The Blue Morpho. Life.

Чондэ стоял у парапета, фотографировал золотисто розовые облака, пронзённые острыми сияющими пиками лучей заходящего солнца, и вспоминал… Вечером того дня, после визита к офтальмологу, он заехал в студию и поговорил с директором и ребятами о том, что в тяжёлое время должен быть рядом с близким человеком. Его отпустили на неопределённый срок заставили пообещать вернуться, потому что будут ждать. Впрочем, он не тешил себя надеждами ни на возвращение, ни на продолжение дружеских отношений. Немногим больше двух недель работы с командой мало что значили, наверное, поэтому он готов был, хоть и с некоторыми сожалениями, но отпустить новых знакомых. Оказалось, зря. Спустя какое-то время он всё же вернулся в студию Джуно, уверившись в том, что друзья действительно познаются в беде. Эта дружба испытание выдержала с честью. Его, нет, их с Минсоком удержали. Ом Джуно иногда забегал к Чондэ домой по вечерам после работы. Чанёль часто названивал и приходил с Бекхёном. Чунмён и Чонин надолго зависали по вечерам. Все четверо дружно утверждали, что новый фильм от Марвел куда удобней смотреть, развалившись на полу в палате, потому что в кинотеатре нет перемотки назад и, когда начинаешь обсуждать непонятки, кругом народ закипает от возмущения. Когда Чондэ вскользь обмолвился о том, что Минсок однажды сказал: "О нас не напишут роман и не снимут дораму", Бекхён нахмурился и начал копаться в телефоне. А через пару дней плюхнулся на кровать рядом с Минсоком и бросил в руки Чондэ тонкую папку с несколькими страницами. - Это только набросок, конечно, но вполне себе может стать полноценным проектом, если согласитесь. Сценарист Лей – не звезда вселенского масштаба, но талант его очевиден. У него в копилке две нашумевших полнометражки. Сыграть Минсока я бы предложил До Кёнсу, а тебя, Чондэ, О Сехуну или, на худой конец, Ча Ыну. Бизнес-проект зарубили на корню четырьмя больничными тапками и горстью мятных леденцов, несмотря на обещание неплохих заработков. Это была только их история, к тому же желанный, киношный хеппи енд даже размытым призраком не маячил на горизонте. Чондэ сказал Бекхёну, что ни за что не согласился бы на подобное, а Минсок, тем более. - Он бы сказал... - Я бы сказал, что и так слишком дохрена... - Сопливых, низкосортных драм о раковых больных, - в один голос закончили за него Чондэ с Беком. - Именно, - авторитетно подтвердил Мин. Утром, на второй день существования их пары, Минсок проснулся пораньше, приготовил нехитрый завтрак и, помявшись, спросил не изменились ли его планы. Ответом Чондэ был символический, совсем ласковый подзатыльник и обещание, что теперь Минсок не избавится от него до конца жизни. Иначе без него она превратится в никчёмную, полную тоски и хаоса. - Тогда, что мы с Имаго будем делать? Может быть, лучше найти ему более подходящий дом? Чондэ внимательно посмотрел на Минсока. Мин явно чувствовал себя неуютно под слишком пристальным взглядом. Он зябко поёжился и посмотрел куда-то в сторону, пряча смятение за дрожащими ресницами. Чондэ помрачнел и покаянно вздохнул, осознавая свою вину. Именно он жестоко указал Минсоку, что жизнь мотылька слишком коротка. Не трудно догадаться, что Мин не горит желанием увидеть, как умрёт прекрасное существо, о котором он так заботился. Морфида, хоть и чудесная, но каждый день будет напоминать Минсоку о хрупкости его собственной жизни. Чондэ невероятным усилием подавил острое желание подойти к нему, обнять, прижать к себе и убеждать в том, что у них всё впереди. Или просто молча целовать до бесконечности, пока тоскливые мысли не выветрятся из его головы. Но не стал делать ни того, ни другого. - И где мы его будем искать? – Спросил Дэ. - Не нужно искать. Недалеко, в деревне Мунгон-ни Йонволя, есть инсектарий. От Сеула на автобусе два с половиной часа где-то. Если на машине, управимся быстрей. - Хочешь его туда отдать? - Там конечно больше образцов, тьфу, слово то какое! – пренебрежительно фыркнул Мин. – Но и живые бабочки тоже есть. Тропические, в том числе. И Блу Морфо тоже. Я звонил и узнавал пока ты в студию ездил. - Наверное, стоит. Там и условия для него будут получше. - Боже! Какой же ты глупый! Условия у него и тут хорошие. Но там у него будет возможность потрахаться. - Ну ты даёшь! – Расхохотался Чондэ. – Кто бы сомневался, у тебя в голове ничего кроме потрахулек нет. Выдохнуть! Можно выдохнуть. Чондэ пальцами смахнул влагу в уголках, отчаянно надеясь: Минсок поверит в то, что слёзы застят глаза от смеха. Он и правда невероятный! Если бы Чондэ уже не был влюблён, то влюбился бы прямо в эту минуту только за несгибаемую силу характера и умение смеяться над тем, что пугает. - Да кто бы говорил! Сам спишь и видишь. – Парировал Мин. - И вообще… Где твоя мужская солидарность? Не девственником же ему подохнуть? Надо пользоваться, если есть возможность, нет? Они съездили в Йонволь и оставили Имаго там. Минсок сентиментально пожелал ему удачи в поисках подруги, Чондэ закрепил жестом "файтинг!" и только после этого они вернулись в Сеул, и явились в больницу. Каждый день к Минсоку туда приходил кто-то из родных, потому что после процедуры он категорически отказывался ехать домой и неизменно возвращался в маленькую квартиру Чондэ. Они оба негласно соблюдали пункты договора, которого никогда не было. Всего лишь: "Я поверил тебе, сейчас твоя очередь - верь мне. А я буду рядом" В один из прохладных дней проведать сына приехал президент. Задержав взгляд на Чондэ, долго смотрел, а потом прикрыл глаза и кивнул. Лёгкий наклон головы не значил бы ничего, если бы не достаточно долгая его продолжительность и после взгляд, наполненный признательностью. Он понял и, возможно, принял. Минсок попросил Дэ принести попить и остался в палате наедине с отцом. Парень прекрасно знал, что им нужно поговорить, но… Когда вернулся, замялся у приоткрытой двери, сомневаясь, входить или нужно дать им больше времени. Подперев стенку у палаты, решил, что стоит подождать и услышал голос Минсока: - Сколько? – Чондэ повернул голову и в неширокую щель увидел только президента. - Послушай… - Отец Мина виновато опустил голову. - Сколько ты заплатил ему, чтобы он был рядом со мной и выглядел заботливым и влюблённым? – Минсок говорил жёстко и неприязненно. - Ты всё-таки не доверяешь, да? А ведь сам выбрал его! Я то уж точно непричастен к его появлению в твоей жизни. – Мужчина укоризненно покачал головой. – Больше и своим суждениям о людях не доверяешь? Как же так? - Я слишком много раз ошибался, папа. Ты бы верил на моём месте? - Сынок, к сожалению, я не могу быть на твоём. Но, тем не менее, я думаю, что этот мальчик всё-таки достоин твоего доверия. - Почему ты так думаешь? - У меня есть свои причины так считать, Минсок. - Отец, знаешь, что я понял за последние несколько лет? - Что? - Люди делятся на две категории, когда хотят что-то поиметь. Есть алчные, которые расчитывают поживиться и особо этого не скрывают. У таких недостаточно терпения и таланта, чтобы оторвать большой куш. Эти не