Еще раз и с чувством

Он просыпается, а Бакуго, к счастью, все еще в постели. Удовлетворение Тодороки от того, что завернут в шикарные, плотные простыни и прижат тяжестью крепкого тела Бакуго — неописуемо; кожу покалывает от нежности и тепла, лицо горит от счастья, и голова немного кружится от облегчения. Тодороки приоткрывает глаза. Бакуго смотрит на него мягким и ласковым взглядом, с легкой улыбкой и морщинками в уголках глаз, и сердце Тодороки заходится в быстром отрывистом ритме. Затем Бакуго понимает, что он проснулся, и отодвигает его лицо далеко-далеко. — У тебя воняет изо рта, — говорит Бакуго и выпутывается из простыней прежде, чем Тодороки успевает открыть рот. Он с громким стуком закрывает дверь ванной. Раздается звук открывающегося крана, и в пять утра Бакуго что-то кричит о микробах и бактериях, а позже Тодороки проскальзывает за ним, чтобы сдержанно прижаться пересохшими от спермы губами к его шее. Они вместе принимают душ. Никакого сексуального подтекста, просто быстро и эффективно моются, экономя воду и время, и Бакуго угрожает утопить его, когда у Тодороки в изнеможении закрываются глаза. В вечной погоне за истинной продуктивностью Бакуго втыкает ему в рот зубную щетку с мятной зубной пастой и заставляет чистить зубы и полоскать горло водой из душа. Самодовольно — в вечной погоне за истинной продуктивностью — Тодороки выходит из душа и высушивается причудой. Бакуго, за три секунды до того, как вытереться полотенцем, закатывает глаза.

***

Они едут на мотоцикле в квартиру Тодороки, чтобы Шото надел что-нибудь вместо водолазки и спортивных штанов, а затем отправляются за два города, чтобы снова поприветствовать рыбака. Тот так же добр и во второй раз (формально в первый), и Бакуго платит ему за маленького полуторакилограммового лосося по восемь тысяч иен за килограмм. Тодороки улыбается, покрывая пакет льдом, и в этот раз оставляет в руке. Бакуго грубо надевает шлем ему на голову. —————————— Прим. переводчика с калькулятором в зубах: Бакуго утверждал, что для приготовления завтрака ему нужно 0,5 кг рыбы. В первый раз, когда они приезжают вместе, Бакуго не знает о петле и выпендривается, покупая бойфренду девятикилограммовую рыбину по 6,5 тыс. иен/кг. Без Тодороки он покупает 4,5 кг рыбы по 4,4 тыс. иен/кг. Покупая во второй раз с Тодороки и зная про петлю времени и хитропопого рыбака, он покупает самую маленькую полуторакилограммовую рыбу, но платит по еще более высокой цене — 8 тыс. иен/кг, то есть почти в два раза дороже, чем покупал сам, и в 4 раза дороже, чем если бы купил в супермаркете (где рыба по 2 тыс. иен/кг). —————————— Тодороки приходит в голову мудрая мысль, что на этот раз готовить будет он — вот и прекрасно, потому что он умеет готовить. Ему просто никогда не приходилось делать что-либо с лососем, который еще не был предварительно нарезан, поэтому он держит рыбу за хвост и поворачивается к Бакуго. Затем бросает рыбу на разделочную доску и угрожающе замахивается мясницким ножом; надувает губы и переводит взгляд с рыбы на Бакуго, а затем обратно. Со смехом Бакуго быстро опускает голову и прикрывает руками рот.

