Чуда не бывает

Бошка болела с невероятной силой и проблема была даже не в этом, а в том, что он не мог это поменять и, почти каждый человек, зная об этом, пытался повлиять на это как-то, но не в лучшую сторону. Ощущение, что все в этом чёртовом бетонном здании настроены против него. Антон пробыл здесь всего лишь около пары часов, но уже ненавидел это место. Слава Мерлину, классная дала ему таблетку «Новигана» и ему должно стать легче, через пару минут. Сейчас как раз шёл русский, поэтому Елена Викторовна особо не трогала Шаста, ведь прекрасно все понимала. Дверь тихо скрепит и через пару минут в кабинет вваливаются два красных лица, которые, в данный момент, даже не очень отличались. — Здравствуйте, извините за опоздание, — быстро протараторил один из них. — Матвиенко? Позов? Явились — не запылились! Ну, решили, что на середине третьего урока прийти — прекрасное решение? — она даже слегка похлопала в ладоши, незаметно закатывая глаза. — Вы, двое, задержитесь после урока и ваше мнение меня не интересует. Остальные пол урока ни то, что не прошли в тишине, о чем просто мечтал и грезил Тоша, кажется, это были самые громкие пятнадцать минут. Все постоянно болтали, а самое главное, пытались рассказать что-то недавно пришедшим, делились важной информацией и компроматами, иногда как-то странно поглядывая на юношу. Конечно, он не видел этого, во-первых, потому что все, кто болтал находились позади него, да и он, в принципе, лежал головой в стол. Звонок — неприятно отдался по ушным перепонкам. Антон почти сразу выскочил в коридор, замечая, как постепенно выходят остальные, только этих двоих не было видно. Послушались женщину? Вау, это что, было возможно? Он ещё пару минут стоит перед дверью, будто дожидаясь, как будто что-то услышит, хотя она была плотно закрыта, скорее всего, даже на ключ. Это немного пугало. Тоша решает сбежать в туалет, надеясь, что хотя бы там будет тише, чем в коридорах этой чёртовой школы. Как только он оказался в небольшом месте, тут же залез на старый подоконник, что прогнулся под тяжестью Шастуна. Он, как обычно, притянул к себе колени и стал пялится в окно, ведь смотреть на отпадающую почти везде краску не очень хотелось. В итоге, ему надоело биться головой об потолок, в связи с этим он согнулся так, что теперь его щека лежит на его коленях, он принялся рисовать какие-то фигуры на стекле, будто ждал кого-то. Дверь отворилась оттуда послышались до боли знакомые голоса, он дернулся, в следствии чего ударился головой, а по всему туалету раздался неприятный звук. Двое парней тут же увидели Шаста. — Это ты нас сдал классухе? — с неким напором на юношу говорил Матвиенко. Он выглядел уставшим, чуть позади него стоял Димка, что поправлял свои очки. Такое ощущение, что их недавно сломали. Тоха молчал, он не хотел говорить, он хотел побыть в одиночестве, ему было плевать, что его могут отпиздить сейчас или, что похуже, он сдохнет от головной боли. Резкое осознание. Нет, нельзя, мама не переживёт. — Нет, это ей сказали другие преподаватели, — говорит сквозь зубы, настолько уверенно, что даже сам себе поверил. Внутри его что-то горит, но он никак не может понять что. Сережа опирается на раковину, смотря на Шаста с каким-то вызовом, но тот не смотрел в ответ, он вообще не видел их и не хотел смотреть. Какая разница? — Нам тут одна чудесная птичка нашептала, что ты до сих пор читаешь сказки, — начал было Матвиенко, по его голосу было понятно, что он еле сдерживает смех. Такой ужасный, противный, не весёлый, а надсмехающийся, он всегда смеялся им. — Чувак, тебе четырнадцать, не пять. Этот мир ужасен и он никогда не будет таким «волшебным», как в том мире в котором ты живёшь. Мир ужасен. Очнись. Смирись, — эти слова уже звучат грубже и серьёзнее. Шаст ничего не говорит. У него, кажется, только что упал мир. Голова начинает ещё сильнее болеть, будто скоро разорвется. Последние два слова болью пульсировали