Июльские дни

      — Тебе нравятся комиксы, Изуку? — спрашивает Тошинори, прикусывая свою уже изжёванную губу.       Он надеется на это, на слабую попытку зацепиться крючковатыми, ветвистыми руками хоть за какой-то минимальный, крошечный шанс, когда открывает скрипучую дверь в небольшую комнату с обшарпанными стенами.       «Ремонт», — в бесконечном круговороте мыслей кружатся всё новые и новые.       Яги кашляет в кулак, отворачиваясь. Здесь нужен ремонт. И Тошинори задаётся вопросом, почему думает про это.       Ведь он не видел смысла менять старую мебель или что-то подобное.       Но смысл появился: смысл переступает порог комнаты нерешительно, словно с осторожностью, и встаёт напротив Яги, поражённо оглядывая невзрачную обстановку небольшой гостиной.       Несколько плакатов и многочисленные фигурки на пыльных полках оказались самым красочным и радостным пятном здесь, акцентируя на себе внимание пестрящей яркостью разнообразных цветов.       Зелёные глаза — перенасыщенная оттенками чаща леса на острове Якусима; полны воодушевления, неподдельно искреннего интереса, переливаясь лучами июльского солнца.       Тошинори улыбается понимающе.       — Тебе нравятся комиксы, не так ли, юный Мидория? — предполагает он. И конечно же, знает наперёд: тот самый ответ заключён в весёлых и живых огоньках, в бездонных «чашах» зелени напротив.       Щёки Изуку краснеют очаровательно, пылая нежно-розовым цветом, несмотря на короткую гримасу смятения, неуверенности.       Яги иронично выгибает бровь, начиная беспокоиться по новой. Ещё сильнее, чем до этого.       Он сказал что-то не так? Или, может, ему лишь показалось, что Мидория увлекается комиксами?       — …да, — кивает Изуку, добавляя совсем негромко, полушёпотом: — я действительно люблю читать комиксы.       Но Тошинори, попавший в плотную сеть недоумения, прекрасно слышит это, теряясь от собственных чувств в самой пучине растерянности. От подобного узел разочарования скручивается где-то в душе, оседая на стенки сжимающегося в попытках избавиться от странного стеснения, перекрывшего доступ к кислороду, горла.       — Гм, — обращает на себя внимание Яги, испуская нервный вздох, указывая рукой на полку с комиксами, — если хочешь, можешь рассмотреть их поближе. Или почитать.       В каждом действии Мидории по-прежнему читается неуверенность, плавающая на поверхности открыто и ясно, когда он смотрит на Тошинори, смотрит — точно в неверии, невербально спрашивая разрешение — лишь склоняя голову набок со странным блеском в глазах.       Яги старается не хмуриться, уточняя лишний, но такой необходимый раз:       — Они полностью в твоём распоряжении, Изуку. Ты можешь даже забрать их себе. Я думаю, Инко не будет против этого.       Кудрявая чёлка Мидории и вовсе спадает на его глаза, закрывая взор густой пеленой, к которой Тошинори хочет прикоснуться. Ласково заправить выскочившие пряди волос за ухо, задевая линию щёк Изуку пальцами. Это было бы приятно для мальчика? Или же просто щекотно?       И как отреагировал бы Мидория?       Сердце Яги уверено, что Изуку, пригретый солнечными лучами, пробивающими себе путь через ткань занавесок; потянулся бы к прикосновению, к тёплой ладони Тошинори.       Но Яги колеблется. И когда мысли утекают абсолютно не в то русло быстрым потоком вместе с кровью, образовавшейся привычным комом в горле, в грудине; он не замечает небольшое перемещение Мидории.       Книжная полка для Тошинори невысокая, скорее низкая: с ростом Яги это не кажется чем-то удивительным, в то время как для Изуку — в самый раз. Идеально соответствует его росту, позволяя не прилагать никаких особых усилий, чтобы подцепить пальцами один из комиксов, вышедший в продажу не так давно.       Тошинори повезло купить его из рук знакомого, заполучив редкое на этот момент издание, вероятнее всего, одним из самых первых, хоть Яги и читал комиксы очень редко.       Но в том, чтобы коллекционировать комиксы, было что-то… уникальное. Подобно только-только напечатанным книгам: вдыхать их запах, перелистывать страницы бессонными ночами и погружаться в другой мир, скрытый пылью, а не плотным слоем летящего в глаза пепла.       Поэтому с каждым прошедшим годом их скапливалось у Яги всё больше. Кто-то дарил Тошинори комиксы, какие-то — приобретал сам.       Однако у всех была своя личная история, совершенно непохожая на историю любого другого комикса из сотни тысяч существующих в мире.       Яги ценил это. Как и то, что Мидория увлечённо перелистывал страницы, исследуя каждую картинку и каждое слово подушечками пальцев; улыбался абсолютно незаметно, незаметно для себя, но не для Тошинори, искоса наблюдающим за ним.       