наше время истекает

хонджун хотел бы никогда не иметь соулмейта и выбрать себе своего человека — нежного, заботливого до теплоты в груди, до бешеного сердцебиения, отдающего в голове повторяющимся звучной мелодией набатом. этот мир полон красок и событий, каждый момент хотелось разделить со второй половинкой твоего сердца и не задумываться о последствиях. в груди — давящий комок. он распространяется с неумолимой скоростью и распирает лёгкие — кажется, сейчас лопнут под таким давлением, но всё это — фантомное, надуманное воспалённым мозгом от мечт о далёком. так легче жить, когда есть оправдание, а не расплывчатые монологи врачей. все они слишком часто щёлкают ручками и не знают, что написать в больничную карточку их постоянного пациента. «соулмейт» — одно лишь слово бьёт тысячью мечей в спину, хонджун смеётся неистово, невидящим взглядом пытается рассмотреть лицо врача, пока в спине будто набухает кровавая плоть от слишком реальной боли. внутри — ледяные глыбы размером с мир ютятся, и его тело с каждой неделей остывает всё сильнее. так забавно получилось, он даже не знал, кто ему предназначен, но уже месяцы после восемнадцатилетия хонджун искал способы избавиться от всей этой ненужной связи. она приносит слишком много боли для одного лишь невысокого парня. что у него существует не только его истинная душа, но ещё и второй человек, явно лишний на их с сонхва маскараде чувств. он петлял смутной картинкой между их эмоциями и постоянно мешался вздохнуть полной грудью облегчения. хонджун старается собраться по кусочкам, как это делает в последнее время очень часто, выдыхает глубоко. осматривает белоснежные стены больницы — слишком светло, слепит раскрасневшиеся от слёз глаза; вид из окна куда лучше, там раскидистые кроны деревьев мерно покачиваются от свежего ещё летнего ветра. ведь скоро начнётся учёба: так волнительно и предчувствие дурное, словно вот-вот и схватят за горло из подворотни, умыкнут его созданную по подобию на спокойствие жизнь. — спасибо, — слишком хрипло, — я пойду. ещё пару вздохов и хонджун выходит из кабинета. как только его силуэт появляется среди толпы очереди, сонхва на негнущихся ногах старается как можно быстрее подойти к хонджуну. дрожащее тело парня словно предугадывало слова хонджуна и последующее: «извини, я не должен тебя беспокоить». разбито, полностью отчаянно. сонхва читает это по бегающему взгляду и пальцам, что всё время тянутся схватиться за выцветшие, выгоревшие на полуденном солнце волосы. — пойдём со мной, — на автомате говорит сонхва, вытягивая ладонь. хонджун смотрит на неё и думает, как хорошо быть свободным и не оглядываться на ошибку судьбы. «я не заслуживаю тебя, ты знаешь?» абсолютно пустое место; сплошная проблема, но он не может сказать так ему — тому, кто не жалеет своих сил, денег и нервов возиться с не правильным, повреждённым. хонджун слишком резко хватает ладонь, словно сонхва его выдумка, фантомный друг на подкорке сознания, но привычное тепло охватывает с ног до головы щекочущими мурашками по спине от простого касания. он верит, что сонхва — его, ведь никакие другие, лишние соулмейты не сравнятся с их связью. не предназначенные по природе, но по стечению обстоятельств истинные в душе и так будет всегда, пока есть время.

— оно же ведь есть? определённо.

