Сегодня на балконе по прогнозу сигаретный дым

      Ксено всегда просыпается по часам, хотя будильника в их спальне нет. Распорядок накрепко вшит в его тело и разум, и редкое беспокойство способно нарушить устоявшуюся систему. Он включается, словно машина — без промедлений, лишних звуков или движений.       И всё же иногда он позволяет себе отойти от расписания на пару минут ради редкой картины.       Елена же всегда просыпается с резким вздохом, будто недовольная самим фактом пробуждения. Сотни таких вздохов он уже пропустил — Гейне обычно встаёт ещё до пяти утра и затем досыпает два-три часа в обед, но если случается задержаться до ночи над работой или очередным разговором со Снайдером или Броуди, она пропускает все свои внутренние будильники.       Девушка садится на краю кровати, бурча что-то про росу и маки. Хлопковая лента со второй попытки всё же распускается, и по плечам рассыпаются собранные в косу на ночь волосы. Густые и длинные, они скользят по перекатывающимся под кожей мышцам, пока Гейне прочёсывает онемевший за ночь скальп.       Ксено нравится заплетать её перед сном. Пару раз они забыли это сделать, и под утро волосы опутали обоих будто змеи с головы Медузы Горгоны. После этого он всегда контролировал этот процесс, даже если сама девушка уже дремала под боком.       Мягкое утреннее солнце гуляет по её рукам, когда Елена по-кошачьи потягивается, подсвечивает полосы неравномерного загара на сгоревших не раз за лето плечах. В застылом воздухе медленно дрейфует пыль       Иногда кажется, что он так и не проснулся.       Лучи пронизывают комнату подобно золотым нитям и путаются в её пальцах. Утро столь же эфемерно, сколь образ Елены, отпечатавшийся на самом его существе.       Ксено вздыхает от столь непривычного переизбытка чувств, выразить которые не способен ни один научный термин и математический график.       Мужчина подбирается ближе и утыкается лбом в поясницу, обнимая за сухую талию. Мышцы мгновенно затекают и начинают гудеть от неудобного положения, но это несравненно малая цена. Тонкий запах хмеля и соли щекочет нос.       — С добрым утром.       Ксено не видит, но знает — она улыбается.       Прохладные ладони Гейне накрывают разгоряченные костяшки Хьюстона.       — С добрым.

Не ускользай из моих рук. Никогда.

