Перспектива

      Каждый раз, когда удары приходятся по челюсти, Китти кажется, что на сей раз её точно сломали. Но это всего лишь поврежденние десны.       Чешир сплёвывает кровь, и разводит руки в стороны, приглашая: — Ну, давай ещё разок, бьёшь, как девка.       Чёрт дёрнул подраться в баре четыре года назад. Она тогда усиленно отбивала память, чтобы было не так больно. А в итоге девчонка обнаруживает себя без шума в голове, без звона воспоминаний, потому что до сих пор пьянство не помогало. Как никогда не помогало никому, ни даже ей, хотя казалось бы — в вопросе прожигания жизни ей не должно быть равных раз уж она бесконечна. Головной боли больше не было, потому что Китти наконец не чувствует себя живым мертвецом, крадущим жизни у живых.       Она за триста десять-триста двадцать лет, а счет был до смешного условным, прожила едва ли три-четыре около полноценных жизни, каждая из которых еле преступала порог десяти лет. Всего одна встала в двадцать с небольшим.       И сейчас, закусывая капу, Чешир чувствует собственную кровь. И боль от недавнего удара настоящая. Раньше Китти приходила за этим в армию. Наверное за этим. Но отличием боёв от армии было то, что не приходилось изворачиваться, чтобы тебя взяли. И если пять футов и три дюйма тонкого полуподросткового тела хочет быть битым всеми, кто пожелает, это только поощрят. Поэтому, когда случайных драк перестало хватать, Чешир пришла сюда. — Прикуси язычок, милая, иначе тебя изобьют здесь так, как ты того заслуживаешь, - отплевывается противник.       Это грузный светловолосый мужчина, явно на двадцать килограмм полнее нормы.       Китти сжимает обмотанные кулаки. Ладони, пальцы пульсировали, костяшки горели от трения с тканью, которая не могла защитить их полностью. К неудаче ублюдка, девушка слишком много лет провела в кровавой бойне, чтобы проигрывать часто. У неё недостаточно сильный удар, но медицинское образование, а значит для него сегодня всё закончится вывихами тазобедренных суставов или обеими поломанными руками. Как сложится.       Чешир отрывает от ощущения боли её же собственное имя. Толпа перекрикивает гул крови в ушах. Они поставили на неё. По большей части, только потому бои и были нелегальными. Что-либо становилось важным для закона только когда фигурировали деньги.       Голова кружится. Китти снова плохо спит, и если по тем же причинам, что раньше, девчонка сама раскроит себе череп.

***

      Бойцов с бионическими протезами и без того было мало, а в этом подвале они вообще прежде не появлялись. Обычно это бывшие разведчики, имеется ввиду разведка месторождений полезных ископаемых, или военные пенсионеры Женевского Матриархата. По этому сразу не скажешь кто он.       Хотя конечно же разведчик. Служащие плутократических фракций не спускаются в подполья.       Китти видела его бой с тем громилой, что был до неё. Мужчина, его назвали Эзрой, не был примечательно высоким или широкоплечим. Он был... Просто мужчиной. И он раскрошил противника в воющую стружку костей и плоти. И дело не было в бионической руке от середины плеча. Он и был насилием. Тем, у которого лицо доброго пса, карие дружелюбные глаза, залихвастская улыбка, которая раздразнит тебя прежде, чем вмешать голыми руками плоть в пол.       Он не становился агрессивным, пока его не провоцировали дрянной болтовней с грязью. До сих пор мужчина дрался играючи, а сейчас он утирает нижнюю часть лица окровавленной рукой, и вот тело на ринге уже выглядит не как соперник, а как объедки.       Зрители трясут металлическую сетку, поднимая рёв, от которого темнеет в глазах, но кажется, что дребезжание воздуха в подвале поднимают даже не они, а хриплый, тихий смех этого мужчины.       Он остаётся, пока его не вышибут, и обычно на третьего в бою ставят больше, потому что первый уже измотан, к тому же он фактически инвалид, и у Чешир все шансы победить.       Мужчина был верхом на противнике. Когда объявляют второй раунд, он поднимается на ноги. И Китти снова меньше, даже при том, что громилой он не был.       При виде Чешир на его лице расцветает улыбка. Не мерзкий, липкий, вылизывающий оскал местных насильников и женоненавистников. Это была почти мальчишеская улыбка, будто ему вручили неожиданный подарок. Улыбка практически одними глазами, без зубов или насмешки.       Китти в последний раз разминает запястья. Потому что такие как этот Эзра нравятся публике — люди всегда ставят против них, а значит на Чешир. Учитывая кризис на планете, ей как никогда на руку удавить сегодня этого разведчика.       Но он не пытается её вырубить. За последние восемь месяцев это самая долгая драка девчонки — мужчина не бьёт её в живот, не причиняет достаточно боли, чтобы отправить в нокаут. Эзра выматывает её так, что у Китти режет в лёгких и мутнеет зрение.       Но ни одного удара, после которого у девчонки встали бы мозги на место или хотя бы сместились позвонки, на худой конец. — Я не долбанная нежная фиалка, - выплёвыает она. — Я знаю, что нет, птенчик, - усмехается он, за что получает удар в живот, от которого мужчину сгибает пополам ненадолго, но ухмылка, теперь самодовольная, не сходит с лица. И от этого хочется выть. — Ждёшь, что я состарюсь тут прежде, чем ты научишься бить девочек?       Эзра смотрит на неё, как смотрят на детей. И не то, чтобы это раздражает — на Чешир так смотрят всю жизнь, это неизбежно.       Он очевидно давит в себе насмешку, чтобы не обижать её уж очень сильно, и даже в голове Китти его издевка формулируется, как "обижать". Возможно она видит то, чего нет, и мужчина всех высматривает с этим пугающе-покровительственным интересом, как будто пришел удочерить кого-нибудь, и отчаянно пытается понравиться. А дети в приютах или скачущие, как новогодние игрушки, чтобы угодить, или злые и недоверчивые. Так вот он смотрел на Чешир, как на девочку-вредину, которую ему очень хотелось бы порадовать. И это обескураживало.       