Mechanical

      Мозг Ксено работал как часы. Зазубренные шестерёнки механизма крутились постоянно без остановки на передышку. Генерировали идеи на ходу, подавая импульсы в голову, чтобы руки следом воплощали их в жизнь. С тех пор, как он пробудился, движение стало постоянным спутником. Движение мысли, движение тела – всё как одно, ниточки, ведущие к прогрессу и мечте.       Ксено только делал шаг, а в голове уже был готов новый расчёт, второй – незамедлительно в первоначальной формуле был найден изъян. Ксено слонялся по своей импровизированной лаборатории от одной бумаги к другой, от старого проекта к новому. Без перерыва, совсем без отдыха. Массивный механизм в голове был оснащён самыми совершенными технологиями, но банальный режим «паузы» явно в себя не включал. Это было весьма иронично.       Правда временами где-то на периферии сознания, нечёткими волнами, Ксено принимал сигналы, некие посторонние шумы, являющиеся ничем иным как осуждающими вздохами. Еле уловимыми, но выдирающими из потока бешеной увлечённости. Эта интонация голоса принадлежала Стэнли – его шёпот в полной тишине, звучащий на удивление совершенно отлично от прочих помех. Именно он заставлял шестерёнки в голове учёного двигаться чуть менее хаотично.       В такие моменты Ксено чувствовал, как его обхватывали крепкие руки со спины. И всякий это вызывало нечаянно обронённый вздох. Каждое касание чувствовалось слишком ярко даже через плотный слой одежды. Каждая подушечка пальцев клеймом отпечатывалась горячими следами будто по голой коже. А до обоняния доносился знакомый приторный запах вишни.       — Отдохни, пожалуйста.       У Ксено в голове уже давно были не только математические формулы и миллионы расчётов, но и хриплый, пропахнувший сигаретами, тенор обрёл там свой дом. Заразительный наркотик, на который он подсел ещё в прошлой жизни. «Их другой прошлой жизни», когда всё было иначе. Отнюдь не легче, потому что тогда у них были другие проблемы, тогда они не проводили столько времени вместе, тогда Ксено не был для него генералом. Тем, ради кого можно ступить в раскаленную лаву, дабы достать недостающую и важную деталь. Ксено видел преданность в глазах. И ему вовсе не хотелось её уничтожать, желание поддержать тёплый очаг костра в ночи пересиливало в стократ.       Наверняка Стэнли переживал за него, иначе не приходил бы так часто. На самом деле это было трогательно. И часть бешено работающих механизмов в голове Ксено начинали крутиться медленнее – он закрывал глаза, прислушиваясь к ощущениям, растекающимся по оболочке. Вылавливая те самые сложные микросхемы души, которые откликались на зов. Они скрипели, как несмазанные детали, вращались с трудом, но всё же давали понять, насколько эта близость необходима для них.       Ксено шёл на поводу у своих поднимающихся на поверхность чувств. Он откладывал чертежи, разворачивался лицом, встречаясь взглядом со Стэнли. Восприятие, всё громче подающее новые сигналы, давало понять, что в плотном кольце рук было тепло и уютно. Но ещё уютнее принимались влажные губы на шее. Слова в голове складывались ощущениями в простое и нужное «приятно».       Ксено листал свой невидимый справочник по эмоциональным откликам в голове до тех пор, пока Стэнли не закрывал ему глаза. То рукой, то мягкой тканью, всего лишь так, чтобы вырвать из бесконечного потока дум. Темнота действовала мгновенно и отрезвляюще. Она не пугала на самом деле, но рефлекторно возвращала к трём тысячам лет заточения.       — Тише, – Стэнли словно читал его мысли, – этого больше никогда не случится.       Однако в это слабо верилось. Хотя бы потому что все знали о невозможной аксиоме неизученного феномена. В нём хотелось разобраться, поскорее узнать причины произошедшего, разложить всё по полочкам, но чтобы двигаться дальше нужна была энергия. Та самая энергия, которую ещё не научились черпать из воздуха для перезарядки в промышленных объёмах, но которая восполнялась банальными вещами. Это ведь простая истина. Круг мыслей замыкался ровно в тот момент, когда Стэнли возвращал возможность видеть. Ксено смотрел в глаза напротив и понимающие считывал взгляд – теперь они были на одной волне.       