самое время

      Сколько себя помнил, Армин всегда был очень хилым ребёнком. Часто отказывался от еды, физкультуру прогуливал, скрываясь в дальнем углу раздевалки. Ещё и головные боли с частыми носовыми кровотечениями от перегрузки в школе и недосыпа. Но, в целом, на здоровье не жаловался. А вот родители заволновались. И именно поэтому сейчас Арлерт вместо того, чтобы сидеть на истории, бегал по врачам в местной поликлинике, проходя полный осмотр и сдавая все анализы, которые только можно было. Остановившись у кабинета последнего врача — пульмонолога, он уже расслабился и присел на скамейку, дожидаясь своей очереди. Настроение поднималось от мысли, что совсем скоро он сможет уже оказаться дома. Только одно омрачало — у его соулмейта сегодня что-то с самого утра не ладилось. Он и проснулся-то сегодня от надрывного писка скрипок и тяжёлых ударов литавр в голове. Довольно странное сочетание для соулмейтской музыки, на самом деле, но у них это всегда были скрипки и какие-либо ударные. В какой-то момент парень задумался и, не отдавая себе отчёт, начал отбивать ногой основной мотив.       — Скрипки, да? — внезапно спросил парень, сидящий на расстоянии трёх сидений от блондина. И продолжил за Армином мотив в его голове, выстукивая его костяшками правой руки по железному креплению стула.       — Что? — только и смог пролепетать Арлерт, рассматривая сидящего неподалёку, пока до него медленно доходила суть вещей. Шатен только по доброму ухмылялся, не сводя с блондина глаз, пока тот только и мог, что открывать и закрывать рот, практически не дыша. Ему хотелось одновременно и наброситься на незнакомца с объятиями, и разрыдаться, и, наверное, даже закричать, но сейчас его мозг был настолько перегружен, что он не был способен ни на что из этого.       — Жан, ты сегодня заходить вообще будешь или снова пропустишь вперёд? — отвлекла парней, внезапно вышедшая из кабинета медсестра. — Зачем было приходить, если смелости зайти в кабинет всё равно не хватает?       — И вовсе я не боюсь! — первым разорвал зрительный контакт соулмейт Армина, ворчливо обращаясь к медсестре. — Я просто экономлю время других пациентов. Кстати, — снова перевёл он взгляд на всё ещё потерянного блондина, — твоя очередь.       — Но, — попытался возразить Арлерт.       — После приёма я всё ещё буду здесь, так что не беспокойся, — перебил его Жан, будто сразу поняв его чувства. А, ну да, они же соулмейты.       Осмотр закончился для Армина быстро, как и ожидалось. Он ни на что не жаловался, это всё только и затевалось, что для успокоения родителей. И когда он вышел из кабинета, Жан, как и обещал, сидел на том же самом месте, перебирая пальцами красно-чёрные фенечки на левом запястье.       — Хочешь, я подожду тебя? — предложил блондин, присаживаясь рядом и прислушиваясь к тихим скрипкам в своей голове. Вообще, он редко делал первый шаг, но, кажется, сейчас это было хорошим решением.       — Нет, не стоит, — разочаровал его шатен. — Я тут, скорее всего, ещё долго буду, так что правда не надо.       — Тогда хотя бы дашь номер? — не сдаётся Арлерт. — Мы же соулмейты? — с каким-то сомнением произносит парень в самом конце. И во время этих слов как на зло выходит медсестра, слыша последние фразы.       — Соулмейты, — согласно кивает Жан. — Но, прости, я в любом случае не собирался строить отношения со своим соулом. Тем более с парнем, — прибавляет он неуверенно, будто на пробу, смотря за реакцией парня, сидящего рядом, и совсем не стесняясь женщины, стоящей рядом.       — Жан, — вмешивается медсестра прежде, чем Армин находит, что сказать, — если ты сейчас так сказал из-за… кхм, этого всего, — запинается она, смотря на Арлерта обеспокоенным взглядом. — То, не кажется ли тебе такое отношение слишком несправедливым?       — Наоборот, — раздражённо выдыхает парень, начиная жестикулировать. — Я избавляю его от дальнейших мучений, как ты не понимаешь?       — Жан, — с укоризной произносит женщина, смотря на него сверху вниз.       — Ладно, — в конце концов сдаётся шатен. — Дашь мне свой мобильник? — обращается он уже ко второму парню, вытягивая в его сторону левую руку. Когда телефон оказывается у него, то быстро вбивает номер в заметки, а потом уходит в кабинет вместе с медсестрой, даже не попрощавшись.       В кресле врача Жан сидит как у себя дома. Он здесь почти каждый месяц бывал с тех пор, как четыре года назад, когда ему было тринадцать, смог победить рак лёгких. Тогда удачно так получилось, болезнь обнаружили почти сразу, справились только хирургическим вмешательством, удалив часть лёгкого, и краткосрочной химиотерапией. Вот только в этот раз Кирштайн сидит здесь впервые за пять месяцев. К четвёртому году начинаешь как-то меньше бояться рецидива, будто тебя это больше не коснётся. Совершенно зря, в общем. И именно поэтому он сейчас сидит здесь с кашлем, кровохарканием и общей слабостью.       — Я всё-таки направлю тебя на КТ и к онкологу в больницу, где ты раньше лечился, — выносит свой вердикт врач, заполняя бумаги. Жан только тихо выругивается сквозь зубы, роняя лицо на ладони и яростно растирая его.       В этот вечер на его телефон приходит сразу несколько СМС, а в голове моляще надрываются скрипки без какого-либо сопровождения ударных, пока шатен третий час лежит в кровати, рассматривая потолок и стены.       Через два дня он идёт на компьютерную томографию вместе с матерью, а потом сразу же в кабинет к онкологу, место, где он мечтал больше никогда не оказаться, за пояснением, хотя по белым пятнам на снимках там и так всё понятно. «Третья стадия», — говорят Жану в тот день. «Пиздец», — отвечает Жан, смотря доктору прямо в глаза, а дальше не слушает ровным счётом ничего, зато мать внимательно записывает и про лечение, и про гарантии выживания на ближайшие пять лет, в которые он не верит.       Ближе к вечеру Кирштайн сбегает прогуляться по городу, пока он ещё в состоянии и его не упекли в больницу, хотя самочувствие уже сейчас оставляет желать лучшего. И, когда он уже отходит от своего дома достаточно далеко, телефон начинает заливаться трелью, пока идёт звонок с незнакомого номера. И Жан решает взять. Сам не знает почему.       — Что происходит? — слышится смутно знакомый голос из динамиков. И шатен не сразу понимает, о чём вообще речь. А потом понимает, что всё это время в его голове нещадно, практически бездумно и без какого либо ритмического рисунка рубят ударные. Всё время с тех пор, как они вышли из больницы и до этого самого момента, а Жан их так и не услышал.       — Барабаны? — тупо переспрашивает он, присаживаясь на холодную лавку перед каким-то обшарпанным домом.       — Да, — отвечают ему. — Что случилось?       — Да так, — нервно смеётся Кирштайн в трубку и упирается локтями в колени, левую ладонь перекладывая на лоб.       — Жан, — звучит голос твёрже и собраннее. — Я буквально слышу, что что-то не так. Мне ты можешь не врать.       — Если вкратце, — после этих слов слышится глубокий низкий всхлип, — то лучше тебе сюда больше не звонить.       — И почему? — обеспокоенно спрашивает парень, пока ударные стихают практически на нет и аккуратно вклинивается скрипка.       — У меня рак, — всхлипывает шатен ещё раз, но в том, что плачет до сих пор не уверен, потому что слёз не чувствует. — Рецидив.       Повисает долгое тяжёлое молчание. Даже скрипка и ударные в голове затыкаются, оставляя полную пустоту. Вокруг темнеет, а Жан остаётся сидеть один в тени какого-то дома под прохладным апрельским ветром в одной футболке.       — Где ты? — первым заговаривает блондин. — Я сейчас приду.       Прежде чем опомнится, Кирштайн называет адрес с ближайшей таблички, на что получает ответ, что парень недалеко живёт и просит подождать немного. Чёртова соулмейтская связь, думает Жан. Он всё это время шёл прямо к тому блондину.       — Привет, — здоровается парень, присаживаясь рядом с Жаном. — Думаю, глупо спрашивать, как ты, — проговаривает он, нервно растирая шею. — Просто хочу сказать, что если ты решил, что я откажусь от тебя только из-за того, что у тебя рак, то ты ошибся.       — Да как ты не понимаешь, — раздражённо выдыхает шатен, полностью разворачиваясь к своему соулмейту, имени которого до сих пор не знал. — У меня не просто рак, у меня рак лёгких, рецидив на третьей стадии. Я фактически машу тебе ручкой из могилы.       — Третья стадия лечится, — говорит парень, смотря прямо в глаза Жану.       — Двадцать пять процентов выживаемости на ближайшие пять лет, — согласно-издевательски усмехается он в ответ, пока чувствует, как глаза предательски начинает щипать.       — Хэй, — позвал Армин, когда увидел, что Жан начал отворачиваться. — Главное, что шанс есть.       Кирштайн не так представлял себе встречу с соулмейтом. Он не так представлял себе свою дальнейшую жизнь после рака. Конечно, был шанс получить рецидив, но большинство случается в последующие два года. Он был слишком беспечен. И поэтому сейчас ощущал себя таким разбитым и обманутым.       — Иди сюда, — слабо толкает его в плечо парень, расставляя руки для объятий. И Жан срывается. Пока сидел в кабинете, шёл до дома, был абсолютно спокоен внешне, потом ещё успокаивал рыдающую мать. А тут сорвался. Он беззвучно кричал и захлёбывался в слезах, в то время, как его обнимали со спины и удерживали во время особо сильных рыданий.       — Я дома, — оповещает шатен, когда захлопывает за собой дверь в пол-одиннадцатого и пропускает соулмейта вперёд. Он надеется, что мать не будет выходить его встречать, но ошибается. — Это мой друг со школы, он сегодня у нас переночует, — поясняет Жан прежде, чем женщина успеет спросить.       — Ты правда думаешь, что я в это поверю? — спрашивает она, щёлкая выключателем, и в небольшом коридоре загорается единственная лампочка. — Ты перешёл на домашнее обучение ещё пять лет назад. Но об этом можно и потом, — торопливо прибавляет женщина. — Я сделаю чай с малиной. Отогрейтесь хорошо, а то выглядите замёрзшими, — слышится, когда она уже скрывается в дверном проёме.       — У тебя очень милая мама, — говорит Армин, когда они оказываются одни в комнате у шатена с двумя кружками дымящегося сладкого напитка и впихнутой корзинкой печенья.       — Ага, — мычит парень, перекладывая всё на стол. — Чем займёмся?       — На твой выбор, — отвечает блондин, усаживаясь на диван.       Ближайшие несколько часов они проводят за какой-то игрой в приставку, болтая и узнавая друг о друге обыденные вещи вроде любимой музыки, фильма, книги и так далее. Несколько раз они прерывались, потому что Жана начинал мучать тяжёлые, продолжительный кашель. Но разговоры на более серьёзные темы можно оставить на потом. Они засыпают только часам к трём ночи. Армин, закутавшийся в одолженную Жаном толстовку, обнимает его со спины, цепляя руку своего соулмейта. Шатен не против, только поглаживает чужую ладонь большим пальцем.       Через несколько дней Кирштайну выстраивают план лечения и назначают химиотерапию. И Жан правда не уверен, что сможет вытерпеть всё это ещё раз. Но на первый сеанс его ведут под обе руки мать и Армин, так что выбора у него особо-то и нет. И так каждый сеанс кто-то один обязательно сидит рядом с ним на кресле, пока к его руке присоединён катетер. Когда это мать, то она чаще садится очень близко, берёт руку сына в свою и постоянно суетится, а Арлерт обычно залазит на кресло рядом с шатеном с ногами и электронной книгой в руках и зачитывает что-то, чтобы отвлечь его от всего этого ада.       — И тебе не противно? — спрашивает Кирштайн после того, как его в очередной раз рвёт прямо во время сеанса. Армин всегда только быстро доставал заранее подготовленный таз и придерживал не такие уж и длинные волосы Жана, мягко массируя затылок, ничем не выдавая себя, даже если ему и было неприятно видеть всё это.       — Нет, — отвечает блондин, в последний раз поглаживая парня по волосам, и выходит, чтобы позвать медсестру и принести прохладной воды из автомата.       Через месяц Жан понимает, что его волосы становятся более тусклыми и ломкими. И он понимает, в чём дело, знал, на что шёл, но расставаться с ними как-то не особо хочется. Тем более, что выпадать они начнут клоками, оставляя уродливые проплешины. Так что он решает подстричься раньше, чем это произойдёт. Пока что только бока. Когда всё будет совсем плохо, придётся отстричь всё. Таким образом, они с Армином проводят полвечера, сначала пытаясь понять, как включить старую бритвенную машинку отца шатена, давно заброшенную в их доме, а потом, как ей работать.       