлоя уже передумала. Вряд ли ей хочется меня видеть.       — Правда? — с какой-то горечью улыбнулась женщина. — В любом случае, мне об этом ничего неизвестно. Переоденьтесь и спускайтесь к гаражу. Не тяните и не отвлекайтесь на пустые разговоры. Женщины и мероприятия не ждут и не терпят опозданий.       — Но…       — Можете мне поверить, Адриан. Я знаю. Перед вами женщина, чья работа — организовывать мероприятия. И да, я еду с вами.       

******

      …В дремучие времена, ещё при старых королях, Париж скрывался от мира за каменной Стеной Откупщиков. Крепостная стена, далёкое эхо эпохи рыцарей и крестоносцев, однако ж, не помогала горожанам жить. Она помогала королю пополнять худой кошелёк казны — на заставах и воротах теснились для пошлинных выплат крестьяне, купцы, паломники, заплутавшие воры, а также те, кто с профессией пока не определился.       Позже горячие парижане снесли королю голову, а потом и его детище — стену.       Интересный факт: на въездах в город просторнее не стало. Да и налоги никуда вдруг не улетучились.       Итак, Стена исчезла. Но идея осталась: теперь талию Города Огней асфальтовым поясом охватывает Периферик. Каждый день тысячи машин мнут покрышками разогретый солнцем асфальт двойного кольца.       Бульвар, бурлящая река авто, для Парижанина — как последний рубеж, как плоская Стена Откупщиков. Она отделяет мир уютных, наполненных эхом улиц Парижа от мрачных (и не очень) предместий. По ту сторону ощерился шпилями соборов Сен-Дени, последняя обитель мёртвых королей. По ту сторону белеют стены дворцов-шато великолепного Шантийи. Деванс, Версаль, Фонтенбло…       По ту сторону бульваров обитают ангелы (звёзды, музыканты, политики), и, конечно же, демоны (блэки, бёры, мигранты, мигранты и… мигранты) Франции.       В самом деле, Периферик работал не хуже Стены. Однако мэрии Парижа вдруг показалось, что без цветных безработных на пособиях в городе стало как-то пустовато. Скучно. Мэрия подумала, и припаяла к веткам катакомб метро линию электричек — уроженцы Сен-Дени могут радовать Парижан хоть каждый день. С утра. С метро. У кого день начинается не с метро?..       Не с пробок?.. для панамцев, уставших от пробок города, господь сотворил пробки на Периферике…       …Адриан ждал зрелища величественного. В новостях, по радио, в подслушанных украдкой разговорах мелькало это таинственное имя.       Периферик.       Роллс-Ройс покружил по улицам Монмартра — за стёклами над крышами сияла белым светом, словно вылепленная из сахара, громада Сакре-Крё. Справа и слева — зелень деревьев, крашеная сталь запаркованных авто. Пластик скутеров.       Немой, не прибавляя скорости, смешно сгорбился за рулём. Роллс-Ройс вежливо пропустил стайку велосипедистов, которые вынырнули из-за деревьев с одной стороны. И пропали с другой. Никуда при этом не торопясь — они старались получить от поездки удовольствие, не результат.       — Мы опаздываем, — напомнила Сенкер.       Секретарь сидела по правую руку от Адриана, и большую часть времени была занята тем, что водила пальцем по стеклянному экрану планшета. Замечание она сделала сухим тоном, не отрываясь от занятия.       Немой в ответ нахмурил густые брови и резким жестом указал рукой на скутериста, который вынырнул справа от авто, и остановился посреди полосы. Владелец скутера в оранжевом шлеме тоже никуда не спешил — ему вдруг вздумалось поглазеть в телефон.       — Привыкайте к Парижу, привыкайте к Монмартру. Здесь не Лондон.       Водитель в ответ издал утробный звук. Ролс-Ройс плавно подкатился к всаднику. Так, что бампер едва не коснулся заднего колеса. После этого Немой кулаком ударил по клаксону — вой сигнала Адриан расслышал даже через патентованную шумоизоляцию.       Скутерист едва не свалился с байка. Но тут же нашёлся, и беззвучно шевеля губами, рванул вперёд.       Наконец, машина выползла из лабиринта на дорогу пошире. Она легла между украшенных лепниной и коваными балкончиками старых шестиэтажных домов — оставив прохожим одни только узкие (вдвоём не разойдёшься) тротуары. Прокатилась метров сто, после чего попала в затор.       Немой покосился на Сенкер. Демонстративно погудел. И, дав возможность попутчице убедиться, что это не помогло, откинулся в кресле, вставив в уши капельки наушников.       — Это Периферик? — спросил Адриан, глядя на запаркованный справа грузовичок. Интересен он был двумя вещами. Тем, что полностью перегородил тротуар. И ещё тем, что стоял здесь давно — кто-то успел напрочь изрисовать его аляпистыми буквами граффити. — Вы говорили, что поедем через него.       Впрочем, пешеходам грузовик не мешал. Потому как мешать было особо некому — всю пешеходную зону отвоевали себе лоточники. Витрины им заменяли поставленные друг на друга деревянные строительные паллеты. На паллетах, в коробках, сверкали боками овощи и фрукты.       — Нет, Орнано. Но тоже бульвар. А говорила я не вам. Подслушивать — дурной тон.       Затор тронулся с места, и двойная гусеница авто поползла вперёд.       Адриан приник к стеклу. Ему было интересно всё — каждая деталь, каждый метр улицы. А посмотреть было на что: лавки, лавчонки, витрины магазинов, заслонённые бесчисленными лотками, закрытыми тряпичными белыми навесами.       Впрочем, и магазины на деле оказались замаскированными лотками: различались они только вывесками, что теснились под окнами второго этажа.       «Мусульманская мясная лавка. Халяль» — гласила одна из надписей. Ниже, на арабском шла вязь расшифровки для тех несчастных, что всё-таки спасовали перед французским языком. Адриан их понимал и в слабости духа обвинить не смог.       Все следующие вывески несли или рекламную скуку, или же рекламный вздор. Халяльных лавок тоже хватало. Вперемешку с лотками, заваленными бытовой химией, туалетной бумагой и прочими нужными, но совершенно неинтересными вещами.       Более всего огорчили Адри не бумага и средства для чистки фаянса — мусор, вперемешку с опавшими жёлтыми листьями, что валялся между и под «магазинчиками».       — Почему здесь так грязно? — спросил Адриан.       Натали окинула стихийный рынок полным скорби взглядом. Печально вздохнула, и снова погрузилась в чтение.       — Но всё-таки, мадам Сенкер?        — Окраина, — туманно ответила женщина.       Повисла пауза. Развивать тему Натали не собиралась.       — О. Ну теперь-то стало яснее, — ядовито произнёс Адриан.       — Да. К сожалению.       Адриан раздражённо фыркнул. И вдруг понял, что сделался… наглее. Всего-то пару дней назад он и подумать не смел, что возьмётся дерзить Сенкер. А теперь ему стало плевать. На соседку, на Немого, и на то, что он куда-то опаздывает, и, конечно, на прогулку.       