страшны, их не трудно разглядеть и вовремя избавиться от них. - Вероятно, - согласно кивнул президент. - А люди из другой категории? - Такие умны. Они прилагают усилия, молчат, ничего не требуют взамен и умеют ждать. В результате получают даже больше того, на что изначально расчитывали. - Боишься, что нарвался на умного? Подозреваешь, что Чондэ... - Нет! - Сынок, - господин Ким помолчал. - Если ты прав... то как же... Ты готов мириться с таким поворотом событий? По-твоему, Чондэ заслуживает этого? - Ладно, пап. Считай, что я ничего не спрашивал. Забудем. Мне всё равно. Я действительно всем сердцем желаю доверять Чондэ. Нет, верю! Никаких сомнений, абсолютное доверие. Ты прав, я не просто так его выбрал. Почувствовал, что он… - Мин задумался и замолчал. - Хорошо, мой мальчик. Теперь я могу ответить. Нисколько. Я не платил ему. Поверь, на его банковском счете было четыреста двадцать восемь тысяч вон, если ты хочешь, могу проверить состояние счёта сейчас. Уверен – там немного, если вообще что-то осталось. Деньги, которые ему заплатил арт-директор студии, где работал последнее время он в банк не переводил. Платит по счетам за квартиру и покупает еду. У него есть так же накопительный депозит, но с момента, как потерял работу в том захудалом журнальчике, ещё до вашей встречи туда не поступило ни воны. Ты знаешь, я могу легко доказать это. - Ты мог открыть для него новый счёт. - Но не сделал этого. Он отказался от любых денег, от квартиры в центре города или поближе к больнице, чтобы вам было полегче. От перспективы учёбы за границей и стабильной работы тоже. Знаешь, что Чондэ сказал мне в нашу первую встречу? – Мин молчал и президент заговорил, - Сказал, что он не продажная шкура. - Умоляю! Не надо мне врать. Я давно смирился со всем. Рядом со мной только те, кому нужно что-то от тебя или бабушки. Мне всё равно. Всего лишь хотел знать во сколько меня оценивают сейчас. Какова цена моей короны, о которой ты так любишь распространяться. Впрочем, это больше не важно. Я верю ему. - Сынок… я не говорю, что не пытался… но… - Ну что? – Голос Минсока раздражённо вибрировал. - Я больше не предлагал ему денег и тому была причина. - Да ну? - Он научил меня кое-чему. Сказал, что мой сын заслуживает лучшего, чем те, кто смеет брать деньги за то, чтобы быть рядом с тобой. - Он так сказал? - Не только. Наорал, что я должен перестать контролировать тебя. Чтобы ты сам нашёл того, кто не станет твоей временной игрушкой. Кто полюбит тебя только потому что это ты. Потому что ты достоин любви. Чондэ оторвался от визора, опустил камеру вниз и тяжело вздохнул. Похоже, воспоминания о том времени никогда не перестанут причинять ему боль. До сих пор страх холодной змеёй обвивает и сдавливает сердце, не позволяет вздохнуть. В кармане затрезвонил телефон, отвлекая от безрадостных мыслей. - Эй, ты где? – послышалось в трубке. - На крыше. Поднимайся ко мне, - сказал и сбросил звонок. Он не обернулся и продолжал фотографировать, когда послышались неторопливые шаги по мелкому гравию за спиной. - Страх потерял, да? – Минсок прижался грудью, пристроил ладони на животе, а подбородок на плече. – Я закончил обследования. И поговорил с докторами. - Знаю. – Чондэ и бровью не повёл. Стоял и пытался привести ощущения к единому знаменателю. Мин изменился со времени знакомства. Очень. Да они оба сильно изменились. Чондэ – не так внешне, как душевно, а Минсок и снаружи, и внутри. Двигается лениво и величественно, но впечатление о горделивости и высокомерии уравновешивают гибкость и животная грация. Стройное, крепкое тело налилось энергией и мощью. Плечи и тогда были не узкими, но сейчас выглядят внушительно. Тренированные мышцы широкими жгутами оплетая торс и ноги, проступают впечатляющим рельефом, а на плечах, предплечьях и животе кажутся вовсе каменными. О его аппетитных, подтянутых ягодицах Чондэ даже вспоминать не будет. Крайне опасная затея. От одного невинного взгляда ведёт, как подростка в пубертатный период. Хочется немедленно подмять под себя и затрахать до беспамятства, не делая попыток пристроить на какую-нибудь более-менее подходящую горизонтальную поверхность. Хотя… Что там говорить… Башню откровенно сносит даже если просто смотреть на него. Безо всяких там похотливых мыслей и поползновений. Опять же… Как тут обойтись без мыслишек, которые из кристально чистых вмиг превращаются в грязные и развратные, решительно к этим самым поползновениям подталкивая? Если Минсок сам по себе ходячее искушение, как же держать себя в руках? А его глаза, за которые он давным-давно продал свою душу? А губы? И да, когда Мин, собираясь на работу, надевает очки в тонкой золотой оправе, Чондэ прямым текстом говорит ему: "Сиди дома! Нечего там в офисе компании соблазнять всех подряд!" Видел он, какими глазами провожают молодого директора и девушки, и парни. Даже огромные фикусы, стоящие в кадках по обе стороны от входа в его кабинет, тянутся гладкими, блестящими листьями вверх, когда он проходит мимо. Да, ревность штука паршивая, но куда от неё денешься? - Тебе не интересен результат? – ЕГО парень повернул голову и шепнул в самое ухо, выдыхая слова вместе с тёплым воздухом. - Нет. Разочарован? – Чондэ хотелось бы казаться безмятежным и спокойным в этот момент. - П-ф-ф, - пренебрежительно фыркнул Мин и прижался щекой тесней. – Но знаешь, всё же немного обидно. Я каждый раз хожу с тобой на обследования и к доктору. - И ему это очень нравится, поверь. Думаю, потом он на каких-нибудь докторских сабантуях рассказывает о нас всякую фигню. - Удивляюсь, что он до сих пор селку с нами не попросил для доказательств этой фигни, – засмеялся он. - А его помощница! Наш заядлый шиппер со дня знакомства. Кошмар какой! - И что, если выдумывать ей ничего не приходится? Все и так знают, что мы с тобой спим вместе. - Все знают, что мы не просто спим, мы с тобой пара, - важно поправил Мин. Чондэ боялся поворачиваться. Сжимал зубы до боли в висках и пытался унять дрожь в кончиках пальцев. Он так устал от напряжённого ожидания. Каждый раз страшно так же, как в предыдущий. И одиноко, несмотря на то, что он близко. Пусть после прошедшей операции они каждые три месяца появлялись и Минсок проходил базовый набор обследований, чтобы не дай Бог не проглядеть момент… Пусть каждый раз невролог и оперировавший нейрохирург, с которым они не теряли связь, оба говорили, что всё в порядке, иррациональная паника, боязнь потерять его мучили Чондэ ещё долгое время. До следующего похода в клинику. Многое из того, о чём говорил Минсок в день, когда ушёл, пообещав не возвращаться, Чондэ видел собственными глазами. Но… Предупреждён – не значит вооружён, как оказалось. Потому что никто не объяснил Дэ, как будет отражаться на нём то, что приходилось переживать Минсоку. Что будет ощущать сам рядом с ним и как сильно это будет ранить. Снедающее беспокойство, весь тот ужас, когда, вроде, знаешь, что делать, но смотришь на мучения дорогого человека и мало чем можешь помочь… У самого в голове мозги отключаются от страха