Strawberry dress

      — Юджи, это официально было самое тупо проебанное желание, которое я когда-либо видела.       — Напугал ежа голой жопой…       — Да чё не так-то?       Сугуру глубоко вдыхает. Выдыхает. Объяснять, что не так, он не намерен, но уже заранее в ужасе от перспектив, особенно глядя на то, в какой довольной ухмылке расплывается рожа «проигравшего». Да Сатору когда выигрывал, таким счастливым не выглядел. А тут…       Тяжелый случай.       Глупо было рассчитывать на Итадори, но Сугуру позорно надеялся, что у парня хватит мозгов выдумать что-то хотя бы немного унизительное. Итадори пытался, но пока плохо понимал, что «смешное и чуточку нелепое» для обычных людей превращается в руках Годжо Сатору способ доведения до истерики всех вокруг.       — Платье? Серьезно, просто платье? — разочарованно повторяет Нобара. Если бы только Сатору проиграл ей… Вот уж у кого хватило бы азарта урыть бесячего сенсея.       Бесячий сенсей светится, что чистенькая монетка, и медленно поворачивает голову в сторону Сугуру.       Нет, только не это.       Начинается, блять.       — Су-гу-ру, — озорно тянет Сатору, и хочется сразу же с ходу ответить «нет.» Или даже «НЕТ.» — А ты поможешь мне платье выбрать? — жалобно канючит он, в глазах черти так и пляшут.       — Нет, конечно, — ровным голосом откликается Сугуру. — С чего это?       — Какая жалость. Я бы подобрал что-то, что тебе бы понра-       Договорить он не успевает, схваченное с пола яблоко попадает точно по роже, заставляя его хотя бы на секунду заткнуться, но уже поздно. Сёко прячет смешок в ладонь, Нобара красноречиво хмыкает, и только Итадори с Фушигуро трогательно непонимающе моргают.       Господи, на что вообще можно было с ними надеяться?       — Больно же, Сугуру! — причитает Сатору, показательно страдая. — Мне больно! За что так жестоко?       — За треп, — лаконично поясняет он. — Твой проигрыш, ты и разбирайся.       Сатору перестает артистично страдать, откидывается на пол, раскинув руки, и мечтательно улыбается:       — Ну ладно. Тогда я сам что-нибудь выберу. Что-нибудь…       Сугуру понимает, что проще было согласиться на помощь с выбором и заставить это чудовище одеть какое-нибудь мерзкое розовое платье с крылышками, в котором он бы всё равно всех только сильнее бесил, но зато проявилась бы истинная сущность. Оставлять Сатору свободу выбора в способе над всеми поиздеваться было опрометчиво, но делать нечего.       — Сёко, а ты мне ничего не одолжишь? — вдруг спрашивает он, и у Сугуру мелькает надежда — впрочем, тут же гаснет. Во-первых, потому что у Сёко были хорошие платья, и Сатору не был достоин ни одного из них. Во-вторых…       — Я бы с радостью, но боюсь в плечах разойдутся… — с фальшивым вздохом замечает она, прикуривая. Сатору разочарованно мычит.       — Ну и ладно.       Избалованный ребенок.       — Сам выберу.       Он переводит искристый взгляд на Итадори и уточняет:       — Один день, да?       Тот радостно кивает.       Фушигуро как-то неуверенно на него смотрит, Нобара прикладывает ладонь к лицу и качает головой, бормоча что-то про детские игры, Сёко понимающе усмехается с видом человека, познавшего дзен.       Сугуру морально готовится к пиздецу, потому что он будет, слишком отчетливо это чувствуется по колкому, издевательскому взгляду Сатору.       Но на следующее утро он с удивлением обнаруживает, что Сатору одет вполне себе прилично.       Ну то есть, по меркам того, что он мог, предоставленный самому себе, натворить. И если не учитывать, что он все-таки в платье — у Яги-сенсея, кстати, явно не слишком хорошо получается это игнорировать. По красноречиво-яростному выражению лица понятно, что Сатору сейчас будут вразумлять, а тот будет радостно это игнорировать, откровенно наслаждаясь процессом. Это как швырять в свинью грязью — свинья счастливо похрюкивает и возится активнее.       — Доброе утро-о-о, Су-гу-ру! — широко машет ему Сатору, пока Яга-сенсей не вынуждает слушать себя криком, перекрывшим приветствие. Для этого надо постараться, механически отмечает про себя Сугуру, разглядывая Сатору.       На нем удивительно безобидное нежно-розовое платье. В клубничку. Рукава до локтя, «декольте» не слишком глубокое, даже юбка ниже колена, с трогательной оборочкой. Дальше — стройные бледные ноги, которым позавидовала бы любая девушка, и оканчивалось всё это художество белыми кедами, которые, в принципе, Сатору и так носил время от времени. Ничего криминального. Ничего такого, чего Сугуру ожидал.       Слишком подозрительно.       — …терпеть твои извращенские замашки-       Пока сенсей выговаривал что-то о недопустимости, а Сатору только краснел от удовольствия и возмущенно возражал что-то вроде «но это же карточный проигрыш, речь идет о моей ЧЕСТИ!», Сугуру успевает подойти ближе и остановиться в ожидании каких-то дельных комментариев. В попытках немного абстрагироваться от происходящего смотрит, как трава лениво колыхается на ветру у досок веранды, прослеживает прожилки в деревянных досках — и это было бы медитативно, спокойно, умиротворяюще, если бы взгляд не соскальзывал то и дело на розовые оборки у платья Сатору.       Сугуру чертыхается про себя и отворачивается, но почему-то всё еще очень отчетливо видит контур бледных ног, очерченных легкой юбкой на ветру.       Да еб твою мать.       Сенсей наверняка понимает, что пытаться вразумить Сатору — что со стенкой разговаривать, но щедро отводит душу, и распекание растягивается минут на пятнадцать. Под конец Сугуру самому хочется прикрикнуть, чтобы Яга-сан перешел уже к делу — раздражает стоять просто так, да еще и прикидываться, что на Сатору посмотреть не хочется. Нужно занять чем-то голову.       — …в таком виде идти на миссию?       — Да, — незамутненно радостно отвечает Сатору. — Уверен, это будет интересный опыт.       Сенсей молчит. Вздыхает. Что-то решает про себя — Сугуру бы решил, что нервы дороже, и поддаваться на провокации этой ходячей катастрофы не стоит, — и наконец принимается излагать детали задания.       Парочка проклятий особого уровня в Асагае: найти, изгнать, всё как обычно. Сатору мечтательно заявляет, что как раз неподалеку оттуда находится его любимая кондитерская куда они обязательно зайдут после, а Сугуру вздыхает и надеется, что этот день закончится поскорее.       Почему проиграл Сатору, но мучается больше всех тут именно он, Сугуру?       По дороге Сатору заявляет, что быстрее всего они доберутся на общественном транспорте, и тащит его чуть ли не за руку на автобусе. Сугуру не сопротивляется: сейчас говорить что-то поперек — только дать фантазии Сатору разгуляться, да и нелепо тут выглядит именно он в своем дурацком платье, а не Сугуру в форме. Но почему-то в автобусе идиотом себя чувствует именно он.       Сатору оттаскивает его куда-то в конец, не переставая улыбаться и насвистывая какой-то веселенький мотивчик себе под нос. Некоторые не особо внимательные пассажиры, видимо, все-таки принимали его за высокую девушку, но учитывая рост и телосложение Сатору, надо было взглянуть на него очень мельком, чтобы остаться при этом мнении надолго. Взгляды со скользящих менялись на неодобрительные, и раздражение почему-то быстро переключалось на Сугуру — видимо, это было какое-то интуитивное понимание.       Стоит им только усесться, как Сатору выхватывает телефон и прижимается к Сугуру всем телом.       — Фоточка для Итадори, — с энтузиазмом сообщает он, и Сугуру изображает самое заебанное лицо, на какое только способен. Даже стараться особо не приходится — скорее уж отпустить себя и перестать пытаться держать лицо.       Волосы Сатору щекочут скулу, тепло его тела чувствуется даже через два слоя ткани — и по загривку ползут мурашки.       Черт бы побрал Сатору, Итадори и того, кто придумал игру в карты.       — Улыбнись, Сугуру, — канючит Сатору. — Давай, нам нужна красивая фотография.       Сугуру отвечает ничем, а Сатору продолжает щелкать фотки, поворачиваясь то так, то эдак, и нахально глядя в камеру из-за стекол темных очков. Он наслаждается каждым жестом и каждым движением, наслаждается всеобщим раздражением вокруг, наслаждается недовольством Сугуру, и даже не пытается это скрыть. Шалые глаза то и дело соскальзывают на него в хитром прищуре, и в эти мгновения становится не по себе.       Сугуру понятия не имеет, от чего именно. Только что-то в груди слегка замирает, и хочется выйти из автобуса на воздух.       — Итадори прислал кучу смайликов, — одобрительно кивает чудовище, опираясь спиной на его плечо и упираясь ногой в сидение впереди, так что юбка соскальзывает ниже колена. Сугуру прослеживает это движение, в голове мелькает глупая мысль о том, что цвет страшно идет к бледной, почти белой коже Сатору — а потом он натыкается на насмешливую улыбку и задорные искорки в глубине льдистых глаз.       И отворачивается к соседнему окну так резко, что невольно краснеет от злости, а Сатору хохочет.       — Да ладно тебе, — миролюбиво окликает он. — Скажи, тебе нравится?       — Конечно, нравится, — спокойно соглашается Сугуру, находя в себе силы невозмутимо обернуться к другу. — Это выглядит настолько нелепо, что удивительно точно отражает твою истинную сущность, так что — да, всё прекрасно.       Сатору, который было заинтересованно вскинул брови, разочарованно растекается по креслу. Еще сильнее, чем раньше.       — Это жестоко. Что б ты знал, я специально старался, выбирал, чтобы тебе понравилось.       — Так у тебя и получилось. Но если бы ты надел что-то вроде тех жутких платьев с волной рюш, было бы еще лучше, — проникновенно соглашается Сугуру.       Запоздало мелькает мысль, что ведь он может, да. И неизвестно, кого он своим видом изгонит быстрее — проклятия или старейшин, но Сугуру предпочитает в этот момент ни о чем таком не думать, тем более что Сатору не воодушевляется, а продолжает строить из себя разочарованность.       — Надо к Нанами съездить, вот он оценит, — припечатывает Сатору. Сугуру ставит мысленную отметку заранее выслать Нанами свои соболезнования.       На остановке Сатору выпархивает из автобуса, потягивается на солнышке, красиво выгибая спину — лопатки виднеются выше ткани ворота, а Сугуру опять смотрит куда не надо.       Он поспешно достает телефон, чтобы еще раз уточнить адрес, и машет Сатору, чтобы шел за ним.       По дороге, к счастью, Сатору не слишком выходит из себя, и добредают они до старенького кирпичного здания считай в тишине. С проклятиями расправляются споро, но вот тут Сатору уже входит во вкус, сильнее обычного раздает пинки направо и налево, задирая ноги как можно выше и удивительным делом не путаясь в складках юбки.       — Я всегда знал, что так намного удобнее! — восхищенно вещает он с верхнего этажа. Проклятье чуть не заезжает Сугуру щупальцем по лицу из-за того, что он так невовремя отвлекся на балетные па Сатору. Вот же дурной — но с ним уж точно ничего не случится, так что пусть развлекается.       Тем более, что драться у Сатору в любой одежде получается ловко, и что в форме, что в этом идиотском платье, удары остаются сокрушительными и отточенными. Сатору дурачится, комментирует половину своих действий, рассказывает, как же удобно поднимать ноги в такой широкой юбке, но работает он также мастерски, как и всегда, и справляется на пару мгновений раньше, чем Сугуру.       