Умри первым

      Нолан не смотрел на него. Его сердце колотилось как оголтелое, и даже простому человеческому глазу в полумраке было бы заметно, как он побледнел. Вот ведь странно. Он так разволновался, но кровь не прилила к лицу, а отлила.       — Правда? Вы… вы наконец это сделаете?       — Я бы предпочел, чтобы ты обошелся без своего «наконец», но да, я это сделаю.       Нолан долго молчал. В их квартире пульсировала тишина, но Вольфганг различал скрежет за стенами, отголоски соседских телевизоров, вой ветра на улице.       — Скажите: если бы у вас был выбор, вы сами стали бы вампиром?       Вольфганг пристально уставился на него. Это вопрос человека, который гораздо умнее, чем выглядит, — но также вопрос человека, который сомневается в своем решении. Нужно было взвешивать все раньше, Нолан. Колебания сейчас приведут тебя прямиком к смерти.       — Да, — ответил он, помолчав. — Разумеется, я бы предпочел обратиться в двадцать лет. Или хотя бы в шестнадцать. Это расцвет человеческих сил и пик могущества, в общем, самый подходящий возраст для обращения. Вампиризм в моем понимании сплошные преимущества. Во-первых, вампиры не умирают от старости. Во-вторых, ты больше не обязан подчиняться законам и правилам социума. Вот тебе для примера: даже если у тебя не будет образования и работы, ты все равно сможешь украсть деньги у людей, у которых пьешь кровь, а потом скрыться, замаскироваться… Никто тебя не раскроет, а если и раскроет, ты легко избавишься от свидетелей. В-третьих, все твои физические навыки возрастают. Ты становишься более сильным, более ловким, а твои органы чувств обостряются. В общем, можно долго перечислять. У тебя было время понаблюдать со мной и как следует все обдумать. Говори, что ты решил.       Нолан резко вытянул руку. Какая приятная неожиданность. Если бы тот помедлил хоть мгновение, Вольфганг не стал бы его обращать — просто выпил бы кровь, всю до капли, а потом сбросил тело в реку.       — Добро пожаловать, — улыбнулся он и погрузил клыки в запястье Нолана. Кожа легко поддалась, теплая кровь наполнила рот, а язык невольно скользнул по руке, собирая упавшие капли. Сознание затуманилось, но выдержки хватило отстраниться после нескольких глотков. Вольфганг вытащил нож из-за пояса и провел по своим венам. Вертикальный надрез идеально по середине запястья наполнился густой темно-багровой кровью. Нолан прильнул к нему губами, глотая и даже не морщась. Когда он отстранился, по его подбородку стекала темная струйка, а глаза пылали темным огнем — глаза человека, только что получившего желаемое.       Довольно забавно. Мастер ведь всегда будет иметь власть над своим неофитом, а Нолан только что передал себя в его руки. К тому же, все это немного напоминало секс. Взаимный обмен и взаимное наслаждение.       Он молча отвернул воротник Нолана, обнажая шею, где под кожей пульсировала вена. Стук крови эхом отдавался в ушах, и клыки сильно врезались в губы. Вольфганг зашипел, давая волю инстинктам, и жестко вцепился в подставленное горло.       Нолан вскрикнул (кровь срезонировала потоком), дернулся, но не отпрянул. Он стоял непоколебимо, пока его глоток за глотком покидала жизнь. Не попытался отшатнуться, даже когда уже сильно побледнел, и в конце концов его ноги подломились.       Он рухнул, как подрубленное дерево, и больше не шевелился. Вольфганг утер рукавом окровавленный рот. Славный сегодня выдался пир.

