О планах и мечтах, граффити и чудесах

— О чем ты мечтаешь? — спросил однажды Каору, когда они с Коджиро запыхавшиеся после поездки на скейтах наперегонки упали и развалились на земле. Они смотрели на разноцветное закатное небо, на начинающие мерцать первые звездочки. Настроение было самое что ни на есть философское, можно даже сказать романтическое. — Я мечтаю-ю-ю… — задумчиво протянул Коджиро, до последнего звука решая, говорить правду или соврать, — открыть свой ресторан. — Он выбрал правду. — Ха, — Каору усмехнулся, — то, что твоя пицца впервые чудом не сгорела вместе с домом, ещё не значит, что можно сразу ресторан открывать. — Н у К а о р у, н у б л я т ь, — устало смеётся Коджиро. Каору улыбается вместе с ним. — Неужели ты в меня совсем не веришь? — Верю-верю. Но я почему-то подумал, ты скажешь что-то типа… «Хочу стать самым крутым в мире скейтером, еее». Да, Коджиро хотел соврать именно это. — А это плохо? — Нет. Просто… Наивно. Нерационально. Как бы то ни звучало, но на скейте далеко не уедешь. — Это слова твоего бати, чел, не твои. И что значит «далеко не уедешь»? Смотри, в какую срань мы опять упёрлись! Даже не знаю, как мы будем возвращаться. Каору фыркает. Коджиро улыбается. Смешить серьёзного Сакураяшики сложно — словно сражаться с сотней самураев. Именно самураями, огромными и сильными, представляются Нанджо все те внутренние загоны друга, которыми он не хочет ни с кем делиться. Но Коджиро не против парочки битв. Потому что, он уверен, награда того стоит. Всегда стоила. — Йеп, ещё одна причина как можно скорее воплотить мою идею с Карой. — Ох, он опять… — шутливо Коджиро закатывает глаза, вот только это не та тема, над которой Каору любит смеяться. — Бл, щас прям как мой отец… — хмурится он. — О нет, только не сравнивай меня с ним, окей? — тут же взволнованно отозвался Нанджо, перекатываясь на бок. — С кем угодно: с гориллой, медведем, да хоть со всем зоопарком. Его здесь нет, Каору. А я не он. Помни об этом, хорошо? — Но всё-таки он прав насчёт скейта. Это не то, на что следует положить свою жизнь. — Окей. Ну и что? Это же не значит, что ты бросишь кататься. — Конечно нет. Тут уже… нет пути назад. Эти чувства: восторг, перехваченное дыхание, ощущение переворачивающихся органов внутри — всё это уже ничто не заменит. — Каору прикрыл глаза, воспроизводя в памяти волшебные мгновения полёта, ощущения пустоты, а потом доски под ногами, и его губы растянулись в мечтательной улыбке. Секунду спустя он нахмурился, распахнул глаза и уверенно выпалил: — Я не брошу. И буду кататься так, что у всех жопа отвалится. — Ох-хо-хо, ого! Определённо точно слова человека, который не мечтает «наивно и нерационально стать самым крутым в мире скейтером». — Ах-ха-ха, окей, засчитано! — Миссия «Рассмешить Каору Сакураяшики» на сегодня выполнена. — Да, я бы хотел кататься лучше, чем сейчас. Любой бы вставший на доску хотел. Но мечтаю я… Нет, я не мечтаю, мечтают о чем-то несбыточном, например, иметь три глаза, пять рук или мир во всём мире, а я планирую. Вот он, один из самых сильных внутренних самураев Каору. Все-Такие Но-Не-Я. Один из немногих, с кем драться не хотелось. С этим хотелось сотрудничать. К слову, у Нанджо получалось. — И что ты планируешь? — учтиво интересуется он. — Планирую создать Кару. Это понятно. А ещё рисовать граффити. Да так, чтоб мне за них не приходилось торчать в ментовке и получать от родителей пиздюлей. И чтоб все наоборот такие «Вааау», а не «Чо это за мазня?» или «Фу, Каору, что за мысли, что за цели, это же вандализм». — А говоришь, не мечтаешь, лол. Почти получалось. — Завали. Мой отец, по сути, занимается тем же самым. Но он и под страхом смерти не признает, что то, что он делает, это почти то же граффити. Просто обзывает он это каллиграфией, в рот её еб- — Хочешь, можем прямо сейчас где-нибудь найти место для «фу, мазни»? — Он быстро учится. — Я бы только за. Но батя отобрал и выкинул мои баллончики с краской. Теперь из рисовальных принадлежностей у меня в комнате только засыхающая тушь и лохматая кисть. Это мол мне в наказание или поучение, хрен знает. Но вот он сказал мне типа: «Я так начинал и ты давай тоже». Ну спасибо, бля. — Тогда, может, ещё покатаемся? — Да. И заодно начнём искать дорогу обратно. Мне уже нужно быть дома, — сказал Каору, поднимаясь на ноги. — Уже? — удивляется