Следующей проблемой становится то, что Кирштайн слишком быстро худеет за короткое время. Когда Армин обнимает его, то понимает, что может беспрепятственно нащупать его рёбра и тазовые кости, а ключицы колются, сильно выступая. Жан вообще практически перестаёт нормально есть из-за постоянной тошноты и язв, образовавшихся во рту из-за препаратов. Так что в какой-то момент они с миссис Кирштайн начинают готовить у них на кухне смузи в четыре руки, чтобы нужную порцию калорий можно было просто выпить. В это время сам шатен обычно дремал на диване в гостиной. Он стал намного чаще и сильнее уставать, так что теперь большую часть времени спал или проводил лёжа.       — Как хорошо, что у нас появился ты, — в один из таких дней, говорит женщина, приобнимая Арлерта за плечи. Армин только согласно мычит. Он уже давно чувствует себя здесь как дома, а разговор об их соулмейтстве — это пройденный этап. Миссис Кирштайн легко приняла этот факт, заверив, что главное для неё — это чтобы они вдвоём были счастливы.       Так проходят пять блоков химиотерапии, после которых Жану назначают операцию по удалению опухоли. И всего левого лёгкого, соответственно. За день до неё они с Армином сидят в комнате шатена всю ночь занимаясь разными безделицами, после чего выходят встречать рассвет на небольшой открытый балкон, но перед этим блондин всё-таки заставляет своего соулмейта надеть тёплую кофту поверх. Кирштайну слишком страшно засыпать, слишком много есть того, чего он не успел, но хотел бы сделать. Блондин это понимает, так что не против таких редких бессонных ночей. Ранним утром он всё же засыпает, обнявшись со своим соулмейтом и устроив голову у того на груди.       Когда Жана уже кладут в больницу, Армина к нему не пускают, он ведь не родственник, так что им остаётся только переписываться, пока того не забирают на подготовку к операции. Встречаются лично они только спустя три дня, когда Кирштайна переводят в обычную палату, и неприлично долго обнимаются прямо на глазах у матери шатена, которая в конце концов уходит попить воды, оставляя их двоих. Арлерт аккуратно укладывает голову соулмейту на плечо, чтобы не было больно или неприятно, берёт его ладонь в свои руки и целует тыльную сторону, пока Жан второй треплет его по волосам. Им не нужно много слов, чтобы понять друг друга, они оба слышат тихие напевы скрипки в своих головах и делят чувства на двоих.       Остаётся только финишная прямая: лучевая терапия, КТ и тест на онкомаркеры, результата которых миссис Кирштайн, Армин и сам Жан ждут больше, чем чего-либо ещё в этой жизни. И, когда уже шатен вместе с матерью сидят в кабинете доктора вдвоём, чтобы узнать результаты, он говорит, что всё закончилось. Опухоли, метастазов больше нет. Тогда женщина вскрикивает и кидается на сына с поцелуями в обе щёки, пока тот ещё находится в шоковом состоянии.       — Как? — коротко спрашивает блондин, когда они выходят из кабинета и женщина сразу уходит в уборную, чтобы вытереть выступившие слёзы и привести себя в порядок.       — Нет, — так же коротко отвечает Жан, качая головой из стороны в сторону, и Арлерт уже готов начать его поддерживать и убеждать, что всё ещё будет хорошо, но тот быстро прибавляет, — рака нет.       Тогда на него бросаются с объятиями ещё раз и снова плачут. Они прижимаются щекой к щеке, и Кирштайн чувствует, как скатываются чужие слёзы и дрожит тело блондина, так что прижимает его покрепче к себе и гладит по волосам, нашёптывая что-то успокаивающее.       — А знаешь, — говорит Жан, когда они уже спустя неделю сидят в комнате блондина, пытаясь понять математику, чтобы наконец сдать экзамены и закончить школу, — мы же с тобой ещё ни разу не целовались? — на свой вопрос он получает только отрицательное покачивание головой от блондина. Как-то не до этого было. — Сейчас, кажется, самое время.