Слепое пятно

Когда Джек решил проверить, почему его уже минут пятнадцать как вернувшийся домой любовник не подает признаков жизни даже простым «Джеки», и заглянул в спальню, Брок собирал вещи. На полу стояла его «тревожная» сумка с готовым запасом самого важного, и Брок закидывал туда одежду из шкафа: почему-то неряшливо, даже не пытаясь сложить, как никогда раньше — военная дисциплина въедалась намертво — себе не позволял. На остановившегося у двери Джека он даже не посмотрел. — Куда-то срывают? — спросил тот. Если бы нужен был весь отряд, Джеку уже позвонили бы, а значит, уезжал Брок один или не со С.Т.Р.А.Й.К.ом, что выглядело странно, никаких одиночных заданий он уже давно не выполнял, да еще и так внезапно. И состояние — стиснутые зубы, каменное выражение лица. Что-то было глубоко не так, и Джек не понимал, в чем дело, ничто ведь не предвещало. Хотя кому, как не ему, знать, что самое дерьмо случается неожиданно и в один момент. — Одного, без нас? — Нет, — сухо ответил Брок, варварски добавил пару джинсов поверх скомканного нижнего белья и положил сверху папку с документами и запасом налички из открытого сейчас сейфа. — Тогда что? Вся эта молчаливая ерунда начинала раздражать. Если Брока не дернули по работе, значит, куда-то собирался он сам, но утром у них никакого разговора про отъезды не было. И дурацкое молчание ничего не объясняло: какого черта Джек должен играть в угадайку? Брок тем временем застегнул сумку, окинул взглядом спальню, проверяя, не забыл ли чего, и наконец посмотрел на так и стоявшего в дверях Джека ровным, ничего не выражающим взглядом. — Мне нужно идти. И Джек не выдержал. — Какого черта, Брок?! Ты нормально можешь объяснить? — рявкнул он и шагнул в комнату, попытавшись ухватить Брока за руку, но тот резким движением ушел от контакта и перетек ближе к выходу, который Джек перестал загораживать. — Это еще что? — Я ухожу. — Не понял? — опешил Джек, и Брок поморщился, как от головной боли. — Я ухожу от тебя, Джеки. С квартирой можешь делать, что захочешь. Оставшиеся вещи я заберу на днях. Ключи вот, — и, выудив свою связку из кармана, идиотским жестом кинул Джеку, едва удержавшемуся от инстинктивного порыва поймать. Еще чего не хватало. — И с чего вдруг такое событие? Сначала, правда, захотелось спросить, серьезно ли Брок, но по всем его ужимкам выходило, что серьезней некуда: уж различать, всерьез Рамлоу что-то говорит или юморит, Джек за столько лет вполне себе научился. Ключи так и остались лежать на полу. — Не важно, — Брок мотнул головой и, увидев выражение лица Джека, поморщился уже со вполне ощутимой горечью. — На самом деле не важно. Просто забудь. Доброй ночи. И спокойно пошел к двери, лишь слегка округлив траекторию, чтобы не оказываться вплотную к Джеку, кажется, опасаясь, что тот станет хватать его за руки. Правильно, Джек бы и схватил — если бы не понимал, что с Броком это не поможет. Когда он так насмерть на что-то решался, никакая тупая сила и прочие приемы «в лоб» не работали, уж Джек-то знал. А значит, нужно было срочно придумать что-то другое, только ни в коем случае не давление, и быстрее. — Я не заслужил объяснений? Брок, не дойдя до двери, замер с сумкой в руках, задумавшись, потом глубоко вздохнул, потер лоб двумя пальцами, как будто пытаясь унять головную боль, резко выдохнул и уронил сумку на пол. Кивнул: — Заслужил, — и сел на край кровати, указав Джеку глазами на место на другом ее краю. — Я все заканчиваю, потому что ничего у нас не получается. И дальше будет хуже. Поэтому надо закончить сейчас. Джек хмыкнул, понимая, что, наверное, не стоит, но только фоном, и насмешливо поинтересовался: — Сам решил или кто посоветовал? Надо было держать себя в руках: если Брок на что-то настраивался всерьез, истерики с воплями — последнее, что могло сдвинуть его с места, — но от одной мысли, откуда у всего этого, оказывается, растут ноги и докуда они уже успели дорасти, злость подкатила к самому горлу, не давая соображать здраво. А уж когда в ответ прилетело