***

Завтрак подан, сообщение Айзаве отправили, и Тодороки с Бакуго отправляются на охоту за Масами Китамурой. — Он мужчина, — уточняет Тодороки с заднего сиденья мотоцикла. Они покинули квартиру Бакуго около половины седьмого утра. Тодороки отправил сообщения всему агентству, чтобы тщательно патрулировали улицы, и это превратилось в что-то вроде охоты за головами после того, как выудили фотографию Китамуры из социальных сетей и начали использовать как неофициальный снимок. Бакуго рассказывает о злодее в своем групповом чате, и Ашидо распространяет новость, как лесной пожар; каждый про-герой Мусутафу ищет Масами Китамуру с обещанием написать Граунд Зеро или Шото, если его найдут. Ашидо написала Бакуго прямо перед их отъездом: «пара друзей в Сибуе тоже начеку, стоит ли делать это национальными новостями». И Тодороки написал ответ с телефона Бакуго, потому что Бакуго, перепрыгивая через две ступеньки, спускался по лестнице в гараж: «Только если кто-то из сотрудников станции видел, как он выезжает из Токио, купил билет на автобус или покинул свой дом на машине. Давайте не будем вызывать пандемию». Позже в заднем кармане Бакуго вибрирует телефон. Тодороки выуживает его. РОГА: лооол ок привет тдрк РОГА: фусакаге со станции сказал, что пришлет мне в офис запись с камер наблюдения РОГА: некоями просматривает покупки автобусных билетов, зарегистрированные с сегодняшнего утра РОГА: до восьми еще свяжусь с вами и расскажу последние новости РОГА: вы оба будете моими должниками, если у меня появятся мешки под глазами ВЫ: Ашидо, тебе не нужен дневной сон. Ты и так великолепна. Тодороки резко шмыгает носом. Несмотря на то, что она могла бы изложить все в одном сообщении, он планирует купить Ашидо одну из тех непомерно дорогих дизайнерских шапочек для людей с рогами. Снова положив телефон в задний карман Бакуго (пока Ашидо вопит ему в ответном сообщении), Тодороки прислоняется к его спине. — К тому же он ниже тебя ростом, а это уже достижение. — Ты такой мудак, — фыркает Бакуго. — Кто это был? — Ашидо. Она просматривает записи со станции. — Ого, — недоверчиво произносит он. — У нее хватит на это терпения и мозговых клеток? — Наверное, нет, — соглашается Тодороки, — но она Ашидо, так что справится. И это правда, полагает Тодороки. Ашидо многое сделала бы для своих друзей. У Бакуго хорошие друзья, люди, которые отдали бы свои жизни, если бы на кону было его счастье, и Тодороки попадает под их опеку из-за того, что в отношениях с ним. В глубине души Шото знает: если напортачит так сильно, что даже Бакуго его не простит и решит, что с него хватит и пора уходить, то остальные последуют за ним. Это преданность высшей степени. Тодороки думает о своих друзьях. О Мидории, который скорее откажется от мира, чем от них. О Яойорозу, которая однажды встала в четыре утра, когда его мать выписывали из больницы, и на лимузине, а потом и частном самолете перевезла ее к бабушке. Он думает о Бакуго, который с ним до конца, и не изъедает себя, воображая их разлуку. На этот раз Шото сосредотачивается на том, как сжимается челюсть Бакуго, когда он слышит, что кто-то пострадал; на том, какими были его глаза сегодня утром, когда он смотрел на Тодороки так, словно не мог поверить в то, что видел; и на том, как от смущения красный цвет охватывает все его тело, возможно, останавливаясь только чуть выше пупка. Он с улыбкой закрывает глаза. — Я передам ей твои слова, — слегка угрожает Бакуго, пока они ждут, когда загорится зеленый. — В следующий раз заставь ее плакать на тебе, а не на мне. — Я уже сказал ей, что она несправедливо красива, — отвечает Тодороки. Бакуго поперхнулся. — Я так и о тебе думаю, — поправляется Тодороки, потому что было бы нехорошо, если бы Бакуго не знал, что Тодороки считает его прекрасным. — Ты очень привлекательный, когда молчишь. Чудесные скулы. Хорошая челюсть. Член длиннее среднего, но не такой уж большой. — Я сейчас, блядь, разомлею, — сухо произносит Бакуго. Они несутся по улицам, сворачивают за последний угол, а потом в стиле Акиры останавливаются перед полицейским участком. Вышло довольно круто. Тодороки говорит об этом Бакуго, когда они слезают с мотоцикла, и Бакуго, сняв шлем, дерзко ухмыляется. Он паркует мотоцикл, кладет ключи в карман, и они заходят в участок. Цукаучи поднимает глаза, когда они врываются в его кабинет, какое-то время решает, врут они или нет, а затем откапывает для них профиль Китамуры. Дата рождения оказалась кстати, даже не так, скорее была обязательна, поскольку в системе он зарегистрирован как «Беспричудный». — Умный ублюдок, — говорит Бакуго. — Как, черт возьми, ему это удалось? — Кто знает. — Цукаучи записывает адрес. — Хорошие новости: у него нет водительских прав. Если захочет уехать из города, ему придется пользоваться автобусом или метро. Если он, конечно, не угонит машину. Бакуго выхватывает у Цукаучи листок бумаги и уже выходит за дверь. У Тодороки, в отличие от него, хорошие манеры, и он благодарит детектива.

