Сколько пузырьков в шампанском?

Когда Лёня в первый раз увидел коллекцию пробок от шампанского, собранную Степаном, он несколько удивился. Пробки из-под шампанского? Да ладно! Нет, он все понимал, так как в своей не особо долгой жизни видел коллекционеров марок, монеток, дурацких магнитов, ценителей дорогого вина, старинного оружия и прочего барахла. Его родители, например, коллекционировали кружки, привезенные из разных путешествий. Но пробки от шампанского? К тому же Лёня прекрасно знал, что Степан практически не злоупотреблял алкогольными напитками, даже во время войны. И тут вдруг такое дело. Пробки были практически все сделаны словно под копирку — (не считая тех белых из пластика, но таких тут было немного) — и выложены ровными рядами в бархатной зеленой шкатулочке. Каждая пробка была подписана странным образом — «И.30.15. Игорь, Васька (Н.Ж.)». Или «М.18.Мастадонт. (Найти)». — Стё-ёп, — позвал Леонид, когда понял, что сам он ни за что не разберется в этом странном шифре. — А что это за индейская грамота? — Сам ты индеец, — незлобно отозвался Степан, выходя из кухни. — Это моя память. — Память? — удивился старлей и фыркнул. — Я всегда подозревал, что в тебе умер великий философ. — Зря смеешься, — нахмурился Данилов. Он подошел к комоду, на котором стояла шкатулка с пробками, и осторожно взял в руки одну из них. Ничего особенного, обычная пробка, мутно-песочного цвета, с такой же странной надписью, как и все остальные. — Вот эта пробка… — задумчиво разглядывая вещицу, зажатую между пальцев, произнес Степан, — эта пробка из-под очень дешевого шампанского, которое раздобыл Стас «Лютый». Видишь, что написано? — «Ч.31.12. «Лютый». Н.Ж.» — гласила надпись, выведенная кривым почерком, синими чернилами. — Как сейчас помню — 31 декабря, дубак зверский, снег сыпет, словно небо разверзлось. Мы с пацанами лежим в окопах, дрожим от холода, зуб на зуб не попадает. Пятеро нас было. Короче, думал я тогда, что так и загнусь в том окопе и превращусь в сугроб. И тогда Стас достал из рюкзака бутылку с шампанским, где раздобыл — одному богу известно. Мы все разом оживились, встрепенулись. Кто-то пошутил, что подыхать так хоть с хмелем в голове. Леонид слушал своего парня и его сердце сдавила невидимая рука. Сильно так, причиняя глухую давящую боль. Нет, Лёня прекрасно знал, что Степану на войне досталось порядком, как и ему самому, и на эту тему оба старались не говорить, чтобы не бередить былые раны. Степан все говорил, и Леонид понял, почувствовал, что последует дальше… — А через час из всех в живых остался я один, — тихим, бесцветным голосом произнес Степан, вперив остекленевший взгляд в пробку. — Всех положили, я один уцелел. — Прости, Стёп, — голос Леонида перехватило, к горлу подкатил комок из слез и тоски, и он с трудом мог говорить. — Мне очень жаль. — Надпись «Н.Ж» означает — «Нет в живых», — продолжил Степан. Он как-то резко тряхнул головой, прогоняя страшные воспоминания. — Каждая пробка — это история. История о людях, о судьбах, об оборвавшихся жизнях. Каждая пробка — это память. — Интересно, сколько пузырьков в шампанском? — задумчиво глядя на ровные ряды пробки, протянул Леонид. Ему вдруг представилось, что каждый пузырек — это человеческая душа. Когда бутылку открывают, пузырьки начинают шипеть, подниматься к верху, стремясь выбраться на поверхность, а потом лопаются и шампанское выдыхается. Должно быть, с каждым, кто воевал и не вернулся, было тоже самое. Их души поднялись к небу, лопнули и испарились… Каждый из пузырьков это чья-то оборвавшаяся жизнь. — Много, Лёнь, — словно поняв старлея, кивнул Степан и аккуратно положил пробку на свое место. — Не сосчитать. Они еще долго стояли и рассматривали каждую пробку, Степан рассказывал жуткие истории из своей армейской жизни, и Леонид вдруг сказал: — А где наша с тобой пробка? У нас же тоже есть своя история. О пацане, который едва не погиб, и о его личном телохранителе. Степан как-то странно взглянул на своего парня, нахмурился, а затем сказал: — И как мы ее подпишем? — Л+С, разумеется, — хмыкнул Леонид, нежно обнимая Стёпу за талию и ласково прижимаясь губами к его виску. — Равно любовь. Да, кто-то коллекционирует марки, кто-то жетоны погибших товарищей, кто-то нашивки от одежды или миллиард фотографий, выцветших от времени. Память Степана хранилась вот в таких простых, похожих одна на другую, пробках от шампанского. И Леониду больше не казалось это странным…