Долго, счастливо — и в один день

Почему не я? Ники срывает горло и переходит на задушенный хрип, и итальянские слова сливаются в рябь белого шума. Энди смотрит. Смотрит, смотрит на его трясущиеся руки, вымазанные в крови. Он не может перестать гладить Джо по лицу — по той половине лица, которая уцелела во взрыве. Почему не я? Я так, блядь, устала. Почему не я? — Per favore, Yusuf, per favore. Джо убило мгновенно. Граната взорвалась прямо возле него, и плоть лопнула, как спелый арбуз. Десятки раз так было. — Yusuf, tesoro amore mio, per favore. Сотни раз. Но теперь Джо не просыпается. Ники шарит ладонью по его груди, пытаясь найти пульс. С итальянского он сбивается на арабский. С арабского — на языки, названия которых припорошены веками, чьи слова давно забыты. И потом остается только беспомощный хриплый лай. Энди думает о Ликоне. О двух тысячах лет, проведенных вместе перед тем, как он не встал с поля боя. Время стерло его лицо. Время стерло так много, сожрало и выплюнуло, изжевав так, что не разберешь. И она чувствует себя такой невозможно старой. А Юсуф — как младенец. Смотреть на его тело все равно, что видеть ребенка, случайно попавшего под меч. И Ники — еще один ребенок, не знающий теперь, что делать, кроме как хрипеть и умолять открыть глаза. Им по тысяче лет. И все равно они такие дети. Время тянется-тянется-тянется. Энди смотрит. Дает ему еще долгое-долгое мгновение на существование надежды. Я только хочу, чтобы все закончилось. Почему он? Почему не я? — Он не проснется, Ники. Слова падают камнями из осадных орудий, и его голос, сломавшись, тухнет. Энди отмирает, подходит и кладет ладонь на его плечо. Ники даже не дрожит больше. Каменное изваяние со слезами на щеках. Энди — Андромаха из Скифии — знала потери. Люди оставались в ее жизни на дни — и тысячелетия, и история перемалывала в жерновах всех. Она не помнит имена большинства из них. Не помнит глаз матери и голосов сестер. Как будто их никогда и не было. Ни Ники, ни Джо не знавали потерь. В их жизнях были люди, которые тоже оставались в ней на день или годы. Но все это не то. И Энди чувствует себя возле ребенка, который впервые узнал, что такое смерть. Энди никогда не умела говорить с детьми. — Нам нужно уходить, Ники. Они должны были умереть вместе. Долго, счастливо — и в один день. Но и жизнь, и смерть — такие несправедливые суки. Энди знает не понаслышке. — Yusuf, per favore… — Ники. Ники замолкает снова. Он теперь держит Джо за уцелевшую руку. Держит пальцы на запястье, как если бы считал пульс. Он больше не произносит ни слова, а у Энди нет ничего, что могло бы утешить его. Потому она молчит тоже. Молчит и по возвращению «домой» слушает выстрелы с периодичностью в несколько минут.