под ногами расстелилось грязное небо в отражении луж, оно — ненастоящее, подобие того светлого и глубокого, когда перехватывает дыхание от того, что рядом есть кто-то родной. хонджун смотрит: сонхва, кажется, не отражается в этом грязном мире, он совершенно другой. нежный, держит руку крепко и не трогает лишний раз болезненную тему. сонхва осторожно дотрагивается до точечного плеча хона и мягко улыбается. на щеках появляются совершенно очаровательные ямочки и хонджун не может не: приподнимается на носочки и сцеловывает эмоции, дотрагивается до шёлковых пшеничных волос и не может насладиться привкусом клубничных сливок на губах. хонджун готов запомнить каждый момент рядом с этим человеком на своей плёнке жизни ревностно. сонхва притягивает застывшего парня к своей горячей коже даже через ткань и целует. целует тягуче-медленно, чмокает в пухлые губы, прикрытые отчего-то тяжёлые веки и улыбается. а в глазах толика грусти, но если он рядом — ничего не страшно и в груди пузыри волнения затихают ненадолго. — я рядом, — шёпотом. горячим дыханием на чувствительную шею. — я знаю, — и это знание съедает заживо плоть и все эмоции. я не достоин тебя. правда, зачем ты здесь? уже в большой машине, пахнущей свежестью ели и сладковатым одеколоном сонхва, он решается: — мне сказали, что всему виной соулмейт. он… он слишком близко, понимаешь? мне кажется, скоро произойдёт встреча… он должен показаться наконец-то… должен увидеть его, правда, ты же знаешь, что в моём сердце только ты? — ногти царапают обивку кожаного сидения, а сияющие от слёз глаза смотрят точно в чёрную бездну напротив, где звёзды — родные домашние питомцы, давно на равных. они на равных. — мы сможем, джун. ты ведь знаешь, что случаи неправильной связи бывали? тебе выпало два человека. с этим живут, врачи смогут тебе помочь, — будто себя успокаивает, но на самом деле делит надежду на двоих и хранит, как фамильную драгоценность в руках. не важно, что кожу обжигает до зубного скрежета надоевшие мысли о несбыточности слов. не важно, что многие люди умерли на руках у своей любви, пока соулмейт был с другим. но у них ведь по-другому, правда. совсем не так. сонхва поглаживает большим пальцем ледяную ладошку, пытаясь отдать своё тепло, ведь его предостаточно даже для двоих. хонджун на эти слова опускает взгляд и понуро кивает. сонхва подаёт горячий кофе в небольшом термосе и настаивает на том, чтобы младший выпил и согрелся. молчит. ни один кофе не согреет его так, как любимый человек рядом. такое откровение он затаит в самом дальнем углу души и покажет потом. немного попозже. хонджун по-детски греет руки о тёплую посуду и вдыхает сладковатый запах кофе. — спасибо, — тихо и влюблённо. так, что в груди щемит от собственной слабости. — я всегда рядом, — в который раз. и сколько бы времени ни прошло, сонхва рядом согревает постоянно трясущегося от холода хонджуна; ловит губами солнце на ладонях и созвездие родинок на плечах. ему — не угасающий мягкий свет в душе и спокойствие, потому что рядом. лежа в обнимку на неудобном и узком диване с давно потрёпанной обивкой, но таком уютном — дом хонджуна, сонхва считает мерные вздохи рядом спящего. хочется засмеяться на не нужные никому заскоки судьбы, если не так ранило, разбивало внутри хлипкие стены надежды и спокойствия; если не сквозило через открытые раны северным ветром. даже если раздирает грудную клетку удушающими шипами от невысказанной надежды — настоящей, отпечатывающейся в синеве вен, он будет рядом. подарит всё нужное, откроет с новой стороны любовь: размеренную, полную свободы и смеха над глупостями. ведь несправедливо связывать человека с двумя душами — соулмейтами — это вдвойне больней; сонхва благодарит за подарок судьбы — он истинный для хонджуна, ненавидит — за второго, совсем не к месту пририсованного силуэта. сонхва сильный — даже когда тишина прерывается надрывным криком — он будет водить хонджуна по новому миру, следя, чтобы неуклюжий комок с выцветшей ярко-красной шевелюрой на голове не споткнулся и не поранил свои острые коленки. самое главное — душу. хонджун причмокивает во сне и улыбается подаренным ему снам; они приклеиваются намертво и как только закроешь глаза — увидишь. но ведь хонджуну не нужно видеть во сне, он должен чувствовать в реальности. — хва, — томно, невыносимо ошалело. сонхва лишь вдыхает клубничный аромат и целует макушку спящего. рядом. всегда рядом. навсегда.