Любовь и демоны

Когда Луссурия заходит в спальню с подносом еды в руках, картина предстает печальная. Повсюду беспорядок, подошвы сапог липнут к полу, поднос поставить некуда. На двуспальной кровати ворох покрывал, который, если присмотреться, слегка колышется в такт чьему-то дыханию. – Я уехал всего на неделю, а ты уже зарос, – укоризненно говорит Луссурия. – Отстань, извращенец, – приглушенно доносится из-под покрывал. Они шевелятся, точно гигантская гусеница, и потом с одного конца появляется взъерошенная голова. Бельфегор щурится на свет, и Луссурия многозначительно демонстрирует ему поднос. – Поставь на край, – он отодвигает ноги. Через несколько мгновений Луссурия освободившимися руками поправляет покосившиеся жалюзи. В комнате воцаряется приятный полумрак. Бельфегор с аппетитом уплетает полный ирландский завтрак и запивает некрепким кофе. Все как он любит. Луссурия находит стул с деревянным сиденьем, сбрасывает с него на пол одежду сомнительной чистоты и садится. – Как съездил? – между делом интересуется подросток. Луссурия пожимает плечами. – Неплохо. Туристов много, но в остальном неплохо. – Тебе же только лучше, когда народу полно? – Бельфегор широко ухмыляется. – Легче проворачивать свои извращенческие делишки. – Много ты понимаешь! Бельфегор сдавленно смеется. Луссурия демонстративно закатывает глаза. Темные очки, конечно, уничтожили весь эффект, но удержаться он просто не мог. – Знаешь, что я называю извращением? Надевать корону на грязные волосы. Если доел, марш мыться и чистить зубы. Подросток ворчит себе под нос, но подчиняется. Когда он исчезает за дверью ванной, Луссурия для начала стягивает с постели белье, покрытое непонятными пятнами, потом собирает по комнате разбросанную одежду, все бросает на пододеяльник, завязывает в большой узел и выставляет в коридор. Туда же отправляется поднос полный грязной посуды. Горничные заберут. Чистого белья пока нет, и Луссурия ограничивается тем, что застилает кровать самым большим покрывалом, а остальные аккуратно сворачивает и складывает в стопку. – Ну и кто из нас двоих маньяк? – Бельфегор как всегда подкрадывается незаметно. Луссурия невозмутимо поворачивается к нему. Вокруг бедер он обернул большое полотенце, по чуть влажной коже стекают капли. Белозубая ухмылка вытянулась от уха до уха. Тело у мелкого засранца хорошее, пусть и немного худощавое. Над светло-розовым соском темнеет засос, и Луссурия невольно задерживает на нем взгляд. – Что скажешь, папочка? – Могу поздравить или посочувствовать, – сухо говорит Луссурия. – Я сам его сделал, и-ши-ши, – Бельфегор доволен удавшейся шуткой. Луссурия недовольно фыркает и поворачивается, чтобы уйти. – Стой, а то не скажу, зачем! Что же, почему бы не послушать, какой план изобрел принц-гений на этот раз. Луссурия с трудом признается самому себе, но ему интересно. – Я просто хотел, чтобы ты поделился опытом, – говорит Бельфегор и подходит на расстояние вытянутой руки. – Решил, что если тебе понравится засос на мне, то спрошу. Если бы ты не обратил на него внимание, я бы тоже ничего не сказал. – С чего ты взял, что мне он понравился? Подросток широко ухмыляется. – Скажем так, я легко читаю тебя, несмотря на эти дурацкие очки. Ну так что? Хочешь попробовать его на вкус? Луссурия хочет. Синяк на белоснежной коже будоражит его, воображение рисует новые, и держать себя в руках становится все сложнее. – Какого рода опыт тебя интересует? – на всякий случай, уточняет он. – Такой, после которого тебе не придется на мне жениться. Намек предельно ясен. Луссурия берет его двумя пальцами за подбородок. Действительно, густая длинная челка маскирует выражение лица гораздо лучше. – Я люблю грубо, – предупреждает он. Бельфегор легкомысленно дергает плечами. Луссурия проводит рукой по его бедру, и полотенце сползает на пол. Рот мгновенно наполняется слюной. Одна мысль о том, что перед ним совершенно нетронутое тело – и в штанах становится слишком тесно. Мальчик сказал, что не хочет заходить слишком далеко... Он приникает к белой шее и жадно присывается. Когда он отстраняется, на тонкой коже остается стремительно темнеющая метка, и Луссурия чувствует, как в голове мутнеет. Хочется покрыть его укусами, показать мальчику тонкую грань между болью и наслаждением. На миг он вспоминает, что не носит в кармане смазку, а дальше все как в тумане. Подросток позволяет вертеть себя, как куклу, щипать и шлепать, перемежая это с все более откровенными ласками. Когда он оказывается на спине с раздвинутыми ногами, про уговор уже не помнит ни один из них. Луссурия склоняется над его пахом, покусывает солоноватую от пота кожицу на основании довольно крупного члена и одновременно касается пальцем ануса. Надавливает на тугой вход, моментально сжавшийся от его прикосновения, и вводит одним плавным движением. Бельфегор шипит, но не протестует. Луссурия знает, что тот чувствует. Легкое жжение в заднице, приятное давление на простату, умелые губы на влажной головке члена. Постепенно ощущений перестает хватать, хочется чего-то более сильного, и Луссурия перестает с ним нежничать. Бельфегор хрипло стонет, вцепившись пальцами в смятое покрывало, выгибается, разводя ноги еще шире, а потом кончает себе на живот. Луссурия садится, тяжело дыша и вытирая мокрые от слюны губы. В штанах расползается влажное теплое пятно. Внутри чувство приятной опустошенности. Он разглядывает результат своих трудов, и ему хочется сохранить этот миг навеки: распростертое на постели, утомленное, покрытое разнообразными метками тело. Луссурия с трудом прогоняет прилипчивую мысль. – Надо же, оказывается, быть извращенцем совсем неплохо, – Бельфегор приподнимает голову и довольно скалится. Луссурия молча идет в ванную: вымыть руки. Не помешало бы еще забраться под холодный душ, но это он сделает у себя. Сколько времени прошло с тех пор, как он давал себе волю? Луссурии больно думать обо всех приятных моментах, навсегда затерявшихся в прошлом из-за его нерешительности, осторожности... Когда он выходит, Бельфегор сидит на кровати, направив на себя объектив полароида. Раздается щелчок, из аппарата выползает медленно светлеющий квадратик. Бельфегор берет его двумя пальцами, несколько мгновений разглядывает, а потом протягивает Луссурии. – Сувенир на память, – небрежно говорит он, и Луссурия видит на снимке покрытую засосами грудь. – Я же знаю, что тебе это важно.