раздраженно-пародийное: — Сам решил. Но рассмотреть помогли, да. Со стороны часто виднее, — сдерживаться стало совсем невозможно, слова лезли помимо воли, слишком долго копились внутри, настаивались, вызревали. -Да ты вообще на все с этой стороны смотришь. Как ему виднее. А вот у Брока с желанием чего-то наговорить, кажется, было иначе: он раздраженно прищурился, но промолчал. Судя по всему, владел собой лучше, хотя в плюс это не шло, слишком большая разница во времени принятия, которого у Джека и вовсе не было. — Так что тебе объяснили? Негоже отвлекаться от славных дел на трах и быт? Служить и принадлежать надо душой и телом 24/7, а все, что мешает — прочь? Не должен настоящий солдат думать о чем-то, кроме приказов начальства? — Нет, — протянул Брок. Пока Джек плевался застоявшейся желчью, он как будто перестал злиться, а стиснутые зубы и презрительная гримаса сменились обреченным смирением. Как у родителя, недалекий сынок которого начал рассказ о свежих успехах с пятерки по музыке, а закончил парами по математике и физике: ничего не ждал, но по слабости натуры позволил себе надеяться зря. — Мой начальник спросил, кто ты мне: подчиненный или ревнивый любовник. И если подчиненный, то почему я не использую твои умения по максимуму в назначениях, а если ревнивый любовник, то почему мы в одном отряде. И он правильно спросил, Джеки. А я не знал, что ответить. В принципе, да, ожидать, что всю эту непрофессиональную дрянь не заметят, было глупо. В последнее время Брок делал все, чтобы Джек не оказывался рядом с Пирсом, особенно одновременно с самим Броком, даже тогда, когда навыки Джека идеально подходили именно на этом месте. И, естественно, это было отлично видно тем, кто стоял рядом и брал на себя труд посмотреть, так что их яблочко с гнильцой все зрело и зрело, готовясь упасть. И вот упало. В принципе, Джек этого ждал — не очень продумывая, что делать дальше, но искренне саботируя все попытки вернуться в прежнее состояние. Если в чем Брок и был сейчас прав, так в том, что надо что-то решить. Другое дело, что решил он плохо — но они разговаривают, а значит, Джек тоже участвует и может что-то изменить. Если успокоится. — И тебе подсказали? — Мне дали выбор. Я выбрал. — Молча свалить? Все так закрутилось, что до этого момента Джек не успел осознать, чем закончилась бы сегодняшняя история, не окажись его дома или будь он занят. Он ведь действительно мог выйти: в магазин или на вечернюю пробежку. Мог задержаться на базе или таки пойти в бар с ребятами, как его звали. Мог, завозившись на кухне или в ванной, не увидеть, как Брок собирает вещи и валит — и пришел бы к молчанию, пустым шкафам и вопросам без ответа. И тут на него накатило этим осознанием. — А потом бы что? Делал вид, что меня нет? Изображал командира и тыкал субординацией? Прислал бы письмо в конверте?! Он еле сумел поймать момент, когда все перед глазами начало заливаться алым, и сохранить контроль. Хотелось разорвать кого-нибудь или хотя бы что-нибудь на части, но вот это было совсем нельзя, не ко времени. Брок отвел взгляд, опустив голову: — Ты прав, так нельзя. Прости. Пару секунд они посидели в тишине. А потом Джек снова не выдержал. — Так ты посылаешь меня на хуй потому, что этого захотел Пирс? И Брок сейчас же раздраженно вскинулся: — Нет. Я заканчиваю все, потому что это мешает работе, и совместить не получается никак. Ты не хочешь того, что я могу, а то, что нужно тебе, я не могу. Джеки, пожалуйста, пойми. Все действительно может закончиться очень плохо. Не мне тебе объяснять, чем кончается невнимательность в нашем деле. Ты можешь пострадать. Я могу пострадать. Заигравшись в этот детский сад, мы можем прохлопать покушение. Через две недели у нас Африка, а там один неконтролируемый бардак, и половина ублюдков с оружием спит и видит, как убрать Председателя Пирса, а другая половина готова стать руками любого, кто заплатит — и желающих хватает. И пока я буду думать, как угодить тебе, его просто пристрелят у меня на глазах! Ты это понимаешь?!  — Ах, так вот, что волнует тебя больше всего! Здоровье драгоценного мистера Пирса! Что еще может волновать в жизни его верного пса?! Конечно, Джек знал, как называют Брока. Люди в Щ.И.Т.е делились на три группы. Первые — таких было больше всего среди низовых агентов — люди организации, люди Щ.И.Т.а. Они пришли в Щ.И.Т. и служили Щ.И.Т.у, иногда не очень-то понимая и интересуясь, кто стоит у руля. Вторая — люди Фьюри. Как Романова. Эти пришли с Фьюри и уйдут с ним, если вдруг он решит уйти. Или останутся — но по его приказу, и будут верны ему и только ему. Ну, и третья — люди Пирса. Брок был из третьей. Они с Джеком уже дружили, когда Пирс каким-то образом вышел на Брока и перетянул его к себе, а Брок потянул и Джека: сначала просто в С.Т.Р.А.Й.К., потом в его командование. И Джек хорошо — слишком хорошо — знал, что именно приказам Пирса Брок повинуется безоговорочно и во всем. Доберман у ноги. Или скорее ротвак. — Да, Брок? Его уже совсем несло, хотелось наконец высказать все, что накопилось, однако Брок неожиданно вполне искренне улыбнулся. — Да. Ты разве не понял, Джеки? Я и есть пес. Хороший, натасканный, дорогого стоящий — рабочий. А таким, да, нужны хозяева — но хозяев они выбирают сами. И служат верно. А знаешь, во что превращаются такие псы без хозяина? В поехавших крышей шавок, которые только и могут, что кидаться на слабых и хватать за лодыжки сильных, а потом прятаться в темных подворотнях. Я не хочу быть шавкой. — Ты хочешь лизать руки хозяину. Или не только руки? И вот тут Брок наконец сдался. Оскалившись, он протянул: — О-о-о! — пружинисто поднялся с постели и раскинул руки в фальшивом восторге. — Вот мы и докопались до истины, да, Джеки? Наконец-то. Я уж думал, что ты так и будешь терпеть. Давай, не стесняйся! Выскажи, что на душе! Сплетни перескажешь? Так они ходят с тех пор, как я С.Т.Р.А.Й.К. получил, а сейчас вроде даже поутихли, ты припозднился. Или от себя говорить будешь? — А не так? — красивых слов Джек не нашел. Он вообще с трудом задал вопрос. Его аж потряхивало от напряжения: слишком давно все это копилось, слишком привык давить в себе, не желая озвучивать, боясь то ли признать, что способен так думать, то ли узнать правду, если спросит. Сплетни, надо признать, действительно ходили давно. Про Пирса вообще много сплетничали, как про любого человека такого уровня. И газеты, и местные знатоки записывали ему в любовницы то очередную красавицу из Щ.И.Т.а или минобороны, то голливудскую звезду, а уж когда на публику просочилась фотография Пирса, вручающего букет сияющему Йену МакКлелланду, неплохому актеру и гей-иконе всея Америки, фабрика сплетен заработала вовсю, активно осваивая тему возможной принадлежности Председателя Пирса к ЛГБТ-сообществу и его тайных гомосексуальных романов. Брок, помнится, очень смеялся, рассказывая, что появление на том банкете планировалось как пятиминутный визит вежливости, букет предназначался первой попавшейся звезде и уже почти был вручен милой даме, когда ту срочно отвлек кто-то из сотрудников, а оказавшийся рядом МакКлелланд решил пошутить — и журналисты не упустили удобный повод. В принципе, задавить тенденцию не составило бы труда, но в тот период вся эта толерантность вошла в моду, так что палки в колеса бурной фантазии никто вставлять не стал. Брок, конечно, тоже попал под раздачу, к счастью, только среди своих как персона непубличная: и он, и Пирс тогда были моложе, карьера Брока только расцветала как раз с подачи Пирса, и было просто грех не почесать языки о такую историю. Но тогда Джека это не цепляло: у них с Броком все только закрутилось, он ему верил, да и собачья преданность еще не выпирала так явно. Зато за прошедшие с тех пор годы накопилось до самого горлышка так, что не вздохнуть. И, наверное, что-то такое было в его взгляде, отчего Брок перестал ухмыляться, очень внимательно и очень серьезно посмотрел в глаза и медленно, с нажимом проговорил: — Джеки, клянусь тебе, никогда ничего там не было. Никогда. Ни разу. Ни