Коджиро, приподнимаясь на локтях и принимая сидячее положение. — Да. Я не сказал? У меня же комендантский час в доме. Со вчера, — невесело усмехается Сакураяшики, оглядываясь по сторонам в поисках своего скейта. — Так сейчас время ещё детское, даже не стемнело совсем, — недоумевает Нанджо. — Да, но… я должен был вернуться сразу после занятий. Максимум в два, но… Упси. — Тыыы такой… — Плохой мальчик? — хмыкает парень. — Просто пиздец. Тебя не убьют? — Не отрицаю. — А твоя мама? Что она думает? — спрашивает Джо, поднимая доску. — Она переживает, конечно. Сильно. Она нас обоих всеми силами старается поддерживать, сглаживать как-то углы. Мы только ради неё лишний раз стараемся не сраться. Но смысла пытаться что-то изменить в отце уже нет. Такой уж у него характер: если свои углы заточил, то будет ими до последнего всех тыкать. И я такой же. В него по ходу. Родня. — Погнали тогда быстрее. Если что, я любую твою отмазку поддержу, можешь на меня рассчитывать. — Ой, да можно и не стараться. Ничего он не сделает. Поорёт как обычно да и всё. *** Каору не делал ничего плохого. Каору просто хотел быть собой, а ему постоянно мешали. Поэтому вполне естественно, что он, став подростком, отстаивал свои интересы и взгляды (когда они у него более менее сформировались) так же бурно и яростно, как ему эти его интересы пытались засунуть в одно место. Как и десятки раз до этого, как положено любому уверенному в себе человеку, Каору сражался за себя и свою личность, за то, что хоть немного заставляло чувствовать его живым, любить жизнь и мир вокруг себя. Каору просто жил, постоянно пытаясь расслышать тихий-тихий голосок из глубин своего сердца. Но единственное, что он слышал прямо у своего уха — это угрозы и упрёки. Каору на домашнем аресте, потому что никакие отмазки не прокатили; потому что Коджиро выглядит как подозрительный бандит, а не как напарник по проекту по физике; потому что «Это всё твоя чёртова доска!»; потому что «Ты неуправляемый, невозможный, неблагодарный сын!»; потому что «Посиди-ка все выходные дома, подумай над своим поведением!» И Каору очень стыдно и гадко не за себя, а за то, что его лучшему другу пришлось всё это увидеть и услышать. Ещё один защитник-самурай, который не хотел бы, чтобы кто-то, и особенно Коджиро, знал, с чем именно ему приходится сталкиваться каждый день. А ещё у Каору сегодня день рождения. И несмотря на указки отца, он не заслуживает провести этот день запертым в одиночестве. Не тогда, когда у него есть такой друг как Коджиро Нанджо. *** Парень пыхтит, стирает пот со лба, оглядывается по сторонам. В сумке его при этом что-то загадочно позвякивает. Он в предвкушении улыбается. Вот он и на месте. Коджиро бы как в кино покидал камешки в окошко Каору, чтоб привлечь его внимание. Но не делает этого, потому что, во-первых, он разобьет окно. Да, вне всяких сомнений, даже если камешек будет маленьким. Во-вторых, Каору после ссор с отцом всегда угрюмый, погруженный в себя больше чем обычно, так что можно сделать вывод, что он сейчас наверняка в наушниках на всей громкости слушает Бритни Спирс или Леди Гагу — да, вот такой он драма квин — поэтому и на камешки, и на разбитое окно ему будет бриллиантово похер. И в-третьих, существует телефон, окей? Можно просто позвонить или написать. Какие камешки в окно, вы чего? Рапунцель, спусти свои волосы~ Коджиро правда долго сомневался писать это или нет. Благо, Каору по волосам своим спускаться не придётся, ведь Коджиро как ниндзя только что незаметно перетащил из сада лестницу. Вот какой он молодец. Что? В окно выгляни пж — Ты ч… — Каору высовывается в окно и не успевает договорить, замечая, как Коджиро, разложив руку на одной из перекладин лестницы, запрокидывает голову и глядит на него с широченный улыбкой. Настолько широченной, что это даже не две и не три скобки вправо подряд. — Привет! )0))0))) Каору молчит. Его сердце точно замерло в восхищении, Коджиро это не знает, но чувствует. Видит по взгляду, по приоткрытому рту, по сжимающим ручку окна пальцам. — Пакет, блять, Нанджо… Ты что тут делаешь? Охренеть, это что? Ты как… — Это твоя карета на бал, Золушка! — Ты что за ночь пересмотрел диснеевских мультиков? — Может быть. Не суть. Давай, слезай, нам надо успеть отметить твой праздник! — Ты вообще в курсе, что я сейчас имею полное право позвонить