Листья пляшут на ветру

      Сакура плохая. Мама бы расстроилась, наверное.       Но Академия ей не нравится. Слишком шумно. Слишком людно. И от постоянных взглядов хочется спрятаться.       Сакура выходит из класса через окно, игнорируя окрики Ируки-сенсея. Чакру в ноги, оттолкнуться от подоконника, легко перевернуть свое тело в воздухе, приземлиться на ветку, спружинив коленями, смягчая приземление. Потом без проблем сигануть на другое дерево, а дальше на крыши.       Юки-сенсей часто говорила, что знания — это залог выживания. И Сакура с удовольствием изучала все новое. Но сейчас она не хочет учиться. Не хочет учиться в этом месте с этими странными детьми.       Даже Ино-чан такая странная. Платья, цветы, сладости и Саске-кун. Сакура слушает ее, смотрит непонимающе на этого Саске и вспоминает о том, что совсем перед смертью Юки-сенсей у них на столе умер четырнадцатилетний Учиха от яда.       Он тоже был красив. Даже когда его лицо застыло белой маской и сердце перестало биться. Но она в него не влюбилась.       Ино странная. Девочки вообще тут слишком странные.       — Эй ты! — Саске Учиха окликает ее, когда она, сидя на заднем дворе, наблюдает за тем, как сражаются Киба-кун и Наруто-кун. — Я хочу драться с тобой.       Сакура вскидывает голову и непонимающе смотрит в лицо, всеми силами не заглядывая в его глаза.       — Зачем?       — Хн.       Странный.       И эти девчонки, которые на нее смотрят волком. Как и некоторые мальчишки. Странные. Что им надо?       Харуно это не нравится, поэтому она просто сбегает. С урока, из Академии и от этих странных ребят.

***

      Генма-семпай любил повторять. «Если на тебя нападают, бей и не спрашивай почему. На войне вопросов задавать некогда».       Если это дети — то тем более. Обычным детям на войне делать нечего.       Сакура помнит эту истину слишком хорошо. И поэтому, когда на нее нападают со спины, она не задает вопросов, не обращает внимания на то, что перед ней дети, и на руках вспыхивает скальпель чакры.       Боевое оружие ей носить запретили. Тренировочное — пожалуйста. Даже трофейное, собранное после боя, и то заставили сдать вместе с повязкой, сказав, что все вернут, когда она снова станет генином.       Одна из нападающих девчонок визжит, хватаясь за располосованную до самой кости руку. Другая кричит, сжимая худое бедро, из которого хлещет кровь. Третья оседает на землю, с ужасом смотря, как окровавленная рука Сакуры с чакро-лезвием входит ей в живот.       Сакуру сбивает с ног черная тень. Мелькает лишь мон клана Учиха. Ее лицо встречается с камнями мостовой.       — Медиков сюда! — кричит один из полицейских.       — Поздно!       Привлеченные потасовкой шиноби оказываются рядом. Сакура затихает под руками, вдавливающими ее в землю, щурит опухающий глаз, который живо начал заплывать от удара левой стороной лица.       — В госпиталь!       Девчонок подхватывают на руки и скрываются. Самой же Сакуре прикрепляют между лопаток печать, подавляющую чакру, вздергивают на ноги.       — Какого биджу ты творишь?! — рычит один из Учих. — На своих руку подняла!       — Свои со спины не нападают, — глухо говорит Сакура и прячет глаза за неровной челкой, кончиком языка касаясь окровавленной губы.       На одежде одной из девочек был мон клана Учиха.       Это трибунал.       Такого Сакуре не простят.