раньше, ни сейчас. Веришь? Джек, наверное, верил. В правдивость того, что сказано. Что не было. Да, верил, вполне. Вот только проблема заключалась не в этом. И стоило бы просто отпустить — потому что Брок не лгал, потому что Броку было важно, чтобы Джек ему верил. Потому что сейчас можно было повернуть все назад: немного уступить, а потом помогать распихивать вещи по полкам и убирать сумку. Совсем легко — и невозможно. Не для Джека. Брок понял мгновенно. И так же мгновенно захлопнулся: вот он весь на виду, с розовым нутром и внимательными глазами — а вот уже нет ничего, кроме жесткого панциря и презрительного прищура: — Но тебе же этого мало, да? Как и всегда мало. Ты же не можешь так — как есть, как получается, как сейчас. Тебе же всегда надо до донышка, да, Джеки? До последней точки, так, чтобы уже камня на камне не осталось — и плевать, главное, что ты во всем разобрался. Ненавижу это. Как же я это в тебе ненавижу. Это даже не занудство, этой какой-то автоматизм. Как у чертова танка на автопилоте, который не остановится, пока не закончит, что бы там ни попалось под гусеницу — камни, коряги, пехота — своя, чужая, плевать! Все перемелет, лишь бы выполнить программу. Так тебе нравится? Ну давай так, расскажу, как есть. И Джека снова затрясло от смеси лихорадочно нездоровой страсти все-таки узнать, выкрутившей все нервы за годы, и отчаянного нежелания, потому что тогда все, окончательно. Но Брок уже решил. — Не было никогда потому, что он не просил. А попросил бы — даже намеком, не важно — я бы только уточнил, как именно и как ему будет удобно. Не думал бы ни секунды. Вряд ли сильно бы радовался — но не отказал бы ни в чем. А знаешь, почему? Потому что, да, я пес. А он — самый настоящий и умный человек из тех, кого я знаю. Выше остальных. Потому что он тот, кто делает историю, не лицемеря и не изображая то, чем не является. Потому, что без него я или сдох бы уже, или лежал безмозглым овощем! Помнишь, после Судана? Только еще хуже. Ты же должен помнить — даже тех двух раз, когда ты пришел, должно было хватить, чтобы проникнуться. Джек почувствовал себя так, словно ему врезали под дых. — Ты же знаешь, я мотался по миру! Пытался найти деньги, врачей, которые возьмутся… Но Брок перебил слишком торопливые оправдания: — Не психуй, я не в обиде. Я бы к себе такому, наверное, тоже не ходил. Да я и не понимал ни хрена. Пока наркота действовала, у меня по палате маршировали мартышки в балетных пачках с автоматами, а ангелы в хламидах взбивали мне облако. А когда переставала действовать, я сперва разглядывал свои внутренности, которые работали не совсем внутри меня, а потом выл от боли — но не долго, у меня была волшебная кнопочка. Так что и нечего ходить было. Врачи давали пару месяцев на зарастание всего, что смогли сшить, а потом отправляли в милый маленький пансионат для лежачих больных — пока не сдохну. — Брок, я… — Пирс пришел, когда я уже почти свихнулся. К его приходу мою наркоту поубавили — как раз чтобы я все осознал и смог вменяемо отвечать. Положил на столик над кроватью планшет с бумагой и ручкой на веревочке и Беретту. 9 мм, чтобы я точно смог поднять, — Брок болезненно оскалился. — Спросил, понимаю ли я и могу ли слушать. И рассказал, что заметил меня, хотел позвать к себе как раз после этого контракта, что сожалеет о том, как все обернулось. Сказал, что это — не жизнь, и если во мне еще остался я, это надо прекратить. И предложил альтернативу: пуля в висок, как и положено солдату, когда конец — или лечение. Экспериментальное. Тяжелое. Болезненное. Для которого нужно будет слезть с наркоты и вообще жить без обезболов. Но после которого есть шанс не просто встать на ноги, а вернуться в прежнюю форму — или мучительно сдохнуть, пытаясь. Один к четырем. Сказал, что выйдет и вернется либо по звуку выстрела, либо по моему вызову медсестры, чтобы забрать подписанное согласие на участие в эксперименте. Если же я не решу за полчаса, то он уйдет, а в следующей моей капельнице окажется хорошая быстрая и очень