в полицию и сдать тебя за проникновение на чужую территорию! — В курсе. Но ты же этого не сделаешь? Я знаю, не сделаешь. Могу даже поспорить, что ты ждал меня и получается, я в гости пришёл. — Да ты последний, кого я сегодня ждал, Нанджо, понял! — Можешь не признаваться, я и так знаю правду. Давай, надевай свои хрустальные туфельки - или чо там у тебя - и слезай. Давай, давай, ура, давай! Туда-сюда-обратно на часик-полтора, никто не заметит. — Ох… — вздыхает Каору и скрывается в своей комнате. Конечно, Сакураяшики соглашается, только чтобы Коджиро не спалился перед его отцом, который не упустит возможности устроить ещё один скандал. Не потому, что где-то глубоко-глубоко в душе действительно надеялся, что друг придёт спасти его. Точно нет. — Ты такой крейзи, конечно, — вздыхает взволнованно Каору, оказавшись ногами на земле, а туловищем в поддерживающих полуобъятиях. — Какой уж есть. Пошли! — М-мой скейт… — Да захватил я тебе доску, погнали уже. — Боже… — почти что всхлипывает Каору, едва поспевая за Коджиро, крепко держащего его за руку. *** — Что у тебя там в сумке бесконечно бренчит? — Это сюрприз. — А куда мы едем? — Это тоже сюрприз. — Ненавижу сюрпризы. — Неправда, любишь. — Неправда, люблю. Какое-то время тишину прерывает только звук катящихся по дороге колёс. Наконец Коджиро подаёт голос: — Помнишь, я говорил тебе, что нашел офигенное место, где мы могли бы зависать? — Допустим. — Таам тааакииие стены огромные есть! Так и просят, чтоб их разрисовали! — Ты… Тыыы! — Яяя. Мы почти приехали, кстати. — Ого! Вау! — восклицает Каору, оглядывая пространство для работы. — Ты вчера сказал… Я подумал… Тебе бы понравилось, так сказать, с размахом такую эту забабахать, чтоб прям ваще. — О-о-о, да! Это как раз то, что мне сейчас нужно! Одна громадная стена и никаких рядом бубнящих дедов-каллиграфистов. Вау… А… — Опережаю твой следующий вопрос: я всё нужное принёс. — Так это баллончики с краской так стучались? — взбудораженно интересуется Каору. — Ага, — кивает Коджиро, расстёгивая сумку. — Я думал, пиво. — Пиво тоже там где-то было. — Офигеть! — вздыхает Каору, самостоятельно доставая баллончики, внимательно разглядывая их, а потом стены. — Мне бы… сначала набросок на чём-нибудь накидать. Жаль, я не взял свой… — Твой разъебанный скетчбук, конечно, прекрасный, но я на днях подыскал ему преемника. Надеюсь, твой старик не обидится. — Ты что? Ох… да ты что за волшебство сегодня тут устроил? С ума сойти! Окей, а карандаш не найдётся? — Найдётся, — парень вытаскивает предмет из бокового кармана сумки, сам удивляясь всем этим совпадениям. — Вот, держи. Только потом верни, я на лекциях с ним типа делаю вид, что конспекты пишу. — Окей, — хохочет Сакураяшики. Он ставит краску на землю, принимает инструменты, открывает скетчбук на первой странице и начинает быстро что-то черкать на листе, поглядывая на стены, сверяя пропорции и перспективу. Коджиро встаёт позади и не слышит, но чувствует кожей, как радостно стучит в груди сердце Каору. А вместе с ним и его собственное, стараясь не отставать, гоняя кровь по всему телу, согревая их общим счастьем. — Сейчас тут будет красиво, чекай! — уверенно заявляет Каору, вкладывая карандаш в руку Коджиро. Хватая с земли баллончики с краской, он вприпрыжку и смеясь скачет к своему рабочему месту. С особым энтузиазмом он шарился в сумке в поисках нужных цветов, тряс баллончики, брызгал краской на стену — красил; затем оценивающе хмурился, отходя то ближе, то дальше, спрашивал мнения друга, не слушал его, отпивал пива и снова красил. Когда работа была вроде как завершена (она получилась небольшой, потому что Коджиро вовремя напомнил, что они вообще-то ограничены по времени), Нанджо готов был поклясться, не было в этот момент в мире ни одного человека довольнее Каору Сакураяшики. — Это было… Вау… Мне понравилось. Надо будет обязательно повторить! — восклицает парень, опьяненный своей свободой и немного алкоголем. — С днём рождения, Каору, — тепло произносит Коджиро, не в силах отвести взгляда от светящегося удовольствием лица. — Спасибо тебе… Коджиро. — тихо отвечает Каору, делая вид, что не прячет смущённое лицо за длинной чёлкой. — А… кхм, вааау! Это у тебя там… Бесконечность? — Да. Бесконечность. — Бесконечность… апха, прям как ты в начале года, когда с рампы навернулся! — ДА ЧТОБ ТЕБЯ—