***

Они садятся на мотоцикл, и, пока Тодороки вбивает адрес в смартфон, сильные ноги — единственное, что удерживает его на байке. Он направляет Бакуго, подсказывая дорогу к квартире Китамуры. После остановки они, перепрыгивая через две ступеньки, несутся на четвертый этаж, и нет времени сомневаться в моральности поступка, когда Тодороки замораживает замки, делая их хрупкими, и вышибает дверь. Они переступают порог. Единственный источник света — окно у входа, которое выходит на ту же улицу, по которой они приехали. Внутри тихо, напряженно, и Тодороки делает шаг вперед. Бакуго хватает его одной рукой, а другой выбивает стекло и выталкивает Тодороки вместе с собой. Квартира 403 взрывается в море огня позади них, стекла разлетаются вокруг, и осколки падают на гражданских внизу. Лед Тодороки, как крылья, выступает из спины, выстраивая подобие защитной стены для тех, кто на улице, и заодно спасает их самих от падения. — Черт, — ругается Бакуго, когда они приземляются на установленный Тодороки барьер. От удара у Тодороки перехватывает дыхание, он становится на колени, в ушах звенит, а Бакуго поворачивается, чтобы посмотреть на обугленное месиво. Из квартиры выше, которая утопает и обрушивается в море огня, кричит женщина и плачут трое детей, загнанные в безвыходное положение. Тодороки двигается прежде, чем успевает подумать, лед стремится вверх. Пока он спасает гражданских, Бакуго на земле дает инструкции охраннику, пытаясь уменьшить эффект постороннего, а потом взрывом толкает себя к этажам выше. Когда он снова оказывается на земле, у него по мужчине и женщине в каждой руке, и несколько детей цепляются за живот. Он делает еще два подхода вверх, прежде чем на место происшествия прибывают другие про-герои. Деку проносится яркой вспышкой зеленой молнии, и после этого эвакуация проходит легче. Льдом Тодороки не дает рухнуть остальной части здания, это импровизированная замена, но она работает, пока не приходит Цементос. Мидория потирает предплечья, тщательно обдумывая ситуацию. — И лишь Ашидо просто просматривает записи? — говорит он, не обращая внимания на камеры, когда начинают прибывать журналисты местных новостных каналов. — Нельзя допустить, чтобы это сошло ему с рук. — Суть в том, что он обнуляет гребаный день, — закатывает глаза Бакуго. — Как только Половинчатый его забудет, проклятая петля будет разорвана. — Хорошо, — медленно произносит Мидория. — Почему он просто не сделал петлю один раз, чтобы не было записи о нарушении общественного порядка? Потом бы просто разорвал петлю. Даже если Тодороки-кун и помнил бы, это был всего лишь один день. Маловероятно, что их с Тодороки-куном пути пересекутся, тем более что Тодороки вспомнил бы о нем только через неделю или около того. — Он об этом не подумал, — говорит Шото. — Нехорошо. — Мидория прикидывает на глаз количество мирных жителей, дрожащих под антишоковыми одеялами. Первые спасатели разговаривают с ними тихими, спокойными голосами. — Взорвать собственную квартиру? Он впадает в отчаяние. — Да. — Тодороки сжимает губы в тонкую линию. И они тоже. Сейчас восемь утра, взрыв уже произошел, и единственная ниточка, которая у них была, теперь оборвана. Бакуго взволнован и раздражен, но не орет на гражданских, которые смотрят на троицу, и Тодороки вспоминает, каким он был раньше, когда фыркал и кричал на всех, кто нуждался в помощи. Тодороки чувствует, как его захлестывает волна гордости. — Я помогу Ашидо, — говорит Мидория, потому что понимает, какой должна быть его роль. Прежде всего надо выследить злодея. Он позволяет им заняться зачисткой, снова исчезая благодаря сконцентрированной в ногах силе причуды. — Если этот ублюдок передвигается не пешком, то должен был сесть на поезд или автобус, — рычит Бакуго и проверяет телефон. Он закатывает глаза, пока пролистывает целый океан сообщений от Ашидо, а затем щелкает пальцами и подзывает Тодороки. РОГА: некоями сказал, что рано утром купили 5 автобусных билетов РОГА: ща вышлю тебе данные РОГА: проблема в том, что тут три разных автобуса, думаю, что 1 был для семьи из 3 человек, наверн РОГА: вам придется это выяснить, но вот еще РОГА: Вложение [давайте уделаем этого козла.jpg] ВЫ: ок РОГА: ах, этот лаконизм, нда. сорян. с возвращением бкг. РОГА: вы в порядке после взрыва? ВЫ: в норме РОГА: верни тдрк, ненавижу разговаривать с тобой Они открывают картинку. Та постепенно прогружается — это обрезанный скриншот автобусов и номерных знаков. Три из них подчеркнуты — рейсы из Мусутафу в другие префектуры, и Тодороки смотрит на время отправления и прибытия. Двое сейчас на полпути к городам назначения, но один отправится только через несколько минут. — Пошли. — Бакуго бросает в него шлем. Тодороки винит взрыв в том, что до него доходит как до жирафа, возится с защелкой, а Бакуго наклоняет голову и надевает свой шлем, прежде чем Тодороки успевает хорошо рассмотреть его лицо.