Солнечные лучи, одержавшие победу за собственное освобождение, сквозь единственное препятствие — занавески, беззастенчиво ласкают мягкую кожу Изуку, окрашивая её в румяный цвет, когда сам огненный великан — солнце, и не думает уходить за облака, превращаясь в размытую линию у горизонта.       А Яги хочет сейчас оказаться на месте этих лучей, покрывая поцелуями-прикосновениями торчащие ключицы, осматривая их вблизи. Пролиты ли солнечные поцелуи — веснушки, за пределы нежного лица Мидории?       Нужда в прохладном летнем ветре появляется как никогда кстати, абсолютно оправданная и ясная.       Ведь Тошинори мечтает узнать это. Когда-нибудь. Потом. Или сейчас.       Сейчас, когда осторожными шагами, шагами хищника, приближается к увлечённому чтением Изуку сзади, укладывая одну руку на его плечо, едва заметно дёрнувшееся от прикосновения. И тут же расслабившееся под странно приятной тяжестью.       Яги опускает взгляд вниз. И его сердце болит так сильно. Как никогда раньше. Почти впервые за всю жизнь.       Молочно-белая шея Мидории усыпана следами корицы — веснушками. Точно узорчатый рисунок на кофейной пенке, украшенной ароматными пряностями. Явно сладкой, отдающий ванилью на вкус — почему-то кажется Тошинори.       Он тянется вперёд. И сдерживает себя от того, чтобы зарыться носом в изгиб тонкой шеи. Ведь Изуку смотрит на него вполоборота, всё ещё не отрываясь от комикса полностью.       — Мои одноклассники считают это глупым: читать комиксы. Глупым и детским, — негромко бормочет Мидория. — И говорят, что мне пора вырасти из этого. Должно быть, они правы, и мне стоило прислушаться к их совету — перестать заниматься чепухой, потому что…       Когда Изуку замирает на половине фразы, Яги разворачивает его к себе, собрав всю уверенность и решительность, что у него когда-либо была.       Тошинори смотрит в его глаза. Бесконечно долго и вдумчиво, улавливая нотки грусти невидимым радаром проницательного взгляда.       Это неправильно: грусть на прекрасном лице красивого ангела. На лице, где должна красоваться только улыбка.       Тогда Яги обдумывает свои действия недолго. На самом деле, не думает о них вообще — просто повинуется тому, что казалось до максимальной точности верным и нужным, правильным: сгрести Мидорию в кольцо из собственных рук, приобнимая за дрожащие плечи хрупкое, фарфоровое тело — слишком ранимое, чтобы выдержать груз бренности мира и общества.       Он обнимает его до невозможности долго — и даже тогда, когда руки упираются ему в исхудавшую грудь в изначальных попытках оттолкнуть, сходящих на нет со временем, наполняющим комнату звуками печали — короткими всхлипами.       Лишь в этот момент, спустя томительные секунды, Тошинори позволяет себе говорить, пусть слова и застревают комом в горле с чем-то незнакомым, непривычным.       — Взгляни на меня, мальчик мой! — громогласно начинает разговор Яги, указывая ладонью на себя.       И это, кажется, работает. Хоть немного. На мгновение.       — Я тоже увлекаюсь комиксами, — возвращается к начатому Тошинори, делая паузу, чтобы вздохнуть, — но разве это что-то меняет? И… ох, совсем забыл спросить: какой твой любимый герой?       …ведь мягкие рыдания срываются с губ Изуку с ещё большей интенсивностью, напрасно пугая Яги. Эти звуки разительно отличаются от предыдущих, теперь же — таящие в себе толику счастья от таких простых, но значимых фраз.       Вытирая с глаз слёзы, льющиеся на щёки расплавленными звёздами, Мидория отвечает с улыбкой в уголках губ:       — Капитан Америка.       Тошинори усмехается. По-доброму.       «Вот как», — мимолётно думает он. И встречает Изуку ответной, ободряющей улыбкой.       — Тогда у нас есть ещё больше общего, чем ты можешь представить себе, юноша, — качает головой Яги, сияющий в лучах солнца, взошедшего на небо вновь.       Но, глядя на часы, Тошинори на мгновение кажется испуганным, ойкая почти одновременно с Мидорией.       Инко доверила ему своего сына на пару часов. Но они, похоже, немного превысили свой лимит.       Торопливо ответив на вопрос Изуку: «могу ли я взять комикс с собой, чтобы прочесть его дома до конца?», после этого Яги слышит то, что переворачивает мысли с ног на голову:       — Тоши, ты… так непохож на всех тех взрослых, которых я когда-либо встречал…!       И если Мидория действительно считает так, то Тошинори готов соответствовать этому, делая всё возможное, чтобы сладкое «Тоши» срывалось с розовых и потрескавшихся от июльской жары губ как можно чаще. Всегда.