А у него, наоборот, голова не на месте, и мысли разбегаются, одна глупее другой. То о проклятии, то о хрупких досках на верхнем этаже, то о тепле Сатору, когда он растекся по его плечу в автобусе, то о неправильно, жутко красивом Сатору сейчас, когда он размазывал проклятия по стенкам.       Очарование почти полностью пропадает, когда он, закончив со своим, поднимает голову и видит, как Сатору перегибается пополам через перила и лениво машет ему. Сложившаяся шпала в розовом.       — Идем есть? — с надеждой спрашивает он.       — Идем, — смиряется с неизбежным Сугуру.       Сатору спрыгивает вниз, перемахнув через перила, его юбка раздувается парусом и взмывает вверх. Сугуру устало смотрит на то, как он, приземлившись, выпутывается из складок ткани и хихикает что-то про то, что он Мерлин Монро.       С такими-то ногами вообще-то…       Но идиот он все-таки больше, чем что-либо еще.       — Неловко-то как, — подмигивает он, направляясь к выходу. Сугуру идет за ним.       На улице по-весеннему солнечно и тепло — теперь, когда голова не занята мыслями о проклятиях, можно спокойно насладиться погодой. Солнце пока еще не жаркое, только слегка греет лицо, ветер треплет выбившиеся пряди, щекоча лицо, и раздувает розовую юбку Сатору, который, не затыкаясь, вещает о новой видеоигре, в которую они обязаны поиграть. Сугуру, на самом деле, не против. В другой раз он бы даже обсудил всё это, но сегодня — хотя прошло едва ли полдня — вымотался под ноль. Постоянное ожидание от Сатору чего-нибудь эдакого, последствия чего придется устранять, жутко утомляли. Вместе с этим нужно было и себя контролировать, не сваливаясь в ненужные мысли и не поддаваясь на провокации, а это было чудовищно сложно.       Потому что Сатору не выглядел нелепо, как Сугуру старался себя убедить. Сатору выглядел охренительно в этом дурацком платье. Есть люди, которым идет абсолютно всё, что они на себя не напялят, потому что в любой одежде они чувствуют себя восхитительно, — и Сатору был как раз из этой категории. С платьем вышло даже поразительнее — оно действительно шло ему.       — Все-таки нравится? — подначивает Сатору с широкой улыбкой, вдруг резко вглядываясь прямо в глаза. Сугуру будто ледяной водой в лицо плеснули.       — Я уже отвечал.       — Ты не отвечал, ты язвил, — раздельно произносит Сатору. — А мне интересно, как на самом деле.       — Ты нацепил на себя дурацкое розовое платье, как ты думаешь, как тебе?       Сатору оглядывает себя с ног до головы, помахивает юбкой и уверенно произносит:       — Да круто мне, что уж тут. И между прочим страшно удобно… почему я раньше до этого не додумался?       — Потому что светлые Ками нас помиловали, — бормочет Сугуру. Сатору грустно вздыхает.       — Ты какой-то кислый. Не выспался? Тебе кофе надо выпить. Или сладенького чего-нибудь съесть, сахар поднимает настроение. Или тебе правда не нравится? — последнее Сатору произносит с недоверием и как-то слишком серьезно для его сегодняшней придури.       — Прекращай действовать мне на нервы, — просит Сугуру.       Сатору, на удивление, затыкается. Сугуру поглядывает на него несколько раз, чтобы убедиться, что все в порядке, но тот идет спокойный, только чуть нахмурившийся. Это странно. Сатору редко бывает таким. Сатору — это вечный шторм и шквальный ветер, поток идей и обладатель самого огромного шила в жопе во всем Токио, а сейчас он — как спокойная водяная гладь. Как под своей «бесконечностью», когда окружает себя недвижимой пустотой, которую никому не преодолеть. Это не совсем правильно. Сугуру терпеть не может, когда Сатору так отгораживается, будто стенку ставит — тонкую-тонкую, стеклянную, прочную, как сотня проклятий особого уровня.       