***

Они добираются до автобусной станции настолько тихо и незаметно, как только способны два про-героя на мотоцикле, и, блеснув лицензиями, втискиваются в каморку охраны. Через камеры, как ястребы, следят за станцией, пока обычные охранники заняты тем, что сметают со столов крошки от пончиков и убирают старые обертки. Похожих на Китамуру мужчин не видно, уставшие пассажиры ждут отправки в Тибу, и Бакуго в раздражении цокает языком, когда те начинают рассаживаться по своим местам. Автобус отъезжает от станции, и они выбегают из каморки так же быстро, как и ворвались в нее. Первые три километра следуют за автобусом, потом останавливают, поднимаются в салон и требуют, чтобы пассажиры предъявили удостоверения личности. У Бакуго все еще сажа на одной из бровей, и Тодороки знает: оба сейчас выглядят немного сумасшедшими, на адреналине, который толкает их тела, и они методично проверяют каждого, прежде чем выйти из автобуса. — Приятной поездки, — любезно прощается Тодороки и гадает, поможет ли этот вежливый штришок в коммуникации с общественностью поднять его рейтинг выше Бакуго. Было бы забавно, думает Шото. И он заставил бы Бакуго отпраздновать их новые рейтинги. Он запрыгивает на мотоцикл, и они гонятся за следующим автобусом. Этот чуть дальше, и Бакуго, наклонившись вперед, словно он с байком — одно целое, лавирует между машинами, а Тодороки пытается не сильно придавливать его сверху, пока смотрит на маршрут. С неизвестного номера прислали сообщение, в котором представились как Некоями и спросили, где они сейчас. ВЫ: Мы пытаемся догнать автобус, направляющийся в Нагано. Сейчас покидаем Токио. НЕКОЯМИ: Я скажу водителю остановиться на двадцать минут. Надеюсь, этого хватит. ВЫ: Спасибо. — Бакуго! — крепко обнимая его, кричит Тодороки сквозь шум окружающих машин. — Сейчас Некоями заставит их сделать остановку. Мы сможем их догнать. — Не отпускай, — говорит Бакуго и резко поворачивает запястье. Мотоцикл урчит, и они набирают скорость. Все сливается в одно размытое пятно, и Тодороки смутно вспоминает, как Бакуго хвастался, что его изготовленный на заказ мотоцикл может разгоняться до 700 км/ч, самой большой скорости в мире, и Тодороки в своем бахвальстве вынужден был сказать, что Бакуго заслуживает только самого лучшего. На мотоцикле безопаснее ехать быстрее; если произойдет столкновение, инерция будет продолжать уносить их вперед, и у Тодороки достаточно быстрые рефлексы, чтобы, даже если их отправит в полет, подвесить их в воздухе на блестящем льду. Они догоняют автобус, который уже снова едет по своему маршруту, и Бакуго, щурясь на номерной знак, сбрасывает скорость. Логотип компании совпадает, маршрут совпадает, номерной знак совпадает. Все сходится, они следуют за автобусом, а Некоями снова звонит водителю и просит повторную остановку. Автобус тормозит, и дверь открывается. Китамура, в панике, с широко раскрытыми глазами, пытается вырваться из салона. В спешке лед вырывается из Тодороки с неотесанными зазубренными краями. Китамура успевает сделать три шага, а потом ноги угождают в ловушку, лед поглощает его от лодыжек до икр, бедер, живота и груди. Через считаные секунды он оказывается заключен в ледяной кокон. Для носа все же остается отверстие. Тодороки не чудовище. И большая часть льда не касается голой кожи. Опять же, он не чудовище. С клокочущим под кожей триумфом, тяжело дыша и рыча, Бакуго победно сжимает кулаки. Затем оборачивается, подхватывает Тодороки, и они кружатся, радостно крича. Тодороки вскидывает кулаки вверх и чувствует руки Бакуго на талии. И они слишком опьянены счастьем, чтобы бояться, что подумают другие. Тодороки думает, что может даже заплакать, в уголках глаз выступают слезы, и Бакуго издает еще один торжествующий рык. Тодороки обхватывает ногами его талию, и они прижимаются лбами, просто вдыхая друг друга. Тодороки думает о прошлой петле, о себе с Бакуго, ожидающих наступления полуночи в полицейском участке, и о том, как Бакуго, ослепительно прекрасный Бакуго в этот раз помог ему поймать злодея меньше чем за четыре часа. Не раздумывая, он подается к губам Бакуго и целует. Пассажиры в автобусе достают телефоны, чтобы сделать фото. В 8:57, на пятом витке петли, Шото и Граунд Зеро, наконец, победили.