***

      Сакура сидит, подтянув к груди ноги, в камере заключения в отделении полиции Учиха, обнимая ладонями колени, а сверху положив подбородок.       Тут кормят. Это неожиданно радует. Сама же Сакура готовить не умеет, а заварная лапша уже успела надоесть. Да и с плитой девочка управляться в выделенной деревней квартирке толком не умеет.       Поэтому она вполне спокойно ест принесенную кашу и даже не морщится.       Тридцать восемь часов она уже находится в камере.       — Сакура Харуно?       — Хай, — отзывается Сакура, тут же соскочив со скамьи и склонившись в поклоне. Этот человек, если ей память не изменяет, Учиха-сама. Глава клана Учиха. Она и так уже вляпалась, ранив его соклановца. Такое не прощают.       Он смотрит на нее долгим взглядом.       — На выход.       На нее смотрят. Все, кто замечает ее, тут же бросают взгляды. Шиноби, гражданские. Без разницы. И это ощущение Сакуре не нравится. Главное, не показывать слабость. В плену — это верная смерть. И Сакура идет ровно, смотрит на всех из-под челки и думает, что маска, как у Какаши Хатаке, очень удобная штука.       В кабинете Третьего распахнуты окна. Сакуру оставляют стоять прямо посредине, перед столом Хокаге-сама.       Она застывает на месте, вспоминает упражнение на дыхание.       — Хокаге-сама, — низкий поклон и замереть, не смея разогнуться, пока не позволят. Хокаге вздыхает, раскуривает трубку и смотрит на нее как-то слишком устало. Так, как Юки-сенсей смотрела, когда Сакура пыталась «прыгнуть выше головы».       — Я уже выслушал версию пострадавшей стороны, а теперь хочу выслушать твою.       Сакура дергает плечом, ощущая давление.       — Они напали первыми. Причины агрессии я не знаю.       — Они тебя даже не ранили, — дым напоминает запах костра, у которого собирались шиноби в лагере. — А ты их чуть не убила. Исами-чан до сих пор находится в госпитале.       В голосе Хокаге-сама осуждение и неодобрение? Но… почему?       Сакура же сделала все правильно?       — Они напали первыми, — Сакура хмурится. Разве… это не весомый повод их… убить?       — Они тебе не враги. Они свои, Сакура, — Хокаге смотрит на нее, с каждым мгновением все больше хмурясь.       — Генма-семпай говорил, что свои со спины не нападают. А если нападают, то это не свои. Это враги, и их убивают, не спрашивая ни о чем.       В кабинете почему-то тихо.       — Сакура-чан, в Конохе нет твоих врагов.       — Основы основ шиноби. Первая. Всегда будь начеку. Вторая. Всегда будь на два шага впереди своего противника, — Сакура выдает эти вбитые Акито-сенсеем еще в самом начале обучения правила на автомате, не зная, как еще выразить свою позицию.       Если на тебя нападают — ты нападаешь в ответ. Это же просто. Что не так?       Это так же ясно, как и то, что шиноби не плачут.       Ее отправляют с одним из Учих обратно в камеру, где Сакура вновь подтягивает ноги к груди и укладывает на колени голову, прикрывая глаза.