позорная для солдата смерть. Каюсь, ему пришлось подождать, но только потому, что я никак не мог ухватить ручку — руки тряслись. Джек помнил, как вернулся из очередной дыры, куда отправился за деньгами и по ненадежной, но единственной из имевшихся тогда наводке на какого-то сумасшедшего знахаря, чуть ли не воскрешавшего мертвых — с пустыми руками и почти отчаянием. И не нашел Брока — нигде. В больнице ему рассказали о переводе, но куда, ответить не смогли. Попытки пробить по каким-то другим каналам тоже не помогли: Брок Рамлоу не был мертв, но найти его оказалось невозможно. Следующий год Джек предпочитал не вспоминать: что-то делал, жил, как на автомате, но ничего не чувствовал и не хотел. А потом услышал звонок в дверь, открыл — и увидел на пороге Брока: почти такого, каким тот был до ранения. Категорически отказавшегося говорить о том, что произошло. — Так что, Джеки, за одно это я готов лизать ему, как ты выразился, все, что угодно, и без единого сомнения. Вот только знаешь, почему он тот, кто он есть? Потому что он не попросит. Потому что он знает, кто и для чего нужен. — Брок, послушай… — было тошно — и от себя, и от ситуации, — и накатила усталость, так что хотелось только лечь спать, чтобы подумать обо всем завтра. С Броком — пусть даже сегодня он все-таки уедет, можно будет, остыв, поговорить снова и все решить. Джек чувствовал, что пружина внутри, не дававшая ему жить спокойно сколько времени, не распустилась, но сильно ослабла, и значит, выяснять все сейчас не горит. Вот только оказалось, что дело уже не в нем. — Нет, это ты послушай, — ухмыльнулся Брок, отмахнувшись. — Ты же хотел правду? Вот она правда. С Пирсом не было никогда и ничего. Было с другими — тогда, когда было надо. И Джек мгновенно забыл о всяком сне, вскидывая глаза, и Брок то ли зло, то ли горько рассмеялся: — Да, мой хороший. Например, ты был прав, когда заявил, что главный безопасник Сойера «так» на меня смотрит — он смотрел. И не только. А потом мы получили схему всех передвижений нашего несговорчивого сенатора, и другие полезные материалы. И уже через пару недель бедняга, если помнишь, покинул этот бренный мир, навсегда оставшись в нашей памяти очень последовательным и верным своим идеалам человеком. Каждый получил, что хотел: он — чистую совесть и вечную память, мы — доброго союзника на освободившемся месте. Или помнишь, лет семь назад меня отправили работать под прикрытием, и с месяц я тебе разве что письма по электронке мог слать? Я зажигал на Бали с очаровательной дочкой британского посла. Именно после этого у нас все сладилось с британскими делами: репутация дочурки для папы оказалась дороже интересов родины, которые он раньше так настойчиво защищал. И да, это были наркота и видео. — Ты же гей! Месяц? Странно, что первым делом Джека зацепило именно это — как будто если потянуть за вроде бы белую нитку, все остальное быстренько распуститься, и выяснится, что Брок зачем-то обманывает его, придумав такую ерунду. Брок ухмыльнулся: — Да. Ну так я и не удовольствие получал. Я работал, Джеки. На результат. Так, как того требовали обстоятельства. Ради цели, которая гораздо выше и больше, чем я и мое желание или нежелание. — И мое? Брок с сочувственной уверенностью кивнул: — И твое, Джек. Она настолько важная, что выше любого из нас. — А что же ты тогда молчал об этой своей важной работе ради важнейшей цели, если она такая важная? А, Брок? Если все так чудесно и правильно, что же ты молчал?! Джек не очень понимал, чего хочет добиться и к чему ведет. Даже если Брок признает, что стыдился, это не отменит факта, о котором не хотелось всерьез думать, потому что накатывала пугающая ярость. Но заставить признать, что стыд есть, что шлюха — не та работа, которой можно гордиться независимо от цели, стало нужно до невыносимости. Не вышло. Брок только пожал плечами с тем же унизительным сочувствием: — Вот поэтому. Очень хотел сохранить себе дом. И знал, что ты не переваришь, что тебе это как серпом по тому месту. Хотя для