Ты готов выслушать, племянник?

      Подростковый период происходит с каждым юным троодоном и для Сонни не было неожиданностью, когда этот всё-таки момент настал (хоть он и оттягивал это осознание до конца). Гораздо тяжелее было понять, как вести с любимым племянником так, чтобы снова не схлопотать угрюмое ворчание за спиной и презрительный взгляд. Хотя Гилберт и до этого периода был с ним в прохладных отношениях, демонстрируя всё своё равнодушие к нему.       Наверное, он что-то упустил в его воспитании, но ему не хотелось, чтобы его милый детёныш стал таким же, как он сам. Маму он не мог винить за то, что он стал слегка нервным троодоном. Просто ему хотелось увидеть в нём сильного и уверенного троодона, каким он видел своего пропавшего отца. Сонни старался ради этого день и ночь, читал ему только лучшие сказки, готовил для него разные вкусности, водил в разные интересные места и просто не жалел сил, чтобы тот почувствовал вкус сладкого детства.       Так что в этом списке было лишнее?       ... Сонни молча стоял у двери своего дома, всматриваясь в темноту. За последнее время у племянника появилась привычка гулять допоздна. Каждый раз Гилберт приходит всё позднее и позднее, словно проверяет на прочность и устойчивость. Как его дядя и опекун, он должен был попробовать поругать его за неуважение и невнимательность, но он не мог. Не тогда, когда тот смотрит на него с насмешкой, подобной змеиному яду. Как будто сдерживает слова: «ты ещё смеешь меня учить?» У него есть полное право так вести, ведь подростки должны выпускать куда-нибудь энергию. Сонни не может его судить за подобное поведение, ведь нервничать ему категорически нельзя. С болезнями сердца шутки плохи.       Наконец, в темноте показался силуэт подростка троодона, после чего можно было понять, что это сам Гилберт. Судя по нахмуренному лицу, у него что-то не сложилось с новой компанией друзей, которую проще было называть бандой головорезов. Он расстроен. Он зол. И он должен на ком-то вылить все свои эмоции. — Сторожил меня, значит? Я тебе не маленький ребёнок, чтобы за мной следить.       Сонни тихо прошептал, не смотря горячо обожаемому племяннику в глаза: — Я просто волновался за тебя.       Гилберт прищурился и раздражённо фыркнул, возмущенно качая головой. Давным-давно прошли те времена, когда он бежал к дяде за советом, ночью, когда становилось страшно, и тогда, когда приходила тоска. Теперь он почти взрослый троодон, значит, никто ему не указ. У него есть своя голова на плечах и не ему, будто бы храброму троодону, его учить жизни. С какой вообще стали дедушка Трэвор признал Сонни героем? При раскладе событий и нынешних изобретений, более опытная группа троодонов могла бы его спасти. Тут нет никакой заслуги дяди. — Ты мне не отец и, тем более, не мать. Только из-за того, что ты был со мной всё детство, не даёт тебе права судить меня и моих друзей.       Сонни напрягся, сжимая ткань формы кондуктора на груди. В сердце противно щемило и это была ни разу не метафора. И всё же слова племянника заставили его почувствовать бунт в своей душе. Да, Гилберт вырос, обзавёлся своим мнением и авторитетом. И всё же... — Я... просто пытался подарить тебе детство. И играл роль отца, которого у меня... у меня в детстве не было.       Гилберт казалось, будто его что-то укололо внутри. Совесть, скорее всего.