***

      — Просто невероятно!       Нолан улыбался во весь рот и плавно взмахивал руками, балансируя на стене квартиры, как канатоходец над пропастью. То, как он без всякой опоры ходил по вертикальной поверхности, казалось немного сюрреалистичным.       Вольфганг хищно ухмыльнулся, наблюдая за ним. После обращения Нолан неуловимо изменился. Его кожа сделалась такой бледной, что приобрела матово-синий, почти стальной оттенок, а черты лица, прежде казавшиеся негармоничными, теперь удивительно сочетались. Смерть облагородила его. Она ему шла.       Ноги Нолана спружинили от стены, он перекувыркнулся в воздухе и легко опустился на пол, даже половицы почти не скрипнули. Позер. Впрочем, его трудно за это винить. Чувствовать, как мышцы наливаются невиданной силой, зрение и слух обостряются, а тело двигается с невиданной прежде ловкостью…       Превосходно. Превосходно, наверное, обратиться в самом расцвете сил.       — Помнишь, я сказал, что ты должен будешь помочь мне в одном деле?       — Да, мастер.       Мастер… Подумать только. Лесть грела душу. Очень, очень редко Вольфгангу пытались льстить (если не считать кудахтающих теток на рынках, что время от времени трепали его по волосам и поправляли воротник), но следовало быть настороже. Как ни посмотри, Нолан умнее, чем кажется. Он точно захочет мягко поменять роли, так, чтобы подчиняться ему как можно меньше.       Обращение прошло на высочайшем уровне. До этого Вольфганг не создавал вампиров. Зачем? Большинство из тех, кого он встречал, смотрели на него свысока — либо как на несмышленого ребенка, либо как на неполноценное существо. Еще и все его встречи с вампирами кончились неприятно.       Они все были ублюдками. Те, кто думал, что может решать за него. Те, кто считал, что невыносимая мука — вечность провести в детском теле, и лучше будет просто ее прервать. Но знаете, что действительно невыносимая мука? Когда кожа пересыхает, трескается и горит на солнце. Когда серебро заживо пожирает плоть. А вечность провести в детском теле — его жизнь. Такая, какая есть, но уж точно не та, какую бы больше всего на свете хотелось прервать. Прекрасная жизнь.       Тот, кто обратил его… и Трэвис… У них было так много общего — и внешне, и внутренне. Худые и высокие, рыжеволосые и печальные. И оба, мать его, милосердные. Как будто одна душа перерождалась раз за разом, чтобы подбрасывать Вольфгангу испытания.       Он заскрежетал зубами, и Нолан недоуменно обернулся. Его кожа переливалась в лунном свете, как сталь.       — Кстати… Еще один вопрос. Думал задать его, когда вы меня обратите. Вольфганг… это же не ваше настоящее имя? Почему именно Вольфганг?       — Это не один вопрос, ну да ладно, — криво усмехнулся Вольфганг. — В честь Моцарта, моего любимого композитора.       Он даже как-то видел Моцарта лично: тот дал ему монетку на площади, и впервые это абсолютно не показалось унизительным. Приятное, трепетное воспоминание, которым он никогда и ни с кем не поделится. Ну да это все лирика.       — Ты хочешь пить, — произнес Вольфганг, лукаво щурясь. — Не думаю, что тебе хватило моей крови. Пойдем, я знаю одно прекрасное место.

