Тебе девятнадцать

Тебе девятнадцать, и ты стала такой взрослой. Уже как полтора года назад ты окончила школу и теперь просто играешь свою роль. Ты сделала свой выбор, потеряв право на ошибку. Ты выбрала стать солдатом — ни министерским работником, ни целителем или хотя бы дрессировщиком драконов, как большинство твоих однокурсников, а именно солдатом. Но иногда ты задаёшься вопросом, что будет, когда — если — все это наконец закончится? Что тогда? Тебя втянули в эту войну на пороге твоей жизни, и порой ты думаешь, не погубила ли она тебя навсегда? Тебе девятнадцать, но ты ещё совсем ребёнок. Ты влюблена, и порой это даже мешает. Временами ты принимаешь глупые решения и действительно ранишь людей, но тебе всего девятнадцать, черт возьми, ты не обязана думать об этом. Иногда ты становишься ужасно раздражительной, порой ленишься, а временами плачешь посреди ночи, потому что скучаешь по родителям, которых уже не вернуть. Ты смотришь на своих сверстников, живущих в мире, где совершеннолетие наступает после восемнадцати, но даже там это всего лишь цифра. Порой ты ловишь себя на мысли, что мечтаешь о поступлении в университет, но тут же одёргиваешь себя — ты сожгла все мосты, и теперь двери того мира навсегда закрыты для тебя. Это звучит ужасно, но ты ловишь реальный кайф от боя. Когда тебе кажется, что вы окружены и конец совсем близок, но каким-то чудесным образом вы прорываетесь вперёд, по телу пробегает приятная дрожь, и вот тогда ты понимаешь — оно и впрямь того стоило. Ты встречаешься взглядом со своим возлюбленным, своим напарником, своим мародёром и просто улыбаешься ему, а что ещё остаётся делать? Тебе девятнадцать, и потому после очередного рейда ты идёшь в бар со своими друзьями, обмениваешься с ними военными историями, будто это и впрямь звучит забавно, показываешь полученные раны, будто они ничего не значат. Иногда бои проходят плохо, очень плохо, но ты до сих пор удивляешься своей реакции. — Они были всего лишь на пару лет старше нас, — шепчешь ты, глядя, как заносят их тела. Ты молода и склонна забывать о собственной смертности, но пора уже повзрослеть и перестать быть такой беспечной. Ты всегда любила Хэллоуин, даже когда была маленькой и ещё не понимала, почему именно. Ты обожала сладости, страшные костюмы, атмосферу всего мистического, сверхъестественного и просто немного жутковатого. Тебе нравился юбилей смерти, проводимый призраками Хогвартса, хотя ты и не понимала, почему кто-то хочет праздновать день собственной смерти. Но когда ты спросила об этом сэра Николаса, он лишь задумчиво почесал ухо. — Возможно, потому, что я не праздновал этот день при жизни. Навёрстываю упущенное, знаешь ли! — у тебя пробежали мурашки по спине, когда ты подумала о том, какой день в году пропускала лично ты, но, отмахнувшись, вернулась к своим конфетам. Ты бы хотела, чтобы Хэллоуин был таким же весёлым, как раньше, но ты уже взрослая, и теперь этот праздник для детей и мёртвых. Поэтому свой девятнадцатый Хэллоуин ты проводишь в самом разгаре битвы, укрывшись за качелями какой-то старой заброшенной детской площадки, пока волшебники, полные ненависти к таким как ты, пытаются убить тебя. Вокруг царит хаос, твои друзья один за другим умирают рядом с тобой, небо вдруг освещает яркая вспышка синего света, и ты понятия не имеешь, когда это закончится. Но ты жива, и ты рада. Теперь ты просто хочешь забыться. Ты теряешься в своём возлюбленном, а он — в тебе. Но когда вы остаётесь наедине, вновь становитесь испуганными детьми, которые безмолвно плачут между стонами. Когда он снимает с тебя одежду, ты замечаешь, насколько тонки твои запястья, насколько прозрачна твоя кожа. Вы сцеловываете друг с друга ваши слезы, пытаетесь заставить себя чувствовать что-то, кроме боли. Полученный экстаз недолговечен, но все же он невероятен. На какое-то время бои прекращаются, ты молча оплакиваешь погибших и пытаешься убедить себя в том, что вам все ещё стоит сражаться, что у вас действительно есть шанс на победу. Иногда тебе хочется сбежать, но ведь это не война одного старика. Да, для кого-то ты можешь быть обычным пушечным мясом, но ведь ты — причина всего происходящего, и поэтому если не тебе сражаться, то кому? Порой ты поражаешься, почему люди, которые не имеют к этой войне никакого отношения, все ещё рядом и помогают вам. Однажды ты все-таки спрашиваешь его об этом, своего… ты не знаешь, как теперь его называть, ведь он стал для тебя всем. Он посмотрел на тебя в недоумении и еле слышно ответил: «Потому что так правильно». Временами ты и сама задумываешься о своих моральных принципах и ценностях, о выборе, который