***

      Пронизывающий северо-западный ветер вскидывает вековые кроны и едва не скидывает снайпера с ветви.       Стэнли готов поклясться, что Тракий упрямо набивается в товарищи, буквально навязывая свою темпераментную компанию на протяжении уже двух недель. Пара учёных уже успела поделиться своим мнением на этот счёт, когда снайпер между делом пожаловался на ухудшившиеся условия и сложность стрельбы при шквале ветра.       — Что же, это не столь частое явление для данной местности, но не удивительное, учитывая начало смещения воздушных масс с началом осеннего сезона. Смени снаряжение и будь аккуратен. Впрочем, не уверен, что есть необходимость тебе это напоминать, — чеканит Ксено, подписывая сводку.       С верхнего этажа ротонды раздаётся смешок.       — Да это от дурного характера всё. Чем сильнее ворчать будешь, тем сильнее в тебя вцепится.       Через балконные перила перевешивается корпус Гейне. В руках у неё необходимая Хьюстону пластинка с записью разведданных. Стэн забирает пропажу и передаёт начальству, а потом ловит и саму Елену, решившую перепрыгнуть.       Он знает — этаж для неё даже не расстояние, но помнит, как изрезанные трещинами ноги отняли ходьбу на первых два месяца.       И не хочет ей подобной боли ещё раз.       — Мистическое мышление, Еленика? — с иронией тем временем комментирует её выпад Ксено.       — Жизненный опыт, мой дорогой. А ты, — она поворачивает голову к Снайдеру, всё ещё сидя у него на руках, — не пытайся навязать стихии свои условия. Найти точку, где вы не будете мешать друг другу, а помогать.       Она тянет его за щеку словно ребёнка.       И вот Стэнли уже третий — последний — день на одиночной охоте.       Временами ему просто необходимо уйти подальше от базы, конечно, если есть полная уверенность в безопасности колонии на время его отсутствия. В отличие от убегающей подальше от цивилизации в лес по любому поводу Елены и противоположного ей в этом Ксено, избегавшего дикой природы, Снайдер всегда преследует конкретные, не зависящие от эмоций.       Он идёт на чётко поставленные семьдесят два часа с ограниченным числом снаряжения и патронов.       Восстановление рефлексов в дикой среде.       Стрельба по движущимся целям.       Выживание в экстремальных условиях.       Концентрация. Контроль тела. Калибровка навыков.       Во всём должен быть баланс, а без постоянной практики и при безвылазной заботе об одной только обороне велики шансы растерять по крупице свой профессионализм.       Да и почистить голову безлюдной тишиной бывает полезно. Хотя курить без бубнежа учёных «неразлучников» на фоне слегка непривычно.       Стоит только задуматься и отвлечься — Тракий тут же бьёт в бок и в спину, всколыхивая камуфляжную бахрому и путая её в единый клок. Удар едва не поднимает мужчину прямо вместе с покрывалом, благо обмундирование достаточно тяжёлое, а ветка — широкая.       Флюгер мельтешит и словно пытается вырваться из холодного потока, пока в один момент не выворачивается из крепления и через мгновения не летит с двадцатиметровой высоты вниз.       — Мать твою...       Стихия будто смеётся над ним.       Хотел экстремальных условий — получай.       Снайдер всаживает крепления на ногах посильнее в кору и ждёт затишья.       Вскоре всё успокаивается. Лес заливается тишиной и застывает в подобии желе. Звук отсутствует настолько, что в ушах стоит писк как при травме головы.       Стэн понимает — это короткая передышка, после которой станет только хуже. Однако это так же и золотое время, за которое живности необходимо успеть сменить позиции или укрыться, а снайперу — снять самую крупную добычу из всех «пилигримов».       Острый слух улавливает хлопот крыльев, и тело вперёд разума поудобнее перехватывает винтовку.       В оптике фазан. Прямо по направлению ветра.       Стэнли бесшумно вздыхает. Каждая клетка в нём концентрируется в одну точку — в центр прицела.       Щелчок. Выстрел.       И ровно в долю секунды, как пуля покидает дуло, становится ясно, что в молоко. Птица резко уходит в сторону. Даже со всеми допусками и погрешностями, ему не хватит буквально градуса для удачной ликвидации.              Подмога приходит откуда не ждал.       За секунды поднявшийся ветер сбивает фазана и кидает его прямо на пулю.       Мёртвая птица камнем летит вниз, теряя перебитые перья, а напуганные звуком выстрела сородичи в панике срываются с веток.       Снайдер снимает ещё три. И каждый раз невидимый спутник словно из одолжения помогает попасть. Всё это приносит странное удовлетворение, хотя предстоит ещё спуск вниз, поиск добычи, если её не успеют растащить и сворачивание маленького лагеря, разбитого в нескольких километрах от «насеста». Ещё и флюгер надо найти в высокой траве.       К тому же стоит проверить коптильную яму — сохранить добычу за несколько дней в тёплое время года можно было только закоптив или приготовив по-другому, да и запах дыма отпугивал животных от лагеря.       Но это позже.       Рука на ощупь находит помятую пачку сигарет. Стэн зажимает одну в губах, пока пытается зажечь спичку. Тут нарастает шорох, и сигарету нагло вырывает ветром. Она летит по косой траектории, подхватываемая потоками, играющимися с новой вещицей.       — Чёрт… Ладно. Эта — твоя. Заслужил, — обращается мужчина к пустоте.       Вторая прикуривается значительно легче, и спасительный дымок оседает на лёгких.       «Мистическое мышление», столь нелюбимое Ксено, не совсем свойственно Снайдеру, но что-то от снайперской суеверности и размышлений Гейне уже слишком крепко вцепилось в его существо.       Да и если «дружба» со стихией помогает в охоте… То почему бы и нет?

Приятно разделить с товарищем перекур после удачной миссии.