Нет-нет, ещё на прошлой неделе он бы танцевал от восторга! Наконец-то выходной, вне дома! Да ещё на свежем воздухе… и пусть бы уже тогда он знал, что с Хлоей выйдет ссора, он не стал бы уворачиваться от возможности хоть как-то разнообразить досуг.       Теперь мысли занимало кольцо. Не как раньше — нездоровая одержимость и страх ушли. Сейчас его маленькая тайна грела нагрудный карман лёгкой курточки. Придавала сил.       Вчера он говорил с гостем не из этого мира — подумать страшно! Всё остальное на этом фоне — даже отцовский гнев — казалось чем-то несерьёзным и смешным. Даже чуточку нереальным.       Бульвар Орнано сменился на бульвар Маршалов. Сменилась и картина за окном: если Орнано выглядел как обычная улица в черте города, то «Маршалы» — как хитро петляющая змея узкой дороги. Вилась она по ухоженному газону, нет-нет да пересекая полотно железной дороги. Газон украшали низкие, присыпанные у корней опилками, деревца.       Дорога выглядела более чем прилично, даже чуточку волшебно: словно каменная река среди бескрайних травяных степей. Но становилось ясно, что город закончился: место старых жилых строений заняли производственные здания. Отстроенные из стекла, стали и бетона.       Они толпились по обе стороны бульвара, в искривлённом стекле проносились отражения машин, автобусов, миниатюрных электричек и трамваев, жмущихся пузом к земле.       «Маршалы» выглядели так, словно их проектировал архитектор, помешанный на торговых центрах. Поставленные на угол стеклянные кубы, стеклянные же коробки-прямоугольники. Тирания широких — даже слишком! — газонов.       По всему выходило, что иногда архитектора отправляли на лечение, и вместо стеклянной безвкусицы вырастали высокие, под девять этажей, бетонные коробки. Эти словно бы мигрировали из восточной Европы, и теперь поселились в Городе Огней — они стали чище и ухоженней, факт. Но не красивее уж точно.       Всё это очень слабо напоминало тот Париж, что младший Агрест представлял себе.       По левый борт, за частоколом высокой железной решётки Роллс-Ройс обгонял шустрый гремящий трамвайчик. Адриану очень захотелось его послушать, и он нажал кнопку стеклоподъёмника.       Тотчас же салон наполнился звуками улицы: перестуком трамвайных колёс, воем электродвигателя. И прохладным, волнующим ветром. Адриан счастливо зажмурился.       — Пожалуйста, прикройте окно, — попросила Сенкер.       Агрест, чувствуя себя непокорным, сдвинул его вверх на один сантиметр.       — Первое, вас продует, — сказала Сенкер, отрываясь от планшета. — Второе — велика вероятность, что мы снова окажемся в пробке. И тогда к дорогой машине наверняка подбегут попрошайки. У вас могут что-нибудь украсть.       — Что именно? Уши? Мадам, у меня ничего нет.       Натали ответила взглядом, в котором читалось: «ума у тебя нет». И, неловко прижимая плечом Адри, дотянулась до кнопки. Стекло встало на место.       Женщина отложила планшет. Нервным жестом поправила очки.       «Начинается…».       Младший Агрест уже научился читать язык тела Сенкер. Всё шло к очередному «серьёзному разговору». Такие полагается не переживать, как отчитывания. Его нужно «проходить», словно собеседование при поступлении.       Прежде Адри очень нервировали такие моменты, но сейчас ему стало даже весело — а как всё обернётся теперь? Когда всё изменилось? И, вроде бы, тайна кольца никакого отношения не имела ни к болтовне, ни к Сенкер… но Адриану сейчас казалось что имеет.       Он смело, с вызовом посмотрел в синие глаза Натали. И женщина удивлённо вскинула брови.       — Адриан, что с вами? Вы сегодня… странный.       Агрест сделал вид, что ничего не понял. И, сложив руки на коленях, продолжал смотреть на Сенкер.       — Гм. Что ж. Если это… бунт против прогулки. То есть если вы не хотите никуда ехать — мы можем вернуться. Будет очень неудобно, но для вашего спокойствия я готова на это пойти.       Немой, до этого одной рукой управлявшийся рулём, вцепился в баранку обеими ладонями. Огромными, словно тарелки. Резко обернулся, негодующе глянул на Сенкер. После чего жестами показал сначала на вереницу машин, спокойно едущих впереди. А затем на зеркала. Дорога позади едва шевелилась.       — Было тихо, — сказал Адриан, едва сдерживая улыбку, — и я захотел послушать трамвай.       — Послушать?.. трамвай?.. что ж. Ладно. Однако, я и про сегодня. Ваши импровизации, ваш…       Адри продолжил пялиться — и Сенкер сдалась. Снова поправила очки, которые и не думали сползать.       — Я читала вашу характеристику из Кентрберри, — произнесла она чуть смущённо, но всё ещё прежним, железным тоном. — И вчера же пришёл отчёт из коллежа. Куратор ещё не составила о вас цельного мнения. Но, хочу сказать, что одна вещь чётко совпадает и в первом и во втором резюме.       — Цвет моих волос?       Уголки губ, вечно опущенные, едва заметно дрогнули. А, быть может, Адриану показалось.       — Нет. Ваши кураторы отмечают… прямодушие. Искренность на грани, простите, это цитата, невежливости. Обычно в жизни подобное качество приносит скорее вред. Хотя это и лучше вероломства. Так вот, мсье Агрест, прямо сейчас я рассчитываю на этот ваш дар. Что случилось?       — Ничего, — пожал плечами Адри.       — Адри. Честное слово. Я стараюсь…       Адриан кивнул. Он был согласен на искренность.       — Вы стараетесь заменить мне мать, — закончил он за неё.       Женщина осеклась. Бледные щёки залил румянец.       — Ох. Да! Ну… не во всех смыслах, если вы понимаете…       Она намекала на отца. Адриан понимал, и понимал даже больше, чем думала Сенкер. Но вслух говорить ничего не стал, как не стал говорить и себе. Тема была болезненной. Для него. И, пожалуй, для неё.       — Вы обучаете меня, вы закрепляете социально-адаптивные навыки, которые подготовят меня ко встрече с обществом, — блеснул красноречием Адри, — то есть, мадам, вы стараетесь заменить маму. Но, простите, это невозможно.       Сенкер молчала, глядя на Адриана. Помалкивал и он, выдерживая эффектную паузу. Он ждал вопроса. И дождался.       — Почему?       — Вы работаете на отца, мадам. Вам платят за это деньги, — он почувствовал, что слова звучат слишком жестоко, и потом решил их смягчить: — и вы делаете то, с чем не справлялись мои кураторы в пансионе. С вами мне гораздо комфортнее.       Сенкер кивнула, ожидая продолжения.       — Но вы делаете это не за просто так. А значит, делаете это неискренне.       — Ох. Да. Я… понимаю… о чём вы. Адриан, я знаю, что такое потеря. И мне очень жаль. Очень. Но я…       — Почему?       Адри моргнул. Моргнула и Сенкер — удивлённо.       — Что, простите?       — Почему вам жаль?..       Женщина открыла рот, чтобы ответить. Но не нашла подходящих слов. И тихо буркнув «извините, отдыхайте», вернулась к планшету.       «Ох, и взбучка мне будет», — отчего-то с восторгом подумал Адри.       — Не будет, — со смешком скрипнул голос.       Адри смежил веки и мысленно произнёс:       «С чего ты взял? Тебе и её мысли доступны?».       — А то мне твоих мало, садист. Ты посадил её на мель, фигурально выражаясь. В её же море. Теперь она будет думать что ты дерзок, потому что пубертат. Сомневаюсь, что она побежит докладываться боссу об очевидном.       «А почему, по-твоему, я дерзок?»       — Дитя! Я что, психоаналитик? Моё мнение, если хочешь знать… потому что ты дурачок. Нельзя выдавать кольца. Нельзя наводить подозрения. Будь самым обыкновенным мальчишкой. Раньше у тебя хорошо получалось, хоть ты и не старался.       «Ой-ой! Где ж ты был вчера?»       — В столе-е?.. — передразнил его голос. — Ты бы не выдал нас, потому что считал себя безумным. А теперь ты расслабился и спокойно треплешься. Знаешь, мне становится скучно. Бойся!       «Лопнешь лампочку?».       — Глаза твои лопну. Страшно?       Адриан улыбнулся. Нет — страшно ему не было. Он вдруг подумал, что где-то прошёл точку невозврата. Но кольцо надевать не собирался. Ему ещё казалось, что вопрос можно решить. А пока — хоть какой-то собеседник.       — Закати губу. Я не радио.       «То есть ты всё-таки будешь затыкаться?»       — Какая удивительная наглость! Когда наденешь кольцо, я перестану гудеть в твоей голове. Всё будет иначе. Я… оформлюсь. Кстати, подумай вот о чём. Я могу превратить твою жизнь в кошмар, и заставить надень кольцо насильно! Ха! Да-а… отличная мысль. Но знаешь, почему я этого не делаю? Знаешь?       «Не знаю. Потому что ты дурачок?..»       — Ах так?! Ну, держись…       В висках зашумело. Из глубин памяти вынырнул глупый детский стишок, из тех, что будут крутиться в голове весь день.       Адриан усмехнулся. Вызов принял. И мысленно проиграл в голове парочку попсовых мелодий. Не делая пауз, по кругу, воспроизвёл «The Cantina Band» и заполировал этот жутковатый коктейль «В мире морском» из Русалочки.       — Это бесчеловечно! — рявкнул невидимка.       «Вот уж. Погоди. Есть ещё кое-что…».       — Отвали! Да, я уже мечтаю, чтобы ты выкинул кольцо! Мир не видел такого придурошного камненосца…       «В мире морском, в мире морском!.. Каждый добрее, каждый мокрее, каждый знаком…»       Дух не ответил. То ли заснул, как делал это прежде, то ли просто проигнорировал Агреста. Адриан же остался наедине с безнадёжно заевшими мелодиями, но — в качестве победителя.       Роллс-Ройс покинул «Маршалов», минуя запутанную развязку. Агрессивно рыча двигателем, не сбавляя скорости, ворвался на широкий, огороженный бетонными отбойниками бульвар.       — Вот это, — предвосхитила вопрос Натали, — Периферик.       Адри снова прилип к стеклу. Но хватило его лишь на пару минут: пейзаж открылся скучнейший. Измазанные граффитистами производственные строения, потоки машин, идущие параллельно и мчащиеся навстречу. Грузовички, седаны, нагруженные, словно мулы, мотоциклы…       Реклама на баннерах, растянутых над дорогой.       Не стало веселее, когда машины нырнули в зёв освещённого жёлтыми лампами тоннеля.       — Напоминаю, мы опаздываем, — раздражённо произнесла Сенкер.       Немой что-то тихо проурчал под нос. Затем последовала пара жестов, указывающих на знак с цифрой шестьдесят. Водители не просто придерживались указаний — старались ехать даже медленнее.       Сенкер бросила взгляд на часы, что сковывали запястье серебряным ремешком. Адри, как человек, росший в цифровую эпоху, этого архаизма не понимал. К чему хронометр, если есть планшет и телефон?..       Но Натали была из той породы людей, что монитору предпочитала лист бумаги, программам-планировщикам — магнитную доску. Гаджетами пользовалась умело, но только при крайней необходимости.       — Ответственность за штрафы я беру на себя, — произнесла она.       Адри увидел в салонном зеркале, как Немой многозначительно двигает бровями.       — Вас не лишат прав. Мсье Агрест этот вопрос уладит. Развлекайтесь… только не угробьте Адриана.       Водитель аккуратно, двумя пальцами, сдвинул рычаг коробки передач. И Роллс-Ройс взревел, набирая обороты. Адриана невидимой силой вжало в кресло. Авто пронеслось между полос, едва не зацепив соседей, умчалось вперёд, сопровождаемое удаляющимися гневными гудками.       — О-о-о! — восторженно выдохнул Адри. — А боком в поворот войдёте?       — Адриан. Прошу вас, возьмите себя в руки.       — Да, мадам.       — И сделайте зарубку на будущее — превышать скорость нужно уметь. А лучше не делать этого вовсе. Жизнь одна. Обратите внимание, машина едет лишь чуть быстрее потока, а нам обоим уже страшно.       Адриан промолчал, хотя прекрасно видел, что стрелка спидометра давно перевалила за сто двадцать.       — Наш водитель никогда бы не нарушил правил, если бы я не отдала такое указание. Он даже не получает от этого удовольствия. И, будьте уверены, за подобное решение я буду серьёзно наказана…       Глубоко посаженные крохотные глазки Немого сверкали детским восторгом. Машина вырвалась вперёд потока, и, набирая скорость, неслась по пустой полосе. Адри с ужасом глядя через водительское плечо, заслонявшее половину дороги, понял, что быстрая езда ему разонравилась.       — А может, — сдавленно произнёс он, — Хлоя не стоит таких рисков? Вот если бы ехали с противоположной целью… то есть от Хлои… то есть убегали…       — Вы прекрасно усвоили урок, Адриан. Однако смею заметить, что в вашей семье не принято бежать от проблем.       — Да-а, но что-то медленнее мы не едем? А… нет, вроде…       — Это потому что мы почти приехали.       Бульвар свернул на приятную, теряющуюся в лесу дорогу. За окном проносились стройные буки и вязы, увенчанные золотыми коронами листвы. Ясное, голубое небо, нет-нет да видневшееся между ветвями, обещало чудесную погоду.       Машина заметно сбавила ход, и Адриан успокоился.       — Раз уж мы почти приехали, — сказал он, не особо надеясь на ответ, — может мне самое время узнать… подробности?       — Я рискую испортить сюрприз.       Адриан завозился на сиденье.       — Ох, да. Я так люблю сюрпризы, мадам. Спасибо.       Натали впервые на памяти Адриана… улыбнулась. Было заметно, что делает она это нечасто: улыбка вышла скованной и неестественной. Но всё-таки была улыбкой. Младший Агрест отвлёкся от дороги, и, забыв о правилах приличия, удивлённо пялился на Сенкер.       — Ладно, — сказала она. Поколебавшись, коснулась экрана планшета — короткий маникюр ритмично цокнул по стеклу. После чего протянула планшет подопечному.       Агрест впился взглядом в экран.       — Ого! Ох. У меня нет слов. Это вы здорово придумали!       — Это, — ответила Натали, — придумала не я. Мы приехали. Наслаждайтесь.       