в затылке, словно их туда впечатали, а они, со всей силы, пытались вырваться наружу. Звенит звонок. Но Антон не слышит его или не хочет слышать, он не двигается, будто застрял в коробке и не может даже пошевелиться. Небо затягивает тучами, будто погода чувствует тоже самое, что чувствует Тоша. Он закрывает лицо руками, по привычке пытаясь сбежать в тот самый желанный мирок, но сейчас даже там не рады его видеть, каждый кого он встречает пытается выгнать его оттуда, заставить принять серую реальность. «Очнись», «Смирись». Везде блестят эти два слова, что не давали ему покоя. Они где угодно, куда бы Шаст не перевёл взгляд. Он начинает тихо шептать «Нет», медленно срываясь на крик и бьет по подоконнику, глаза наполняются слезами, а руки с неимоверной силой трясутся. Сил кричать больше не было, да и голоса тоже. Темнота. Тишина. Кажется, весь мир остановился лишь потому что Антону плохо. — Тош? — звучит знакомый голос. Он везде и нигде одновременно. Шаст открывает глаза и видит взгляд, что до этого был ледяным, равнодушным, но сейчас смягчился и выглядит как чистое голубое небо, — Ты как? Что произошло? Арсений Сергеевич гладил по спине заплаканного подростка, а тот пытался быстро вытереть глаза. Нет, конечно, он не считал позорным плакать, но оправдываться перед взрослым не особо хотелось. На Попове не было вчерашнего пиджака, только рубашка и та с рукавами закрученными до локтя. Он ещё был больше похож на ученика у которого пубертат ещё не прошёл. Педагог вопросительно смотрел на Шастуна, тот ничего не говорил, голос сел. — Давай пойдём ко мне в кабинет, я дам тебе воды и успокоительного, а потом мы поболтаем, ладно? Ты хоть на ногах держаться можешь? Антон слегка отрицательно кивнул, все его тело было размякшим и он его попросту не чувствовал. Психолог посмотрел на него голубыми глазами ещё раз и улыбнулся. В одно мгновение юноша оказался на сильных руках мужчины. Он прекрасно понимал Тошу, хоть и не знал, что произошло — это будто было на генетической уровне. Шаст еле заметно улыбнулся, обхватывая своими руками шею Арса. Руки казались ему такими тяжёлыми, что он их еле поднял, но все же, надеется только на учителя нельзя, мало ли что. Попов, кажется, так не считал. Он спокойно нёс мальчишку, с лёгкостью, будто нес стопку бумаг. Они медленно шли по коридору прямиком в кабинет мужчины. По пути им встречались разные учителя, что осуждающее смотрели сначала на Антона, а потом переводили взгляд на Арсения Сергеевича, тот глядел на них как-то странно и кивал головой так, что они почти сразу менялись в лице. Шастун видел как они менялись с негодования до милой улыбки будто бы знали, что здесь вообще происходит. Наконец, показалась дверь. Он видел её неоднократно, но как-то не обращал внимание, ну есть и есть она, вообще плевать, что там находится. Дверь была светлого цвета, видимо из дерева, а сверху на золотой табличке выведены слова: «Психолог. Попов Арсений Сергеевич». На прикреплённом внизу листе тоже было что-то написано, но прочитать он не успел, да и мозг не особо варил. Они беззвучно зашли в помещение, дверь, привычно, не скрипела, как во всех остальных кабинетах. Тоха почти сразу оказался на диване, кожаном и, такое ощущение, дорогом, он сразу принялся осматривать все вокруг. Вся мебель, обои, пол… всё выглядело настолько новым, ему казалось, будто оказался в кукольном домике, что он неоднократно видел в магазинах игрушек. Кабинет Арсения был, как глоток свежести в это старье и потрепанность сие здания. Педагог сразу начал капаться в ящиках стола, пытаясь найти, видимо, обещанную таблетку. Наконец, на столе показалась упаковка блистера, что приятно отблескивала серебром. Он налил в стакан воды из кулера, который Тоша заметил только сейчас. Все пахло такой новизной, будто кабинет психолога был тем островком двадцать первого века, а вся остальная школа погрязла в восьмидесятых. Педагог подошёл к мальчишке