***

      Девушка не успела даже пикнуть. Стоило только двери открыться, как за спиной Вольфганга, холодно ухмыляясь, возник Нолан.       Он не давал глупых инструкций вроде «Не убивай ее» или «Не испачкай кровью весь дом» — ничего, если они наследят. Он все равно больше не останется в этом городе.       Нолан прижал девушку к стене и впился клыками в горло, она только и успела сжать руки на его предплечьях, но враз словно окаменела. Вольфганг чувствовал, как ее капля за каплей покидает жизнь, по распоротой шее бежали кровавые дорожки.       Он бесцеремонно рылся в шкафах и выворачивал содержимое комодов. Все пропахло кофе, духами и той смесью запахов, что обычно указывает на молодость владельца. О нет. Здесь должно что-то быть. Где же ты спрятался, психопат?       Его обдало холодом, словно пригвоздив к полу. Психопат? Откуда вообще такие мысли? Что если вчера просто показалось? Если здесь не было никого, кроме этой девчонки, или был кто-то из обычных людей — к примеру, ее любовник? Почему Вольфганг решил, что это именно… тот, кто его схватил?       Он не нашелся с ответом и сглотнул так, что дернулся кадык. Позади раздавались хлюпанье и сдавленный писк: Нолан все еще пил.       Будто в полусне, Вольфганг медленно оглянулся. Провел пальцами по стене, рассеянно подмечая шероховатость обоев. Дверь в подвал приткнулась под лестницей — если кто-то и прячется в доме, это лучшее место. Азартная дрожь пробежалась по телу при мысли, что сейчас, вот сейчас, он туда войдет.       Или нет? О нет, он уже сбежал один раз. Второго раза не будет. Нужно… нужно здесь все проверить. Вдобавок, спину ему прикрывает Нолан, новообращенный вампир. Никто не выстоит против них.       Предоставив тому и дальше играть с первой жертвой, Вольфганг потянул латунную ручку двери. Из подвала дохнуло сырым затхлым воздухом.       Он ощерился в полумрак. Ты тут, психопат? Ты тут со своими устройствами для пыток, с серебром и святой водой, с каленым железом и обручами для головы, что погружали в кошмары? Ты ведь тут, правда?       Медленно, как пантера, он вступил в коридор, скользя ладонью по влажной стене. Нельзя всегда таиться в тенях, когда возникает серьезная угроза. Жестокость заложена в людях генетически, иначе откуда они могут знать столько видов пыток, что использовали их предки? Те, кто охотится на вампиров, будут появляться — снова и снова. Он не может снова и снова от них убегать.       От шагов не расходилось эхо. Вольфганг умел прятаться и подкрадываться. В конце концов, поначалу приходилось уходить из-под носа бдительных стражников Акры, а потом скрываться от полицейских, что блюли комендантский час. Он потянул носом воздух и остановился. Запахи путались — зерно, железо, крысы, люди.       Мертвец.       Вольфганг метнулся вперед, быстро и неслышно. Все совсем как в старые времена, можно и позабыть, что сейчас люди куда хуже относятся к убийствам, чем прежде. Или, вернее, пытаются себя в этом убедить.       Психопат неподвижно лежал на полу. Его грудь была пробита, сквозь окровавленную белую робу проглядывали темные края раны.       Вольфганг остановился. Ужас вперемешку с безумным триумфом захлестнул разум. Предчувствие не обмануло! Здесь была засада, но теперь ублюдок мертв, мертв, мертв! Ноздри жадно затрепетали от восхитительного, отдающего металлом аромата. Кто убил этого человека? Кем была та женщина, с которой Нолан только что расправился наверху?       Ощущение опасности снова обожгло спину, но в голове слишком туманилось, чтобы связно мыслить. Вольфганг шагнул вперед, и сильная боль врезалась под левую лопатку. Он закричал, но крик утонул в невидимом огне, охватившем все тело.       Ноги подкосились, и он рухнул, но не почувствовал удара. Адский жар разливался по жилам, жар, много худший того, что приносит солнце. Вопль вновь подкатил к горлу, но не смог вырваться, будто из груди выбили весь воздух.       