******

      — Добро пожаловать в Лоншан!       Адри едва держал себя в руках, чтобы не выпрыгнуть из смиренно ползущей машины. За лобовым стеклом простирались изумрудные поля — траву ещё не тронула осень. По зелёному ковру, словно корабль, «плыло» здание ипподрома. Чуть вычурное, с четырьмя этажами трибун. Последний, застеклённый, сверкал на солнце окнами.       — Глазам не верю, — тихо произнёс Адриан, — никогда не думал, что прокачусь здесь хоть раз…       Адриан понимал, что для Сенкер это — не более чем самый обыкновенный ипподром, на котором азартные зрители просаживают целые состояния. Но для увлечённого всадника, каким и был младший Агрест, имя «Лоншан» значило куда как больше.       Как и «Приз Триумфальной арки» — скачек крупнейших не только во Франции, во всей Европе!       — Это говорит о том, что мадемуазель Буржуа прекрасно знает ваши вкусы.       У самых нижних трибун — невиданное дело! — стояли машины. Одна роскошнее другой — даже отцовский Кадиллак на их фоне не выглядел чем-то экзотичным. У Адриана не оставалось сомнений, что Хлою сюда доставила поджарая итальянская красавица жёлтого гоночного цвета. И оставалось только гадать, кому принадлежал тёмно-синий массивный «немец».       Возле машин толпилась небольшая компания, в которой Адри, помимо Хло узнал ещё рыжую Ренкомпри. Высокий, худой, с выправкой лакея, мужчина ему был не знаком. Как незнаком и взрослый парень, опёршийся бедром о синий бок дорогого авто.       На Ренкомпри и высокого Адриану было наплевать. А вот этот, последний, вызвал в душе незнакомое, ядовитое чувство. Это была неприязнь, но неприязнь, с чьей природой младший Агрест столкнулся впервые.       Дело было не в одежде: одеты все одинаково. Верховые шлемы с козырьком, наездничьи двубортные курточки чёрного цвета. Белые леггинсы, заправленные в высокие сапоги. Выделялась только Хлоя — её куртка была ярко-жёлтого цвета.       Может, корень неприязни таился в позе незнакомца — была она не то чтобы неприличной, но раскованной. Как бы говорящей: да, смотрите на меня, это моя машина! Раздражали руки, запущенные в карманы. Закатанные по локоть рукава куртки, обнажающие мускулистые предплечья.       Адри и сам любил закатывать рукава и держать руки вот так. Одна беда, таких предплечий у него не было.       Немой подогнал машину вровень с синим «немцем», и теперь Адри смог рассмотреть лицо незнакомца. Как и ожидалось, оно оказалось симпатичным. Вроде того, что лепили ретушёры на его фотографиях. Широкое, модно — квадратное, с массивной челюстью. И которое Адри, как и предплечья, сроду не носил.       Парень только бросил короткий взгляд на Кадиллак, после чего повернул лицо к Хлое.       У него были светло-русые волосы, голубые глаза, и, чёрт побери, лёгкая щетина.       «Так. Взял себя в руки и пошёл знакомиться!».       Знакомиться не хотелось. Как и выходить. Его разом перестал радовать и Лоншан и перспектива, наконец, прокатиться верхом. А ведь в седле он не был уже больше года… последний раз это случилось в Кентрберри.       Тогда же он прощался со своим конём.       Прошлое коснулось его, походя, мимолётно, как птица крылом — но на душе сделалось ещё гаже. Он убеждал себя, что на острове не оставил ничего, даже друзей. А вот одного друга всё-таки там забыл. Пегого по имени Ушастый.       Низкорослый, коротконогий коник не удивлял ни скоростью, ни выносливостью. Но обладал характером — за него-то Адриан мерина и полюбил.       Агрест вздохнул. И, не дожидаясь упрёка от Сенкер, потянул пальцами ручку авто. Стараясь держать лицо, ступил на грунтовую дорогу. Конечно же, запнулся на выходе. Но удержал равновесие. Расправил плечи — за поездку спина немного затекла.       Как и ожидалось, собравшиеся тут же повернули к нему голову.       — Интересно, — шепнул в голове голос кольца, — модель, папина звезда, лицо бренда, ты болеешь боязнью сцены. Да… я чувствую… сильный страх. Меня ты боишься не так сильно! Как тебе вообще удаётся сниматься?       «Это мой долг».       Дух в ответ хмыкнул. И Адриану показалось, что в голосе прорезались нотки уважения.       — Мне жаль твоего коня.       — Привет, — сказал Адриан.       Ренкомпри протянула фальшивое «приве-е-е-т». Высокий, с выправкой лакея, тепло улыбнулся — как улыбаются знакомому человеку. Адри подарил ему ответную улыбку, хотя так и не смог вспомнить ни вытянутого лица, ну тонких щёгольских усиков.       