***

Есть проблема с транспортировкой Китамуры. Он довольно безвреден, так как его причуда работает только в течение двадцати четырех часов, и у него нет каких-либо выдающихся физических способностей. Но Тодороки заключил его в прекрасный ледяной кокон, который затем превратил в статую со знаком мира. Просто потому что мог. Однако у них есть время, поэтому волна льда Тодороки немного поднимается, освобождая ноги, и так они доставляют Китамуру обратно в полицейский участок Мусутафу. Ледяной знак мира напыщенно вскинут, пока они едут по шоссе уже на более приемлемой скорости. Они привлекают всеобщее внимание — трудно не привлечь с куском льда, который парализует движение по всей полосе трассы, — но им все равно. Айзава ждет их в полицейском участке, и, когда они врываются, он, сгорбив спину, страдальчески смотрит на них, а потом закрывает глаза. У Китамуры, вероятно, легкая форма обморожения, но его кожа кажется скорее зеленоватой, чем красной, так что все не так уж плохо. Тодороки выпускает его из ледяной камеры. Китамура издает очень недостойный хрип и опорожняет желудок на пол. Ах, укачало. — Подожди, — булькает он над лужицей желчи. — Ты же не хочешь отменить мою причуду? — А почему нет, черт возьми? — Бакуго с отвращением стоит в нескольких шагах от Китамуры, и Тодороки рефлекторно присоединяется к нему. — Мою причуду еще никогда не отменяли, — хвастается Китамура. — Я не знаю, что произойдет. Пусть и провел много исследований в попытке понять множественные миры и мультивселенные, но я все еще не знаю, какова моя причуда. Являются ли временные петли альтернативными вселенными? Если да, то прекратят ли они свое существование? Разрушится ли сама ткань времени? — Я бы не стал себя так уж нахваливать, — говорит Тодороки. — Есть такая прямая времени, в которой ты меня не ловишь, — вставая и выпячивая грудь, философски отмечает Китамура. — Опять же, ты слишком самоуверен, — повторяет Тодороки. Тамакава надевает наручники на запястья Китамуры и тянет внутрь для допроса. Айзава кажется скептичным, возможно, даже немного нервничает, пока они втроем ждут по другую сторону стеклянной комнаты для допросов. — У него неоднозначная причуда, — говорит Айзава, почесывая подбородок и медленно рассматривая профиль Китамуры. — До полуночи еще уйма времени, так что нам нужно выяснить все тонкости. Если что-нибудь случится, я отменю его причуду. — Как скажешь, — угрюмо отвечает Бакуго. — Кроме того, — продолжает Айзава, — вы оба попали в выпуск национальных новостей. Эйфория от поимки Китамуры давно испарилась, так что Тодороки и Бакуго просто пялятся на то, как они в видеоролике кричат и кружатся, словно шуты. Бакуго сгорает от стыда, когда обнаруживает, что пропустил двадцать звонков от матери, и выходит на улицу, уже крича в трубку до того, как за ним захлопывается дверь. Тодороки уставился на дверь, снова посмотрел на экран, где они с Бакуго кружатся, прижавшись лбами друг к другу, и теперь задается вопросом, видела ли их его мама. Интересно, знает ли она, что он счастлив? Может, он напишет об этом в следующем письме.