Секунды тянулись вечностью. Огонь в теле медленно, очень медленно затухал. Вольфганг почувствовал холод под пальцами, а вместе с тем боль оттого, что он сильно скреб ногтями каменный пол. Психопат. Он снова… в той лаборатории. Нет! Нет-нет-нет! Он ведь сбежал оттуда… Нужно… что-то сделать.       В груди закипела ярость, вытесняя беспомощность. Унижение — очередное! И от кого в этот раз?!       Вверху мелькнула тень. Вольфганг откатился в сторону так быстро, как только смог, но что-то чиркнуло по ребрам раскаленным клинком, и вспышка боли взорвалась в голове. Через миг сквозь туман перед глазами проступил человеческий силуэт в белом одеянии и с длинным ножом в руке.       Психопат. Не… не может быть. Вольфганг же чувствовал запах… видел тело…       Человек, что так долго его истязал, просто не мог умереть.       Под руку подвернулся ящик, и Вольфганг швырнул его в психопата. Тот пригнулся, его с лязгом осыпало инструментами, шурупами и гайками.       Вольфганг вскочил на ноги. Левую половину тела будто окунули в раскаленный металл, перед глазами то и дело меркло, но адская ярость толкала вперед.       Нет. Он не умрет! Чего бы это ни стоило!       Волосы встали дыбом, как у разъяренного зверя. Он чиркнул выступившими когтями по груди психопата, но тут же с воем отдернул руку, напоровшись на серебряное лезвие ножа. Проклятье! Так вот что это было!       Психопат рассмеялся, и его голос гулко раскатился в полумраке.       — Что, думал, все будет так просто?       Нож вонзился в ногу. Вольфганг с грохотом повалился обратно на ящики. Почему, пронеслась всполохом мысль сквозь пелену в сознании. Почему его рефлексы…       Задыхаясь, изнемогая от адского жжения, он с трудом повернул голову. Силуэт скользил на него из тьмы, покачиваясь из стороны в сторону, размытый, белый, словно призрак.       Горло скрутило спазмом, таким же болезненным, как пульсация под лопаткой. Веки опустились, но он заставил себя их открыть. Силуэт обрел очертания, превратившись в коренастого широкоплечего мужчину в потрепанной светлой майке.       Это был не психопат. Психопат все так же лежал на полу, мертвее мертвого.       — Нолан? — просипел Вольфганг.       Тот покачнулся. Нож выскользнул из его руки, ударился о ботинок и отлетел куда-то за ящики. Под его кожей вздувались темно-фиолетовые вены, а лицо из стального приобретало желтовато-серый цвет, как у мертвеца.       Вольфганг широко распахнул глаза. Боль вгрызалась в каждую клеточку тела, туманила рассудок, и приходилось удерживать угасающее сознание. Он еще никогда такого не видел, но знал… в теории. Из старых записей. Из рассказов других. Не так уж много способов убить вампира — ранить серебром, пробить осиновым колом сердце, отрубить голову, надолго вышвырнуть на солнце.       Дать испить отравленной крови.       — Почему?.. — выдохнул Вольфганг, чувствуя, как под ним из ран разливается горячая лужа. Вопрос был глупым. Не в его духе. Наверное, в подобных ситуациях все ведут себя не так, как обычно.       — Почему? — повторил Нолан мрачно и скривился. Сейчас он совершенно не был похож на того Нолана, что сопровождал его и вытаскивал кошельки из сумок зазевавшихся прохожих. — Потому что бесишь меня… вот почему. Не собираюсь я… быть у тебя на побегушках. Ты же этого хотел… да? Я надеялся… хоть ты… не будешь смотреть… на меня как на отброса. Ты же… уже кучу времени остаешься в детском теле…       Вольфгангу не было дела до его болтовни: скрежеща зубами и превозмогая боль, он сжался на полу. Пальцы утопали в крови — его собственной темной, густой крови. Как глупо было довериться хоть кому-то в этом безумном мире! Как глупо было надеяться, что Нолан останется благодарным за оказанную ему честь, за то, что вампир вообще снизошел до него, мелкого воришки, простого ничтожества! Как этот ублюдок вообще мог ему навредить, как вообще мог хоть помыслить о таком?! Тот казался слишком слабым морально, слишком апатичным, даже не мог взять в руки собственную жизнь и изменить ее так, как ему бы хотелось. Проклятье, да они даже встретились в замусоренном переулке, где Нолан лежал прямиком на асфальте, набросив на себя грязный обрывок одеяла! Вольфганг тогда не осушил его до капли лишь потому, что увидел, как он улыбается. Не так, как безумцы и люди, вконец потерявшие волю к жизни. Нолан улыбался — предвкушающе и понимающе, точно видел его насквозь и знал, что сулит эта неожиданная встреча.       