Хлоя же только медленно кивнула, глядя куда-то поверх головы друга. Не последовало ни медовых представлений, ни приторного «Адрикин» — то есть всего, что Адриан слышать не хотел. Это была хорошей новостью. Плохой — Хлоя всё ещё дулась. Это легко читалось по надменному, каменному выражению лица и взгляду, какой бывал только у той Хло, по которой Адри очень скучал.       Если бы случилась оказия его описать, Адриан не нашёл бы слов. Разве что в голову приходили сравнения с пламенем, чей танец виден в щелях за толстой заслонкой печи. Ты не можешь разглядеть разгула огненной стихии, ярких, жгучих плетей. Даже не чувствуешь жара. В полной мере. Видишь только отблески — зарницы.       Но в этом-то и весь смысл.       Так смотрела старая Хло, когда таила обиду.       Адриан улыбнулся и ей.       — Это, — сказала Буржуа, кивая на друга, — тот самый Адриан Агрест. Адриан, знакомься, это Натаниэль Маттон.       Русоволосый красавец мазнул по Адриану ленивым взглядом, оценивая. Поколебался мгновение — стоит ли просто кивнуть наманер Буржуа, или протянуть руку. Выбрал последнее: Адриану ничего не оставалось, как пожать жёсткую, сухую ладонь.       — Вы, правда, ровесники? — спросил Натаниэль, пристально глядя Адриану в глаза. — С Хлоей.       У Адриана выработалось просто фантастическое чутьё на подколы и «волчьи ямы». Чутьё это сейчас тревожно пищало, но Адриан, как и всегда, сделал вид, будто ничего не замечает. Он знал: дёрнешься раньше времени, выставишь себя нервным дурачком. Ничего не предпримешь — останется время, чтобы увернуться, или же пикировать в ответ.       — Да, — ответил он. — Конечно.        — Надо же.       — Просто удивительно.       Натаниэль, рисуясь, утвердил локоть на согнутом колене. Кулаком подпёр подбородок.       — В каком классе учишься? — спросил он тоном, каким обычно обращаются к детям.       Адриан с трудом сдержался, чтобы не воздеть очи горе. И, спокойно ответил:       — Очевидно в том же, в каком и мадемуазель Буржуа.       — М-м-м. В самом деле? По виду не скажешь. Хлоя выглядит постарше.       — Тонкое наблюдение, мсье Натаниэль.       Парень широко улыбнулся — и улыбка эта Адриана взбесила. Как до этого бесила толстая цепь, на запястье, где нормальному человеку полагалось носить часы. Ширина плеч. И, опять же, щетина. Он себя знал, и знал, что вспыхивает так же быстро, как и успокаивается. Достаточно переждать. Но бессонная ночь, воображаемый друг в кольце и болезненное воспоминание об Ушастом сделали своё дело.       — Вообще, говоря о наблюдательности, — продолжил Адриан, нервно теребя края карманов, — надо сказать что четырнадцатилетние девочки — очень обманчивое явление. Такая штука: каждый в них видит и находит что-то своё. Кто-то перед и зад. Кто-то — тюремный срок.       На секунду повисла тишина. Буржуа удивлённо округлила глаза. Рыжая Ренкомпри непонимающе крутила головой, словно пытаясь найти расшифровку то в траве, то на небе, то на пустых трибунах. И только мужчина, которого Адри окрестил про себя «Лакеем» кашлянул в кулак       Вышло очень умело — никто, кроме младшего Агреста не заметил замаскированного смешка.       Натаниэль же… расхохотался.       — О-о-о… — протянул он, — теперь я вижу сходство!..       — Бога ради, не перепутайте в потёмках, — буркнул Адри.       Чем развеселил Натаниэля ещё больше.       — Адриан, — вмешалась Хлоя, — немедленно прекрати! Натаниэль, это не смешно!       — А-хах… издеваешься? Очень даже! Серьёзный парень. Палец в рот не клади, да? Зубы есть.       — Вы стоматолог?       — Ха-ха!..       — Адриан! — прошипела Хлоя. — Не позорь меня. Это хороший знакомый нашей семьи. И, на минуточку, сын управляющего стадиона Лоншан…       — Все мы чьи-то дети, — философским тоном произнёс Натаниэль.       — …и звезда вольтижировки! Пойми. Во Франции, если ты хочешь ездить верхом, тебе нужно разрешение. Разряд галопа. Я обладаю третьим, Сабрина — четвёртым.       «Прекрасно! Теперь она отчитывает меня на людях — как глупого ребёнка!»       — Стало быть, в сложении у вас аж семь галопов, — ядовито произнёс Адри. — Осталось три до юбилея.       — Ах. Адрикин! Да что с тобой?.. я к тому, что у тебя — ни одного! А без хотя бы четвёртого ты не можешь самостоятельно ездить верхом! И, если станешь ссориться с Натаниэлем, о лошадях Лоншана можешь забыть, будь ты хоть трижды Агрест! А ведь я уже выбрала тебе… сюрприз.       Натаниэль пожал плечами. Не переставая белозубо улыбаться, подмигнул Адриану.       — Если держится в седле так же крепко, как кусает — всё будет нормально. Иди скорее. Переодевайся. Прокатимся.       