ошибиться. Когда смотришь в глаза, которые на измождённом лице кажутся огромными, бездонными озёрами, до краёв наполненными мукой и улыбаешься, пытаясь не выказать страх и сочувствие. Когда по ночам слушаешь, дышит ли и украдкой проверяешь пульс… Когда смотришь на желваки на скулах и непролитые слёзы в момент "прощания" с остатками волос и понимаешь, что дело совсем не в превращении головы с когда-то красивой причёской в череп, обтянутый голубоватой кожей. В том, что пройден последний рубеж, а за ним только неизвестность, отравленная болезненной надеждой и животным страхом потери. Когда мечтаешь забрать у него хоть часть страданий, готов сдохнуть вместо него. Но если выторговать его жизнь у судьбы в обмен на собственную не получится, то - с ним. Это уже не важно, потому что знаешь – без него это не жизнь вовсе. Когда сгибаешься пополам и прячешь голову между колен тут же, в туалете палаты, лишь бы не видеть его попытки быть неуязвимым, шутить дурацкие шутки и напоминаешь себе, что разрыдаться в голос нет права, потому что он услышит и поймёт, как тебе тяжело. Когда до твоего заторможенного мозга доходит, что эта вымученная пародия на солнечную, тёплую улыбку - для того, чтобы тебе было легче. И от этого ни хрена не легче, только в разы хуже! Когда сидишь прямо на полу у операционного блока, до глубоких отметин сжимая в кулаке подвеску со своим же отпечатком, которую его заставили снять и понимаешь, что боль в ладони не помогает отвлечься. Когда подслушав разговор медсестёр об осложнениях на текущей операции, давишься воздухом. И только вопрос одной из них о самочувствии заставляет тебя понять, что плачешь, не стесняясь чужих взглядов. Когда готов проклинать свою судьбу за то, что принесла тебе эту любовь, потому что ни один из вас, едва начав жить, не мог успеть заслужить то, что сейчас происходит. Когда молишься, обращаясь ко всем богам, ангелам сразу и готов продать душу дьяволу лишь бы он выдержал, лишь бы выжил, лишь бы открыл глаза. Потому что роднее нет никого. Чондэ в тот долгий, мучительный период ни на секунду не отходил от Минсока, но чувствовал, что более одинокого человека, чем он, на свете не существует. Трудно быть опорой, если самому приходится держаться за него, худенького, измученного, но упорно балансирующего на краю. Тяжело, и страшно, потому что внутри, вместо хвалёного, стального стержня, только беспомощно пульсирующее, кровавое месиво, которое скулило бы, корчась от боли, если бы ему такую возможность дали. Память удивительная штука. Чондэ стал фотографом, чтобы собирать и хранить прекрасные моменты. Но после встречи с Минсоком понял, что не все воспоминания хочется оставить в сердце. Есть такие, которые нужно бы вычеркнуть, забыть, как страшный сон. Проблема в том, что это нереально. Кто-то использует снимки или видео для того, чтобы освежить в памяти счастливое мгновение. Но для плохих – никакие ухищрения не нужны. Они намертво врезаются, впаиваются в мозг, метастазами пронизывают сердце, кости, отравляют душу и остаются в тебе навсегда. И после знакомства с Мином у Чондэ появилось таких не много и не мало - целый ворох. Невозможно избавиться от воспоминания о том, как он лежал, приткнувшись к тёплому боку Минсока, потянулся и осторожно тронул руку, к которой была подключена капельница с противоопухолевым коктейлем. Пальцы были холоднее льда. Минсок улыбался, когда он укутывал ладонь краем пледа, а потом устало прикрыл глаза. Чондэ коснулся плеча, легонько встряхнул, но он не отреагировал. Врач потом измеряла давление, пульс и терпеливо объясняла ему, что глубокий сон под капельницей – это не смерть и даже не обморок, так что бояться нечего. Всегда можно проверить пульс, если его частота в пределах от шестидесяти до семидесяти пяти ударов в минуту, значит всё хорошо, больной просто спит. Слишком ярко помнится, как забрать на операцию пришёл медбрат, предложил ему снять с себя всё дочиста, и лечь на каталку. У них не было романтичного прощания, похожего на сцену слоу моушн в фильмах, когда пальцы рук красиво разрывают и медленно разводят в стороны. Не было поцелуя, напутствий и обещаний. Чондэ не гнался в слезах за каталкой, не протягивал руки и не рвался в операционный блок. Минсок ещё в палате сухо сказал: - Встретимся завтра, - улыбнулся, лёг и закрыл глаза. И Чондэ понимал, что ни Мин, ни он сам просто не могли больше ничего сказать. Страшно было обоим. Настолько, что даже заплакать сил не осталось, когда его увезли. А девять с половиной часов спустя Чондэ стало ещё страшней. Минсок соврал. Завтра наступило, но они не встретились. Потому что кома на целых три дня вышибла из жизни не только Мина, его тоже. И разбираться что значит вторая степень и сопор он просто не мог. Боялся… если поймёт, то потеряет надежду. Главное знать, что вторая – это не четвёртая, значит не самый плохой вариант. Не забывается то, как впервые вошёл в реанимацию и взглянул на него. Мин напоминал безжизненную, бледную куклу с перевязанной головой, запястья которой мягко обвивали бинты, свободно фиксируя их к поручням кровати. Медсестра участливо объяснила: это необходимо для того, чтобы пациент не выдернул трубку аппарата искусственной вентиляции лёгких если очнётся, а потом тронула за плечо и глубоко вдохнула и выдохнула, предлагая ему дышать. И, подчиняясь противному, натужно шипящему, прерывающемуся клацаньем звуку, который издавали меха ИВЛ, он дышал… вместе с Минсоком делал вдох и выдыхал. Кажется, впервые за шесть с половиной часов с тех самых пор, как услышал случайно обронённую медсестрой фразу об остановке сердца в ходе операции. Ужас обнимает всё естество, от воспоминания о том, как молоденькая реаниматолог-анестезиолог, дежурящая у тяжёлых пациентов в реанимационной палате пыталась выпереть его прочь. Когда он категорически отказался это сделать, вышла за дверь, чтобы окликнуть охранника. На тот момент Минсок только-только пришёл в сознание. Чондэ просчитывал варианты, как ему остаться на месте, когда понял: что-то не так. Мин смотрел на него расширившимися глазами, полными паники и отчаяния, беспомощно дёргал привязанными руками, пытаясь освободиться и задыхался. Чондэ истошно закричал, призывая доктора и подскочил к нему. Минсок пытался вдохнуть самостоятельно и захлёбывался рвотой. Дыхательная трубка мешала обжигающей кислотой жидкости быстро выйти и не позволяла сделать вдох. Увидев, что Чондэ тянется руками к его лицу, анестезиолог яростно гаркнула: «Вон!», привычным движением вытащила трубку, помогла больному повернуть голову набок, вытерла рвоту и отключила ИВЛ. Мин прополоскал рот, и сделал глоток воды. Говорить сразу получалось плохо, потому что горло было раздражено дыхательной трубкой, он до слёз закашлялся, но всё же просипел, что всё хорошо. Чондэ чётко осознал, что запрещают видеть больного в палате интенсивной терапии не только потому что палата стерильна и нельзя беспокоить пациентов. Родные и близкие не должны видеть подобное и осознавать, что даже после того, как испытание казалось