Операция "БЕЛУГА"

13 апреля 1976 года в 09.55 самолет Катамарановоск — Хургада пропал с радаров. О крушении стало известно через несколько часов. Пятьдесят пассажиров, включая пилота и трех стюардесс, находившиеся на борту, трагически погибли. Кошмарное утро упало на голову тяжёлым кирпичем. Детство закончилось на сводке новостей, на потухших глазах отца, на разбившейся о паркет кружке. Мамы больше нет. Поначалу телевизионная программа показалась просто злой шуткой, досадным недоразумением, но усатый диктор на экране печально смотрел прямо в душу, и надежда угасала. Кадры обгоревшего рейсового самолета не внушали ничего хорошего. Руки отца дрожали, когда он набирал номер авиакомпании, потом знакомых, чьи имена Валя не знала, да и в глаза вряд ли их видела. Папин голос, вещание ведущего, белый шум в собственной голове — все слилось в единый звук, выбивая остатки жизни из маленького создания по имени Валя. Сегодня она собиралась с Розой на пикник, а вечером они с папой должны были посмотреть очередной фильм, только без мамы. Мысль о том, что теперь всё будет без мамы, выбивала из колеи. Нет, такого не может быть. Ее мама не могла умереть. Сердце сжималось с тупой и тянущей болью. Она больше никогда не увидит ее прекрасные глаза, больше не услышит звук ее голоса, когла мама рассказывает сказку перед сном или ругается за беспорядок, который развели Валя с папой за время ее отсутствия. Они даже не проводили ее на рейс, Валя не поцеловала ее на прощание и не сказала как сильно любит. Маленькая Валюша не выходила из дома весь день. Вечером, когда Валя с папой должны были смотреть фильм, она не могла сесть на диван. Место рядом с ней было пусто, и это пустота казалась беспредельной. – Мама любила этот фильм, - пробормотал отец, забыв напрочь про свой акцент, пытаясь сдержать слёзы. Валя понимала, что он тоже страдает, и это лишь усугубляло её боль. Для маленькой девочки, только вступающей в нелегкую подростковую жизнь, это было непосильной ношей. Они сидели за столом молча весь оставшийся вечер, на фоне заунывно играло «Неотправленное письмо», а Валя тихо плакала в объятиях отца. Она вообще плакала почти весь день, остановить слезы казалось невозможным. Их счастье, которое мама с папой выстраивали по кирпичикам, рушилось на глазах. Механизм был запущен этим страшным событием, и остановить его не мог никто. — Пап, что нам делать? Валя тихо шмыгала носом, полулёжа на Ричарде, пока тот беззвучно ронял слезинки на свою рубашку. — Не знаю, малютка, — голос Ричарда был непривычно тихим, севшим, потерявшим свой собственный тембральный окрас и акцент. — Нужно быть сильными и... Произнести «жить дальше» нехватило духу. Жизнь без Майи невозможна. Эта невообразимая женщина очаровывала с первого взгляда, Ричард и опомниться не успел, как влюбился, а потом за все их пятнадцать лет брака не смел даже заглядываться на других. В мыслях никогда не было никого кроме красавицы жены. Теперь ее не стало, на руках подрастающая дочь, а в сердце дыра. — Надо ложиться спать, Валюш, — Ричард погладил дочь по волосам, перебирая между пальцев каштановые прядки. Валя отрицательно помотала головой. — Я не хочу. Сил не было у обоих, но сон не шел, и тогда Сапогов осторожно поднял дочь на руки и перенес на разложенный для просмотра фильма диван. — Давай попробуем заснуть, хорошо? Если не получится, то просто полежим с закрытыми глазами. Я буду рядом. Валю иногда мучили кошмары, и он переживал, что после событий сегодняшего дня, дочь будет просыпаться каждые пять минут. Перед тем, как заснуть, Валя обняла отца за шею и, проглотив ком в горле, прошептала: — Я так боюсь тебя потерять. — Валюша, милая, я никуда не денусь. Я всегда буду рядом с тобой и никогда тебя не оставлю. На следующий день с самого утра прибежал Розка. Пока Валя умывалась в ванной, его впустил Ричард, так что, едва девочка вышла в коридор, тот накинулся на нее с объятиями. — Валюша, блин, я вчера, как узнал, сразу к тебе хотел бежать, ю ноу, но меня бабуська остановила и не пускала, говорила, чтобы я денек подождал, я с ней чуть не разругался, блин, какое подождать, когда у меня там Валя в грусть-печаль-тоске, а я дома отсиживаюсь. Сапогова обняла его в ответ и положила голову на мальчишечье плечо. Как хорошо, что Розка такой понимающий, и объяснять ничегошеньки не нужно. Внутри чуть больше сил, когда рядом кто-то, кто не понимает твоего горя, но разделяет его. Им с отцом пережить такое будет сложно, однако Валя была уверена, что Роза не