******

      Адриан и не ждал, что Натаниэль запросто одолжит ему лошадь. Привычный к «экзаменам», он ждал каверзы — и не напрасно.       Ему досталась удивительная красавица по имени Мишао — высокая, тонконогая вороной масти. С вычесанной густой длинной гривой и пушистыми ресницами. Расседланная, она ждала его в деннике. Потому пришлось готовить кобылу под неуютным взглядом Натаниэля.       Кое в чём ему повезло: кобылу хорошо почистили и взнуздали. Осталось только оседлать.       Адри проверил, достаточно ли чистая у Мишао спина. Как полагается, расстелил потник — чтобы не осталось и крохотной складочки. После, из трёх сёдел выбрать подходящее по размеру. И, пыхтя, накидывать его на спину кобылы. Пристёгивать подпругу и пристругу — Агрест понимал что рискует, проделывая всё это с незнакомой лошадью. Она могла начать нервничать, и, в лучшем случае прижать парня к борту денника. В худшем — садануть копытом по голове.       Но всё обошлось — Мишао обладала просто ангельским характером. Даже кусочек хлеба приняла с воспитанием дворянки. Что-то вроде «благодарю, сэр, но можно было обойтись и без этого». Адриану встречались животные, которые не получив угощения могли жестоко отомстить, и жест оценил.       — В этом вашем пансионате были кони? — спросил Натаниэль. Парень сидел верхом на стенке денника, и теперь Адриан отчётливо видел его главный недостаток — мужчина сильно проигрывал в росте.       Сложён прекрасно, но уже сейчас Адри сравнялся с ним макушкой. Пройдёт год, или два — и Хло перегонит их обоих. Мсье и мадам Буржуа выделялись ростом. Отчего бы и Хлое не вырасти такой же?..       Это наблюдение приободрило Адри — отчего, не знал и он сам.       — Пансионе, — поправил его Адриан, просовывая два пальца под седло. — Были. Это часть физического воспитания учащихся. Уход за животными, конные прогулки два раза в неделю. Бокс, или фехтование на выбор.       — Пф, — Натаниэль разгрыз соломинку и сплюнул на пол. — У вас там что, дворянчиков выпускают? Мазурка, манеры, все дела. Умеешь мазурку?       — Не умею. Они и сами не знают, кого собираются выпустить.       — Ну да, ну да. Конечно. Тогда зачем это?.. У всего, Агрест, есть цель.       — Затем, что всегда нужно место, где удобно прятать детей. Как в заповеднике. Понял?       — Типа того. Вы, британцы, странные ребята.       Адриан открыл ворота денника, и, делая вид, что Натаниэля не существует, вывел кобылу в коридор. На ходу надел шлем. Одной рукой застегнул пуговицы верховой курточки — пахнущий сеном и животными воздух не был прохладным. Скорее даже наоборот, по-летнему душным. Но всадникам не полагалось носить под куртками рубашек — одни только спортивные майки.       Потому, чтобы не «светить» бельём, куртки носят застёгнутыми. А если становится холодно, просто повязывают шарф.       Адри успел соскучиться и по запахам конюшни, и по, откровенно говоря, не слишком-то удобной форме.       — А кто такая Мишао? — спросил ему в спину Натаниэль. Он мягко спрыгнул на устланный соломой пол. — Хлою прямо переклинило, когда она услышала эту кличку. Сказала, мол, кобылу назвали прямо для тебя.       Агрест поджал губы. Отвечать не хотелось. Но пришлось:       — Это из старинной песенки.       — Хо. Вы ещё и песни поёте?       Адри промолчал. «Сюрприз» Хлои удался. Но немного не так как она задумывала… или так?..       

Через десять лет я уйду

      

Я слышу это в песне волка, песне лисы

      

Ты слышишь волка, ласку и лиса?

      

Через десять лет я уйду…

      Мама любила петь эту песню — наверное, потому, что Адри любил её слушать. Причин не было — просто нравилось и всё. А петь мама умела. И ещё как!       

Через десять лет я уйду…

      

Кобыла Мишао поле перешла

      

За собой жеребёнка вела

      

Ребёнка вела — они съели всё сено

      

Зимой Мишао пожалеет — это верно

      