Тем не менее, последующие удары оказываются куда сильнее, хотя он и не использует бионическую правую руку, как бьющую. Он же явно правша, почему церемонится? Но механизмы насквозь пропитаны кровью предыдущего соперника, возможно немного тканями. Даже простые захваты бионикой причиняли боль — она не была естественной, как при схватке с кем-то из плоти. Она была механической, усиливающейся с каждой секундой, потому что металл в отличае от Эзры не задумывался над тем, чтобы не ранить Китти слишком сильно.       Но от его здоровой руки завтра будут тёмно-синие отметины. Чешир обычно пропускает пару-тройку ударов, чтобы ублюдок напротив расслабился, а затем выносит ему суставы. Но на сей раз ей не дают ни шанса.       Тело перегревается, в такие моменты плавятся мозги, и Китти не помнит почему ей нужна физическая боль, но той, которую она пытается задавить в своей голове, больше не слышно, и от этого наступает долгожданное облегчение. Вот ради этих нескольких минут она приходит сюда — чтобы на мгновение позабыть кто она на самом деле, и что её ждёт. Что с ней уже сделали.       Тело бьётся отдельно от мозга, девчонка видит оливково-черное мессиво одежды противника, свет, отраженный о решетку ринга. Мужчина ухает пару раз от ударов в корпус, прямо в солнечное сплетение, но вскоре спасительная тишина в голове Чешир превращается в головкружение то ли от нехватки, то ли от избытка кислорода.       Эзра бьёт её в плечо бионикой, хватая за противоположную руку, и это окончательно лишает Китти равновесия, но она не падает с грохотом — мужчина удерживает её за руку, а затем с силой вдавливает в пол.       И тогда мир снова обретает черты до того четкие, что у девчонке в горле встаёт ком от злости. Она легче мужчины раза в два. Китти может брыкаться сколько влезет, пока не выломате собственные ноги, но это всё окажется бесполезным — на счёт десять она проиграла.       Десять.       Чешир впивается в здоровую ладонь Эзры до крови, она чувствует, как горячо и влажно становится на кончиках пальцев.       Девять.       Он перехватывает оба её запястья, и вжимает в пол над её головой, окончательно лишая возможности сломать ему челюсть или оставить рваных царапин на шее. Хотя, по правде говоря, не то, чтобы он был против.       Восемь.       Чешир издаёт рёв, сопротивляясь всем телом, потому что ещё семь секунд под ним без сопротивления она не выдержит. Его лицо впивается в её память, от этого пульсирует в висках.       Семь.       Эзра хрипит от удара по почкам — Китти заехала ногой прямо по ним.       Шесть.       Мужчина вклинивает колено междо ног девушки, раздвигая её ноги им и свободной бионикой, ещё ниже нависая над Чешир.       Пять.       Она окончательно обездвижена. Нельзя ударить ни рукой, ни коленом. Шея начинает затекать от того, что девчонка не бросает попыток извернуться. Изогнуться так, чтобы скинуть его с себя.       Четыре.       По правде говоря, у неё не было шансов с того момента, как Китти оказалась под противником.       Три.       Он встряхивает соперницу, будто пытаясь оторвать её от случившейся истерики. В тёмно-карих глазах красноречивое "Возьми себя в руки". Рука на её запястьях становится чуть мягче, но не ослабляет хватки. Девчонке почти кажется, что мужчина поглаживает её ладонь большим пальцем, будто успокаивая.       Два. — Не дергайся.       Голос Эзры оказывается громче криков толпы, и это окончательно перечеркивает даже намек на остатки гордости Чешир. Он настолько близко, что даже эти безумцы не могут заглушить его тихий, спокойный голос.       Один.       Китти выдыхает с дрожью, наконец смыкая веки. Злоба схлынула вместе с адреналином. На лице девчонки подавленная горечь, как когда мучитель целует раба в щёку, и ему даже нельзя плюнуть в лицо.       Чешир ненавидела его. Его бедра между её ног, его тяжесть, едва дающую ей вдохнуть — недостаточно, чтобы набраться сил, и не настолько мало, чтобы отключиться. Ненавидит то, с какой лёгкостью Эзра уложил её. Ни секунды излишнего садизма, чтобы она хотя бы не чувствовала себя униженной.       Та боль, которую Китти заглушила физической нахлынула снова. Помноженная надвое, обретающая черты лица её противника. Орлиный нос, смуглую кожу, капризные мягкие губы, тёмные волосы, сбитые в клочья от пота и того, сколько раз девчонка пыталась дергать за них, за седеющую прядь от линии роста волос. Эзра был как и всё неизбежное, с чем Чешир сталкивалась — оно не ранило её насмерть. Никогда не насмерть, никому не хвататло ни силы, ни милосердия.       Судья закончивает отсчет. Как и всегда после боя Китти была влажной. Просто потому что у страха, боли или возбуждения была схожая биохимия. Они оба были возбуждены. Запахом крови, её вкусом на языке.       Когда раздался судейский крик "Ноль", Эзра отпустил девчонку, перекатываясь на бок. Она хотела бы ударить его на последок, но сил хвататет только на то, чтобы сию же секунду вскочить на ноги, гаркнуть что-то гнилое и нелестное в адрес толпы зрителей, и покинуть ринг, ощущая как взгляд мужчины прожигает Китти кожу.       Девчонка вваливается в подобие раздевалки, даже ради приличия не разделенную на мужскую и женскую половины, но никого здесь не оказывается. Бойцы дерутся до третьего победного по средам. Новая отбивная для Эзры уже покинула коморку, а предыдущего уже наверняка везут в реанимацию. Раздевлака встречает ледяным воздухом. Сырым и спертым, как это всегда бывает в непроветриваемых подвалах. Но то намного лучше, чем жар ринга.       Китти устало плетется к дальней скамейке в том углу, который хотя бы немного отгорожен рядом шкафчиков от остальной части коморки, и нет у девчонки проблем с тем, чтобы раздеться догола перед кем угодно — это не имело значения. Она была очень сомнительным объектом для фантазий. Нужно было быть педофилом или може быть любителем еле-первого размера груди, чтобы предпринять попытки смутить Чешир. Но она была медиком, а чуть больше сотни лет назад ещё и искусствоведом. Тело вообще не имеет никакого значения — это просто тело. Тем не менее, если кто-нибудь грянет сюда сейчас же, у Китти будет немного времени, чтобы избавиться от гримасы измученности на лице. Вот уж чего действительно можно было стыдиться.       