Перья

      — Догоняй, опять плетёшься как черепаха!       Острые крылья вновь разрезают воздух, а крик тонет в шуме гулко клокочущей крови в ушах, так и не дойдя до получателя. Девушка юрко ныряет в проёмы между облаками, чтобы не заполонять глаза белой пеленой, и всё наращивает темп, летя настолько быстро, что подобным не может похвастаться ни один архангел. Люцифер только и успевает подмечать её кипенно-белые перья, невиданной доселе чистоты, и грубыми, резкими рывками крыльев раздирать воздух с глухим хлопком. Ему даже смешно от этой незапланированной игры в догонялки, которую взрослая девушка, ангел с высоким рангом, устроила забавы ради, подстёгиваемая диким любопытством — зачем же их всех собирает Отец.       — Да постой же ты, Диана! — смеясь, кричит он, понимая, что девушка на это только улыбнётся, не сбавив скорость ни на километр.       Они прилетают одни из первых — лишь пару ангелов, рассредоточившись, бродят около края острова, на который их созвали, — что и не удивительно, Диана, довольная собой, прячет крылья за спину и озаряется улыбкой. Она смотрит на Люцифера, чьи крылья во много раз превосходят её собственные, и задорно тому подмигивает.       — Для архангела — ты та ещё капуша.       — А ты для серафима слишком уж болтлива.       Девушка кривит губы, а потом и вовсе совсем по-детски показывает ему язык, заставляя Люцифера подавить смешок из-за появления Отца. По одному его виду понятно — тот воодушевлён, пробегается глазами по нарастающей толпе и, выцепив взглядом Люцифера, манит его к себе, прося подойти ближе. Архангел оглядывается на Диану, что вступает во взбудораженные, полные эмоций диалоги — по-другому она и не умеет, и, взмахнув крыльями, в одно движение оказывается вблизи Отца, преклонив голову.       — А, Люцифер! — довольно тянет он, растягивая губы в улыбке. — Рад, что ты пришёл одним из первых. Пойдём со мной.       Отец медленно приоткрывает ему завесу, раскрывает облака, словно новоиспечённый родитель ребёнка, и взгляду архангела открывается странная картина. Он приглядывается ближе, чуть ли не свесившись вниз, а потом удивлённо шарахается в сторону, чем вызывает добродушный, глубокий смех.       — Я назвал их людьми.

***

      — Люцифер, ну расскажи! Отец сказал, что мы узнаем обо всём только завтра, потому что ему надо всё-таки кое-что закончить, а тебе-то уж он точно всё показал!       Диана скачет около него, сродни жеребёнку около кобылы, и, не переставая, канючит, вешаясь на плечи. Люцифер же не говорит ни слова. Он просто не понимает, как объяснить этой впечатлительной девчонке, что Отец, их Отец, придумал себе новых детей — мелких, лысых обезьян без капли шарма. В голове не укладывается, что он решился на замену.       — Так и дождись завтра, это не так уж и долго, столько же времени ты тратишь на обычную болтовню о чудесном дне, — беззлобно отвечает Люцифер, подхватывая девчонку под бёдра и усаживая к себе на спину.       Диана лёгкая, словно перо с крыла, совершенно невесомая, и таскать её на себе для него как отрада. Ощущение тёплого тела, копошащегося и прижимающегося к его спине, дарит ему необычайное спокойствие, будто их контакт, их дополнение друг другом так и были задуманы изначально. Сколько он себя помнит, серафим всегда льнула к нему, а он никогда не отказывался от прикосновений, иногда сам норовя прижать девчонку к себе поближе, из-за чего о них давно перешёптывались, осуждая. И Люцифер знал — они оба чувствуют эту неизмеримую пустоту, когда долго не видят друг друга, когда не касаются, не чувствуют, будто теряют какую-то особо важную частицу для работы организма, ломают скрытые под тонной ответственности, беспрекословности и небесных правил печати.       Диана кривит недовольную мину на лице и со всей силы тянет его за волосы назад, от чего архангел охает и тихо посмеивается.       — Вредный как и всегда! — пылко вскрикивает та.       — Кто-то же должен тебя воспитывать.       Они прогуливаются по саду, ловя на себе косые взгляды ангелов за неподобающее поведение, до которых обоим совершенно нет дела. Диана гладит его по волосам, извиняясь за шалость, вытворенную в порыве бешенства, и Люцифер успокаивается, забывая обо всём, будто она вычёсывает из головы все его неприятные мысли. Тонкие пальцы перебирают пряди волос, позволяя себе умещать в этих жестах и натуру мастера, работающего с самым изысканным шёлком, и озорника, будто чешущего любимую собаку. Движения мягкие, нежные, но в свою же очередь игривые, дерзкие, будоражащие все его естество.       Вдруг тепло прекращается, он больше не чувствует тяжести её пальцев на своей голове и весь напрягается, из-за чего Диана невесомо стукает по его плечу кулаком, на которое потом и кладёт голову, растрепав свои рыжеватые пряди.       — Я устала, — тихо выдыхает она, обхватывая его руками за шею.       — Спешу напомнить, что я тебя несу.       — Я не поняла, ты сейчас жалуешься что ли?       На следующий день об этих маленьких, копошащихся внизу, словно тараканы, людишках узнают все, а Отцу и этого мало. Преклониться перед ними? Люцифер пышет бешенством, впускает в свою душу, сдерживаемую доселе злость, и, глядя, как Диана, скорее от шока, чем по собственному желанию, склоняется вниз за остальными ангелами, гордо вскидывает голову, уже тогда падая, опаляя темно-коричневые грубые перья в отцовской ярости.