Однако я уже уйду…

      Песенка врала. Мама ушла гораздо раньше. Иногда Адриану тоже хотелось услышать, как поют волк, лиса и ласка, чтобы Мишао раскаивалась в одиночестве. Но звери не пели для него в лесах.       — Ты в этом уверен? — спросил дух. Адри пожал плечами — сегодня ему было всё равно.       Было время, когда он считал, что вообще перестал испытывать хоть какие-то эмоции — их место заняла непроницаемая туча мрака. Шли дни. Дни складывались в месяцы, и сквозь тьму пробились лучи. Всё было как в сказке — Адриан чувствовал, как тает сердце, как в мир возвращается прежний он. Он научился смеяться и горевать. Радоваться мелочам, и мелочам же огорчаться. Ненавидеть, и, кажется… любить.       Но бояться за собственную жизнь Адриан разучился. Первая встреча с Нуаром, конечно, напугала его. Но, то был не страх за жизнь — страх за рассудок. Пожалуй, единственное, что у него было: не купленное, не одолженное и не подаренное.       Своё.       Адри, сопровождаемый Натаниэлем, вывел Мишао на улицу. Последовали восхищённые ахи и восклицания — Хлоя победно улыбалась, словно это она была расхваливаемой кобылой. Когда восторги утихли, пришлось повозиться с Натали. Сенкер, как скоро выяснилось, всего трижды сиживала в седле.       Она боялась своей тихой, серой в яблоко, лошадки. Не знала даже с какой стороны к ней подойти. Куда уж там сесть верхом.       Буржуа эта ситуация явно забавляла. Она с улыбкой наблюдала за секретарём с высоты седла — её белый жеребец перебирал тонкими ногами, нетерпеливо грыз удила. И, делая короткие перерывы, кивал на Мишао, оглашая парк призывным ржанием. Помогать делом или советом она не спешила. Верная Ренкомпри так же помалкивала.       Натаниэль же только молча, закатил глаза, и запрыгнул в седло — он выбрал гнедую лошадку, которая с виду уступала красавице Мишао. И Адри это очень не понравилось — чувствовался подвох. Не иначе как лошадь «конюшего» была выносливой скаковой, куда выносливей Мишао, а значит, мужчина неизбежно предложит посоревноваться в скорости.       Адри, мысленно пообещал себе не двигаться быстрее рыси — нет ничего проще, чем по глупости угробить дорогущую лошадь. Вот будет история…       — Разрешите вам помочь, — вызвался Адриан, чем заслужил полный благодарности взгляд.       Он отрегулировал стремена по росту Сенкер. Проверил, хорошо ли затянута подпруга. После чего помог Натали сесть верхом — женщина запрыгнула в седло так резво, что едва не плюхнулась на землю с противоположной стороны. Но вовремя ухватилась за руку Адри. Нервно улыбнулась, ёрзая в седле.       Хлоя, так и не дождавшись развлечения, пустила своего белого вокруг всадников. Конь, фырча, выбил копытами пыль из земли.       — Натаниэль любезно разрешил нам вывести лошадей за пределы Лоншана, — сказала девушка. — Предлагаю воспользоваться этой удивительной возможностью. И прогуляться до озера Энферьёр, там мы перекусим.       Возражений не последовало. Блондинка негромко прикрикнула. Стукнула каблучками сапог белые бока жеребца — конь пошёл уверенной рысью. Следом за ним порысила гнедая Маттона и лошадь Ренкомпри.       Адриану же пришлось ждать, пока тронется с места неуверенная Сенкер. Ждала и Мишао — кобыла стригла ушами, трепетала густыми ресницами. Терпеливо слушала удаляющееся ржание белого.       Серая в яблоках начала с шага, а потом перешла на лёгкую рысь. Адри, не сдержав улыбки, запрыгнул в седло. И, приподнявшись на стременах, без труда догнал Натали. По счастью, компанию им составил мужчина, которого Адри окрестил Лакеем. Теперь за это его грызла совесть — спутник оказался улыбчивым, учтивым и, что важно, молчаливым.       Он первым подоспел, чтобы придержать заваливающуюся на бок Сенкер — придержал её за локоть. Пожалуй, не вызовись Адриан на выручку, он бы и с посадкой в седло справился.       — М-мсье Ад-дриан, м-мсье Жан, вы н-невероятно любезны, — произнесла Натали, щёлкая зубами. Её лошадь набрала бодрую рысь, и теперь всадницу потряхивало. Да так что, козырёк шлема начинал сползать на глаза.       — Если вы позволите, — тихо произнёс Жан, — я дам вам пару советов.       — О, д-да, м-мсье…       — Сядьте поглубже в седло. Вот так. Прогните поясницу, как это делаем мы с мсье Агрестом. И, очень важно, найдите равновесие. Но не так, как на велосипеде или скутере. Вы поймёте. О, нет, нет, постарайтесь не откидываться назад…       Он мягко удержал Сенкер за спину и женщина… хихикнула.       Адри чувствуя себя лишним, поймал взгляд Жана. Коротко коснулся пальцами козырька шлема. Жан в ответ подмигнул. Не теряя времени, Адриан толкнул кобылу пятками. Только едва — Мишао поняла команду безупречно, сменила аллюр на лёгкий галоп.       Вороная шла уверенно, легко. Её не нужно было даже направлять, кобылица видела дорогу, и даже не думала сворачивать с неё к морю соблазнительной травы.       Троицу он нагнал уже на въезде в лес. Высокие, окрашенные в рыжий, кроны буков сомкнулись над головой. На плечи легла спасительная тень — солнце успело здорово раскалить чёрную ткань курточки.        — Эй, Агрест, — сказал Натаниэль, поворачиваясь в седле, — мы уж думали, ты не оторвёшься от нянькиной юбки.       — Нат, — одёрнула его Буржуа, — прекрати.       — А что? Я всего-то хочу, чтобы он прокатился с нами, и не кормил слепней.       Адриан промолчал. Пристроился бок о бок с Ренкомпри. Маттон и Буржуа ехали парой впереди — большего не позволяла лесная грунтовая дорога. Ничего не оставалось, как наблюдать лошадиные крупы, метёлки хвостов, да то, как беседует парочка.       Устав смотреть на первое, второе и третье, Агрест решил поискать интересное в лесу. Булонь не поражала воображение, но, всё-таки, в осеннем убранстве была мила. Ещё покрытая зеленью гибкая молодая поросль подлеска возвышалась над огненным ковром листьев. Над головами шумели кронами старые буки.       Где-то эхом разносился упрямый, неистовый долбёж дятла. Весело чирикали птички. Далеко, на грани слышимости, лаяла собака.       Лес выглядел обжитым, со следами человека — ни покрытых мхом брёвен, ни острых пней. Но в голове Адри всё никак не укладывалось, что совсем недалеко отсюда гудит мегаполис. При других обстоятельствах прогулка могла выйти приятной.       Дорога петляла. Дробилась на развилки. Пересекала ухоженные асфальтовые реки — подкованные копыта отбивали звонкую дробь — чтобы затем снова сделаться грунтовой, изрытой корнями. То слева, то справа появлялись соблазнительные тропинки: Хлоя и Натаниэль, прекрасно зная лес, игнорировали их и чётко придёрживались выбранного маршрута.       Деревья то расступались, открывая вид на рыжие поляны, то сдавливали дорогу с обеих сторон, заставляя всадников выстраиваться цепочкой. Уважительно склонять головы перед низко висящими ветвями.       Пахло сырой землёй, зеленью. И только изредка возле уха звенел комар. С французской деликатностью он дожидался первых аплодисментов, чтобы бесследно исчезнуть.       — Правда, Натаниэль очень мил? — спросила Сабрина, пытаясь завязать беседу.       Адриан это прекрасно понимал, но вид воркующей Хлои отбивал всю тягу к общению.       — Неправда, — буркнул парень.       — О.       Ренкомпри растерянно теребила вожжи. Отвела взгляд.       У Агреста же кончилось терпение — Хлоя как раз была занята тем, что убирала соринку с щеки Натаниэля.       — Хло, — сказал Агрест, — мы можем поговорить?       — Конечно можем, — ответила Буржуа не оборачиваясь, — боженька для этого дал нам рты.       — Наедине.       Он обжёг взглядом ухмыляющегося Натаниэля. И тот, вопреки логике, заулыбался ещё шире.       — Если это ненадолго…       Адриан пустил кобылу вперёд, понукая её объехать ненавистного Маттона. Мишао заколебалась — стоит ли сходить с такой удобной тропки? — но всё-таки прошлёпала копытами по мягкой земле. Проехала вперёд и Хлоя.       Высоко задрав подбородок, сидя в седле надменно и безупречно.       Заговорили они, только когда спутники остались метрах в десяти позади.       — Адриан, это ужасно неприлично, — произнесла Буржуа, впрочем, избегая смотреть на собеседника. Блондинка старательно делала вид, будто Булонь занимает всё её внимание.       — Да, — процедил Агрест, — зато очень прилично миловаться со взрослым мужиком!       Ох, не с этого ему хотелось начать беседу!..       Но теперь Хлоя снизошла до того, чтобы на него посмотреть. Хоть это был совсем не тот взгляд, с которого должно было начаться примирение. Голубые глаза сверкали гневом.       — Ах! Какая интересная претензия! Но не спеши её развивать! Давай подумаем — твоё ли это дело?..       — Тебе четырнадцать!       Хлоя разгневанно фыркнула.       — Тебе листвой забило уши, Адриан? Не твоё дело! И потом, четырнадцать мне будет не всегда.       — Ха! Да. Смотреть на тебя сверху-вниз он тоже будет «не всегда». Очень скоро начнёт дышать тебе в пупок!       Девушка нервно рассмеялась. Адри по одним только набухшим желвакам видел — ей очень хочется толкнуть жеребца пятками, умчаться подальше и от Агреста и от его претензий.       — Что я слышу? — выпалила она. — Звуки ревности? Или нотации старшего братца? Ты для этого явился в Париж? Чтобы одобрять или выпроваживать моих парней? Совсем одичал в своём Кентрберри! Сначала делаешь из меня поломойку, а теперь пытаешься натянуть рясу монашки! Сбрендил.       — Выходит, он твой парень. Просто чудесно!       — «Выходит» это не твоё дело, Агрест. У тебя нет никакого права вмешиваться в мою жизнь — ты мне и так по гроб должен! Так что… предлагаю наслаждаться парком и не портить мне прогулку.       Адри скрипнул зубами.       — Интересно, что думает об этом твой отец.       Хлоя изумлённо открыла рот, задохнулась от возмущения.       — Ты что… собираешься на меня… настучать?!.. ты мне… угрожаешь?!       — Если будет нужно, — соврал Адриан.       Такого он бы не сделал даже под дулом пистолета. Но сейчас очень, очень хотелось прищучить подругу.       Чтобы всё. Стало. Как прежде.       — Ты… ты… как ты смеешь?! Говорить мне… такое! Угрожать! — она наклонилась в седле и ткнула его пальцем в грудь. — Я поняла. Да. Всё ясно складывается — ты мне мстишь!       — Пф.       — Так глупо! Знаешь, что, Агрест, — в голосе её клокотала ярость. Она попыталась ухватить его за рукав, но Адриан уклонился. — Ты меня разочаровал…       Белый жеребец уловил эмоции хозяйки, и теперь хрипел, резко кивая, грызя удила.       — Что ж ты замолчала, Хло? Давай, не останавливайся. Мне очень интересно, что может разочаровать такого человека как ты.       — Такого как… ах! Да ты, если хочешь знать!.. — голос её сорвался на крик. — Ты — безмозглый, безвольный инструмент в руках своего папаши! Ты папенькин сынок!       — Да? — фыркнул Агрест. — А я помню время, когда и ты звала его отцом.       — А я помню время, когда ты ходил на горшок и пускал носом пузыри! И вот тогда ты был умнее! Мой отец обо всём знает! Без стукачей на вроде тебя! И, заметь, мой отец — не твой! Он не тиран, который запирает ребёнка в шкафу, а потом превращает его в пёсика!       — Ай, кто бы говорил, чёрт побери!.., а в кого превращает тебя твой отец? В размалёванную ш…       Он вовремя осекся. На лице Хлои застыло скорбное выражение. Она уже занесла руку, чтобы залепить пощёчину — и теперь бегло размышляла, а стоит ли? Об этом же думал и Адриан.       А ещё он думал, что хотел сказать вовсе не это. Что ему жаль её. Жаль, что коллеж не принял девочку, как она того заслуживает. И что вся эта глупая ситуация, в центре которой они оба оказались — не более чем череда недоразумений. Что ему больше всего на свете, все эти годы хотелось её увидеть, услышать, или прочитать от неё хоть строчку — но он готов забыть.       Потому что на всём белом свете у него никого не осталось. Кроме отца. И неё.       Но разговор свернул не туда… совсем не туда. Адриан в ужасе думал, как теперь всё исправить. И как укротить свой язык.       — Ты сделал, — сказала Хлоя, медленно опуская руку, — мне очень больно, Агрест.       — Ты тоже, Буржуа.       — Всё как я сказала. Ты мне мстишь. Ты… озлобленный маленький…       В груди гулко ухнуло. Так бывает, когда зашедшееся в беге сердце, не справляясь, пропускает удар. Или делает лишний в ритме. Адри отстранённо подумал:       «Что это? Моя злость? Горе? Разочарование?»       Прежде такого не бывало. А пока он думал — ухнуло ещё раз. Уханье это болезненно отдалось в спине, животе, мышцах ног. Ему начало казаться, что воздух из свежего и прохладного сделался гуще желе. Из его будто вычеркнули все лишние звуки — все, кроме гулкого биения сердца, шумящей в ушах крови. Голоса Хлои. И громкого дыхания коней.       —…маленький мальчик! Я не собираюсь перед тобой отчитываться! Ты в мою жизнь не лезешь, ясно это понял?..       «Уханье» нарастало. Теперь оно участилось, сливаясь в единый гул. Как если бы сотни трубачей вывели высокую, тоскливую ноту.       Что-то — быть может интуиция — заставило его оторвать взгляд от лица Хлои. Поднять глаза выше, к кронам деревьев. Адриан изумлённо открыл рот: с ясно-голубого неба, прямо через сплетение ветвей на лес опускался серый снег. Он летел бесшумно, медленно. Опускался на влажную листву, древесные стволы.       — …у тебя нет никакого права… и, если хочешь знать… стоит мне захотеть, ты вернёшься в свой зачуханный Кентреберри!..       Адри, не замечая Хлою, как зачарованный, протянул руку навстречу парящим хлопьям. Позволил им опуститься на ладонь. Впрочем, в этом не было нужды — снег падал теперь и на шеи коней, на их гривы, путался в пшеничных волосах собеседницы.       — …к своим зачуханным монашкам в паранджах! Никто, запомни, никто не смеет указывать Хлое Буржуа! Даже… ты. Нет! Особенно — ты!       Он поднёс ладонь к лицу. Большим пальцем надавил на пушинку — та развалилась, оставив после себя чёрный след на коже.       — Это не снег, — прошептал Адриан.       До его обоняния донёсся едва слышный, едкий запах гари.       — Это, — проскрипел в голове голос, — очень плохо.