Девчонка, не снимая футболку, избавляется от спортивного топа, распускает волнистые волосы, и опускается на металлическую скамью. Она ледяная, и вскоре Чешир ложиться на неё спиной. Холод притупляет боль, которая кажется приятной в момент боя. Сейчас девчонка сыта ею по горло. Особенно сегодняшним отвратительным поединком. Она закрывает глаза, пытаясь спастись от ослепительного электрического света, и понимает, что задремала, когда яркость света гаснет, и раздается звук её имени. — Китти.       Чешир распахвает глаза. Эзра стоит над ней, загораживая лампы. — Какого дьявола? - девушка подрывается на ноги, и вновь слепнет от света. — Не хотел напугать, по правде говоря, я не сразу тебя заметил.       Шум из зала уже стих. Кобинезон Эзры надетый только до пояса, держался на репсовом ремне. Китти знает, что выглядит плохо. У неё многолетний недосып со слишком редкими ремиссиями, волосы слипшиеся от пота, влажная мятая футболка, и кажется Эзра всё же что-то повредил ей, когда удерживал колено бионикой, поэтому Чешир до дома пойдёт прихрамывая. — Чего тебе?       У неё есть время рассмотреть его. Прическа всё ещё в беспорядке. Ему было между сорока и пятидесятью. Может быть очень и очень хорошие пятьдесят. Так казалось из-за цвета лица — он будто был после отравления. От природы смуглая кожа тем не менее была болезненно-бледной, темный круги под глазами, несколько белых росчерков кривых шрамов. И не очень было похоже, что они бойцовские. — У тебя головокружение, так? - вопросом на вопрос отвечает он, - Сильно головой приложил? — А к предыдущему противнику ты сейчас поедешь? - язвительно уточняет девчонка, - Его ты скрутил в фарш, если мучаешься совестью, езжай к нему, наших увозят во вторую городскую.       Чешир краем глаза пытается разглядеть замок крохотного пространства в пятнадцать квадратных метров, где едва шкафчики помещались. Кажется заперто. Она попалась. Такое конечно же происходило — Китти не первая девчонка в зале, которую в итоге выбросят изнасилованную куда-нибудь за черту города или даже не заморачиваясь оставляли на заднем дворе паба, в подвале которого проходили бои. Рано или поздно что-то такое произошло бы и с ней. — Я не собираюсь ехать к ублюдку, я и к тебе-то не планировал, - тихо, но жестко отвечает он, приближаясь к девчонке. — Ну, так проваливай со своим снисхождением или зачем тебе там моя голова, - в злом бессилии рявкнула Китти, отшатываясь.       Она напоминала ему злую маленькую зверушку. Очевидно битую в детстве, потому что сейчас этот почти взрослый человек неоправданно зол для того, кто секунду назад обессиленно валялся на скамейке. И выглядит как обиженный ребенок. — У тебя кровь, миленька, я задел тебя бионикой, рассек висок, - не без угрозы, но уже намного мягче отвечает он. Агрессия её только распаляет, а Эзре не это нужно.       Он солгал — мужчина планировал искать девчонку сразу после боя. У неё было головокружение, то, которое даже он заметил. Возможно это сотрясение, и почему-то ещё в ту секунду, когда он увидел её на ринге, Эзра подумал, что у девочки точно никого нет. Такую бы даже законченный ублюдок не пустил поздно ночью одну, невесть куда, в этот прогнивший до дна район. Она не была болезненно хрупкой или совсем уж коротышкой. Но и пригодной для насилия не была.       У неё ледяные ртутные глаза, будто стеклянные, как у куклы. А от того кажущиеся злыми. Или наполненными слезами.       Может быть всё сразу.       Свет бьёт по глазам слишком сильно, Китти щурится, испытывая боль, ведет головой, но не отворачивается, чтобы не быть загнанной в ловушку, в которой она уже оказалась. Её от пульсации в голове уже тошнит. — Послушай меня сейчас, ладно? - начинает Эзра, продолжая несмотря на то, что девочка собирается возразить, - Тебя есть кому забрать домой? — Издеваешься? Ещё чего?! — Ты на ногах еле держишься, у тебя может быть сотрясение, если хлопнешься в обморок, тебя не найдут до пятницы, до следующих боёв, птичка, захлебнешься рвотой, получится очень несимпатичный труп.       Китти тошнит не от сотрясения. Она знает, когда нужно обращаться к доктору, а когда нет — не идиотка. Её тошнит от самой себя, потому что она очень глупо проиграла, обрекла себя на ещё одну неделю вакуума в грудной клетке. Ей будет больно. Ей уже больно, и её некому спасать, потому что при её длительности жизни, Китти неизменно остаётся одна.       А теперь этот невротик лезет к ней, а он им точно был, потому что иначе сейчас был бы на полпути к обналичке гонорара от паба, и тех денег, которые бойцы ставят сами на себя, чтобы подзаработать больше. И возможно поэтому Чешир так мутит. Она много лет жила в отшельничестве. Чем меньше вокруг людей, тем меньше из них останутся в её насквозь калеченной памяти. — Я могу предложить помощь, - говорит мужчина.       Он не использует ту риторику, согласно которой это ей что-то там от него нужно, что она должна быть спасенной. Мужчина больше не смотрит как на ребенка. Эзра вообще больше не пытается понравится — из-зо всех сил не хочет разонравиться ещё больше, чем сейчас, потому что кажется он правда обеспокоен. — Ты прав, - кивает Китти, - мне не помешает помощь.       Она не знает что это. Точнее как раз таки точно знает во что именно это выльется. И ровно до момента, пока она не понимает, что рехнулась окончательно, это кажется хорошей идеей — провести остаток суток в простом человеческом контакте. Без крови.       Без боли.       А потом, когда Эзра начинает на мгновение казаться ей не ублюдком, Чешир выплёвывает это, вырывает с корнем, и топчет, потому что хватит с неё. Она ещё не оправилась, ещё одного человека Китти не потянет. — Хочешь помочь? - жесче говорит она, - Отопри дверь, и иди отсюда, мне нужно переодеться. Это не сотряс.