Понял ли Нолан уже тогда, кто он на самом деле?..       — Я думал… — надрывный тихий голос снова всколыхнул полумрак, отдавшись болью под ребрами. — Что мы… сможем понять друг друга. Твое общество… ведь тоже вышвырнуло тебя.       «Тоже»! Как трогательно! Просто расплакаться и удавиться! Вольфганг съязвил бы, вот только губы слиплись от крови. Люди! Переменчивы, как ветер, переменчивы, как вся их короткая жизнь. Они способны придавать значение такой незначительной вещи как прошлое и за ней не могут разглядеть будущего.       Нолан прислонился к стене и закрыл глаза. Вены под его кожей становились все чернее, а лицо — все белее, даже рыжие волосы, казалось, выцветали. Чтобы побороть отравление, нужно выпить как можно больше свежей незамутненной крови, но откуда ему было знать?       Вольфганг осторожно шевельнулся. Боль понемногу отступала, но руки и ноги немели. Темная лужа под ним расплывалась и расплывалась, казалось, затапливая весь мир.       — Моя мать, — прошептал Нолан, но его голос вдруг раздался глубоко и почти весело, — бросила меня под больницей почти сразу после рождения, я даже воспаление легких получил. В приюте я надеялся, что кто-нибудь придет и заберет меня… Но они только смотрели на меня как на отброса, как на дерьмо! «Не удивлюсь, если он тайком игрушкам головы отрывает», мать их! И знаешь… они были правы.       Вольфганг невольно вздрогнул, пытаясь перевернуться на бок, но тело не слушалось. Почему Нолан вообще болтает и больше не пытается его убить? Он ведь спустился сюда за этим, разве нет?       Он уже давно этого хотел…       — Посмотри на меня! — потребовал Нолан, выпрямившись рывком, и его глаза расширились, рассеченные паутиной черных прожилок. — Я тебя ненавижу! С того самого момента, как ты со мной заговорил. «Ты что, собрался здесь сдохнуть?» Так высокомерно, как будто передо мной стоял не сопляк в лохмотьях, а король!       Изо рта Вольфганга брызнула кровь, и он закашлялся, прижимая ладонь к губам. Значит… все это время… Нолан просто делал вид, что уважает его и почти безропотно подчиняется?       И вдруг его озарило.       — Инквизиция, — выдавил он, потому что не смог подобрать более подходящего слова, только не сейчас, когда густой серый туман обволакивал разум. — Это ты… натравил их на меня?       Нолан хохотнул, но тут же сложился пополам от боли, схватившись за живот. Они были совсем рядом, два умирающих вампира, и ни один не пытался добить другого, создавая иллюзию, будто не изнывает в агонии и правда может положить сопернику конец.       — Заставить их мне доверять было очень сложно, но я… все продумал. Они… поймали тебя, а потом должны были отпустить. Я сказал им, что ты приведешь их к другим вампирам, ха! На деле… я хотел, чтобы ты почувствовал себя уязвимым… и посчитал, что тебе… нужен союзник. Чтобы обратил меня как можно скорее, а потом… они должны были… избавиться от тебя, а я бы… убил их или просто сбежал.       Вольфганг фыркнул.       — Не обманывайся. Ты не настолько хорошо знаешь и понимаешь меня, тупица.       — Подумай сам: ты сделал все так, как я и хотел, — откликнулся Нолан. Мир вертелся, клубился чернотой, изнывал зернистой серостью вокруг.       — Но в конце меня должны были здесь убить, да?       Воцарилась тишина. Ее нарушала только тихая капель крови.       — Они обманули меня, — бросил Нолан тихо. — Я пришел сюда сегодня утром, а этот мужик напал на меня! А теперь… та девчонка… приняла что-то, что никак не повлияло на нее, зато… посмотри на меня!       Вольфганг попытался сесть, но тело больше не подчинялось. Казалось, он усох, как усыхает плод, не опавший с ветви в положенное время. Может ли вампир жить, если в его жилах не останется ни капли крови?       