пройденным, могло произойти непоправимое. И, тем более, становиться причиной этого. Да, так, потому что медперсонал находится в палатах интенсивной терапии постоянно. Но именно в тот момент одна из медсестёр была занята с пациентом в противоположном конце палаты, а врач-реаниматолог, что следила за состоянием Минсока оказалась за дверью по его вине. Она вернулась в считанные мгновения, которые Чондэ показались вечностью, ведь для того, чтобы Мин задохнулся, хватило бы трёх секунд. И как бы спокойно спустя двадцать минут реаниматолог в коридрре не обьясняла побелевшему, как стена Чондэ, что, несмотря на неприятное происшествие, его вины нет и пациенту на ИВЛ не угрожало ничто из того, о чём себе нафантазировал, он не поверил ни единому её слову. Она просто пожалела нахального придурка, который испугался, как никогда раньше в жизни. Вероятно, чтобы не откачивать и его, посочувствовала и соврала. Но он то видел, как Минсок после всего, через что прошёл, почти перестал дышать. Видел и помочь не мог. Ещё где-то в голове хранится то, как Мин после операции правдами и не правдами изворачивался и отказывался есть что-то, кроме желе. Того самого, клубничного. У Чондэ моментально проявилась жестокая аллергия на него, как только он понял почему Минсок не хочет есть ничего больше. Причина была в том, что он стыдился лёжа и при нём ходить по большой нужде. После учинённого скандала, угроз наябедничать отцу, собрать консилиум врачей, вообще привязать руки к поручням, как было в реанимации и кормить насильно, Минсок стал понемногу кушать. Больно от воспоминаний о том, как после капельниц с цитостатиками* именно Мин корчился, сколько мог, сдерживал рвотные позывы, отворачивался и прятал взгляд после того, как его рвало желчью в голубенькое ведёрко, а Чондэ вытирал его лицо влажной салфеткой и подавал воду, чтобы он прополоскал рот и попил. И как самого бомбило нервными срывами настолько, что собственный организм вёл себя, как последний предатель, заставляя торчать на толчке с жестокой, изнуряющей диареей. Размыто помнится, как отец Минсока мягко попросил идти домой и отдохнуть, потому что он тоже имеет право побыть со своим сыном, а потом, обнаружив его, спящего на стуле поодаль от палаты, жёстко, как нашкодившего подростка, отчитал за то, что торчит в палате безвылазно, только пьёт и ничего не ест. Вызвал личного водителя, приказал отвезти домой накормить и запереть на несколько часов, чтобы он выспался по-человечески. Размыто, потому что уснул он уже в машине, а когда проснулся, обнаружил, что находится не в съёмной квартире. Так он впервые побывал в доме Мина. Да, у памяти есть странное свойство. Она, будто талантливый фокусник, выхватывает из вороха жизненных ситуаций самые важные, превращает в воспоминания и, как дотошный, ответственный бухгалтер раскладывает по разным углам. Хорошие – вот сюда, в аккуратную стопку. Изредка нужно будет перебрать и смахнуть с них пыль забвения. Плохие, все до единого, скрупулёзно собирает в отдельную кучу и твёрдым, заученным жестом нанизывает на гвоздь, вбитый в кусок дерева. Это ничего, что остриё гвоздя делает в каждом приличную дыру, как во временно нужной бумажке. От подобного они не испортятся. С дурных воспоминаний пыль стряхивать необязательно. Они, даже по прошествии долгого времени, останутся такими же чёткими, яркими и будут ранить так же больно, когда их вытащат на свет божий, вспомнив. Но избавляться от них строго воспрещается. Иначе те, из аккуратной стопки, счастливые, потеряют свою ценность и поблекнут. Чондэ глубоко втянул воздух и медленно выдохнул. Наконец повернулся в объятиях и взглянул в любимое лицо. - Может быть, хотя бы сегодня ты скажешь? - Что? – Минсок прищурился, уголки губ дрогнули в едва заметной улыбке. – Всё ещё ждёшь признания в любви? - Нет, давно не жду. – Чондэ никогда ему не лгал. Лишь умалчивал детали. Коснувшись указательным пальцем подвески с затейливым узором своего отпечатка в открытом на две пуговицы вороте, подцепил, перевернул её и сказал, - я об этом. - И что такого? – Мин улыбнулся чуть шире. - Я думал, что ты выберешь для гравировки какое-нибудь сакральное, умное изречение или что-то в этом роде. А ты обломал мои надежды выгравировав одно единственное слово "life". - Кто бы говорил! У самого на ранте бабочка. Совсем не по-мужски как-то. - Это не просто бабочка, - отмахнулся Дэ. – Много ты знаешь. - Конечно не просто. Это же я. Твоя Нимфалида. – Мин прямо-таки излучал самодовольство. - Не совсем, если честно. То есть... дело не только в этом, суть вопроса куда глубже, чем тебе кажется. Бабочка – символ души, бессмертия, воскресения. Вот поэтому. Ты – моя душа, я хотел, чтобы у тебя был шанс на долгую и счастливую жизнь. Так что… - Чондэ подмигнул, пытаясь за хитрой усмешкой спрятать томительную горечь очередного, безответного признания. Не особо успешно, стоит признаться. - Это ты попроще дубовой двери, мой пряничек. - Сколько пафоса! Ты изо всякой ерунды способен сотворить сопливую драму! - "life!" Подумаешь! Какая заявка на оригинальность! - Не просто жизнь, глупый. Она для тебя. – Минсок обнял крепче. – Я живу только для тебя. - Значит ты всё-таки любишь меня? - А ты как думаешь, заноза мелкая? – Последние солнечные лучи кипели янтарными искрами в его глазах, когда он улыбался. - Мой доктор порадовал меня. – Мин отвёл взгляд, чтобы не видеть страх, неизменно заполняющий глаза, но Дэ всё равно спрятал лицо, уткнувшись ему в плечо. Ему всегда казалось, Чондэ должен был понимать: глупо пытаться скрывать, как он боится слышать о результатах. Как страшится узнать, что опасная дрянь опять вернулась и Мину придётся выдержать курс противоопухолевой терапии, тяжелейшую операцию и снова курс химиотерапии. И что придётся переживать это вместе с ним заново. Казаться стальным и несгибаемым, делать вид, что всё в порядке, быть с ним каждую секунду, поддерживать, оберегать, дышать вместе с ним, улыбаться, когда хотелось выть от отчаяния, прятать слёзы, проступающие в уголках уставших глаз и бесконтрольно дрожащие руки. Или узнать, что она не только вернулась, но и переродилась в нечто похуже. И тогда даже тот ужас, что они испытали прежде, их не ждёт. Он панически боится этого, потому что тогда их вообще ничто не ждёт. Надежды не останется. Минсок никогда не был глупцом, а уж слепым - и подавно. Читать его было проще, чем открытую книгу. - Правда? – Как и всегда, Чондэ делал вид, что это не занимает его. - Твои гопницкие панамки можно окончательно выбросить. У меня всё в порядке. – Минсок склонил голову и потёрся носом о его висок. - Следующее обследование можно будет провести не через три месяца, как мы делали обычно, а спустя полгода. - Я знал, что всё хорошо. – Конечно отец будет против увеличения срока между обследованиями. Да и сам Дэ будет против. Надо втихую спросить доктора, это ведь не дело. Не хватало ещё проворонить возвращение этой дряни. - Надеялся, ты хочешь сказать? - Вовсе нет. Знал на сто процентов. – Лукаво искривил бровь Дэ. - Да