Он понимает почти все настроения Сатору, вплоть до мельчайших его эмоций, но иногда бывает вот так — когда он не понимает совсем ничего. Это потихоньку забирает последние силы.       Но стоит им вынырнуть из-за угла на большую улицу, как Сатору расплывается в улыбке и невинно интересуется, будет ли Сугуру мороженное.       Немного отпускает.       В кафе на них поглядывают странно, но ничего не говорят. Возможно, они опять тешат себя надеждой, что Сатору — девушка, просто вот такая вот, под два метра роста и с совсем неженскими пропорциями, но ложь себе во благо — не самая плохая вещь. Сатору усаживается на террасе, поближе к краю, и снова впадает в состояние крайнего довольства (в первую очередь, конечно, собой, но потом и окружающим миром). Сугуру падает на стул напротив, с ходу заказывая себе кофе где-то между седьмой и восьмой позициями Сатору.       На террасе мирно, если не считать косых взглядов. Пышная зелень шуршит над навесом, бросая прохладную тень на них; чуть дальше сверкает стеклами на солнце поток машин. Сатору сидит напротив, закинув ногу на ногу и подперев подбородок рукой, и смотрит из-за стекол очков. Сугуру чувствует на себе его изучающий, чуточку лукавый взгляд, и невольно поводит плечами, как от холода.       Он часто слышал, как про глаза Сатору с поэтичным вздохом говорили «в них и утонуть можно!» На самом деле, утонуть можно было вот в таких вот взглядах. Увязнуть до невозможности сглотнуть. Хотелось попросить перестать — и в то же время не двигаться, не дышать, не говорить, только чувствовать себя под прицелом щекотного внимания. Положение спасают принесенные сладости, которые тут же без остатка забирают внимание Сатору; Сугуру этого и ждал, так какого черта он чувствует внезапную пустоту, будто отняли что-то важное?       Хочется закурить, но здесь нельзя. Он бестолково шарит по карманам, нащупывая зажигалку и тут же выпуская ее из рук.       Приносят кофе.       Сугуру медленными глотками пьет острую горечь, глядя на густо-черные тени проходящих по самому солнцу людей. С дороги доносится резкий гудок, где-то внутри кафе раздается характерный звук бьющейся посуды, но всё это быстро перекрывается фоновым шумом голосов, шорохом листьев и шин об асфальт. Приятное тепло постепенно сменяется духотой, полуденное солнце прокаляет воздух с каждой секундой всё сильнее, и Сугуру предпочел бы вернуться в техникум до самой жары, чтобы не пришлось тащиться в душном транспорте. Зная, как Сатору обычно копается, о таком можно было только мечтать, но всё же мечтать тоже не вредно.       — А ты избегаешь смотреть на меня, — буднично замечает Сатору, выдирая его из мягкого потока мыслей.       Сугуру чуть кофе не давится и обращает к другу полный возмущения взгляд.       — Чего? — переспрашивает он, вкладывая в голос всё свое непонимание.       Сатору пожевывает шоколадный листик и с видом знатока кивает.       — Ну точно не смотришь. Я тебе так нравлюсь или так не нравлюсь?       Как ребенок, честное слово. Ребенок, который пристает с одинаковыми вопросами и требовательно дергает за одежду, пока не купят именно Ту Самую игрушку. Сугуру давит тяжелый вздох и ставит чашку на блюдце.       — Сатору. Что тебе надо?       — Чтобы ты признался, что я тебе нравлюсь, — живо откликается он.       — Ты мне нравишься, — устало произносит он. — Доволен?       — Конечно нет. Ты это неискренне.       Сугуру закатывает глаза.       — Извини, но это всё.       — Врешь, — сдвинув очки на нос, с хитрым прищуром откликается Сатору и облизывает пальцы от шоколада. Сугуру невольно прослеживает жест, и Сатору расплывается в довольной улыбке.       Вот же зараза.       