***

Они наблюдают, как Цукаучи входит в комнату для допросов, задает кучу вопросов на «да» или «нет», а затем выходит. Он присоединяется к ним за односторонним зеркалом и передает информацию Айзаве, который помогает подобрать еще больше вопросов на «да» или «нет», чтобы вытянуть больше информации. Потом можно будет продолжать, отталкиваясь от этого. Есть вероятность, что всех их внезапно вытолкнет в завтрашний день без воспоминаний о паре предыдущих. Есть вероятность, что они перестанут существовать, и Вселенная перестроится и придет в порядок после таких ежедневных повторов. Есть вероятность, что ничего не произойдет, они гармонично и плавно перейдут в завтрашний день, где Тодороки и Китамура будут единственными, кто знает, что произошло в последних четырех циклах. Это риск, на который Тодороки готов пойти. Он устал от сегодняшнего дня. Он хочет проснуться на следующее утро и испытать новые чувства, заняться с Бакуго чем-то новым — и чтобы у Бакуго сохранились воспоминания об этом. Он хочет проснуться завтра и навестить мать, не опасаясь, что ему на голову свалятся злодеи. Он хочет проснуться завтра и провести время со своими друзьями. Он хочет проснуться и существовать в той временной шкале, которая действительно является завтрашним днем. Бакуго возвращается, за шиворот вытаскивает Тодороки из комнаты и сует в лицо телефон. — Старая ведьма хочет с тобой поговорить, — говорит Бакуго и оставляет Тодороки одного. Тодороки медленно подносит трубку к уху. — Алло, Бакуго-сан? Вы хотели поговорить со мной? — с опаской произносит он. — Шото! — весело говорит мать Бакуго. — Мицуки, пожалуйста. Из раза в раз одни и те же песни и танцы. Тодороки ждет того дня, когда хватит наглости назвать мать своего парня по имени. — Как ты? — заботливо и обходительно спрашивает Мицуки. — Кацуки рассказал мне, через что ты прошел. — Я в порядке, — просто говорит Тодороки, чувствуя себя немного неловко от ее заботы. Запинается на пару мгновений. — Мы его поймали. — Я видела, — смеется Мицуки. — Я просто обязана была позвонить после того, как увидела в новостях своего сына и тебя, но Кацуки не брал трубку. — Да. Насчет этого. Мицуки терпеливо ждет, и Тодороки думает, что она ужасна. — Я просто очень обрадовался, — неуверенно бормочет Тодороки в трубку. На другой стороне тишина. — Я очень старался в каждой петле, — подчеркивает Тодороки. — Пришлось совершить много длительных и далеких поездок, чтобы найти его. Я даже проделал весь путь до Хакодате. — По ту сторону все еще тишина. — В последней петле Айзава-сенсей, Бакуго и я отправились в Осаку, чтобы попытаться найти трех возможных носителей причуд временны́х петель. Но никто из них не оказался тем самым. И Бакуго около одиннадцати ночи вычислил, кого мы ищем. А потом каким-то образом мы его нашли. Но мы смогли выяснить его личность только за несколько минут до обнуления дня, и это было очень эмоционально, так что в этой петле, когда мы, наконец, поймали его… Он замолкает, не зная, сколько информации может разглашать. — Это было очень эмоционально, — заканчивает он. Мицуки молчит. Со вспышкой паники Тодороки отводит телефон от уха и проверяет, что она все еще на связи. Так и есть, а это значит, что сердце Тодороки ужасно громко колотится в груди, пока он ждет ее ответа. — Похоже, тебе пришлось нелегко, — наконец отвечает она. — Спасибо, что все это время оставался с моим сыном. Ох. — Шото, тебе не нужно логически обосновывать мне свои действия с Кацуки, — говорит Мицуки. — Я просто позвонила его подразнить и убедиться, что с тобой все в порядке. — О, — говорит Тодороки. Мицуки что-то напевает в трубку. — Ты поел? — спрашивает она через мгновение. — Бакуго приготовил мне завтрак. — Ты не замерз? В новостях ты был легко одет. — Моя причуда помогает в терморегуляции. — Вы закончили работу на сегодня? — Сейчас девять утра, — слабым голосом говорит Тодороки. Он печально известен своей нелюбовью к бумажной работе и тем, что время от времени поджигает свою мусорную корзину от раздражения и полнейшей скуки. — Постараюсь отправить бо́льшую часть форм до вечера. — Хорошо, — удовлетворенно произносит Мицуки. — Ложись сегодня пораньше, ладно? — Хорошо. — Пауза. — Мицуки-сан. — Очаровательно, — говорит Мицуки с улыбкой в голосе. — Можешь дать трубку Кацуки? Хочу поговорить с ним еще раз. — Конечно. — Тодороки открывает дверь. Бакуго поднимает глаза, видит, что он указывает на мобильный, и хмурится, забирая его себе.

***

К полудню Айзава отменяет причуду Китамуры. Ничего не происходит. Это разочаровывает. — Мне придется остаться с ним и на всякий случай отменить ее еще раз около полуночи, — говорит Айзава, потому что ничего не происходит, а это всегда вызывает беспокойство. Они, наверное, все-таки предпочли бы, чтобы что-то произошло, хотя смысл причуды Айзавы в том, чтобы, наоборот, ничего не случилось. Оставив их вдвоем, Айзава достает телефон и пишет кому-то сообщение. Тодороки старается не подглядывать. Наверное, поэтому его и не было дома в одиннадцать. Бакуго вздыхает. — Хочешь уйти? — спрашивает он. — Ты, видимо, все равно ничего не сможешь сделать по работе. — Конечно, — соглашается Тодороки и в глубине души извиняется перед матерью Бакуго, которой только что солгал. — Куда хочешь пойти? Бакуго достает ключи от мотоцикла. — Куда угодно.