Стэнли мог ворваться, выключить оборудование и обрушиться с приказами своим командным поставленным голосом. Он мог бы сделать подобное с любым, но только не с Ксено. Только не так. С ним хотелось быть нежнее и мягче. Руками зарываясь в волосы, массируя макушку и виски. Губами припадая к щекам, ведя по отпечаткам перекрёстного шрама, целуя чересчур трепетно. Сладко и приторно, прямо как тот вишнёвый аромат, витающий по всей комнате. Ксено ощущал в этом некую гиперболизированность. Он словно получал увеличенную дозу витаминов. Плавился, как уголек в печи, готовый отдаться во власть сильным рукам.       Рукам, что прямо на столе разбирали его на части, как сложную конструкцию, ловко вынимая детали одну за другой. Как Ксено знал сложную науку, так Стэнли знал его самого. Знал, что от сочного поцелуя ключицы последует первый стон, что каждая мышца отзовётся на мельчайшее прикосновение, и что распятый по столу, надрывно дышащий Ксено представлял поистине красивое зрелище. Как он бы сказал сам – элегантное. И Стэнли всякий раз не сдерживался и правдиво произносил это вслух.       Ксено пробивала дрожь. Да, он все ещё не привык. Казалось бы, достаточно большой промежуток времени проведённый вместе, никак не мог полностью загрузиться в память. Поэтому мозг воспринимал часть этого как совершенно новый опыт, на подкорку записывая все необычные ощущения. Ведь для Ксено было неимоверно сложно перестроить свои мысли так быстро на чувственный лад. Он жил формулами и доверял точной науке, но с каждым днём, ведомый эмоциями Стэнли, всё сильнее погружался внутрь другого себя.       Второй раз Ксено с доверием закрывал глаза сам. Когда понимал, что сейчас с ним не бесконечная пустота, не вакуум космоса, а живой тёплый человек, нежно выводящий спирали пальцами по животу. Ксено бы доверил ему многое, как сейчас вверял ключи от своего сердца, приземляя их прямо в раскрытые ладони. Ладони, что вели по бокам и ниже, спуская брюки по ногам. Тёплые ладони контрастировали с таким холодным разумом. Уму непостижимо.       Стэнли не бывал с ним груб никогда. Раздевая осторожно и неспешно, проводил руками по всем видимым участкам тела. До дрожи, до трепета и тихих возгласов, приятных слуху. С невозмутимым лицом шарил руками по паху, словно невзначай задевая набухающий член, вызывая неожиданную реакцию. Тугая спираль в голове Ксено завинчивалась, останавливая все неугодные шестерёнки, перегоняя кровь по телу. Массивным комком прямо куда-то под рёбра. Где сердце билось чаще. Ксено терялся в пространстве, ровно как и в мыслях. Он видел перед собой лицо, мягкую улыбку на устах и полный нежности взгляд. Хватал за плечи, чтобы хоть что-то было в руках, хотя бы малейшее напоминание о реальности, а не сне. И чувствовал крепкие объятия в ответ. Стэнли ловил его дыхание своим горячим ртом, скользил руками по бёдрам, входя расслабленно и осторожно.       Они сплетались телами, прижимаясь так близко друг к другу, словно обмениваясь сокровенными сторонами своих душ. Стэнли со взглядом преданного и любящего пса дарил ту частицу себя, которой Ксено так не хватало внутри. Ту самую последнюю деталь пазла, совсем крохотную, но завершающую полную картину. Которая правда расплывалась перед глазами, представала без чётких граней, Ксено тянулся к ней, но достать никак не мог.       И Стэнли уже сам хватал его за руку, переплетая пальцы, отводя в сторону, становясь опорой. Как то единственное олицетворение самого мироздания в чьих-то глазах. Для Ксено он действительно стал в какой-то момент собственным маленьким миром. Той частью существования, без которого прожить никак нельзя. Для такого великого ума, который думал цифрами, сложными процессами и формулами, такой противоположный характером человек, верный до самых кончиков ногтей, готовый ринуться в любую перестрелку, а за кулисами сего военного театра желающий разделить любовь и провести по сложному пути – был незаменим.       Они оба нежились в приятной неге послевкусия, разморённые и без сил. Ладонью Стэнли мягко проводил по волосам Ксено, пребывающего в полудрёме. Он всегда чувствовал состояние своего генерала, но не всегда мог словами доходчиво объяснить тому что-то, действия обычно оказывали более яркий эффект. Особенно те, которые были им обоим по душе. Постоянно работающий мозг Ксено нуждался в покое, в нескольких часах сна и принятии спокойствия, а Стэнли нуждался в толике тепла и ощущении любимого человека под боком. И самой прекрасной точкой для них было воплощение того, что они оба могли дать недостающие звенья друг другу.