***

      Китти сворачивается клубочком в своей крохотной кровати. На удивление ей удаётся поспать. И не пару часов — Чешир доползает до дома к половине третьего ночи, а просыпается в обед следующего дня. Ещё несколько часов сидит в ванной, отмываясь от запаха резины, пыли и пота.       Конечно же Эзра проследил за ней. Не чтобы узнать где девчонка живет, а чтобы на сегодня он был последним, кто представляет для неё объективную опасность.       По четвергам бои не проходят — владелица паба была верующей. Но выпивку здесь всё равно наливали, так что поздним вечером Чешир сидела за стойкой в прямых джинсах и черной толстовке, убрав волосы в низкий хвост. Ей очень не хочется внимания, но дома она свихнётся, если проведет наедине с собой ещё хотя бы минуту. — Слышала тебя Эзра побил, - начинает бармен. — Он меня не побил, - бесцветно отвечает Китти, - Просто упала, а он тяжелый как слон. — Всё в рамках нормы, птенчик, - раздаётся слева от девчонки, и рядом садится Эзра, - четыре стопки, солнце, - он обращается к бармену.       Девушка не заговаривает с ним, а мужчина не настаивает. Перед ним ставят рюмочки, и он проводит ещё полчаса в молчании, как и Китти.       Ничего не происходит.       Она не чувствует дребезжания воздуха, дрожи в нутре, как всегда бывает, когда она ввязывается во что-то.       Она не будет ввязываться.       Она не будет ввязываться.       Она не...       Дверь уборной захлопывается, Китти закатывает рукава, и по локоть мочит руки, лицо, уши, шею в ледяной воде. Это не здорово — так реагировать вообще на что-либо. Возможно Чешир ошиблась, и не стоило терять связь с реальностью. Теперь она заливается девчонке за шиворот — горячей водой в жуткий холод. Это сейчас почти приятно, но вскоре сырая одежда остынет на морозе, отяжелеет, превратится в кусок льда, и утянет вниз. — Что ты забыла в бойцовском клубе? - голос Эзры всегда негромкий, но всегда очень четкий. С хрипотцой изнутри. Будто ты разбудил его, а он пытается убаюкать тебя снова. — Очевидно, дерусь там.       Чешир не поднимает глаза — в отражении зеркала уборной Эзра.       Мужчина отрывается от стены, неспеша приближается, давая девочке в любую секунду остановить его, но она не останавливает. Не возражает, когда Эзра оказывается прямо за её спиной. Китти поднимает глаза, но мужчина учтиво переводит взгляд куда-то ей в затылок. Он знает, что эта ни за что не позволит себе рассмотреть его под его же пристальным наблюдением. А значит даже близко не ощутит себя хотя бы в минимальной безопасности. — Позволишь? - безотчетно спрашивает он.       Девчонка не знает о чём он просит, но кивает, следя за каждым его движением. Мужчина опускает пальцы ей на хвост, и медленно тянет резинку вниз. — Зачем? - спрашивает Эзра, и только через несколько минут молчания и его медленных перебираний прядей до Китти доходит, что это продолжение вопроса о боях.       Она не отвечает. — Если тебе станет легче от этого, я улетаю на Лао. Мне некому будет рассказать, я больше никогда тебя не увижу, а тебе, - мужчина замолкает, переводя взгляд на зеркало, встречаясь с ртутными глазами девочки, - Тебе нужна помощь.       Китти не плакала лет восемь. Сколько бы болезненных снов ей ни снилось. Сколько бы ночей она не мучилась от бессоницы и того, какие именно воспоминания сознание подсовывает ей. Даже когда хотелось выть от физической боли за ребрами.       Руки дрожат от того, с какой тяжестью девушка нависает над раковиной. Она подавляет этот тремор, промаргивается, чтобы ненадолго предотвратить слёзы. — Давай проясним сколько именно и какой помощи ты готов предложить? - голос чистый, твёрдый, хотя Китти немного пьяна, и явно не в себе, - Границы. Чего ты хочешь? — Никаких. Не имеет значения, - отвечает он, но подумав, добавляет с нервным смешком, - Пока не просишь убить тебя, всё в целом допустимо.       Тогда ты ничем не можешь мне помочь. — Говори что хочешь. Веди себя как захочешь, какая разница, птичка? Только объясни какой чёрт тебя дернул вытирать спиной ринг?       Чешир невесело усмехается. Слёзы копятся во внутренних уголках глаз. — Когда болит, ты давишь посильнее, чтобы минута сильной боли дала тебе передышку от просто стабильной, - начинает девчонка, - Или боль одного толка отвлекла от другой, - она поворачивается к мужчине лицом, - Твоя очередь. Ты дрался со мной, значит ложной бережностью не страдаешь, зачем вообще спрашиваешь? Какое тебе дело? — Я застрял на Зеленой Луне, пробыл там много лет, а потом прилетела капсула с девочкой, - говорит он, - Мы были золотоискателями, я собирался угнать корабль её отца, чтобы спастись, а он попытался меня ограбить, и я убил ублюдка, но выяснилось, что он прилетел не один, а с дочерью. Пришлось выбираться вместе. Я прожил там много лет с неисправным фильтром, а она вдыхала ядовитую пыль Луны всего несколько часов с намного более рабочим аппаратом, чем мой был. Девочка погибла от интоксикации через неделю после нашего спасения, а я выжил.       Китти хмурится, не вполне понимая к чему мужчина ведет, и тот продолжил: — Я не был привязан к ней настолько, чтобы убиваться как ты, и тем не менее. По кому бы ты не скорбела, прекращай, от боли не легче. — Но она всё же ощутимо приятнее, чем пересохшие до самых костей внутренности, - качает головой девушка.       Эзра не может не согласиться. Он вообще-то испытал больше удовольствия за вчерашний вечер, чем за многие годы до боёв. И когда ему попалось это злое, дерущееся до конца сокровище, он не поверил. Удар по почкам был больнее терпимого. У него перевязана ладонь от того, как глубоко девчонка впилась в неё ногтями. — Считай, что это прихоть — помочь тебе, - говорит мужчина.       Китти снова встречает кого-то похожего на неё. Они всегда были одинаковыми хоть в чём-то, и это что-то на тот момент было главным. Что вообще в Чешир осталось от себя, а не от тех, кого она пережила? —Ладно, - после долгого молчания соглашается Китти. Они очень близко. Дальше, чем на ринге, ближе, чем допустимо. — Здесь? — Нет, я живу в десяти кварталах отсюда.       Мужчина идет за девочкой.