***

Они бегут из города. Весь мир исчезает. Тодороки наслаждается гулом мотора, широкой спиной Бакуго и порывами ветра, который заглушает остальные звуки. Теперь они и вправду только вдвоем; смываются, проскальзывая мимо СМИ незамеченными, и едут. Бесцельно, куда угодно, просто желая хоть на секунду дольше побыть друг с другом. Они останавливаются на пляже. Оба в ботинках и носках — так по песку не особо походишь, поэтому просто смотрят на сверкающее море, соприкасаясь мизинцами. Они отправляются в поход, потому что так хочет Бакуго, и вдыхают разреженный воздух на вершине. Они идут в планетарий, потому что так хочет Тодороки, и Бакуго скрещивает руки, пока Тодороки смотрит на проекцию созвездий. Они заходят во вьетнамский ресторан и привлекают внимание других посетителей, когда только входят, а потом еще раз, когда Бакуго выливает целую бутылку соуса шрирача в тарелку фо Тодороки. Когда на часах уже девять, а глаза Бакуго стали осоловевшими и он вдоволь насмеялся над страданиями Тодороки, они возвращаются в магазин Накахары. Она не в восторге от их визита, потому что как раз собирается перевернуть табличку с «Открыто» на «Закрыто», но все равно впускает их и вручает Тодороки коробку апельсинов. — Мама дала мне слишком много, — говорит она вместо объяснения. И пристально смотрит на Бакуго. — Он думает, что у вас лучшая бакалейная лавка в районе, — доверительно сообщает Тодороки, пока Бакуго внимательно разглядывает капусту. — Да? — не впечатленная, спрашивает Накахара. — Ему очень жаль. Ему очень нравятся ваши сладкие арбузы. Накахара пристально смотрит на него. Возможно, он мог бы сформулировать это получше. Но она подзывает Бакуго к кассе и тоже протягивает ему коробку апельсинов. Может быть, это предложение мира, и Бакуго смотрит на них немного озадаченно. — Это подарок, — медленно говорит она, словно Бакуго совсем тугодум. — Ты знаешь, что это такое? — Конечно, я, черт возьми, знаю, — рычит Бакуго. — Теперь мне, блядь, придется придумать, как их тащить. Тодороки несет обе коробки в руках, когда они возвращаются в квартиру. Он вытаскивает из шкафа просторную широкую футболку и мешковатые шорты, которые сморщились от стирки. Старательно не меняя голоса, он говорит об этом Бакуго, и тот хватает одежду и исчезает в ванной. Чуть позже Бакуго появляется в футболке, черных брифах и больше ни в чем. Шото смотрит на его голые ноги — загорелые сильные ляжки, точеные икры — и подумывает прилечь ради своего же здоровья. Они ложатся на кровать, застеленную стеганым одеялом. Бакуго вытягивается поверх одеяла, его глаза закрываются, открываются и снова закрываются. Тодороки переводит взгляд с его лица на ноги и обратно. Не может решить, что опаснее. — О чем ты говорил с мамой? — спрашивает он ноги Бакуго. — Аргх. — Бакуго цокает языком и медлит. — Она спросила, какую хрень я приготовил тебе на завтрак. — А. — Тодороки протягивает руку и касается бедра Бакуго. — Мне понравилось. — Так я ей и сказал, — ворчит Бакуго. — Сказал, что Тодороки чертовски понравилось, а она усомнилась в моих способностях, поэтому я напомнил, что научился готовке у нее. — На его лице появляется зубастая, торжествующая ухмылка. — Потом она накричала на меня. — Со мной она была гораздо вежливее, — хмурится Тодороки, но он никогда не сомневается в матери Бакуго и не оскорбляет ее. Поэтому сейчас это все равно что сравнивать яблоки с апельсинами. Кстати, об апельсинах. Раз он уже начал чистить мандарины, пока Бакуго переодевался… Он дает ему дольку, Бакуго берет и кладет ее в рот. — Это потому, что ты ей нравишься. — Кацуки скрещивает руки на груди. — Бог знает почему. — Большинству людей я нравлюсь, — обиженно говорит Шото. — Да, — соглашается он, вырывая еще одну дольку из ловких пальцев Тодороки. — Большинство людей ошибаются. — Эй, — предупреждает Тодороки. Бакуго прикладывает к губам Тодороки дольку, и она плавно проскальзывает в складку. Он где-то читал, что дольки мандарина похожи на губы. Тодороки повинуется и открывает рот, чтобы ее съесть. Затем, раздраженный из-за ощущения, что его молчание подкупили таким способом, он скользит руками вверх и вниз по впечатляющим ногам Бакуго. — Если бы ты только молчал, — горестно вздыхает Тодороки, глядя в ноги Бакуго. — Пошел ты, — говорит Бакуго и рывком поднимает колени. — Спи. Подремав полтора часа, они просыпаются за несколько минут до полуночи и находят сообщение от Сотриголовы: «с Китамурой». Доставлено в 23:44, и они расслабляются: судьба их будущего в руках Айзавы. — Хм, — сонно бормочет Бакуго, протирая глаза. Он свернулся калачиком рядом с Тодороки, их ноги переплелись, и он утыкается кончиком носа в изгиб челюсти Тодороки. — Сколько сейчас времени? — Без пяти минут. — Тодороки сводит их руки вместе. Он поворачивается, чтобы посмотреть на Бакуго. Воспоминания об удаче и счастливых