***

      Мелкая, худая, со сползающей с плеча чьей-то водолазкой, чужой видимо. Бледная, глаза, зеленые, большие, горят нездоровым блеском, а хрип в легких можно было услышать даже без стетоскопа.       И это — шиноби? Это генин? Это, вашу мать, тот самый гонец?!       Но факт остается фактом. Сакура Харуно.       Какаши скрипит зубами. Руководство, очевидно, рехнулось. Да, сам Какаши закончил Академию в пять лет, но объективно его выпустили из деревни, когда ему исполнилось девять. Ему дали команду и джонина-наставника. До этого времени он из деревни носа почти не высовывал, кто бы ему позволил, ага, как же.       Тут же одна. Нет, такое бывало, и удивляться было как минимум глупо. Но все равно… коробило временами.       Есть дети-гении, против которых выйти иногда бывает рискованно. Бессмертных нет, а удача — такая шлюха.       Корень? Вероятно. Но так открыто…       С полного попустительства Хокаге, видимо.       Похоже, прижало сильно. И Корень тоже понес серьезные потери. Теневая сторона Деревни активно принимает участие в разборках. Такие наборы на деле периодически случаются. Но обычно не так явно.       Девчонку забирает к себе Юки-сан, цепляется так, будто она ее потерянный родственник, и отбивает, что удивительно. Потом уже кто-то из своих сболтнул, что у нее сестра при нападении Лиса погибла. Сантименты, чтоб их. Ненужное для шиноби, но…       Какаши рад бы высказать свое решительное «против», да вот только пусть детям на войне не место, но это только его мнение. Девочка — генин, а значит, действующий шиноби, отправь ее в Коноху, и не факт, что она не помрет где-то там, будучи смертницей, отправленной на задание.       Хрен с ней, пускай здесь болтается. Может, толк какой будет.       Юки ее от себя не отпускает, а Сакура и рада остаться и стараться. И Ширануи Генма, который сам неплохой медик, сдавленно матерится, один раз видя, как девчонка тренируется зашивать раны на трупе, балансируя на табуретке, сделанной Ямато, так как роста толком не хватает. Руки-ноги еще коротковаты, но старательная. Упертая. И до отвращения не брезгливая. Ни к чему.       Твою мать.       Девчонку разговорить несложно, и от этого становится не по себе. Она на удивление любопытная, умненькая, не сказать что болтливая, но оговорки есть оговорки. Для нее они не важные, для окружающих — очень говорящие. Сакура перечисляет все слабые места на теле человека и как по ним бить, чтобы уж точно с гарантией, почти не задумываясь, но при этом недоуменно спрашивает о прописных истинах и основах. И считает с трудом. Пишет криво. Но читает бегло.       — Смертница. Ну или убийца узкой направленности. Таким не нужно знать лишнего, им вообще ничего не нужно до определенного момента. Особая… дрессировка, — сплевывает Генма. А потом придумывает ей забавное прозвище и ненавязчиво начинает… учить своего «кохая».       В лагере к ней относятся либо с симпатией, либо с недовольством. И если симпатия в основном тихая и незаметная, то недовольство высказывают громко.       Не место ребенку на войне. Даже если этот ребенок ловко зашивает раны и притворяется глухим, не слыша «пигалица», «сопля» и подобное.       — Заткнись, — резко обрывает Какаши, наблюдающий за тем, как малышка в окровавленной одежде перебинтовывает какого-то чунина, находящегося без сознания. Приподнимает голову, в детских ладонях выглядящую неуместно. Шиноби стонет, приходя в себя, а девчонка тут же прижимает к губам чунина флягу с водой и перебирает худыми ногами, зовя ирьенина постарше и поопытней. Рядом стоящий шиноби затыкается и с испугом косится на Какаши. Репутация у Хатаке пугающая.       Они все ждут, когда он набросится и будет убивать товарищей. Убийца друзей же.       У девчонки розовые волосы. Слишком заметные, чтобы не цепляться за них взглядом. Розово-серая макушка мелькает по лагерю то там, то сям. Она бегает по поручениям. Иногда цепляет одного из шиноби, прося, чтобы помогли донести что-либо или подсказали, где нужный ей человек.       Сидящая у костра Юки косится в сторону своей палатки, в которой спит маленькая Сакура Харуно, молча забирает у ходящего кругами и криво улыбающегося Какаши флягу с алкоголем и делает глоток.       — Она гений, — эти слова падают тяжелым камнем, придавливая к земле. — Все задатки.       — Ты преувеличиваешь, — отмахивается Нацу Инузука.       — Нет. Чакры мало, но это так, временно, с возрастом пройдет. Мозги, упорство, трудолюбие, восхитительный контроль, — глоток. — Я научила ее точечно концентрировать чакру.       — И что?       — Она раскрошила кунай из превосходной стали в одну секунду. Одним импульсом.       — Твою мать, — тихо выдает присоединившийся к их компании Гекко Хаяте. — Да ты шутишь.       Юки нервно смеется и передает фляжку дальше по кругу.       Девчонка швыряет кунаи, проводя по ним чакру. Тонко-тонко. Лезвие пробивает специальные нерушимые бревна Ямато навылет.       — Если она научится, как Цунадэ-сама, щелбаном врагов расшвыривать…       — Гений, — качает головой Хаяте, оглаживая дыру в бревне. — Вы где-нибудь видели такой контроль? Это пиздец, господа и дамы…       А через месяц Какаши выдергивает «маленького гения» из объятий смерти. И видит потерянный взгляд зеленых глаз, когда ее отправляют обратно в Коноху. Девочка, как кукла, лишившаяся кукловода, не знает, что делать дальше. Юки погибла, и Вишенка, как слепой щенок, тыкается в разные стороны в надежде, что ей кто-то покажет направление. Генма, провожающий девчонку, со всего маха ударяет кулаком по дереву.       Привязался.       — Она хотела остаться, — задумчиво говорит Нацу.       — Я хочу ее удочерить.       Инузука закашлялся.       — Ты чего?       — Тебе не позволят, — заметил Какаши, сунув руки в карманы и расслабленно привалившись к дереву.       — Значит, надо найти того, кому позволят. Корень и без нее обойдется. Она может стать медиком не хуже Цунадэ. Ее дело — спасать жизни.       — В опасные игры ты собрался играть, Генма, — хмыкнул Какаши. — Смотри, а то так скоро и сам жить не захочешь. Или сделают так, чтобы не захотел.       Какаши вспоминает девчонку и криво усмехается. Кровавые разводы на одежде и белой коже, зеленые глаза, странная, вывернутая детская логика в словах, где все еще есть то самое разделение на «плохо» и «хорошо».       Не ради этого он сражался.       Не ради искалеченных и переломанных детей. И сенсей умер не за это. А за то, чтобы такого не было.       Ирония. Хаширама и Мадара создали деревню, чтобы не гибли дети.       Но, видимо, естественный отбор есть естественный отбор. Кому-то больше удачи, кому-то меньше.