ладно! Врёшь! Как это возможно? Десять минут назад даже я ни в чём не был уверен! А ну, колись, давай! - Всё дело в Имаго. Я наблюдал, как он вылупился. Это было в старом доме родителей Мёна. - И что? – заинтересованно поглядывал на него Мин. - Ничего такого. Но бабушка Чунмёна сказала тогда, что пришло моё время, удача будет на моей стороне и всё наладится. Сказала, что я чёртов везунчик, представляешь? - Да уж, - хмыкнул Мин. - Странная история, не находишь? - Почему же? - Ты ведь сказал мне загадать желание Имаго Блу Морфо. Каким же я чувствовал себя идиотом, когда в самом деле загадывал! И не верю ведь в подобную ерунду. А сбылось! - Когда ты желал, я тоже попытал счастья. - И как, исполнилось? - А то! Сказал же - я баловень судьбы! - Что ты загадал? – Минсок старался не показать, насколько сильно его любопытство. – Думаю, он вряд ли мог исполнить целых два желания. Значит кто-то из нас точно в пролёте. - Пожелал влюбиться без памяти. Чтобы искрило, как оборванные провода и полыхало всё! Чтобы, если не ты, то сдохнуть к дьяволу. - Не верю! Ты не мог! – Минсок тихо засмеялся. - Я? - Ещё как мог! А ты что захотел? - Тебя навсегда. – Просто ответил Мин. - До самой старости. - Знаешь почему у Морфо получилось? – В глазах Чондэ танцевала хитрая искра. - Ну просвети меня, везунчик. - Всё оттого, что ему не пришлось исполнять оба. Желание было одно на двоих. Минсок обнял Чондэ за плечи и поцеловал. Прикасался к его губам мягко и чувственно, медленно разжигая страсть, позволяя ощутить предвкушение головокружительного наслаждения, обещая. Но сегодня это был необычный поцелуй. Даже если учитывать, что все поцелуи с Чондэ не похожи друг на друга, всегда с иными оттенками и новыми приправами. В эту минуту у Минсока всё внутри дрожало, он думал о том, как признателен Чондэ за подаренную надежду, за то, что всегда остаётся рядом, за веру и поддержку. Просто за то, что это он, а не кто-то другой. Когда голова закружилась от нехватки воздуха, Минсок позволил Чондэ немного отстраниться, но из рук не выпустил. Погладил вдоль позвоночника, поясницу и Дэ выгнулся, прижимаясь тесней. - Знаешь, - задумчиво вглядывался в тёплые шоколадные глаза Мин, - я бы мог бросить к твоим ногам весь мир… - Ну вот, ты и рассекречен. Демаскирован к чертям собачьим. Так кто тут у нас любитель третьесортной трагедии? То есть дрянной, слезливой драмы, как ты любишь говорить. - Ну… Люди со временем меняются, согласен? - Конечно, - Чондэ милостиво одобрил замечание, склонил голову и выгнул бровь а-ля я-же-го-во-рил! – Но я, пожалуй, откажусь. - От чего? – Минсок знает ответ, но слова визави лишний раз убеждают в том, что его глупое сердце - не такое уж глупое, если сумело поспорить с мозгами и выбрать того, кто теперь дороже всех. И как бы там мозги не бунтовали, Чондэ крепко и надолго прописался у него в нутре. Заполнил собой лёгкие вместо воздуха, вены вместо крови, сердце и даже мозг, так яростно сопротивляющийся вначале. Его приручили. Вот так, за две недели, запросто. - За каким лешим мне сдался твой ЦЕЛЫЙ мир? – Чондэ от души удивился. - Как дитя малое, ей Богу! У меня есть ты. На всю жизнь. И этого более чем достаточно. - Неужели? – С виду Минсок настроен скептически. - Сколько времени прошло, а ты всё такой же. Ни капли не изменился. - А ты вот да, но до сих пор не веришь в любовь с первого взгляда. - И ты в неё не веришь, Чондэ. Но, тем не менее… Я люблю тебя. - Наконец ты это сказал! – Чондэ мягко улыбнулся, пряча осколки лукавого смешка за пушистыми, девчачьими ресницами, которые, всегда был уверен Мин, придают его взгляду прямо-таки экзотическое очарование. И это он ещё не заостряет внимание на чувственном, слегка насмешливом от природы, изгибе губ. И на выразительном лице, и на ласковых, страстных, до безумия красивых ладонях и пальцах, и на подтянутом, гибком, сильном и выносливом теле... Вот чёрт! Опять понесло! - Только не говори, что ты… - Ну конечно же я знал! – Дэ снисходительно похлопал его по плечу. - Если бы мы не были друг в друга влюблены, думаешь, я терпел бы твои выходки до сих пор? Подумать только – вертолёт в личное распоряжение! За-чем? - Раз ты отказался от мира под ноги, то ма-а-а-ленький, совсем уж крошечный вертолётичек – это же сущая безделица! – Скривил губы в довольной усмешке Мин. - Как и твой последний подарочек? Ошейник на член? Платиновый с бриллиантами! И это после кожаного! Эй, тук-тук! Дома есть кто? – Чондэ постучал тонким, указательным пальцем по его виску. - А что не так? - Деланно удивился Мин. - Я что нанимался тебе объяснять очевидные вещи? Идея была моя, но в ошейнике почему-то вынужден дефилировать я! Ладно, твои собственнические замашки ещё можно как-то пережить. Но с точки зрения удобства в использовании, платиновый - полная хрень и на все сто процентов проигрывает кожаному. Чем ты думал вообще? - Чондэ укоризненно покачал головой. - Столько денег вывалил за ерунду, которая будет пылиться в коробке. - Ну прости, не смог устоять, когда увидел. Очень хотелось нарядить тебя во что-нибудь красивое и безумно дорогущее. Скажи спасибо, что я не позарился на весь комплект. Поверь, в нём ты выглядел бы сногсшибательно! Чокер там, портупея из камней... - Учитывая дизайн, полагаю, сверкал бы, как итальянская люстра в доме твоего отца. - Демонстративно вздрогнул Дэ. - Думаю, стоит отобрать у тебя все кредитки и выдавать наличку по минимуму, чтоб не транжирил впустую. - Чондэ, - Мин не собирался позволять ему садиться на любимого конька, не то пустится во все тяжкие и вспомнит даже то, чего ещё не было. - Ну что еще? - Тон такой неодобрительный, что Минсок едва удержался от того, чтобы в очередной раз фыркнуть. Кажется, говорить о том, что кожаный ошейник - всего лишь малая часть набора пока не стоит. А жаль. Даже представлять больно, как будет выглядеть Чондэ в портупее из мягкой кожи с простыми кольцами, в гартерах, предназначенных для ягодиц или с креплением на икры. - Ты не должен вводить запреты на маленькие радости, иначе жизнь станет очень скучной. - У тебя с первого дня знакомства прекрасно получается развлекать меня, - ехидно усмехнулся Дэ. - По поводу новой игрушки... Мне больше нравится думать о платиновом ошейнике, как об обручальном кольце, - Мин хитро подмигнул и сжал его плечо. – Знаешь, если не ошибаюсь, во времена рыцарей в Европе было не принято обмениваться кольцами. Драгоценность, воплощающую узы брака, дарили только жене. - Поводок ещё купи, чтобы меня выгуливать! Мин ждал, пока до него дойдёт. О, да! Чондэ переварил, то что он ему сказал секунду назал. – Эй! Я не понял! Кто тут из нас двоих жена? Охренел? - Ага, настолько, что поводок уже ждёт тебя. Когда Чондэ возмущается - напоминает сердитого гепарда. Охотник умелый, зверь изящный и грациозный, красивый до одури, быстрый, будто гиперкар Venom GT. И тормоза высшего качества - работают исправней швейцарских часиков, несмотря на центробежную силу на виражах и предельную скорость. Но существенной массы, и грубой силы в теле не имеет, а