Июльские дни

Дорогой Изуку.

      Приехав в этот город в один из злополучных, в один из привычно пустых и бессмысленных дней, я, потерявший ранее всё: друзей, семью — которой у меня никогда до определённого момента, как сейчас понимаю, не было, и даже смысл жизни; внезапно — пусть и, возможно, не совсем сразу, понял одну очень важную вещь.       Даже если это звучит смешно и абсурдно — так же абсурдно, как и вся жизнь ранее, жизнь без тебя, Изуку, но наша встреча — не случайна. Она — годами ранее, давным-давно, несомненно, уже была предзнаменована высшими силами, назначена на определённый срок, которого только оставалось ждать с нетерпением, зная, что награда — самый главный приз во всей моей жизни, награда за всё потраченное — потраченное практически в бездну, в пустоту, время.       И тогда, увидев перед собой в первые дни июля мальчика — для какого-то самого непримечательного, даже вовсе не самого красивого, но для меня же — поистине идеального, пусть всё ещё и не раскрывшего до конца всю свою красоту, спрятанную под лёгкой худобой и подростковой угловатостью, я понял не только то, что наша встреча не случайна.       Но ещё и то, что я люблю тебя до луны и обратно. От Солнца — палящего неумолимо, палящего порой крайне безжалостно; и до Земли — настолько огромна моя любовь. Всегда. Каждую секунду жизни, начинающей приобретать вновь — как когда-то однажды, вероятнее всего, лишь в самом раннем детстве, краски: разноцветные, яркие и солнечные, но больше всего — еловые, хвойные, лесные — называй это исключительно так, как тебе хочется.       Однако знай — простой знай, Изуку, мой мальчик с бесконечным количеством проблем, вечно растрёпанной причёской и застенчивой улыбкой, что именно эти цвета — и никакие больше, помогли вернуть мне способность видеть мир цветным, не черно-белым.       Ведь они — те самые цвета, всегда были со мной, даже если тебя — по какой-либо огорчающей причине, не было рядом.       Каждый твой вздох, запечатлённый когда-то моими глазами, моим взором; каждая твоя веснушка, разбросанная по щекам небрежными точками, становящимися на солнце особенно яркими; каждая твоя кудряшка — порой казалось, что ты не прикладывал никаких усилий к тому, чтобы действительно заботиться о собственных волосах, что лишь добавляло тебе ещё большее очарование — то (как и многое другое), что преследовало меня. То, что навеки было заложено в мои воспоминания, сводящихся лишь к одному слову:       Ты.       Ты, живущий на двадцать пятом этаже — казалось бы, так высоко, так недостижимо, в чём я, узнав тебя поближе, приблизившись к тебе максимально — настолько, насколько было возможно, убедился только сильнее. Ты всегда — почти всегда, был рядом, но в то же время — гораздо дальше, чем можно себе представить.       Ты, увлекающийся комиксами про героев как самый настоящий фанатик — может быть, сам ты, Мидория, этого не замечал, этого не знал, но при каждом новом, полученном комиксе, твои глаза загорались ярче прежнего, пока и вовсе не становились похожими на солнце — не на то, небесное; а на моё — личное, заземлённое.       Ты, верящий всякой чепухе — наверное, веяние подросткового возраста — или же что-то другое, но я помню — помню прекрасно, как увлечённо ты читал стихи о любви, приукрашенной вуалью гротескного вымысла, в то же самое мгновение забывая обо всём, поддаваясь прямо попутного ветру юности.       И ты. Просто ты.       Ты. Ты. Ты.       Я не знаю, как жил раньше без тебя. Жил ли я вообще? Быть может, я просто существовал — и иначе быть не могло, абсолютно точно не могло, ведь жить — жить, не имея представления о том, как живёшь ты — невозможно. Равносильно самому главному греху.       Но мне хотелось исправиться. Так сильно, что это желание, этот внезапный порыв… нет, чёткая, стопроцентная уверенность, было непреодолимой.       И, как ты мог заметить — но даже если и нет, то это не так важно — главное лишь то, что я всё же это делал; каждое мое действие, каждый мой поступок, каким бы странным он порой ни казался, было для тебя. Даже такая — на первый взгляд, мелочь, банальщина — дыхание, питание и многое другое — всё это для тебя. Только для тебя, мой мальчик.       Мой солнечный мальчик — порой даже слишком солнечный — не то чтобы это было совсем плохо; не видящий и не замечающий окружающий мир, его намерения, прикрытые за маской добродушия, желания помочь, однако на деле — имеющие лицо безразличия, сделанное изо льда и одновременно — из пламени огня, желания невольно — по указанию свыше, навредить тебе — такому хрупкому и беззащитному.       К счастью, я всегда был рядом.       И даже тогда — в тот момент, когда я ширкал спичку о спичечный коробок, собираясь использовать собственное оружие людей против них же самих, поверь — поверь мне как и всегда, как и всегда раньше — я точно знал, что и для чего конкретно это делаю; все мои мысли были о тебе. Всё равно. Без всяких сомнений, которые и не могли возникнуть у меня.       Потому что я любил, люблю и буду любить тебя, Изуку, даже если на этом свете будущего для нас, по стечению определённых обстоятельств, нет. И даже улетев в далёкие края, я не забуду о тебе. Никогда.

Farewell, my summer love.