Сугуру ничего не отвечает: как известно, спорить с детьми и умалишенными — гиблое дело, а тут настоящее комбо.       От летней жары в голове все немножечко плавится. Сатору продолжает есть, дразниться и смотреть блядским взглядом из-за очков, а Сугуру старается… не смотреть. Совсем. Каждый раз, когда он таки цепляется взглядом за Сатору, он не может остановиться, и оглядывает растрепанные белые волосы, осколки ярко-голубых глаз, бледную шею и белые плечи под тканью этого идиотского платья.       Что-то цепляет его слишком сильно, настолько, что даже признаваться не хочется. То ли то, что Сатору опять выглядит восхитительно, хотя должен выглядеть клоуном — и, черт, как же это выводит, — то ли шальной интерес и зудящее на кончиках пальцев желание прикоснуться.       Сугуру залпом допивает кофе и пытается игнорировать тот факт, что Сатору снова начинает трещать — на этот раз, про модели платьев, будь они неладны.       Лучше бы все-таки Сёко одолжила ему что-нибудь кошмарное. Ради такого случая и купить не грех.       Сатору умудряется говорить, методично сметая немалую гору сладостей, которые ему притащили. Болтает и пока они оплачивают счет, успев отсыпать горстку комплиментов официантке, которая смотрела на него с плохо скрываемым недоумением; треплется и после, когда они выходят из кафе и наконец-таки идут в сторону остановки. Жара донимает всё сильнее, хочется окунуться в фонтан, или хотя бы облиться водой из бутылки, и заткнуть этот непрекращающийся словесный поток рядом, потому что уже блять невыносимо просто. Сатору переходит к описанию видов покроя — откуда он это знает? зачем он это говорит? почему Сатору вообще… такой? — и то и дело бросает на Сугуру загадочные взгляды, донимая не хуже солнца в затылок.       — И знаешь, там было еще такое дли-и-инное, в пол, с разрезом до бедра, я над ним тоже долго думал, но решил, что бить проклятия в нем будет не так удобно, и к нему туфли на каблуках нужны, а это — я не говорю, что у меня не получится! — но к этому надо привыкнуть. К тому же, я подумал, что буду в нем слишком сексуальным, поэтому выбрал вот это, оно поскромнее, хотя я и в нем великолепен, правда же?       — Нет, — на автомате отвечает Сугуру. Впереди маячит спасительный зев подземного перехода.       — Такое резкое отрицание только подтверждает мою правоту, — авторитетно замечает Сатору.       — Как же ты меня достал за день.       — Прошло только полдня.       Оптимистично, ничего не скажешь. Лишь бы это не было обещание дальнейшей веселой жизни сегодня.       — Просто признай очевидное, и я от тебя отстану. Я, вообще-то, для тебя старался!       — Я уже признал, тебе не понравилось.       — Ты сказал это на отъебись.       — Может, это потому, что ты только раздражаешь, и всё?       — Раздражаю и нравлюсь.       Сугуру ничего не отвечает, ускоряя шаг и наконец-то сбегая по ступенькам в переход. Прохлада плещет на разгоряченное лицо, обнимает блаженным полумраком, на мгновение оглушая, как внезапно начавшийся ливень. Сугуру требуется несколько минут, чтобы постоять и прийти в себя. В голове чуточку звенит, солнечное тепло на коже теперь чувствуется еще отчетливее, и приятно ощущать, как оно медленно начинает сходить.       Радостный вскрик Сатору эхом разлетается на тысячу осколков, каждый из которых вонзается куда-то в затылок. Беспорядочные слова смешиваются в звонко-режущий поток, который уже нет сил выносить, и Сугуру хватает его за плечи, неглядя толкая к стене и затыкая поцелуем.       