держа в руках всего одну таблетку и стакан, садится перед ним и подаёт все это Шасту. — Выпей, — строго, но все равно сохраняя нотки переживания в голосе. Юноша послушно положил белый круг на язык и опустошил стакан. Руки дрожали с неимоверной силой, но головная боль, кажется, начала слегка отходить назад. — Как твой голос? — интересуется Арс через пару минут не видя прежний страх в глазах. — Нормально. Это, наверное, было от испуга, — отвечает Антон пытаясь говорить громко, заполняя собой все пространство, как всегда, но вышло еле слышимо и сдавленно. — Я понимаю, что тебе уже лучше, но не напрягай голос, мало ли, — проговорил учитель, на что Тоша кивнул, — теперь-то расскажешь, что случилось? Шастун отрицательно покачал головой. Арсений все ещё является взрослым, перед которым оправдываться шибко не хотелось, да и Поза с Матвиенко, которые итак за место в школе держатся, будто это одна школа в Воронеже, подставлять — перспектива не очень. Попов понимал, возможно, даже и догадывался, ну или предполагал. Он просто усмехнулся, опуская взгляд вниз. Мальчишка заинтересовано смотрел на него, он казался таким…. Необычным, совершенно не вписывался в атмосферу мира, в котором жил, будто сына бога спустили на Землю, ради наказания. Шаст конечно не верил в подобный бред, но, по крайней мере, так им рассказывали на уроках религии. — Ладно, тогда мы просто поболтаем, — сказал Арс, пожимая плечами после небольшой неловкой паузы. — О чем? — недоуменно спросил Антон, он не привык вести разговоры с педагогами, даже не высказывал своего мнения, когда учитель был не прав. Всегда молчал в тряпочку. В общем, эталон ученика для преподавателей их школы. — О всяком, — в противовес удивлению младшего легко ответил мужчина. Это поразило юношу. Его рот был приоткрыт, а зеленые, как трава после дождя, глаза быстро хлопали. — По крайней мере, обратно на уроки в таком состоянии я тебя не пущу, а Лариса Ивановна не даст никуда выйти до их окончания, сам знаешь, — продолжил также медленно и спокойно Сергеевич, копаясь в каких-то бумагах. То, что вахтерша действительно не пустит до последнего звонка знали все и он понимал, что не сможет уйти, но… — Почему я просто не могу вернуться на занятия? — спросил Шаст не поднимая взгляд с пола, — Я ведь в полном порядке и чувствую себя прекрасно. Что-то с грохотом упало и заставило отвлечься от рассматривая узора на ковре. На лице психолога застыло возмущение смешанное с поражением. Он просто наблюдал, как голубые глаза вскипают, словно на море сейчас случится шторм. — Мальчик мой, — начал уж почти беззвучно Арс, — тебе, не с пятиминутной истерикой, нельзя на занятия сегодня идти, лучше вообще не посещать их до полного восстановления. И, если ты считаешь, что тебе хорошо, это не значит, будто у тебя там все в норме, — показывая на голову продолжал он. — Но если ты не хочешь говорить со мной, то я спокойно тебя отпускаю, просто я пытался сделать тебе же лучше. Это моя работа, — откуда-то из-под стола сказал мужчина после недолгого молчания. — Нет! Вы неправильно меня поняли, Вы очень милый, но я просто не знаю, что говорить, да и Вам, наверное, не очень интересно будет со мной, — фыркнул юноша с каждым словом становясь тише. Преподаватель неаккуратно вынырнул из-под стола со стопкой бумаги, чуть ударяясь об этот предмет мебели. — С чего ты взял, что мне будет неинтересно или скучно? А насчёт другого не волнуйся, вопросы буду задавать я. Особо не думай над ответами, это не что-то личное, тем более, это ведь просто диалог. Считай, что болтаешь с другом, — неудачный пример привёл он. У Шастуна не было друзей. Он хотел дружить, но это выходило как-то не очень, все просто пользовались им, а Попов выглядел, как тот с кем будет увлекательно. С Поповым хотелось дружить. Так как уходить от диалога было некуда, оставалось только бездумно отвечать на все вопросы и, как говорится, сидеть на жопе ровно.