***

      На улице был ливень, пришлось ехать на старом трамвае, который с грохотом, будто пересекая море, мчал прочь из города, издавая стоны, как мертвец. Рельсы визжали и лязгали, будто отговаривая. Потому что если Эзра не уйдёт от Китти утром, выйдет так, что девчонка снова приведет в свой дом смерть. Стареющего человека, который неизбежно скончается в будущем. Которого она будет знать дольше, чем нужно.       Чешир не спит с кем-либо просто ради того, чтобы отпустило. Знает, что не отпустит, сколь малое место секс занимал в её жизини, и какими редкими были те, кто ей нравится. И как много их было для неё. Больше, чем Китти могла вынести, сталкиваясь со смертью из раза в раз.       Трамвай грохотал как гром, дверь подъезда оглушительно скрипела — окраина города вся покрыта ржавчиной. Ни намека на то, в какое время люди здесь живут. — Расскажи про девочку, - просит Китти, запирая за ними дверь. — Вы примерно одного возраста, насколько я могу судить, - начинает мужчина, - Она переписывала потерянную книжку, - Эзра снимает ботинки по просьбе девушки, заходит вглубь, - Её отец-приудрок притащил ребенка на Луну, обжитую фанатиками и головорезами. Я пошел с ней, потому что иначе её бы разобрали на клочки.       Чешир не особенно вслушивается. Ей просто нужен был ничейный человеческий голос. Никого не напоминающий. Болтающий о чём-то, что её не касается.       Эзра наблюдает за тем, как она стаскивает с себя толстовку, оставаясь в футболке, как стоит с секунду, будто что-то обдумывая, а потом предлагает повесить его комбинезон сушиться, и просит не замолкать.       Под комбинезоном штаны и футболка. Верхнюю одежду с мужчины снимают в четыре руки. Ничего интимного в этом не было, будто они живут вместе уже много лет, делают это каждый день. — Тебе больно? — Что? - Китти переспрашивает, поднимая глаза на Эзру. —Сейчас больно? - уточняет он. — Если не думать, не больно. — Так не думай, - он позволяет стянуть комбинезон с его плеч. — Мне может быть ещё и не дышать? Мозг при этом тоже работает, - беззлобно, но с долей иронии спрашивает девушка.       Но ведь сейчас она дышит. Сейчас она лицом к лицу с человеком. У Китти нет определенных планов на эти вечер-ночь. Возможно они просто проговорят до утра, а потом, во избежание неловкости, девчонка скажет, что ей пора на работу, а мужчине уходить. Даже если нет никакой конкретной работы.       Возможно действительно не обязательно всегда справляться болью с болью.       Девушка отступает, а мужчина послушно следует за ней. — Я когда-то была с человеком, его жену убили, а я очень нравилась его детям, - начинает Чешир. Просто чтобы подчеркнуть что именно сейчас между ними произойдет, - Мне тогда нужна была помощь.       До стены полтора шага, но Эзра не торопится. У них полно времени. — И ему тоже, - продолжает девушка. Она в западне, вжатая лопатками в тупик, - Через пару лет его дочь, она была очень маленькой, спрашивала не была бы я против быть её матерью, - Китти неуверенно поднимает руку, чтобы костяшками провести по ткани футболки мужчины, даже не вжимаясь в торс, нужно было просто ощутить нечто материальное и теплое, - А я называла того человека не всегда его именем.       Это не было здоровым. Потому что едва ли отношения наполовину в слезах, наполовину с подменой можно было назвать хоть сколько-нибудь здоровыми. Тот мужчина был похож на того человека, которого Китти пережила. Темные волосы, льдисто-голубые глаза, скверный характер, неограниченное собственничество, потребность защищать своих.       Он называл её именем своей жены, когда напивался от печали, а она именем своего друга. — Вот как? - подаёт голос Эзра. — Тебе тоже нужна помощь, да?       Дистальные фаланги бионической руки обычно покрывают силиконом, чтобы была возможность взаимодействия с сенсорами. У Эзры это был сплошной металл. Ледяной, ложащийся на целюсть Китти, не сжимающий, но от этого не менее пугающий. — Что сделать, чтобы ты не возвращалась в клуб? - спрашивает мужчина. — Если бы занала, не вернулась бы.       Эзра поджимает губы и хмурится. — Забудь, пожалуйста, - просит Чешир, - Сделай вид, что...       Ладонь сдвигается с челюсти на затылок, поглаживая кожу. Металл холодит, и это странно успокаивает. — Что у меня всё в порядке, - голос под конец подводит девушку, но Эзра близко. Он слышит.       Вовсе с ней ничего не в порядке.       Мужчина не любит спешить. Он проторчал на Зеленой Луне одинадцать лет, не имея возможности ни с кем поговорить. Удовольствие нужно было растягивать, чтобы оно не кончилось слишком скоро, оставляя его ещё на долгое время ни с чем.       Девчонка же спешит так, будто что-то крадёт. Будто он сейчас испарится. Она глубоко дышит, пытаясь отбить его запахом запах пустой квартиры. А пах Эзра шоколадом и немного выпивкой, табаком, и кровью.       Он слышит её сердцебиение сквозь ткань собственной и её футболок. Грудь к груди, рукоять ребер о рукоять ребер. Горячая левая рука на её пояснице.       Ей это нужно. Она обижена кем-то, даже не им вчера. Её колотит. Эзра собирается отсраниться, но когда ему не позволяют, аккуратно тянет за волосы на затылке. Китти непроизвольно всхлипывает. — Ты куда-то торопишься, птенчик? - спрашивает мужчина.       Чешир приходится немного октинуть голову. — Я никуда не денусь. — Ну, да, как же, - с сухим сомнением хмыкает девушка. — Китти, - Эзра называет её по имени во второй раз за всё время, не разрывая зрительного контакта, почти не моргая. Он смотрит с практически подавляющим покоем, заставляя замолчать и слушаться, - Я никуда, - мужчина чуть ближе прижимает её к себе, всей рукой, обхватывая узкую спину, будто придерживая, - не уйду. — Ты улетаешь на Лао, - шипит Китти, и кажется правда злится на него, ударяет кулаками по груди. — Мне не к спеху, - он перехватывает её запястья. Мягко. Бионикой даже бережнее, чем здоровой рукой. Снова оглаживает внутренню сторону ладоней большими пальцами.       