посему, контактные виды боя - не для него, в спарринге слишком уязвимый. Правда, умный, зараза, настолько, чтобы предпочесть против главного самца в прайде буйволом тупым не переть, а благоразумно отсидеться под защитой кустарника пока не придёт его время. Ну… угрожающе рыкнуть может… для острастки. Не пальцем же деланный, тоже свои преимущества имеет. Поэтому пикированием с Чондэ Минсок от души наслаждается. А он это прекрасно знает и вьёт из хозяина прерий верёвки, мысленно облизываясь. Понимает, мелочь пузатая, что скоро могучий и беспощадный царь зверей разомлеет от нежности и заботы, пока ему будут символ мужественности и величия, то бишь пышную, львиную гриву, вычёсывать, ластиться к нему сладко и мурчать на ушко всякие пошлые скабрезности. Когда его звериное величество вконец изнежится, ему станет откровенно плевать на обилие тестостерона в ядрёных яйцах. А это значит, что судьба его - послушно и даже с похвальным энтузиазмом насаживаться на член Чондэ, прогибаться диким котом, всхлипывать и скулить от удовольствия, которое только он один способен ему подарить. И будь кто другой, скорей похоронил бы, как поганого койота, где-нибудь в лесу и без почестей, но предварительно нагнул бы и отымел со всем усердием. Его же – холить и лелеять, в обиду не давать. Всех, кто слово пикнет против – когтями на лоскуты изодрать и гиенам скормить. Ему - что угодно, лишь бы рядом. Поговорка: "Где царь зверей на державную задницу упадёт, в смысле… горделиво, (а как же иначе?) присесть изволит, там и трон" работает беспрекословно и неизбежно абсолютно везде, где нет Чондэ. Все знают: лев - особа монарших голубых кровей, следовательно: от ужаса коленками дрожать, кланяться низко, глаза в пол опускать и лебезить. Вот так это работает. Насущная потребность решать проблему возникает только там, где находится ареал обитания маленького, наглого засранца. Поэтому Мин давно понял: в конкретной среде распространения покладистого на первый взгляд, но на деле крайне своенравного зверя, где бы не приягодичивалась его венценосная пятая точка, трон неизменно оказывается под упругой попкой Чондэ. И ничего не поделаешь, как ни старайся. Впрочем, кто тут собирается турнуть с престола самого любимого и родного? Мир под ноги ещё никто не отменял, даром, Чондэ сопротивляется, словно упрямый баран. Минсок долго молчал, затем окунулся в бархатную, шоколадную пучину завораживающего взгляда, оттенённого трепещущими стрелами ресниц и искренне, в голос рассмеялся своим мыслям. По всей вероятности, один упрямый баран тут есть, но это явно не Чондэ. - А ты всё-таки прав, Чондэ. – Сегодня прекрасный, яркий день и дышится Мину на удивление легко. Так бы расправил крылья, подхватил свою занозу и утонул бы прямо в глубоких голубых небесах. Может быть, потому что всё хорошо, у него появилась и крепнет день ото дня надежда. Возможно, потому что Чондэ рядом и не собирается никуда уходить. Или, вполне вероятно, потому что любовь витает в воздухе и незаметно отравляет своим сладостным дыханием. Но, скорей всего, потому что всё вместе. Именно поэтому каждая клеточка в теле Минсока переполнена и истекает эйфорией счастья, которым хочется бесконечно делиться. - Я конечно прав всегда, без исключений, но… в чём на этот раз, позволь спросить? – так же радостно и спокойно улыбнулся Чондэ. - Просто интересно. - Ты говорил мне, что я глупый. Так и есть. Я должен был сделать это раньше. Сказать тебе, что чувствую. - Не переживай, я и так догадывался. У нас с тобой всегда друг из-за друга шарики за ролики заскакивали и все провода наглухо коротило. - Наверное. Но я всё равно должен был сказать тебе и повторять каждый божий день… Люблю тебя. Так сильно, что сдохну к чертям, если не ты. Я не выживу, если ты захочешь уйти, понимаешь? Просто знай, что я до сих пор есть на этом свете только благодаря тебе. Тогда… не собирался возвращаться. Сделал бы, как ты говорил… Сбежал, спрятался и подох бы в одиночестве. Ты правда поймал и удержал меня. Не просто рядом, на этом свете. Не представляешь, как я благодарен, за то, что ты есть! За то, что назвал, сделал меня своим, за твои чувства ко мне. - Тогда… Каков срок годности у любви? – Чондэ грустно улыбнулся в ответ. - Не стоит думать об этом. Любовь… Она по умолчанию стремится к бесконечности. И только от нас двоих зависит какой она, станет. И помни, даже если и не говорю, я всё равно думаю о тебе, ты в моём сердце. Люблю тебя. - А ты всё ещё ослепляешь меня… - И смею надеяться, что это останется неизменным до конца наших дней. Поехали домой, Чондэ. - Ну что? – У Минсока слишком уж горят глаза, нижнюю губу он слегка прикусил и облизнул, а затем сглотнул так, словно во рту пересохло. - Просто после всех этих признаний я так тебя хочу, что аж перед глазами расплывается. Готов заняться с тобой любовью прямо здесь. - Где-то я уже это слышал, - сверкнул глазами Чондэ. - Здесь? Да ладно! Ты же сибарит несчастный. Тебе подавай ванну с лепестками роз, редкое вино, гигантский траходром с шёлковым бельём… - А ты голодный маньяк, готовый… - Больше треплись… - Любезно позволил Чондэ. – Договоришься до того, что стащу с тебя твои модные, брендовые брючки, порву трусы прямо на тебе, задеру коленку себе на бедро, раздвину пальцами твои божественные половинки и со смаком оттрахаю прямо в той нише с фикусами, где целовал тебя когда-то. До звёзд перед глазами, до подгибающихся коленок. - Ты о той, в отделении офтальмологии, где слепая зона? – Невинно захлопал ресницами Мин. – Так там не фикусы, а дипсис, к твоему сведенью. - Да хоть карликовый монпансье! Мне по барабану. Отымею твой сладкий ротик языком или пальцами. Это я пока не решил. Может тем и другим сразу. - Точно озабоченный подросток. – улыбнулся Мин и прикрыл бёдра сумкой. Так, на всякий случай. Чондэ хорошо… У него толстовка длинная. - Именно, - самоуверенно ухмыльнулся Чондэ, - встанешь на колени, а я буду держать твой подбородок, заставлю смотреть в глаза и кончу прямо на твои соблазнительные, порочные губы. И буду наблюдать, как ты вылизываешь языком всю сперму до последней капли. - Когда ты делал это в прошлый раз... Не получается у тебя в такие моменты кончать аккуратно на губы. В общем, длины моего языка не хватит вылизать лицо, - ухмыльнулся Мин. - Тебе придётся мне помочь. - Ты нарвался, дорогой! - Чондэ сверлил его хищным взглядом. Как только за ними захлопнулись створки лифта и Чондэ напористо зажал Минсока в угол, прилип к нему всем телом, сдавил ягодицы, притягивая тесней и настойчиво потёрся пахом. - Ну всё, Чондэ, прекрати. Здесь слепой зоны нет, - увещевал его Минсок, сам изнывая от невозможности прикоснуться к обнажённой коже. - Мне по… фиг! Зверски хочу тебя! - Давай хоть до машины доберёмся, ладно? Дам тебе всё, что захочешь. Дэ не обращая внимания на просьбы, огладил спину, вылизал шею, ухо и отступил в сторону, одергивая толстовку, когда створки дверей разъехались в стороны, чтобы выпустить пассажиров. Добравшись до машины, они выехали, с хорошо осветлённой стоянки