моментах дня блекнут, сменяясь беспокойством. — Перестань думать, — жалуется Бакуго и протягивает большой палец, чтобы надавить на складку между бровями Тодороки. Бакуго теперь такой лицемер. Тодороки протягивает свой большой палец, чтобы грубо надавить на морщинки между глазами Бакуго, и они устраивают потасовку, очень короткую, потому что часы тикают. Новое сообщение от Айзавы: «все еще с Китамурой». Сейчас 23:58. Бакуго вздыхает и закрывает лицо руками. Тодороки терпеливо ждет, хотя его руки скользят вверх и вниз по бедрам Бакуго, и он надеется, что это не отвлекает. Бакуго бьет его по рукам. Ладно, думает он и кладет их на колени. Очень отвлекает. — Ожидание — отстой, — ворчит Бакуго. — Представь себе этого ублюдка, который все это время ржет в своей камере. — Хочешь пойти к нему? — Сейчас? — Бакуго хмурится, на часах осталось всего две минуты до полуночи. — Если тебе от этого станет легче, — предлагает Тодороки. — Нет, — отказывается он, скорее всего, по тем же причинам, почему они провели весь день вдвоем. По громко заявленному мнению Бакуго, этот ублюдок уже занял более чем достаточно мыслей Тодороки, а единственное, что должно быть по-настоящему важно для Шото, — это сам Бакуго. — Ты когда-нибудь смотрел тот фильм, — спрашивает Тодороки, потому что всегда мелет вздор, когда волнуется, — где были сны внутри снов? — О боже, — говорит Бакуго, потому что Тодороки нервничает. — Там была сцена, где они ждут поезда. И они лежат на рельсах, вот так сцепив руки. — Он берет руки Бакуго в свои, скрещивая их запястья. — И это своего рода метафора — итак, ты ждешь поезда. — Разве? Ничуть не смущаясь, Тодороки продолжает: — Поезда, который отвезет тебя очень далеко. Ты знаешь, куда тебе хотелось бы уехать, но куда отвезет поезд — не знаешь. Это и не важно. Почему? Бакуго задумчиво смотрит на него, что-то ищет глазами. — Итак, я, полный ожиданий и надежд, жду этого поезда, но теперь мне уже все равно. — Верно. — И ты хочешь знать, почему я больше не беспокоюсь из-за этого вымышленного поезда, — медленно произносит Бакуго. — Гм, — говорит Тодороки, потому что это и вправду звучит немного глупо. Бакуго делает паузу. — Я видел этот фильм, придурок. — О. — Потому что мы будем вместе, — сухо цитирует Бакуго, приподняв брови. — Так что, если петля оборвется, все будет хорошо, ведь мы с тобой будем вместе. Ты это хочешь сказать? — Да, — слабо отвечает Тодороки. — Не очень? — Ты такой идиот, — говорит Бакуго с опасной нежностью и крепче сжимает руки Тодороки. Затем все его тело цепенеет. — Что такое, Бакуго? — спрашивает Тодороки с колотящимся в груди сердцем. — Что случи… Бакуго безмолвен, крик застрял в горле, он бьется в конвульсиях. Тодороки хватает телефон скользкими от холодного пота руками. Айзава на рассвете нового дня присылает сообщение: «сделано». Петля разорвана, но Бакуго не радуется вместе с ним. Вместо этого, стискивая зубы, корчится от боли, дергается вверх-вниз с зажмуренными глазами и капельками пота на лбу. Тодороки обхватывает ладонями его лицо и держит на протяжении всего этого кошмара, излучая мощные волны беспокойства. Бакуго взбрыкивает, а Тодороки давит на него, прижимая к простыням, и думает, вызвать ли скорую. Или Айзаву. Мидорию. Яойорозу. Его маму. Наконец Бакуго перестает двигаться. Тодороки проверяет его дыхание под носом, кладет пальцы на артерию под челюстью, прислушивается к сердцу. Бакуго дышит, и его сердце бьется, так что он не мертв. Тодороки обхватывает его лицо ладонями и ждет. Кажется, проходит целая вечность, прежде чем Бакуго открывает глаза. По его щекам текут слезы, он невидящим взглядом смотрит на Тодороки. Затем свет и огонь возвращаются в глаза, и Бакуго отбрасывает руки Тодороки, чтобы вытереть слезы. — Бакуго, — с облегчением говорит Тодороки. — Черт. Я помню. — Ты, — моргает Тодороки, — ты… что? — Я помню, — осторожно повторяет Бакуго. Его лицо пылает. От смущения или от чего-то еще, Тодороки не может точно сказать. — Вот что это было — вернулись мои гребаные воспоминания. — Ох. Их телефоны загораются от входящих сообщений. Люди вспоминают отличия, если что-то в их жизни изменилось в предыдущих петлях, но Тодороки это даже не волнует. У него снова есть Бакуго, Бакуго, который помнит, Бакуго, чье лицо яростно краснеет от воспоминаний. Бакуго, которых, как он думал, он потерял, все они здесь, собраны в этом человеке в его постели, сжаты в ячейки воспоминаний, которые заполняют пробелы. Он больше не один. — Я засунул язык тебе в задницу, — сгорая от стыда, жалуется Кацуки. Внезапно Тодороки чувствует себя измученным, разбитым до самых костей, и падает на Бакуго. Голова кружится от облегчения. Он крепко сжимает его. — С возвращением. Мы сделали это. * Две минуты первого ночи. Бакуго Кацуки c тяжелыми, прикрытыми от усталости веками в его объятиях. Они ложатся спать.