***

      Солнце, несмотря на царящую прохладу, всё же припекает лысину.       Броуди потирает макушку, пытаясь сбить неприятное ощущение. Денёк как начался абсолютно у всех с левой ноги, так и продолжается, спотыкаясь о каждую кочку.       А ведь сегодня по плану они должны были доделать опоры для ангара. Но то ли план — дерьмо, то ли люди — криворукие.       — Повернуть на три часа! На три часа, я сказал! Знаешь, какая разница между тремя и пятью часами, Карелл?! Я тебе поясню — два добавочных часа в наряде! А для тех, кто всё ещё не умеет читать классический циферблат, я открою ясельную группу!       Кажется, что Дадли распаляется сильнее нужного, но на то он и бывший «дрилл», чтобы понимать — с армейскими выходцами по-другому редко получается. Этим только волю дай, так сразу всё по одному месту пойдёт. А в отсутствии Снайдера на базе, при котором даже самые суровые парни ходили на цыпочках ака балерины, продуктивность автоматически снижается на пару процентов.       — Ровнее, ровнее держи!       По ощущениям гораздо легче вогнать сваи не в заготовленные точки, а в задницы этим умникам.       Броуди поправляет солнцезащитные очки и сверяется с планом строительства. Чертежи как всегда прекрасные, других доктор Икс просто не делает, но плохо в них то, что припуск на человеческий фактор там слишком маленький. У них тут не специально обученная бригада строителей, технологов и прочих специалистов, а на скорую руку переквалифицированный отряд наёмников.       Косяки случаются.       Дадли, как военный механик, а соответственно самый приближенный по знаниям и полномочиям, поставлен эти косяки пресекать.       И хотя это давало «карт бланш» на приоритет для собственных проектов (после выполнения заданий главы колонии, конечно же), проблем от этого прибавилось ощутимо больше ожидаемого.       …И всё же эта работа ему нравилась.       Броуди не может без дела. Всё в нём горит созданием чего-то нового. А самая большая цель — восстановить человечество. И он свято верит в то, что у них однажды получится.       Морозный нортвест свистит в отверстиях каркасов. Своевольный ветер зашатал металл и вцепившихся в него людей. И всё же строительные леса ставили на славу и с большой внимательностью — сказался опыт рухнувшей конструкции, когда пострадала половина строительной бригады.       — Да что за день…       Дадли коротко вздыхает перед тем, как набрать в грудь побольше воздуха, чтобы продолжить раздавать указания.       Тут что-то мелькает на периферии. Мужчина давится воздухом и закашливается, оборачиваясь к виднеющейся внизу дороге.       А там велосипед. Не один, конечно, с упорно крутящей педали наездницей, но всё же велосипед.       Красный такой.       — Э-эй! Гейне! Куда колесишь?! — грохочет от басом.       Девушка резко останавливается, едва не перелетая через руль.       — А-а?! — кричит она в ответ.       Ветер делает голос прерывистым.       — Куда колесишь, спрашиваю?!       — Аа… Да за крапивой и молодым хмелем для мыла! — она складывает ладони у рта в подобие рупора, чтобы лучше кричалось. — Тебе что-нибудь привезти?!       — Что?!       — Тебе, говорю, что-нибудь привезти?!       Броуди почесал подбородок.       — Да ничего не надо… А хотя… Привези мне что-нибудь смешное! А то денёк — мрак какой-то!       — Смешное?!       — Да!       — Это я и сейчас могу!       — Ну?!       — В дверь постучали сорок раз! «Пять осьминогов,» — подумал Штирлиц. «Не угадал,» — подумала сороконожка.       Прозвенела немая секунда.       — БВАХАХАХАХА!       Это было до боли не смешно. От того механик хохотал только громче.       — Хорош! — мужчина утёр скупую слезу, собравшуюся в уголке глаза от смеха.       — У меня ещё есть!       — Давай!       Елена набрала побольше воздуха.       — В дверь постучали два раза и один раз хлопнули. «Queen» — подумал Штирлиц!       Броуди опять расхохотался. Внизу звонко смеётся Гейне.       — Какая идиотия.       — Зато работает! — она пожимает плечами и показывает большой палец, который плохо видно с такого расстояния. — Ладно, я поехала! Давай, не кисни, доктор механик!       — И тебе не хворать!       Они коротко машут друг другу и возвращаются к делам: Гейне — крутить педали, Дадли — руководить.       Он оборачивается к замершим солдатам, с интересом наблюдающим за перепалкой.       — А вы что встали? За работу!

Плохая шутка хороша, когда всё остальное — плохо.