Чешир стискивает челюсти. Никуда он не денется. Они все так говорят. Они все обещают, что этот раз — последний, что она больше никуда не денется. Все обещали, что больше такого с ней не случится, что они смогут помочь, что Чешир не останется одна.       Но дело было в ней. Это она даже убиться не может. Они старятся или погибают. А девчонка должна глотать это, выталкивать из горла застрявший воздух, глотать снова, снова выдыхать. Каждый день. Всю ночь. — Ты насколько пьян? - уточняет она, чтобы не молчать. — Четыре шота. Раз уж я тяжелый, как слон, всё в рамках допустимого.       Мужчина знает, что Китти не намного пьянее. Она нервно усмехается. — Ты говоришь во сне, ты знаешь?       Китти припоминает, что дремала на скамейке раздевалки, но не знала насколько глубоко, и как долго была там. — Что именно?       Наверное так выглядят люди в отчаянии. Она больше не смотрит Эзре в глаза, дожидаясь приговора. Это могло быть что угодно. Что-то, что выдаст в ней жалкое подобие живого человека окончательно. — Помоги мне, - отвечает он, поднося её ладони к губам, целуя поврежденные костяшки, - Поэтому я пришел за тобой. Ты попросила меня.       Китти была ужасной женищной. Маленькой. Злилась что бы Эзра ей ни сказал, она вряд ли готова принимать помощь, и просит о ней только неподконрольно. Собиралась драться каждый раз, когда казалось, что её могут обидеть. Поэтому было бы логичным предположить, что окажись они на кровати, Эзра кончит задушенным подушкой.       Но кровать была узкой, они поместились бы на ней только лежа на боку, спиной к груди, так тесно, как только можно.       Мужчина отпускает руки девушки, и снова предпринимает попытку поцеловать. На сей раз по его правилам. Как будто они возлюбленные. Как будто рука на её горле — не рука противника, а игра. Словно Эзра бы ни за что ей не навредил. Бионикой он стягивает с неё джинсы и белье. Топа на девчонке не было — мужчина и это чувствовал, когда прижимал её к себе.       Она немного задыхается. Ладонь на шее не душит — удерживает на месте, создаёт давление, от которого сердце заходится. Эзра всё ещё одет. Это не честно.       Чешир ныряет ладонями под его одежду, скользя по торсу не потому что ей нужно его изучать — ей необходимо добраться до сердца Эзры, стащить с него одежду, в который раз убедиться, что он настоящий. Что она настоящая.       Мужчина отрывается от её губ, и ведет ломанную линию поцелуев от скулы, достигая виска. Китти тянется, чтобы провести кончиком носа по его шее, вдохнуть поглубже, беззвучно поцеловать. А потом не может остановить себя. У него красивая крепкая шея.       Ещё до полета на Зеленую Луну у Эзры была домашняя кошечкака. Она сворачивалась клубком у него на коленях, а иногда забиралась повыше, чтобы уткнуться ему в челюсть. Вот так же и с девчонкой. У неё тоже маленький нос, и периодически она проводит кончиком языка по его коже. Совсем немного, просто чтобы попробовать Эзру на вкус.       Она скользит пальцами по его торсу, пока не достигает района диафрагмы, где рубец особенно грубый. Китти отрывается от мужчины, чтобы собственноручно снять с него футболку, и впивается взглядом в полчище неровных шрамов на его теле. — Откуда? - неровным голосом спрашивает девушка, и Эзра понимает, что не заплакать то ли от бессилия, то ли от осознания одиночества она уже очень давно пытается. — Зеленая Луна, - отвечает он, приподнимая кончик её подбородка, чтобы не смотрела, - Всё в порядке, это мелочи.       До Чешир только сейчас доходит по-настоящему, что на месте бионики была рука. Здоровая, живая рука. А затем боль. И её было много, судя по количеству рубцов на теле мужчины. Ей хочется сказать "Мне жаль", но язык не поворачивается.       Ей нужно кого-то любить. Всегда было нужно.       Китти целует тот белый росчерк на щеке Эзры, а затем опускается ласковой цепочкой по его шее к ключицам, груди, где шрамов не меньше. Слишком много поцелуев приходится на тот самый рубец у солнечного сплетения, вокруг него. Так всегда делали с ней. Теперь она делает это с ним. Колени слабеют, девчонка поддаётся этому, спускаясь всё ниже. Нежность неожиданно оглушительная, Эзра пытается удержать её в своих руках, но Китти выскальзывает, оказываясь перед ним на коленях, касаясь губами старых ран.       Когда-то, перед началом грядущей войны ей сказали, что вскоре в мире не будет места для нежности.       А может она не сможет жить в мире, где нет места нежности?       И сейчас, распинаясь перед человеком, живым человеком, Китти отпустило. И для этого не было нужно "вытирать ринг спиной".       Сожаление придёт завтра. А сейчас она цепляется руками за резинку серых штанов, чтобы и от них избавится, чтобы коснуться тех шрамов, что ниже талии. Для мужчины это тоже своего рода пытка. На Зеленой Луне всё было тесно сопряжено с болью. Эзра выдерживает ещё всего минуту, а после поднимает девушку на руки, и они оказываются именно там, где не должны были — в постели.       Спиной к груди.       Ладонь мужчины ложится поверх живота девчонки, поглаживая обнаженную кожу кончиками пальцев. Чешир дрожит, прижимаясь к нему теснее. Между бедер влажно и горячо. Слишком долгое отсутствие кого-либо вообще, даже хотя бы в качестве друга, сказывается. Или то, насколько уместным Эзра был здесь, в её доме.       Чешир пытается стащить с себя футболку, потому что ей нужно чувстовать его ближе. Мужчина помогает, но в итоге её руки оказываются впутанными в кусок ткани. Это должно пугать, учитывая, что у девушки за спиной незнакомец. — Позволишь позаботиться о тебе? - спрашивает он, предупреждая панику. Она кивает.       