Губы у Сатору податливые и горячие, жарче дрожащего над дорогой воздуха наверху. Он весь — горячий-горячий, Сугуру сгребает нагретые солнцем мягкие волосы в пальцы, заставляя чуть запрокинуть голову, другой рукой проводя от локтя до ткани этого злосчастного платья, которое оказывается очень приятным наощупь. Сатору не перехватывает инициативу, он легко подается ему в руки, распластываясь по холодной стене, лениво, долго отвечая на требовательный поцелуй Сугуру, который зол, которому надо сорваться — и будто бы выразить что-то еще, о чем он даже думать не хочет. Думать вообще не получается, разве что о том, сколько тепла на чужой бледной коже и как приятно собирать его губами, соскользнув вниз по шее, или о том, что тепло больше не донимает и не раздражает. Становится до одури хорошо перемежать прохладные вдохи с теплом дыхания Сатору, чувствовать его тело через одежду и ловкие руки на затылке.       — Нравлюсь же, — одновременно упрямо и неуверенно мурчит Сатору в губы, стоит только Сугуру чуть отстраниться. Сам он коротко выдыхает на эти слова и признается:       — Нравишься.       Немного признавая поражение, потому что рожа у Сатору тут же становится довольная, как у кота, который чего только не обожрался, и глаза сверкают лукаво, победоносно.       Сатору ведет себя, как ребенок, но Сугуру почему-то всё равно чувствует, что где-то проиграл. Правда, разочарования от этого нет — только какое-то теплое уютное смирение в груди.       Сатору хотя бы орать теперь не будет.       И можно будет не пытаться делать вид что он не смотрит на это дурацкое платье.       И вообще…       Что вообще, он так и не додумывает, снова целуя Сатору и наслаждаясь волшебной тишиной. Которую, впрочем, почти сразу же разбивает дробь шагов по ступенькам. С легким разочарованием Сугуру отстраняется.       — Поехали уже в техникум, — просит Сугуру, и Сатору удивительно покладисто соглашается, тут же снова расплываясь в довольной улыбке.       — Всё-таки Итадори такой хороший, желания интересные придумывает… — мечтательно тянет Сатору на ходу. — Я ему тоже что-нибудь хорошее придумаю, когда он мне проиграет.       Сугуру мысленно хоронит Итадори — даром, что сосуд Двуликого, тут ему ничего не поможет, — и решает ни о чем парня не предупреждать. Во-первых, потому что проблемы он не поймет, пока с ней не столкнется, во-вторых, потому что всё равно не послушается и сядет еще раз играть с Сатору, а в-третьих… было в этом что-то от справедливого возмездия за все потраченные за день нервы.       — Точно! — прищелкивает пальцами Сатору. — Надо еще к Нанами заехать, мы же хотели.       — Ты хотел.       — Ты не поедешь со мной? — удивленно переспрашивает Сатору. Со всей наивностью, на которую только способен. Вообще не стараясь.       Нанами жаль, но Сугуру вряд ли сможет выступить достойным сдерживающим фактором, Сатору всё равно всех доведет, Нанами всё равно вспылит, Сугуру всё равно окажется для обеих сторон предателем, и нервы свои ему вроде жалко, а вроде как можно будет смотреть на еженедельное развлечение «Нанами пиздит Сатору». Не такая плохая перспектива, если купить чего-нибудь холодного по дороге.       — А черт с тобой, поехали, — машет он. Сатору улыбается еще довольнее, хотя куда уж сильнее, рожа скоро треснет.       — Не хочешь тоже платье надеть? — предлагает он как бы между делом. Сугуру отвечает быстрым «нет» еще до того, как Сатору успевает договорить предложение.       — Оно красивое, — задумчиво продолжает тот. — Черное, в пару к этому шло. Тебе хорошо будет. Ты подумай, ладно?       И, подмигнув, взлетает по ступенькам наверх. Сугуру щурится от плеснувшего в глаза солнца, и видит только смазанный темный силуэт со взметнувшейся юбкой.       Сатору — идиот, это факт, но почему-то красивый до одури, даже когда делает идиотские вещи. И умудряется раздразнить в голове Сугуру ворох чертей, о которых тот сам раньше не подозревал.       Так что может быть он и правда подумает.