и почти сразу же попали в пробку. Чондэ сжал руль до побелевших пальцев и от души чертыхнулся. Даже поцеловать нельзя, час пик – на дороге куча народу. - Так сильно хочешь? – Минсок погладил тёплой ладонью от колена до паховой впадины. - А было, что когда-нибудь не хотел? – огрызнулся Чондэ крепче сжимая руль. - Не было, - Мин мягко улыбнулся, расстегнул пуговицу на его джинсах и предательски медленно потянул ушко бегунка вниз. Чондэ прикрыл глаза и откинул голову на подголовник. Мин нырнул рукой в открывшуюся прореху и присвистнул. - Очень приятно. Ты не только ошейник носишь, но и поводок нашёл. Платина к коже не подходит, но да ладно. Какой плохой мальчик! А поначалу был таким скромным и спокойным. - Предупреждаю, не нарывайся, я не посмотрю, что нас арестовать могут за трах в общественном месте. Это не моей компании имидж подпортит, если что, - зарычал Чондэ. - Блин! Надо у юристов спросить классифицируется ли дорожная пробка, как общественное место! - А я всё ещё жду, когда ты покажешь мне, как выглядишь в платиновом. - Минсок явно решил не прислушиваться к здравому совету и нарываться дальше. - Платиновый подождёт. А поводок?.. Не так уж далеко ты его и спрятал! – с вызовом сказал Чондэ. - Понять не могу, зачем ты его надел? Он не предназначен для ношения в одежде, - Минсок ехидно прищурился, лаская пальцами вмятины от звеньев цепочки на поясе и ниже. - Знаю, блин. Это ни разу неудобно. Захотел попробовать просто. - И что ты чувствовал? – Мин подался к нему всем телом, запустил руку в штаны, вытащил конец тонкой, но достаточно крепкой цепи и слегка натянул. - Ну… Принадлежность. Странно это, если учитывать то, что я сверху, - насмешливо блеснул глазами Дэ. – Не знаю, как это чувство объяснить… Будто я владею тобой безраздельно, у меня есть свобода сделать с тобой, что душе угодно, но… Я принадлежу тебе и привязан намертво. Каждой мыслью, вдохом… Каждым ударом сердца. А ошейник и цепь… это только подчёркивают. Мы с тобой ни в какие рамки не укладываемся, правда? Чондэ подхватил ладонь, сжал и положил себе на грудь. - Чувствуешь? Смотрю на тебя, и оно с ума сходит. - У меня, думаешь, иначе? – Минсок потянулся ближе. - Но знаешь… - Чондэ склонил голову к самому его уху… - Плохой мальчик я, а наказан можешь быть ты, – прошептал, поймал нижнюю губу и ощутимо проехался по ней острыми зубами. – Вот как сильно я тебя хочу. - Хочешь, чтобы я приласкал тебя рукой? Делать минет в пробке, где на тебя пялятся добропорядочные натуралы как-то не комильфо. Или потерпим до дома? - Меня переклинит даже от твоей ладони на члене. Да чтоб его! – Чондэ позабыл, что цепь в руке Минсока достаточно натянута, пнул ногой в пол, дёрнулся и заскулил. – Проклятие! Минсок, оставь цепь в покое. Не могли мы раньше с крыши свалить? Теперь час в пробке торчать будем. - Ну... что поделать, - иронично изогнул брови Мин. – Я тебе крышу, как вариант, предлагал. - Нет уж, уволь. Это… даже банальной взаимной дрочки не вышло бы. Мало ли кто туда вздумал бы припереться в неподходящий момент. И сейчас не стоит кровь распалять. Я хочу тебя по-человечески, с чувством, с толком. С головы до ног вылизать и заставить плакать на моём члене хочу. - - Прошу тебя, - Минсок сжал ладонью свой пульсирующий член сквозь брюки. – Не начинай. Ты сам виноват. Надо было хорошо себя вести и не говорить всякие развратные… - Да не могу на тебя смотреть и думать о чём-то другом. – Зашипел Чондэ. – Я с тобой двадцать четыре часа в сутки, как напряжённая струна, которая того и гляди треснет. Не понимаю, какого чёрта это никак не проходит? Ну должно же когда-нибудь перегореть? - Столько времени прошло. Со мной также, Чондэ, никуда не девается. Значит потерпим? - Пожалуй, сегодня я склоняюсь к ванной с лепестками роз и траходрому. – Тяжело вздохнул Чондэ, спрятал цепь под джинсы и застегнул ширинку. – Потерпим. Проклятые пробки! - Да ладно тебе. Всё хорошо. Вот попадём домой, я тебя… - К чёрту лепестки, к дьяволу ванну! Душ и в постель! Вот какого лешего ты мне скажи?.. - Ну что? - Минсок ярко заулыбался, глядя в сердитые глаза. В груди разлился жар и затопил всё тело. - Где твой кро-о-о-шечный, малю-ю-ю-сенький вертолётичек, когда он нужен позарез, я тебя спрашиваю? Десять минут и я был бы уже в тебе. Вот и хорошо, значит Venom GT, адаптированную версию которого, Мин не удержавшись, заказал для него и прячет теперь в дальнем углу гаража под чехлом, он таки примет. Ну научится же он когда-нибудь ценить хорошие автомобили! Спец-заказ, ручная сборка - это вам не пряники из кой-чего лепить! Думая об этом, Минсок от души расхохотался. - Это вряд ли, десяти минут даже на душ бы не хватило, не то, что на дорогу. - Мы бы вместе пошли. Нечего кота за причиндалы тянуть, си четвёртой октавы ему не по силам, как ни крути. А я бы прямо в душе тебя взял для начала. Медленно. Заставил бы вжиматься членом в холодное зеркало пока горячая вода будет стекать по нашим соединённым телам. Ласкал бы твои соски, вылизывал бы ушко и пососал бы каждый пальчик. Боже, дай мне сил! - А знаешь, - Мин подождал пока Чондэ проедет несколько метров, остановится и стиснул тонкие пальцы в своей ладони. – Думаю, во всём этом кошмаре, в этом напрочь сводящем с ума, одном на двоих желании, виноват именно ты. - Почему это? – Возмутился Дэ. - Просто вспомни, что ты пожелал Имаго. - Да ничего такого необычного. – Задумался Чондэ пытаясь поточней формулировку вспомнить. – Влюбиться, чтобы, как оборванные провода искрило, плавилось и огнём горело. - Вот и искрит, накаляется докрасна, плавит в жидкий огонь и гаснуть не собирается. Так искрит, куда там проводам! - Может быть ты и прав, - Чондэ улыбнулся спокойней. – Но мало того, что гаснуть не собирается, так ещё и ослепляет к чертям собачим. С каждым днём всё хуже. И вообще! Ты мне себя предложил до того, как... - Люблю невозможно. Совсем кукуху потерял из-за тебя. Чувствую, с тобой, пропадаю. А без тебя совсем сдохну. - Не пропадёшь. Я ведь так же тону. У меня вся жизнь, как американские горки с момента встречи с тобой. - Думаю, я должен попросить прощения, - Минсок покаянно опустил глаза вниз. - За что? Что ты ещё натворил? - Чондэ прищурился и рассматривал его придирчивым взглядом, подозревая очередную глупую проделку или дорогущую трату. - Ничего. Просто... Понимаешь, Чондэ, я не... Я не мог сказать. Очень хотел, но не имел права. Пока не сказал о том, что чувствую к тебе, ты всё ещё мог уйти. В любой момент. - Ты идиот? Куда бы я от тебя делся? - Чондэ стиснул зубы, не собираясь давать волю чувствам, в мгновение стеснившим грудь. - Но ты мог. - Минсок с грустью вздохнул. - Имел полное право. И я не осудил бы тебя. Просто был бы благодарен за время, что мы были вместе. - Сомневаюсь, что на этом свете найдётся кто-то недоверчивей и глупей тебя, - укоризненно покачал головой Дэ. - Ты всё это время ждал, что я свалю? Я же обещал! Сказал же, что не оставлю тебя! - Помнишь, что я говорил прежде? Не все близкие справляются. Но ты остался... я поверить не мог... Был