Горячая ладонь скользит по животу вниз, вжимая бедра Китти в бедра Эзры. Он оглаживает тазовую косточку. Мужчина тактильный до смешного, а девчонка чувствительнее раз в десять. У Чешир душа выпачкана до самого позвоночника, и память переполнена с избытком. Она прижимается спиной к груди Эзры, а он принимает. Всё то, чем она от отчаяния делится.       Бионическая рука нагрелась от их тепла. Мужчина проскальзывает ею под девушкой, и объятия может быть жестковатые, оставляющие красные следы, вмятинки на коже, но они оба не делали этого так давно, что если сейчас затрещат рёбра, Китти ни слова против не скажет. Эзра тоже был один на той Луне.       Они прожили в ужасе большую часть сознательной жизни, связанные по рукам и ногам. Завтра это покажется самоубийством — то, сколько любви было вложено в этот вечер. — Ты дрожишь. Можем остановиться. — Только попробуй, - почти зло отвечает Китти, поворачивая голову, ловя губы Эзры своими.       Он знает как это — когда долго жил в затворничестве, даже если тюремной камерой была целая Луна или бойцовский клуб, а затем появляется кто-то, на ком эта голодовка заканчивается, и тебя колотит, потому что ты забыл как вообще дышать с людьми одним воздухом.       Они притворяются, что любовники. Обычно это ранит, Чешир не доконца понимает что делает. Но сейчас это чертовски правильно и ей нужно.       Эзра горячий, как печка, а воздух в её квартире влажный, и Китти кажется, что она захлебнется, но когда они разрывают поцелуй, на шею тут же ложится металлическая ладонь, горячая левая проводит ребром по промежности, а девчонка выгибается, дразня мужчину. — Не двигайся, будь так добра, - с деланной строгостью, а возможно в отчаянии просит он, но Чешир всё равно трется о него ягодицами, пытаясь выпутать собственные руки, чтобы задушить Эзру, если сейчас же не поторопится.       Не выходит.       Он ведет по стыку губ. Симметрично обеими руками. Вкус железа то ли от бионики то ли от того, что пальцы левой руки погружаются во влажность и Китти прикусывает язык. — Уверена? - он смотрит на неё с тем тёмным весельем, которое никак не вязалось с тем, каким ласковым Эзра оказался.       Уверена, что хочешь продолжить дразнить меня?       Он наконец-то — наконец-то! — скользит между складочек, большой палец движется вокруг клитора, только поддразнивая размеренно, словно механически, с явной издевкой, потому что Чешир не может справиться с собой — не может держать рот на замке. — Я не из тех, кто благородно спускает подобное с рук, птенчик.       Эзра не шутит. Он входит на пробу одним пальцем, но почти сразу добавляет второй, и Китти сжимает бедра, издавая задушенный хнычущий стон. Мужчина просит закинуть ногу на его бедро, и теперь доступа у него намного больше.       Эзра по-немногу задыхается, медленно трахая её пальцами. Она пахнет как пахла Земля, когда мужчина спустился с лётной капсулы, в которой всё ещё витала горечь отравленного воздуха Зеленой Луны. А на Земле шёл дождь в поле, на котором их судно приземлилось. Это была осень, лаванда уже отцветала.       Мужчина движется быстрее, Китти сжимается вокруг его пальцев. Он оставляет полу-укусы полу-поцелуи на её плече, шее, загривке. Завтра останутся следы. Господи, Боже, пусть останутся следы. — Пожалуйста, - беззвучно, на выдохе просит она, - Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, Эзра...       Бионика оцарапывает кожу бока под ребрами, но вообще-то сейчас это менее всего имеет значение. Мужчина избавляется от белья, большой палец касается клитора девушки именно так, как ей необходимо, посылая дрожь до самого позвоночника. Фаланги немного сгибаются, и под новым углом кажется, что Китти рехнется к утру, если Эзра не поможет ей. Она уже очень-очень близко. До падения в пропасть ещё всего пять-шесть вот таких издевательских движений.       Пять. — А если бы это была бионика? - в его голосе слишком много насмешки, совсем не вяжущейся с поцелуями на лопатках, основании шеи, челюсти, виске.       Четыре. — В следующий раз это будет бионика, птенчик.       Чешир задушит его. Точно убьёт в конце.       Три... Электричество подкатывает к горлу. Она сейчас беспомощнее слепого котенка, тычущего мордочкой куда попало, лишь бы добраться до тепла, в котором просыпается что-то печальное и наивное, те крохи потребности в безопасности, которые в Китти остались. Которые спалят её изнутри.       Два... Она скулит в поцелуй, когда пальцы исчезают, но взамен Эзра проникает в неё головкой члена. Медленно. Они друг друга не знают. Не знают насколько грубыми или ласковыми можно быть. — Прошу, ну, пожалуйста.       Девчонка тихая, но несдержанная.       Эзра погружается в неё до основания одним плавным, глубоким толчком, выбивая из груди синхронный с ним стон.       Вот он ни разу ни тихий, и даже близко не сдержанный. Китти нравится его голос. Она движется навстречу, сбивая ритм, лишь бы ещё раз его услышать. Эзра старался быть осторожным изо всех сил, но девчонка этому даже не пытается поспособствовать, поэтому щадящий темп перерастает в равань его голоса, её дыхания, электричества под кожей.       От каждого удара сердца темнеет в глазах. Толчки в ритм пульса или наоборот. Мужчина попадает по той самой точке, которую отыскал пальцами. Удовольствие практически болезненное, потому что Чешир слишком узкая, а Эзра... Что ж, он приведет тебя к поражению настолько по-джентльменски, насколько это вообще возможно в случае мародера — издевательски.       