позволит ей зачахнуть окончательно. — Ты только это, блин, — неловко начал тот, отстраняясь. Даже очки снял, прежде чем взять за плечи и заглянуть в глаза. — Не обманывай меня, договор? Я, блин, все понимаю, у меня самого только бабуська, это горе, его нельзя в одиночку. Вас с дядь Ричардом двое, но вы, блин, должны разговаривать с кем-то еще, когда вам плохо. Нельзя такое в себе, так моя ба говорит. Пока Ричард заваривал чай на кухне, Валя с Розой переместились в комнату и уже сидели на кровати с гитаркой. Роза играл негромко, но душевно, даже заставлял Валю улыбаться уголками губ. Хороший Роза, добрый и внимательный, искренний такой, не следит, что говорит, зато всегда от всего сердца. Так день и провели: Ричард решал дела по телефону, а ребята в комнате негромко переговаривались, заполняя звенящую тишину разговорами ни о чем. Голова была пустой, думать о предстоящем не хотелось. А стоило бы. Отец не долго смог изображать сильного человека, справляющегося с ситуацией. Он не справлялся. Он чертовски сильно не справлялся. У него сдавали нервы уже в первый день, но мысль о том, что на его плечах слишком большой груз, заставляла крепиться. Днем он старался проводить время с дочерью или на работе, а по ночам глушил слезы коньяком и усердно пытался понять, как жить дальше. Через своих влиятельных знакомых он договорился, чтобы тело жены доставили в родной город. Через них же узнал, что катастрофа случилась из-за того, что в самолет попал снаряд. В Египте полным ходом шли военные действия, о чем успешно умалчивали все советские газеты и телевидение. Сердце ухнуло куда-то в пятки. Идиот. Слышал же что-то такое от коллег-ведущих, но не обратил внимания, отпустил жену, оставил дочь без матери и обрек мир на потерю выдающейся модели. Стакан летит в стену. — Папа? Что случилось? — через несколько секунд на пороге появляется сонная Валя. Ричард осоловело смотрит на стакан и не понимает, что с ним случилось. Почему стало так тяжело держать себя в руках? В соседней комнате спит дочурка, которая тоже себе места не находит, а он посуду громит. — Стакан разбил, — едва слышно, голос почти пропал. Ричард тихо откашливается. — Иди спать, все хорошо. — Давай помогу собрать? — Валя делает шаг навстречу. — Нет, — слишком резко, как будто даже грубо. Ричард склоняется над осколками и закусывает губу. Кретин. Кусок идиота. Стыдно-то как. — Иди спать, Валя. Он не видит лица дочери, но буквально ощущает кожей, как непонимающе смотрят зеленые глазки на его скрюченную фигуру. Мамины глазки. Валя уходит к себе и вдруг хлопает дверью. Их взаимопонимание дает трещину. Теперь с каждым днем ситуация все хуже. Ричард не может смотреть в глаза дочери, пропадает на работе и часто названивает знакомым, чтобы организовать похороны. Дома почти всегда молчит. Ему действительно нечего сказать. Тот срыв, тот глупый и необдуманный выплеск эмоций определенно обидел и так сломленную Валю. В подростковом возрасте любая мелочь ощущается как предательство. После потери одного родителя права на ошибку у второго не остается. До похорон они живут как чужие люди. Ричард практически не выходит из своей спальни, все время работает, Валя делает дела по дому, готовит еду на двоих, но неизменно ест, не дожидаясь отца, уходит, оставляя короткие записки, чтобы ее не потеряли в случае чего, спать ложится, уже не надеясь на теплый поцелуй в лоб и нежное «спокойной ночи». После похорон становится только хуже. Весь следующий день Валя не выходит из комнаты, и хоть Ричард и предпринимает попытки накормить дочь или предложить ей прогуляться, она даже не отвечает. Только спит, пьет воду, плачет, а потом снова засыпает. А утром, проснувшись позже обычного, Ричард не обнаруживает ее дома. Только на столе одиноко лежит записка, что она ушла к Розе, будет нескоро. Агрессия, которую обычно всегда заглушала семья, теперь не хочет его покидать. Ричард злится почти перманентно, не обращая внимания ни на время суток, ни на то, что его окружает. Его раздражают любые мелочи, и чувство уязвленности заставляет суетиться больше, чем обычно. Когда дочь не приходит в шесть вечера, он чувстует себя чокнутым папашей с чрезмерной опекой, но продолжает сидеть на кухне и цедить коньяк. Ждет. И чем больше проходит времени, тем сильнее что-то закипает внутри. Валя приходит только в восемь, скидывает с ног сандали и вешает на крючок пальто. Ричард появляется в коридоре нарочито медленно, его вид почти угрожающий, мрачный, совсем не свойственный ему ранее. — На