***

      — Рассредоточиться! Найти его, — бойкий голос разносится по шеренге ангелов, что с нескрываемым трепетанием и поклонением глядят на предводительницу, ведущую их к победе над Люцифером, над великим злом.       Несмотря на приказ, Диана находит его сама, первая, и что-то в ней вздрагивает, вспоминает, но это не мешает ей покрепче ухватить в руках клинок. Она получила приказ. Она должна его исполнить. Она не может подвести братьев, что так яро верят в неё.       Сосуд Люцифера расслаивается, идёт трещинами и держится уже на чистом везении обладателя, который глядит на неё ошалевшими глазами, ни сколько от её появления, нет, этого он ожидал, сколько от того, какой она стала: серьёзной, подобранной, с морщинами на переносице от, наверняка, постоянно хмурого лица, даже волосы потускнели, потеряв свой задорный блеск. И он снова чувствует это — ту самую невыносимую ярость, которую, бывало, испытал, когда Отец сказал ему — склонись перед ними, возлюби их. Ему хочется уничтожить всё чёртово человечество, из-за которого с ней случилось такое, из-за которого она потеряла всё, что имела, став рядовым солдатом.       — Диана, — глухо вырывается у него из глотки, и девушка вздрагивает уже более явственно, выдавая себя подрагивающими руками.       Серафим первая кидается в бой, делая чёткий, ловкий замах клинком, и у Люцифера это ассоциируется с её полётом, таким же выверенным, точным. Он бы всё отдал, лишь бы снова взлететь с ней в небеса, но крылья… Он растерял крылья, пока боролся за ангельскую честь.       Дьявол не хочет причинять ей боль, даже самую малейшую, чтобы привести в чувство, но ему приходится вступить в оборону, скрепя сердце. Он отражает все её удары, узнавая до боли знакомую тактику, хоть и отработанную, видно за все эти годы, до идеала, создав из серафима профессиональную машину для убийств. Люцифер быстрее, движимый злобой на Отца и всё людское, но для неё он тоже словно открытая книга. Ангельский клинок из рук у него получается выбить только в последний момент.       Оттолкнув его подальше, он цепкой хваткой держит Диану за руки, хотя и не хочет прикасаться к ней даже кончиками пальцев, боясь испачкать в своей грязи, запятнать совершенное произведение Отца, единственное, за что он был ему благодарен, и говорит быстро, но при этом чеканя каждое слово, чтобы они отпечатались прямо в её голове.       — Диана, не надо, ты же знаешь, я не смогу причинить тебе вреда и ты тоже не сможешь нанести его мне. Вспомни, Диана, вспомни всё, что стёрлось из твоей памяти спустя века. Дорогая, любимая, Диана…       Люцифер отпускает её руки медленно, всё ещё боязливо и тянется к собственной рубашке, аккуратно тянет за припрятанный от лишних глаз шнурок и на его грудь падает, озаряя чудным светом, кипенно-белое перо с аккуратным пушком. Диана смотрит подавленно, затравленная тысячелетиями на небесах, и дотрагивается до пуговиц на блузке, не сдерживая слёз, дорожками струящихся по бледным щекам, показывает ему тёмно-коричневое, длинное, будто орлиное, крыло, ровно умостившееся в ложбинке между её грудей. Тот только ахает, притрагивается к нему с болью и трепетом, и это отзывается диким жжением на спине, которая больше не чувствует многокилограммовую тяжесть.       — Мне не надо вспоминать, — тихо шепчет она, дрогнувшим голосом.       Люцифер медлит, ломается, а потом всё-таки тянется к её губам, отпечатывая поцелуй, строгим запретом ограниченный на небесах. К его удивлению, Диана не отстраняется, не боится, а отвечает, спокойно, нежно, будто за всё это время повзрослела и поумерила свой пыл, и Люциферу хочется возродить его вновь. Он углубляет поцелуй, впивается пальцами в не по силе хрупкое тело так, что на бледной коже, наверняка, останутся яркие синие отметины, и прижимает её к себе сильнее, будто хочет соединиться, стать одним целым и никогда не отпускать, разрушить всё к чёртям, теперь-то можно.       Но он этого не делает, потому что это эфемерное «можно» распространенно только на него, это для него всё потеряно, а она ещё чиста и должна такой оставаться.       Диана уже задыхается, когда он отпускает её, прекрасную, такую, какую помнил всегда: с растрепавшимися волосами, блеском в глазах и лёгким румянцем на щеках, а бонусом ему служат припухшие от поцелуев красные губы, что только дополняют этот прекрасный образ.       — Люцифер! — слышится сбоку разъярённое полурычание. — Отпусти её, ты, падший, сам Сатана, не достоин касаться даже дороги, по которой ходила Диана!       Люцифер ухмыляется, думая, как же прав её чёртов ангельский легион, он не достоин её, никогда не был, а теперь уж тем более. Глядя в её испуганные глаза, дьявол, переступая через себя, с силой ударяет серафима по голове так, что та теряет сознание, и, пока над ней трясутся подчинённые, скрывается, притрагиваясь пальцами к тонкому перу на груди.