Позабытое ощущение бесконечного желания привязать человека к себе, благодарить до потери голоса и пропустить его пару раз по вене заполняет по горло, до кончиков пальцев, и когда Китти оказывается для него слишком маленькой, оно взрывается, а девчонка дрожит от того, что это чувство пульсирует внутри, стирая границы — где ещё она, а где уже Эзра. Сейчас ей слишком хорошо, чтобы выполнять обещания и душить мужчину.       Он будто читает её мысли, и в отместку поддушивает бионикой, сжимая грудь горячей ладонью. Толчки чуть медленнее, но глубже и с оттяжкой, продлевая удовольствие девчонки. — Незачем притворяться, птичка, ты и без этого впорядке, - говорит он, не прерывая движений, - Так здорово со всем справилась.       Похвала звучит, как шёпот выстрела с глушителем. Ты ещё не осознала, что умираешь, что ничего не поможет, и остались только руки убийцы, прижимающие тебя, как возлюбленную.       Стеночки беспорядочно сжимаются вокруг него, и когда девчонку должно вот-вот отпустить, Эзра наращивает темп, в погоне за своей долей. Проклятый момент гиперстимуляции, когда нельзя ни прервать кипяченные волны удушающего удовольствия, ни быстро достигнуть пика. Чешир можно будет замучить до слёз. Она кажется начинает ненавидеть его, потому что в добавок ко всему бионика сжимает горло чуть сильнее, не оставляя даже шанса вдохнуть полной грудью.       Китти судорожно цепляется связанными руками за предплечья, запястья Эзры. Она не может даже попросить — ей едва хватает воздуха, чтобы не отключиться. А возможно это из-за разрядки, подступающей к горлу, но не вырывающейся наружу. Девчонка закричала бы, будь у неё возможность.       Эзра стонет ей в плечо, не сдерживая собственного голоса. Чешир чувствует, как рык зарождается в его груди — настолько тесно мужчина прижимает её к себе.       Она явно проигрывает. Это как на ринге, только хуже. Раз в пятьдесят хуже, потому что Китти готова умолять дать ей проиграть. Или выиграть. В любом случае с Эзрой, удерживающим её обеими руками.       Чешир хнычет, мучитель уговаривает как маленькую девочку потерпеть ещё минуточку, и это уже совсем нездорово. Как всегда с ней. Как сам факт того, что они оказались вместе. — Бросай бои, - шепчет он, видимо уже тоже не совсем соображая что именно несет.       Китти мотает головой, и он отпускает её на секундочку, чтобы дать глотнуть воздуха, а затем хватка усиливается, а ритм толчков превращается практически в карающий. — Получишь что хочешь только когда согласишься, птенчик.       Одному Богу известно чего ему стоит замедлиться, практически полностью выходя из девчонки. Она готова расплакаться, если это поможет, но мужчина удерживает её бедра стальной хваткой, не позволяя двигаться самой. Ничто не поможет. — Ну же.       Толчок глубокий, вовсе не на грани грубости —далеко-далеко за её гранью, и Китти ненавидит то, насколько легче ей от этого становится. Она просит продолжать. Он просит преркатить себя калечить. — Ладно! - зло шипит она, и слёзы тоже злые.       Ей хватает нескольких таких же глубокий рваных толчков, и как же злит то, насколько тоненьким становится её голос, когда Эзра её хвалит, когда позволяет наконец кончить, целует в висок, когда продолжает двигаться, и догоняет её спустя минуту с грудным рыком.       Китти дышит слабыми динными вдохами и выдохами, понимая, что не восстановит связь с реальностью ещё пару часов, возможно до самого утра.       Но страх, кажется заснувший, просыпается, и злые слёзы превращаются в слёзы бессилия. — Тише, - Эзра принимается выпутывать её руки из футболки, не размыкая объятий, - Дыши, птенчик.       Она заставляет себя вдохнуть, как заставляет уже много лет. Сон маячит на горизонте. Китти рассеянно наблюдает за тем, как мужчина мягко разминает её затекшие запястья, и когда покалывание на кончиках пальцев стихает, девушка перехватывает его руку, и обнимает. — Если захочешь уйти утром, дверью не хлопай, - просит она почему-то уверенная, что не уйдёт, и засыпает.

***

      По ощущениям сон был долгим. Китти просыпается у Эзры на груди, практичеки полностью на нём. — У тебя давно бессонница? - спрашивает он, когда чувствует, что дыхание девчонки ускорилось, но делать вид, что спит, она не перестаёт, - Ты царапала на стене. Давно, видимо, сейчас ручки у тебя в порядке. — Нет у меня бессонницы, - ворчит Китти, зная, что на стене ногтем нацарапано "Четыре часа ночи, а сна нет", - Это ещё до меня появилось.       Как и надпись "Господи! Помоги уснуть!"       Почерк был дрожащим, как будто писал старик. Чешир не было смысла умолять спасти от бессонницы — кто-то, кто жил здесь до неё уже это сделал. — Я тем не менее прав, верно же, птичка? - говорит Эзра, перебирая пальцами волнистые пряди девчонки, по-немногу продвигаясь к коже головы, - Я тоже не спал на Зеленой Луне.       Китти открывает глаза, и слушает. Слышит его голос, приложившись ухом к груди. Как звук вибрирует о его собственные кости, плоть. — Сначала спал по три часа, потом у меня сломались часы, но кажется дальше было и того меньше. Одиннадцать лет на Луне. — Справился? - Чешир подставляется под руку, которая гладит по голове. — Перенес палатку к реке. Так близко как смог. Под шум воды стал спать лучше.       Она не хочет, чтобы он уходил. По крайней мере пока что. Ещё пару минут или час. — Ты умеешь плавать? — Это зачем? - Китти хмурится, не понимая ни сути вопроса, не будучи уверенной спросил ли Эзра что-либо вообще или ей показалось. — На Лао нечего делать, если не умеешь плавать, - терпеливо поясняет мужчина, - Ты ведь соврала, согласившись бросить бои, всё равно вернешься. — Спасать меня решил? - недовольно ворчит Чешир. — Я себя-то спасти не могу, птичка, даже с Зеленой Луны меня вытаскивала маленькая девочка, - усмехается Эзра, - Так что это вопрос личной выгоды, а не твоего блага. Чего ты себе понапридумывала?       Конечно же для её блага.       Конечно же она умеет плавать.