едва живым, таким жалким, мерзким, уродливым, а ты остался! - Я знаю, о чём ты думал в самом начале и говорю, что остался не из-за денег твоего отца, - Чондэ прекрасно помнил его разговор с отцом в больнице. Ещё тогда понял: вряд ли отцу удалось убедить своего сына в том, что он говорил о нём самом. Минсок привык всё время ждать ножа в спину и не просто так - у него были причины. - Я остался рядом не из жалости. Не притворяйся, что не понимал почему. Если уж на то пошло, причина одна, единственная. Я... тебя... - Я люблю тебя, Чондэ, - Минсок смотрел очень серьёзно. - Правда люблю. С каждым днём всё сильней и сильней. Настолько сильно, что мне кажется - так не бывает. И теперь, когда всё закончилось, мне немного страшно, что это исчезнет в один день. Что ты исчезнешь. - Нечего тебе... - Чондэ на секунду замер. Вряд ли можно вот так просто успокоить страхи. Слишком сложно. Да и не поверит, если убеждать и обещать. По себе знал: чтобы обрести веру, нужно работать долго и упорно. Для этого нужно время. И теперь оно у них, кажется, есть. Когда-нибудь Минсок всё поймёт сам. А сейчас лучше всего отвлечь. - Слушай, думаю, есть выход. - Какой, - Минсок всегда знал, что он ненормальный, но… чтобы и Чондэ заразился!.. - Летом в сезон сгоняем в Перу, наловим диких Нимфалид и загадаем море желаний. Их поймать – та ещё задачка. Поэтому, я уверен, что они самые заветные желания могут исполнять! – У Чондэ глаза сияют смехом, лаской и любовью куда ярче звёзд, которые он недавно обещал Минсоку. - Вряд ли стоит это делать. Пусть они исполняют мечты других людей. Да и не верю я в эту ерунду. – Тепла и счастья у Минсока в груди столько, что оно прорывается наружу. – Чондэ, у меня уже есть всё, что мне нужно. - Думаю, я таки счастливчик. – Парень заглянул в бездонные глаза и понял, что не захочет освобождаться от рабства, к которому себя добровольно приговорил. Никогда. Всё ясно, как белый день с ними обоими. Любовь – штука сложная, но куда ты денешься, если тебя поймали, пометили и на поводок посадили?.. Сегодня они снова утонут друг в друге, и, как всегда, будут ловить звёзды, а завтрашний день встретят с радостью. Нельзя сказать, что проблем у них нет. Но они до сих пор смеются над собой и друг над другом. Порой Минсок поддаётся своим потаённым демонам (Чондэ больше нравится думать, что он даёт слабину перед своим внутренним ребёнком) и устраивает очередную идиотскую выходку, вроде катания на американских горках, причём исключительно впереди и сразу после этого преподносит в подарок кольцо с синим камнем. Кажется, цвет их любви - индиго. Потому что... между ними сплав духовности, постоянства, верности и мудрости. Только безудержная страсть и жгучее, жадное нетерпение обладания друг другом не вписываются в оттенки синего. Но разве всё на свете идеально? Куда важней то, что чувства их глубже синего океана, выше необъятных небес. И ещё... Между ними не существует спокойствия и привычки. Откуда же они возьмутся, если Мин - в своём репертуаре! Может заниматься флайбордингом в бассейне перед самым домом. Затаскивает на платформу Чондэ, чтобы пообжиматься всласть у всех на виду и забрызгивает стены и окна, заставляя прислугу биться в истерике. Ещё и сетует, что надо было купить Flyboard Air EXP, чтобы просто насладиться полётом на сегвее, как небезызвестный Марти Макфлай, беда только в том, что таким продвинутым чудом техники газон не польёшь. Или в бесшабашную голову Мина приходит идея похищения его скромной персоны (вот уж правду говорят: "язык мой - враг мой!") с последующим "спасением", романтическим ужином, горячими занятиями любовью где-нибудь в пещере на побережье и, к полнейшему возмущению Чондэ, запусками фейерверков. К слову, похищение – это лишь повод быть виноватым и загладить свою "вину" каким-нибудь крайне непрактичным, но баснословно дорогим подарком. Иногда они ссорятся, но больше для поддержания формы и, чтобы разбавить скуку (хотя с Минсоком скучно бывает крайне редко). Иногда ненадолго разъезжаются (у каждого своя работа и от неё никуда не денешься) и даже не звонят друг другу. Просто для того, чтобы соскучиться и сойти с ума при встрече. И каждый из них твердит, что не верит в чудеса, потому что это ерунда для маленьких сопливых карапузов, но… Как там говорил великий классик Дени Дидро? Чудеса – там, где в них верят, и чем больше верят, тем чаще они случаются. - Ты невероятный, - Чондэ мягко улыбнулся. - Я знаю. - Но скромности в тебе - кот наплакал. - И это знаю. Почему невероятный? Что такого я сделал, чтобы заслужить похвалу? Хочу запомнить на будущее и нагло пользоваться при случае. - Ну… Раньше я думал, что особенный. - Ты такой и есть, - кивнул Минсок, - самый, самый… Мой. - Думал, что мне дано видеть то, что не замечают другие. Красоту обыденных вещей. Но ты… - Я? - Подтолкнул Мин, видя, что Чондэ задумался. - Ты заставляешь смотреть иначе, умудряешься каждый день раскрашивать этот мир яркими красками, новыми оттенками и ощущениями. - Я тоже люблю тебя, Чондэ. – Мин поднял руку и, медленно пропуская сквозь пальцы, убрал с глаз шелковистую прядь. - И чувствами. Дэ смотрел на него… - Я собираюсь продолжать красить нашу жизнь во все оттенки счастья. А Минсок бесконечно тонул в тёплом, шоколадном омуте. Смешно, но теперь каждое утро, едва открыв глаза и крепче сжимая в объятиях тёплого, разомлевшего от близости и сна Минсока, он захлёбывался от счастья и самый важный вопрос задавал сам. Нередко, не выпуская из постели... Иногда на десерт к утреннему чаю… Или вместо кофе в обеденный перерыв… Или после ужина к бренди… - Так ты переспишь со мной? – Чондэ заглянул в янтарные глаза и не знал, как усмирить взбунтовавшееся сердце. Мин до сих пор действовал на него так… Сводил с ума… Ослеплял… И на его вопрос всегда отвечал неизменно... - Я любовью с тобой собираюсь заниматься, чудо…вище. Любить тебя… Так, то! Конец. Примечания. *Кома II степени Глубокий сон, сопор; контакт с больным не достигается; резкое ослабление реакций на боль; редкие спонтанные движения некоординированы (хаотичны); отмечаются патологические типы дыхания (шумное, стридорозное, Куссмауля, Чейна — Стокса и др., чаще с тенденцией к гипервентиляции); возможны непроизвольные мочеиспускания и дефекация; реакция зрачков на свет резко ослаблена, зрачки часто сужены; корнеальные и глоточные рефлексы сохранены, кожные рефлексы отсутствуют, выявляются пирамидные рефлексы, мышечная дистония, спастические сокращения, фибрилляции отдельных мышц, горметония (смена резкого напряжения мышц конечностей их расслаблением и появлением ранней контрактуры мышц). *Цитостати́ческие препара́ты (цитоста́тики) — группа противоопухолевых препаратов, которые нарушают процессы роста, развития и механизмы деления всех клеток организма, включая злокачественные, тем самым инициируя апоптоз. При этом поражаются преимущественно клетки, обладающие высоким митотическим индексом, либо клетки, биохимические процессы которых подвергаются дестабилизации цитостатиком в наибольшей степени