***

Они долго смеялись и болтали ни о чём, будто у них не было разницы в восемь лет. Преподаватель вечно рассказывал какие-то истории из своей короткой, но до боли интересной жизни. Попов поднимает взгляд, его такие запоминающиеся глаза, врезающиеся в самое сердце и оставшиеся там сразу же, чуть расширились. Они не заметили, как время дошло до конца седьмого урока. — Так, Тош, тебе надо идти домой, ты ведь в норме? Дойти сможешь или как? — тянет учитель, осматривая ученика. — Арсений Сергеевич, я в норме, но можно мы ещё чуть-чуть поговорим, пожалуйста, — в глазах юноши читается печаль и надежда. — Тош, тебе нужно идти домой, но я могу довести тебя, а по пути мы ещё поговорим, согласен? Антон согласно кивнул головой, вставая с дивана и чуть пошатываясь от того, что организм не готов был к таким резким действиям. Арс открыл дверь пропуская юношу вперёд, он улыбался и выглядел счастливым, а зелёные глаза блестели изумрудами. — Так, сейчас я иду в учительскую, за некоторыми документами, а ты сходи в класс за вещами, — командным тоном проговорил Попов и направился в другую сторону, не дожидаясь ответа. Шастун никогда так быстро не бегал. Ему было весело с Арсением. Шасту хотелось больше времени проводить с психологом. Быстро накинув на плечо рюкзак, он даже не заметил некоторых зевак, что до сих пор не ушли. Махнул кому-то рукой, скорее всего пустоте, ведь ни с кем особо не был знаком. Выйдя в коридор, он не успевает упасть на стул, как к нему подходит мужчина, чуть нависая над мальчишкой. На нем было лёгкое пальто светло-серого цвета, а на плече висела темно-коричневая кожаная сумка. Он протянул руку парню, тот схватился за неё будто за островок жизни в бессмысленном море. Они идут долго, будто нарочно выбирая самые длинные пути, наслаждаясь погодой и компанией, да и, в принципе, жизнью. Они болтали о чем-то обычном, совершенно не привлекающим внимания, общаются так, будто были друзьями, хотя Шастун вполне походил на приятеля педагога. Прохожие не обращают на них ни капли внимания, хотя здесь особо никогда не было дела до других. Антон поднимает голову, рассматривает небо, понимает, что оно чем-то схоже с глазами Арсения, особенно когда такое чистое, как сейчас без единого облачка. — Тош, — начал голубоглазка, отрывая парня от изучения голубого полотна, — каких птиц ты любишь? Он поразил юношу этим вопросом, учитывая их прошлые темы. Вопрос выделялся и выбивался из серой массы других, совершенно обычных, что люди слышат ежедневно. — Птиц? Эм. Попугаев, — замялся он сначала, но почти сразу продолжил более уверенно, — они такие же яркие, как я, а ещё их очень много в моё мире. Я хотел бы, чтобы у меня попугай. — Интересно. Я был готов получить ответ в стиле «Жар-Птица» или что-то подобное, но мне очень нравится твой ответ, — смеётся он, уже замечая вблизи дверь многоэтажки, где жил Антон, по крайней мере, так написано в его личном деле. Он довёл его до входа в подъезд, наклоняясь немного и потрепал русые волосы, — Не скучай, увидимся завтра. Арс ухмыляется. Его глаза блестят. Антон лыбится, все его тело рвёт от счастья, он не замечает, как учитель скрывается за другими серыми домами. Делая тяжёлый вдох, он входит в дом, кусая губу.