часы смотreла? — холодно и сухо, будто не родная дочь вернулась, а с конкурентом пересекся. — Смотрела, и что? — у Вали на голове капюшон, и она старательно не смотрит на отца. Еще одна нить в канате, натянутом между ними, лопается с оглушительным треском. — В самом деле. А мне казалось, что тебе еще rановато гулять в такое time. — Раньше гуляла, проблем не было, — пресекает на корню Валя и проходит к себе в комнату. Из-под капюшона выбивается пепельная прядь, и Ричард широко распахивает глаза. Преградить путь миниатюрной дочке не составляет труда. Стянуть с головы капюшон тоже. — Это что такое? — угрожающе тихо. На него совсем не похоже. Будто в тело благородного и мягкого мкжчины вселился кто-то иной. — Пап, — Валя уводит взгляд вбок. Горбится, не знает, чего ожидать. Действительно, ведь прежде у них проблем друг с другом не было. — Что "пап"? Я уже четыrнадцать лет папа, если you не заметила. How long ты планиrуешь издеваться надо мной? Look, кем ты становишься? У меня столько problem, а ты ведешь себя absolutely disgusting. Почему я должен тrатить my times на твои глупости? Валя смотрела и не верила. В то, что это говорил ее отец, поверить и правда было сложно. Его вечно любящие глаза теперь были полны гнева, а воспаленный травмой детский мозг раздувал всё до таких масштабов, что Вале казалось, что отец ненавидит ее. В горле снова появился жуткий ком. — Я понял, это всё влияние твоего friend, — тон отца не вызывал ничего хорошего. Он становился похож на тысячи отцов и матерей, что срывают гнев на своих несчастных детях. — Вот что. С этого самого дня я absolutely запerещаю тебе общаться с Леонидом. Это был удар под дых. Валин папа, самый лучший и родной, прямо сейчас отбирал у нее друга. — You understand? Валя часто задышала носом, сжала и разжала кулаки, до боли закусила губу. Толстая веревка каната снова теснула. — Его зовут Роза-Робот, и он самый лучший человек на свете. А ты, — она вскинула на отца свои большие глаза. — Я ненавижу тебя. Слова, словно змея, сползли с ее губ, и прежде, чем Ричард успел что-то понять, она скрылась в комнате и заперлась изнутри. Это была точка невозврата. Каждый день скандал, ссоры, тяжелое молчание и взгляды исподлобья. Ричард все больше пил, все больше пропадал на работе и все выше и выше поднимался по карьерной лестнице. Вместе с тем в глазах Вали он падал ниже и ниже, и девочка уже не хотела проводить время дома. Новым пристанищем стала квартира Розиной бабушки. Она даже ночевала там иногда. — Я не понимаю, что с ним стало, — Валя сидела на диванчике в комнате Розы и пила чай из большой кружки. — Это не мой отец. Его как будто подменили. Вчера опять накричал на меня из-за того, что я поздно пришла. А я пришла от тебя в семь, понимаешь? У нас и еда дома была, и порядок. Я не понимаю. — Да, коллапс, блин, — Роза даже гитарку отложил, глядя на печальную подругу. — А когда я у тебя ночую, он вообще рвет и мечет весь день. Мне... Трудно, Роза. Маленькому Лёне трудно было представить, как мягкий и добрый Ричард, который возил их обоих в Алушту, был самым гостеприимным хозяином, воплощением идеального отца, вдруг превратился в домашнего тирана. Роза опасался, как бы до рукоприкладства не дошло. — А один раз он вообще запретил мне с тобой общаться, — уже тише произносит Валя. В порыве чувств он тянется к ладоням Розы и крепко хватает его за руки. — Прекратить общаться с моим единственным, блин, самым лучшим другом. С самым крутым человеком на свете. Роза давит счастливую улыбку. Неуместно, хоть он и все еще не может поверить в то, что эта замечательная девочка им восхищается и видит в нем друга. — Блин, коллапс, — роняет Розка и сжимает ладони Вали в ответ.— Валёк, да ты белуга, больше я тебя никак не назову. — Кто, блин? — Ну белуга. Рыба такая. Она, короче, жила тысячи лет назад и живет до сиз пор, потому что научилась адаптироваться к окружающим, блин, трудностям. — Реально? — изумляется Валя. Она замирает на секунду и вдруг расплывается в улыбке. — А что, мне нравится. Роза и Белуга. Звучит круто. — Ага, тандем форевер, — мальчик обнимает ее за плечи и они тихо смеются. Да, определенно, даже самые тяжелые раны лечатся дружбой. — Розка, — вдруг негромко говорит Валя, — а научи меня рок лабать? Лицо Розы вытягивается от удивления, но улыбка на губах расцветает сама по себе. Это еще один маленький кирпичик в их башенке дружбы, которая и так уже ввящла в землю так прочно, что разрушить ее было невозможно. — О чем речь, Валёк? Конечно.