человека, который зарабатывает, рискуя поиметь лишние дырки в теле, ты слишком трепетно относишься к телесному. — Есть разница, — процедил Джек, и Брок хмыкнул: — Какая? Ну, разве что огнестрел или ножевое больнее, и восстанавливаешься дольше. И грустно пронаблюдал, как Джека передернуло. — Вот именно поэтому. Джеки, ну зачем? Разве тебе было плохо? Вместе разве плохо? Ну, докопался ты до последнего дна, как хотел — и что, легче тебе стало? Да хоть кому-то стало? Я ведь понимаю, поэтому и не говорил ничего. Ну, не думал бы ты об этом и дальше — чем плохо? А теперь что? Ладно мы, но ты хоть понимаешь, что из-за глупости ставишь под удар все, что мы делаем? Что из-за какой-то, в сущности, мелкой личной ерунды может рухнуть все? Что ты слишком близко к вершине, что от тебя в огромной степени зависит, достигнем ли мы цели! И Джек снова не выдержал. Он не планировал вечер откровений и не думал даже, что когда-то скажет об этом вслух, но в последнее время слишком много накопилось того, о чем теперь тоже не выходило молчать. — Какой цели, Брок?! — крикнул он. — Посадить всех в клетку и выжигать любого, дернувшегося не в ту сторону?! Большой Брат бдит?! Это твоя высокая цель?! Заселить всех в стеклянные дома?! Обычно Джек не позволял себе так задумываться: не было времени, а еще не было мужества столкнуться с последствиями, потому что если бы все додумалось до конца, пришлось бы что-то решать. Когда все только начиналось, он был согласен: лицемерные игры в свободу, манипуляции стадом, которому нежно напевают, что оно не стадо, позволяя раздуваться от самомнения, забытый здравый смысл и похеренные ради спокойного самодовольства этого стада лучшие идеи и люди — от всего этого тошнило так, что хотелось разнести эту дрянь к чертям, потыкав сволочей и идиотов мордой в оставшееся, а потом построить настоящее, и ради этого вполне можно было заплатить нужную цену. Вот только когда речь зашла про «Озарение», что-то изменилось. Джек старался, закрывал глаза, забывал — но не помогло, и теперь вырвалось. И подсознательно он, как оказалось, был готов к любой реакции Брока вплоть до пушки в лицо — но только не к тому, что тот отмахнется. — Да не смеши ты меня! — заорал Брок в ответ. — У тебя совсем ничего в голове кроме ревности не осталось?! Ты же радиотехник, типа с образованием! Ты что, реально веришь, что можно сделать машину, которая найдет кого угодно на планете и прицельно выжжет с лица земли?! А в Санта Клауса веришь?! И в то, что ООН хранит мир на планете? — Но… -Черт же возьми… — Брок запустил пальца в волосы, провалившись взглядом куда-то внутрь себя с выражением болезненной растерянности на лице. — Слепое пятно, мать его. Только сейчас понял. Я ж реально думал, что ты то же, что и я, понимаешь. А вот хрен мне. И ведь хоть бы дернулось что-то — нет же, ни фига! Твою мать, надо нашим пиарщикам двойной оклад выдать — умудриться не только несговорчивых союзничков аргументами зацепить, но и вроде вменяемых своих! А потом повернулся к Джеку, внимательно уставившись на него: — Ты говорил это кому-нибудь? -Что?.. — не понял Джек, и Брок повторил еще более настойчиво: — Ты кому-нибудь говорил о том, что сказал только что? До Джека дошло. — Конечно, нет! Я идиот? — И ничего не делал? — Нет! — Поклянись, Джеки. Детский сад, но пожалуйста. Ну? Джек пару секунд недоверчиво смотрел на Брока, но тот, кажется, был серьезен, так что пришлось: — Клянусь. Брок, я не идиот! И не предатель! Ты что, не знаешь?! Тот настойчиво смотрел еще какое-то время, а потом устало вздохнул и потер лицо ладонями. — Я уже ничего не знаю. Какое-то время они сидели в тишине. Брок расстроено смотрел в никуда, что-то обдумывая, а может, просто осознавая, а Джек все пытался понять, что сказать, чтобы все не развалилось окончательно. Пока не придумал. — Давай уедем, — неожиданно даже для самого себя выдал он. — Если все так, как ты говоришь, мы заметем следы, и нас не найдут. Заляжем где-нибудь на дно, переждем — и все, свободны! Ну, не сможем жить в