О Валькирии

Давным давно в северных краях, Когда иней коснулся весенних трав, Перед воином небо взорвалось, Молвя: «Таинство состоялось». На постели из пепла промеж поля сырого Лежит теперь дева, рдея для гроба. Этой ночью под красным дождём Не снимая меча, хохоча, Забирая в ряды Одина достойных, она Родила красавицу-дитя. Верой чиста, шлем с крыльями сняла, Земля, хлад лунный храня, восхваляла: «Валькирия на руках у тебя. Невеста кровавая С пряхи судьбы полотном означена*». Её отец безумно любил, В чертогах как злато таил, Волос рыжий сплетал, в шелка с жемчугом одевал. На турниры — не звал, Платка от рыцаря принимать для неё не желал. Потому, как только за дверь, дева в залу: Агейр! Под звуки певших голосов, Восславляющих суровых Богов, Под сагу, в которой сотню врагов Сражает лязг топоров, Ты руки мои копью научи Да в пляску стальную к победе пусти. Хочу на пиру сама побывать, Где чаши медовые за меня станут поднимать. И не пристыдил за дерзкие речи, Не отказал ей тот, кто в волчьей шерсти, Кто видел воочию как по небесам, Отдаваясь ветру и белым крылам, Давая падать людским головам, Неслись воительницы к храбрецам. Схоронил ото всех девичью охоту От отца, что чах над ней с молоду. Ночами у кровати сидел Да в спину нагую глядел, Гладил, не мог не молчать — молился О крови земной, не святой. Поклонился У икон монастыря. Да беда настигла — война. Меч тяжёлый он в ножны вложил, Дочь за ногу на цепь посадить решил, Чтобы ждала его возвращения У оконца сидя в томлении. Но слуга старик — учитель её — не послушал: Ключ у барона украл, не струсил. И девушке двери клетки открыл Накануне полнолуния её сил*. Доспехом женским одарил, К шлему гласной матери проводил, А за крыльцом уж грохочет земля — Конь вороной бьёт копытом, фырча. И теперь летит она туда, прямо к битве Под знамена, где сражаются за Всеотца, Убивая и крича, не замечая, Что врата распахнуты для тебя, И льются песни куплетами Призывая к службе с бессмертными За любовь не разделённую с родителем, Возжеланных угод погубителем. И встретив его в битве за родину, Не посмотрит на перчатку брошенную*, Не признает милость упрошенную: «Золото! Моё золото! Ах.» Умер. Он умер! И отныне, и навсегда будет свитой Одина она На небе девяти миров, свободная от всех оков.