О чем поют лавандовые поля

      В его ладонях — небольшая подушечка, сотканная из льна, что приятно щекотала кожу под пальцами, когда Джон легко-легко, почти невесомо, прикасался к такой родной вещице. Она напоминала ему о детстве: о лёгкой полупрозрачной нежности лета, о том, как шуршит под ногами сиреневое безумие, ласково щекочет и целует его оголённые ноги, как бегает в солнечных лучах ветер и оживает вслед за ним все лавандовое поле, словно в едином тихом вздохе. Внутри этой подушечки были зашиты воспоминания далёких солнечных дней, когда ещё его бабушка, ныне покойная, собирала цветки лаванды: в ее руках они бегали сиреневыми пятнышками и пахли необыкновенными пряностями, напоминающими Джону о далёком Востоке. Бабушка, казавшаяся настоящей колдуньей, бережно засушила цветы, собранные мальчишкой, и поместила их в небольшую подушечку, хранящую таинственный, но такой родной аромат.       Можно сказать, что Джон почти никогда не расставался с ней, клал рядом перед сном и с умиротворением засыпал, чувствуя, как вновь переносится в детство: к солнцу, что печет особенно жарко в такие дни, к коротким шортам, израненным коленкам, бабочкам, порхающим по ладоням, к бесконечно простирающемуся куда-то вдаль лавандовому полю, полной свободе, шелесту ветра в волосах и недовольному стрекотанию насекомых, когда он мчался по одной из тропинок между зарослями цветов, позволяя им лизать свои ноги…       Джону хочется поделиться своим маленьким сокровищем, маленьким сборником детских воспоминаний, воспоминаний-соцветий, песнями сушеных трав и пряностей. Хочется поделиться с человеком, который стал для него очень дорог, надеясь на то, что это поможет ему избавиться от бессонных тревог, мучающих его на протяжении нескольких дней. И, хоть Шерлок вряд ли оценит такой скромный жест, Джону важно знать, что в эту ночь тот наконец-то выспится, проснется пободревшим и свежим, и к нему вновь вернётся тот самый энтузиазм, который когда-то поразил его.       Позаботиться, обогреть, уложить спать, не забыв положить под подушку саше. Хотелось бы остаться хотя бы на одну ночь с тем, у кого в последнее время усталый взгляд, кто мог бы бежать вместе с ним по весенним ручьям, кто был немного безумен и строг одновременно, сочетал в себе несочетаемое, кто мог бы отправиться с ним в далёкое путешествие по лавандовым полям, искать там другие миры, подернутые утренней дымкой, свежей росой и светлеющим небом, на котором ещё не успело взойти солнце.

❀❀❀

      Шерлок ощутил, как его ладонь что-то щекочет, где-то на грани между сном и реальностью слыша немного терпкий, но успокаивающий запах — лаванда, как он догадался. Он взглянул на свою руку, в которой лежал ее стебель, и понял, что находится на лавандовом поле, что было усеяно миллионами, миллиардами ростками, а может, и их здесь больше, чем звезд во всей Вселенной. Вечерело: солнце уже заходило за горизонт, а ветер поднимался, покачивая поле в красочном вальсе. Стебли завороженно танцевали вокруг Шерлока, перешептывались между собой, словно подружки, делились слухами и наблюдениями за прибывшим гостем. Ни души рядом, лишь мерный шепот покачивающегося поля, так что закрой глаза — прислушайся к звукам, в которых можно разобрать слова.       Лес… синий вечер… последние листья…       Им сейчас так же холодно, странно и как будто немного одиноко, им хочется летать и быть для кого-то любимыми, быть весною и теплым солнцем для кого-то, хочется…       Шерлок… Шерлок… Ш-ш, он не один!..       Сзади него — лёгкие шаги, как поцелуи лавандовых цветов по белоснежной коже, как нежность ветра, плетущего колтуны в волосах, как еле заметное касание солнечными лучами порхающих ресниц. Они проведут его из черничной ночи в медовый рассвет, под пение полей — в бесконечность миров, где может существовать все и одновременно ничего, где они будут вдвоем, одни во всем мире, опьянённые сладостью рассвета…       Вокруг вдруг воцарилась тишина, Шерлок знает: обернись — и полуденная ночь вдруг развеется, словно туман; и он оборачивается, падая в теплые объятия, позволяя себе нежиться в его солнечной вечности, согревающей его долгими зимними вечерами, шурша страницами потертых воспоминаний, утыкается в любимые и отчего-то такие родные ключицы.       Коснись… целуй… люби…       Шепча, порхают над ними бабочки-лаванды, вдруг ожившими лепестками уносясь в небо, фиолетовым туманом, живым занавесом скрывая их от посторонних глаз.