***

      Играют в дартс.       Каждый за себя, ведь по опыту оказалось, что разделиться на равные команды, когда вы уже сработались за три года — очень тяжело, ведь вечно начинаются перетягивания игроков из одной в другую.       Начальный счёт — 151. Три дротика на каждого.       Майя не участвует, но с интересом наблюдает за ходом игры.       Когда командир возвращается со своего «сезона охоты» — это автоматически праздник, когда возвращается с горой подкопченой дичи — праздник вместе с пиршеством. Майя со вкусом вгрызается в ножку положенной ей птицы половину из которой поставила на выигрыш командира. Денег-то нет, а личные вещи дороже золота, так что половина праздничного ужина стала вполне обычной наградой.       Тем более, всё равно все ставят на Снайдера, а соответственно выигрывают и остаются при своём. За исключением храбрецов, уповающих на себя и пытающихся обыграть бессменного чемпиона.       Традиции есть традиции.       По комнате отдыха гуляют смешки, темы разговоров перетекают из одной в другую, а вино наполняет рюмки (напиться до беспамятства не даст ни один из командного состава, но пригубить немного спиртного по хорошему поводу иногда можно).       У открытого окна кучкуются курящие, среди которых Стэнли, уже сыгравший свою партию и как всегда лидирующий в таблице, начерченной мелом прямо на стене.       Тут в дверях появляется Гейне с двумя кружками пива: для себя и для Броуди. Тот, хлебнув хмельного, подбивает её сыграть с ними.       Майя смотрит на Стэнли, Стэнли — на Елену.       Первый дротик попадает в яблочко. Второй — в первый. Третий — во второй.       Она не выигрывает, нет, в остатке ещё 101 очко, ведь попавшие друг в друга стрелы не засчитываются, и ровно это количество отделяет от победы. Ведь Снайдер всегда — всегда — обнуляет счёт за три дротика.       И всё же для настолько чёткого стыка стрел в линию нужен определённый навык.       Но Елена словно и не стремится выиграть. Она улыбается, когда её похлопывают по плечу и записывают ближе к низу таблицы, но в этой улыбке довольство, а не светлое разочарование. Гейне отдаёт полупустую кружку Стэну и ворует начатую сигарету прямо у него из губ.       Холодный ветер хлопает окном и все, кроме двоих, поворачиваются к нему.       Майя смотрит на Елену, Елена — на Майю.       «Смотри, я тоже умею метко стрелять,» — подмигивает серый глаз.       Гейне растворяется в толпе, словно дымок, который она выдыхает, и вечер вновь входит в привычную колею. Партия продолжается, люди гудят, обсуждая погоду и прочие новости, командир медленно потягивает пиво из кружки.       Майя вздыхает и откусывает ещё немного от фазаньей ноги. В следующий раз она поставит не на Стэна. Вдруг у госпожи учёной будет настроение выиграть?

Хороший вечер. Не хватает только песни.

***

      Свинцовые тучи ползут по невозможно низкому небу.       Ноги щекочет разнотравье. Елена лежит на набитом хмелем мешке (можно было бы полежать и на мешке с крапивой, но спина будет чесаться ещё три дня), слушает, как шумит зелёное море, и по одному лепестку разбирает случайно найденный вне поля клевер, чтобы высосать каплю сладкого нектара. Вскоре надоедает, и она просто рассасывает уже целое соцветие.       До этого она обнесла половину поляны лесной мальвы, чем была крайне довольна.       Ветер приносит с собой давно забытый мотив, и песня сама собой ложится на полушёпот.

Меж нами проникал белый свет,

Он был так удивительно спет

Неведомою птицей без рук,

Но от неё остался лишь звук

И перо на сосновом бюро.

      Тракий с час назад принёс ей фазанье хвостовое, которое теперь покоилось в кармане тонких брюк. На нём алеют капли крови, и грустно даже думать о пути, проделанном пером, и причине, по которой оно лишилось хозяина.       Кожу морозит, но Елена не может перестать смотреть на то, как меняется небо. Безумно не хватает сигарет, но её пачку с собой на охоту захватил Снайдер, и теперь надо было сесть накрутить новых, но лень побеждает привычку, и Гейне бежит в поле, чтобы не видеть других людей.       Недалеко от места «лежанки» находятся ромашки, и несчастные цветки мгновенно становятся жертвой суеверия.       — Любит.       — Не любит.       — Любит.       — Не любит.       — Любит…       Лепесток отсоединяется с тихим щелчком, и на соцветии остаётся лишь последний.       Елена кривит губы и вздыхает, сердито и в чём-то отчаянно. У её ног лежит уже пять ромашек с «последним лепестком».       — Ну, может в этот раз просто не сработало…       Очередной поток забирается под самую кофту и теребит выбившиеся из причёски пряди, словно прощаясь. Небо очищается, а горизонт наливается лиловым предзнамением заката.

Меж нами только ветер и сон,

И этот ветер вряд ли спасёт…

И этот ветер шёл и молчал,

Никто-никто нам не обещал,

Что будет легко.

Легко…

      Пора собираться.       Как раз должен вернуться Стэнли с её сигаретами, а военная часть колонии собраться на посиделки. Надо занести Броуди кружку хмельного — может это поднимет ему настроение?       Ветер подхватил последние слова песни, и улетел куда-то вперёд на юг, тормошить живность на новом месте.       А завтра будет тепло и солнечно.       Елена потягивается, хрустя суставами.       Возможно, завтра она останется поваляться в кровати с Ксено на немного подольше. Определённо стоит немного согреться после первых похолоданий. А впереди ещё так много работы и так много открытий…

И этот ветер шёл и молчал,

Никто-никто нам не обещал,

Что будет легко.

Ле-е-егко…