могла бы сделать, но не сделала. И все чаще ты думаешь, что не должна так сильно сомневаться в себе. Самое странное — это узнавать под масками людей, с которыми ты раньше училась. Теперь же они направляют на тебя палочку в надежде убить. Не то чтобы вы когда-то были друзьями, но им ведь тоже девятнадцать, и трудно забыть, как всего несколько лет назад вас всех вместе отсортировывали в Большом зале на факультеты, как вы сдавали экзамены в одном кабинете, как смотрели одни и те же игры по квиддичу и как в моменты случайной вежливости обменивались ингредиентами на Зельях. Сегодня ночью особенно холодно, и ты чувствуешь себя не очень хорошо; твои заклинания не так сильны и не попадают по цели, ты спотыкаешься о торчащие из земли корни деревьев. Джеймс замечает это и вместе с Сириусом отступает назад, чтобы прикрыть тебя. Ты кричишь им, что тебе не нужна помощь и о чем они вообще думают, подрывая вашу операцию. Но внезапно чувствуешь сильное головокружение и в следующую секунду осознаешь, что едва стоишь на ногах, держась за кару дерева, а парни впереди тебя пытаются отбиваться от наступающих на вас Пожирателей смерти. — Её ранили? — спрашивает Сириус, и ты пытаешься ответить «нет», но в ушах не перестаёт звенеть, и ты вдруг начинаешь сомневаться. Что это такое? Где-то недалеко раздаётся трансгрессионный хлопок, и ты слышишь, как Джеймс громко ругается. — Твою мать, они привели подкрепление, — парни нервно оглядываются на тебя. — Может, нам увезти её? Лили, ты как? Можешь идти? Ты слышишь его голос будто сквозь толщу воды. Ты пытаешься что-то ответить, но не можешь. Ты ненавидишь себя за свою слабость. Ты должна быть сильной, но едва ли не умираешь сейчас по непонятным причинам. Раздаётся взрыв, а за ним полные ужаса крики; ты понимаешь, что они могли заметить тебя, раненую грязнокровку. Ты пытаешься приподняться, но твоё тело сковал страх. Тебе нужно уходить отсюда как можно скорее. Ты, Джеймс, Сириус — вы все должны срочно бежать. Они помогают тебе встать, и по их лицам ты понимаешь, что они думают так же. Твой взгляд падает за их плечи, и ты видишь его. В тусклом свете луны невозможно разглядеть лица, но эти глаза — их ты ни с чем не перепутаешь. Он направляет на вас палочку, и твоё сердце сжимается от понимания, что тебя предали. Будто в замедленной съёмке ты видишь, как луч света пролетает мимо вас, сбивая стоящего за вами Пожирателя смерти, и уже в следующее мгновение тебя перебрасывает в другое место. Это заклинание предназначалось не тебе. В штаб-квартире парни не могут найти себе места, пока тебя осматривает целитель, и ты говоришь им, чтобы они успокоились, хотя сама чувствуешь себя ничуть не лучше. Целитель подходит к ним и начинает что-то объяснять своим тихим, успокаивающим голосом, но у тебя все ещё не перестаёт звенеть в ушах, и потому ты думаешь, что не расслышала его слова. Целитель покидает вас, Сириус выходит вслед за ним, и ты остаёшься один на один с другим девятнадцатилетнем парнем, который выглядит столь же напуганным, как и ты. — Что же нам теперь делать? — шепчешь ты, но он останавливает тебя и крепко прижимает к себе. Тебе девятнадцать, и ты беременна. Тебе хочется одновременно смеяться и плакать. Это какой-то бред. И это не входило в твои планы. На следующем собрании вы с Джеймсом обо всем рассказываете остальным членам Ордена. Говорит он, но все взгляды устремлены на тебя — ты почти слышишь их молчаливое осуждение. — Глупая маглорожденная девчонка, мало того, что залетала, так ещё лишила нас двух бойцов. Ты возмущена их воображаемыми словами — тебе девятнадцать, но ты вовсе не дура. Тут что-то не так. Ты всегда контролировала ситуацию. Когда следом за вами Алиса Лонгботтом заявляет о своей беременности, ты чувствуешь что-то вроде облегчения. — Может они попали под какое-то заклинание, влияющее на действие зелья, — предполагает кто-то, и ты почему-то вспоминаешь странную вспышку света, пролетевшую над тобой в небо, и охватившую тебя страсть спустя пару часов после этого. Рождество проходит довольно скромно: тарелка сахарного печенья и небольшая ёлка в углу комнаты. Сириус старательно готовит гоголь-моголь на кухне, а Питер пытается ему помочь, хотя на деле только мешает. Ремус сидит на диване и тихо разговаривает с тобой, а Джеймс нервно постукивает ногой по полу. — Я на втором месяце, — говоришь ты. — Ребёнок должен появиться в конце лета. Ремус слабо улыбается, и в его глазах ты видишь жалость, но при этом и искреннюю радость. — Это прекрасно, — говорит он, и ты думаешь о его словах. Прекрасно. Замечательно. Превосходно. Впервые ты чувствуешь дрожь по