На кончиках клыков блеснул голод, прошелся колючей волной по нёбу. Вольфганг шевельнулся. Нога Нолана не так уж и далеко. Можно вцепиться в нее, разодрав штанину…       Нет, нет, проклятье! Ну и мерзость, к тому же, кровь этого ублюдка отравлена! Сколько времени пройдет, прежде чем жажда возьмет верх над рассудком?       Его взгляд встретился со взглядом Нолана, и тот улыбнулся — снова, как в первый раз. Взгляд человека, понимающего больше, чем показывал. Взгляд интригана. Взгляд отверженного.       Они, наверное, и правда в чем-то были похожи. Впервые за всю свою жизнь Вольфганг подумал, что с кем-то похож. Если бы кровь так не вытекала из жгучей раны, он бы смог заглянуть Нолану за зрачки и увидеть там то, что скрывал его разум.       Впрочем, не нужно. И без того знал, что увидел бы там отражение своей жизни. Гонения. Вечные бесплодные поиски. Отсечение от остальных людей — такое болезненное и мучительное, что со временем стало естественным и даже желанным. Одиночество, превращенное в свободу. Пока наконец он не остался один — самобытный, решительный, расчетливый, в глубине души презирающий всех вокруг.       У Вольфганга был его мастер и был Трэвис. У Нолана были такие же люди. Те, кто хотел спасти и делал только хуже. Те, кто хотел причинить зло из милосердия. Те, кто насмехался над ним и ненавидел лишь за факт его существования.       Вместо сочувствия Вольфганга обожгла ярость. Какое ему дело до этого человека? Какое ему дело до его ничтожных проблем и скитаний?! Значение имеет только одна жизнь — его собственная!       Как бьется жилка на шее Нолана… Такая большая… черная…       Вольфганг сжался на полу и стиснул зубы, рыча и пытаясь хоть как-то подавить инстинкты. Ну нет. Он не умрет. Не умрет. Умри первым, Нолан. Давай же, Нолан, просто умри!       Во взгляде Нолана, безумном и веселом, разливалось то же страстное желание, но уже по отношению к нему. Он даже не пытался нашарить нож с серебряным клинком — тот отлетел слишком далеко, в таком состоянии его не найти.       Связь между ними, связь мастера и обращенного, связь хозяина и слуги, нарастала, ширилась, разливалась в сознаниях. Воспоминания путались, перед глазами вились отголоски чужих видений, а чувства захлестывало образами, что никогда не существовали в реальности. Не в его реальности.       Вольфганг не слышал, как Нолан медленно съехал на пол по стене, не слышал отчаянного стука в своих висках. Мастер держал его на руках, грязная белая роба с красным крестом пахла кровью, потом и пылью. Трэвис смотрел на него бесконечно печально, и болт, выпущенный из его арбалета, вонзался Вольфгангу повыше сердца, а солнце окутывало его последней огненной милостью.       Он опрокинулся на пол, вдруг ощутив в пальцах плюшевого медведя с оторванной головой. Глаза Нолана смотрели в пространство, а черные вены паутиной растекались на лице.       Далекий женский голос, голос, которого он никогда не знал, позвал его по имени. И еще раз. И еще. Не по чужому имени, что он присвоил себе, а по тому, каким уже целую вечность не назывался даже в мыслях. Он пронесся по лужам босиком, хохоча и пытаясь отпрыгнуть от брызг, но вода под ногами вдруг побагровела.       Нолан сидел перед ним — рыжий и стальнокожий. Нет… Это был Трэвис, Трэвис с состраданием смотрел на него из-под волнистых прядей, отливающих золотом. Нет… это мастер держал его на руках, и слезы горя текли по его щекам…       Ты снова переродился, промелькнула мысль в угасающем сознании. Ты снова пришел за мной, милосердный вампир, что когда-то был Трэвисом, а прежде — тем крестоносцем. Ты наконец-то добился своего.       Он сидел на ступеньках в сиротском приюте, а взрослые шли прочь и боялись выражения его лица, не зная о нем ничего.       Умри первым, умри первым… Если он умер еще тогда, когда впервые его прогнали прочь и ударили наотмашь, когда впервые взглянули на него как на отребье лишь за то, что он отличался от них…       Если он умер тогда, смерть сейчас не так уж страшна.       Первый солнечный луч просочился в подвал, где никогда не было окон.