столицах — ну так на хрена эти столицы?! Брок! Уедем! Шальную идею Джек выдал скорее чтобы хоть о чем-то говорить, однако стоило начать, и она обрела объем и краски. В конце концов, почему нет? Они умеют заметать следы, теряться так, чтобы никто не нашел, умеют выживать. К черту все! Не выходит распутать все узлы здесь — тогда стоит послать их к черту и начать все сначала в другом месте. — Давай! — Куда? — со странным интересом спросил Брок. — Не знаю. Найдем. В Австралию. Даже в буше сейчас, между прочим, вполне можно жить. Или куда в Африку. Или в канадскую глушь. Купим дом в лесу, поправим, будем жить… Брок обалдело уставился на Джека: — Засесть в каком-то медвежьем углу, как беглые каторжники? Сидеть, как мыши под веником? Джек, ты это серьезно? Стоять за плечом того, кто делает историю вот прямо сейчас — и променять это… На что? На задницы друг друга?.. Джеки, но трахаться все время невозможно даже за вычетом времени на сон и еду. Нужно будет заниматься еще чем-то. Наладим развалюху посреди леса, дров нарубим, генератор поставим. Даже полы помоем. А что потом? Мебель станем делать? Охотиться? Огород сажать? С сельдереем и томатами? Ты смеешься?! Но Джек молчал, и Брок, устало выдохнув, уперся ладонями в колени и опустил голову, глядя в пол. — Давай, я расскажу тебе, как все будет. Пара месяцев уйдет на весь этот быт: поработать, пожрать, потрахаться и заснуть, нормально. А потом я начну тихо звереть от безделья. От мыслей, что происходит здесь. От злости. Ты сам сказал, Джеки, я пес. Мне надо охранять, искать, кидаться, рвать — я под это заточен, порода такая, да и воспитывали так. А если я этого не делаю, у меня едет крыша. И я начну рвать тех, кто окажется рядом. Тебя. Себя. Пожалею потом — но результат не изменится. Больше того, Джеки — ты будешь делать то же самое. Потому что заточен так же. И ничем хорошим, уверяю тебя, эта история не закончится. Такие, как мы, вообще вместе могу быть, только когда смотрят в одну сторону и занимаются одним делом. Не будет дела — сожрем друг друга. — Тогда давай оставим все, как есть! Брок, я не понимал некоторых вещей. Теперь понимаю. Пусть все будет так, как сейчас. Давай закроем эту тему. Просто сделаем вид, что этого разговора не было. Я перестану трепать тебе нервы. Брок горько ухмыльнулся, а потом покачал головой. — Не выйдет, Джеки. Не сможешь. На какое-то время тебя хватит, а потом… Нет. И я не смогу. — Не сможешь чего?! Ты же сам говорил, что тебе нравилось то, что есть! Я перестану, я же сказал! — нервы сдали окончательно, поэтому последнее Джек неожиданно для самого себя почти проорал. Брок не повелся. Так же спокойно, как и раньше, только с металлом в голосе он объяснил: — Не смогу доверять тебе. Сейчас ты стоишь за его спиной. Ты прикрываешь ему спину — а я больше не могу доверять тебе. Джеки, ты это понимаешь? К черту всю эту дребедень про секс, это все ерунда. Я не понимаю, что у тебя в голове и что ты можешь сделать! И не доверяю. Не так близко. Вот в чем главное. — Брок… — Нет. Прости, но нет. Глубоко вдохнув, Брок твердо поднялся на ноги и подобрал так и валявшуюся на полу сумку. — У тебя есть неделя, чтобы подумать. Захочешь уйти — тебя отпустят и забудут, если не станешь вредить, о таком я могу просить, мне пойдут навстречу. Захочешь остаться — любой отряд, не контактирующий лично с Пирсом, по твоему выбору. Большего я предложить не могу. Это плохо — но другое хуже. Прости, Джек. — Но ведь если я уйду из С.Т.Р.А.Й.К.а… Мы же сможем?.. Ты сможешь вернуться? — почему-то из сказанного Джек выделил только это: Брок не захлопнул дверь, только прикрыл. Тот пожал плечами: — Я не знаю, — и повесил сумку на плечо. — Доброй ночи, Джеки. *** Выйдя из подъезда, Брок глубоко вдохнул, тряхнул головой, и, дойдя до угла дома, вытащил телефон. Отправить сообщением код, ставящий их квартиру на прослушку, заняло пару секунд. Допустить предательство Джека всерьез не получалось, но учитывая сегодняшний разговор, доверять ни ему, ни себе он больше не мог.