***

      — А ты кто, чёрт возьми, такая?! — Дин взбешён, смотрит своими светлыми глазами, а видит только мишени, и для Дианы это всё память о другом мужчине, что был так же вспыльчив, как и он, и поплатился за это.       — Меня зовут Диана, и я могу ему помочь.       Она указывает рукой на Сэма, что борется с собственной памятью, и понимает, что пришла сюда, надеясь только на собственную удачу. Младший Винчестер мертвецки бледный, дергающийся от судорог, сводимых всё его тело, и, кажется, отживает свои последние часы. Диана балансирует на тонкой грани решения Дина, поглядывающего на Бобби, будто ожидая манны небесной, которая, собственно, к нему и спустилась. Он не знает, что хуже: довериться незнакомому ангелу или справиться самим, но с огромными шансами смерти брата.       Решает он недолго, медленно опускает пистолет и позволяет ей сделать шаг ближе к кушетке, но потом вдруг резко дёргает за руку, да так, что та ахает.       — Только попробуй сделать ему хуже, перья пинцетом повыдёргиваю.       Диана смотрит в его глаза, боевые, однако наполненные бесконечной безнадёгой и болью, и сглатывает, что Дин принимает на счёт своей угрозы, хотя это совсем не так. Серафим кладёт руку на голову Сэма — горячую, будто та сейчас взорвётся, и, сосредоточив всю свою благодать, пытается помочь. Бункер озаряется ослепительным светом, заставляя охотников спрятать глаза. Силы стремительно покидают её, и вот, когда Диана падает на колени рядом с кушеткой, Сэм открывает глаза.       Сил переместиться далеко у неё просто нет, поэтому она падает где-то в лесу, прислонившись спиной к шершавому стволу старой ели, даже не выслушав благодарности. Голова кружится, а виски сдавливает невидимый обруч боли, но серафим терпит, надеется на регенерацию.       — Привет, Люцифер, — со слабой улыбкой говорит Диана, глядя на мужчину, что сидит на поваленном стволе дуба и смотрит на неё, слегка склонив голову в бок, а на её слова только по-доброму ухмыляется.