телу от предвкушения, и на твоих устах расцветает улыбка. Сириус возвращается в комнату и протягивает кружки с гоголь-моголем, но Джеймс резко его останавливает. — Сначала подарки! Я первый! — он вкладывает тебе в руку маленькую коробочку, в которой потом, как оказывается, лежат ключи. — Они от старого дома моих родителей на юго-западе Англии, — объясняет он. — В Годриковой впадине. О, и вот ещё что… — он опускается перед тобой на одно колено, — Лили Эванс, ты выйдешь за меня? Кольцо восхитительно: золотое, с большим рубином, окружённым маленькими бриллиантами. Ты лишь киваешь сквозь слезы и протягиваешь руку, чтобы крепко обнять его за шею, а затем твоё лицо усыпают множество поцелуев. Вокруг начинают раздаваться радостные свисты и аплодисменты, и сквозь них ты различаешь слабый голосок Питера. — Так и когда же свадьба? — Джеймс улыбается тебе, а ты смеёшься над ним. — Скоро, — говоришь ты, и Джеймс недоверчиво смотрит на тебя. — Под Новый год? — остаётся меньше недели, но этого времени вполне достаточно. Вы пригласите весь Орден и ещё парочку друзей. Наверно, тебе придётся взять платье напрокат, но с другой стороны не будет нужды устраивать пышную церемонию — родителей, спорящих с вашим решением, все равно не осталось. Ты снова улыбаешься и киваешь. — Не волнуйся, приятель, я уже спланировал твой мальчишник, — вставляет Сириус, и ты смеёшься вместе со остальными, медленно скользя рукой по своему животу. В тайном бракосочетании есть особая романтика — мрачное очарование двух связывающих себя сердец на фоне нарастающей войны. В этом взятом напрокат платье ты чувствуешь себя настоящей героиней романа. Вы стоите в небольшой магловской церквушке, и ты думаешь поделиться с Джеймсом своей идеей, но вдруг останавливаешь себя — иногда героев таких романов ожидал печальный конец. Кажется, ваша свадьба — самое странное событие, которое видел священник за всю свою жизнь: ваши друзья пришли в идеально выглаженных парадных мантиях, Хагрид вообще никогда не поддавался каким-либо объяснениям, но это ничуть не мешало проведению свадьбы. Лучше уж чувствовать на себе интерес и недоумение, чем полный ненависти взгляд. Ты позволяешь себе минуту слабости и с горечью думаешь о проигнорированном Петунией письме, но понимаешь, что этого стоило ожидать. Ты и представить не можешь, как отреагировала сестра на новость о твоём тайном бракосочетании, незапланированной беременности и возможной встрече с кучей волшебников. Дедалус Дингл то и дело носится вокруг вас, делает фотографии и не переставая поправляет свой фиолетовый цилиндр. Ваши гости едят с салфеток с надписью: «С Новым 1980 годом!», потому что это все, что ты смогла найти в последние минуты приготовления к свадьбе. Позже вы берете мотоцикл Сириуса и улетаете в закат с кучей подаренных оловянных котлов для зелий. Свою брачную ночь ты проводишь в отеле в Годриковой впадине, а на следующий день, закатав рукава, срываешь заплесневелые занавески в пыльном доме, который тебе предстоит сделать своим. Вы по очереди подстригаете мёртвые изгороди сада, пока один из вас тайком следит за улицей в поисках заблудших маглов. Это хорошо, что у тебя опять появился дом, хоть и разобрали вы пока только вашу спальню — дальше по коридору детская, которая находится в полном беспорядке. Джеймс бросает на тебя взгляд и, криво ухмыльнувшись, предлагает тебе немного полежать в кровати. Смеясь, ты бежишь за ним вверх по лестнице. Тебе вроде как даже нравится снова жить среди маглов. Уже на второй день после переезда одна из соседок, приготовив шоколадный пирог, приходит к вам познакомиться. И хотя тебе приходится быстро действовать, чтобы успеть остановить все самочистящиеся кастрюли, ты искренне наслаждаешься послеполуденным чаем, сопровождающимся бессмысленной болтовнёй без единого упоминания о войне. Она умиляется твоему быстрорастущему животу и ругается, когда ты говоришь, что слишком молода для детей. — В твоём возрасте я уже родила своего первенца и второй был совсем на подходе! Джеймс на носочках ходит из одной комнаты в другую, будто боится, что его заметят, и, когда соседка наконец уходит, ты смеёшься над ним. — Перестань, она всего лишь магл! Через пару дней ты знакомишься с Батильдой Бэгшот, и тогда наступает очередь Джеймс смеяться над тобой, когда, стараясь произвести впечатление на знаменитую писательницу, ты спотыкаешься и едва не падаешь прямо ей в ноги. Ты ненавидишь оставаться одна дома, когда все остальные отправляются на очередной рейд. Молча смотреть, как твои близкие люди уходят на верную смерть, — это совершенно другой вид страха. Ты провожаешь их в бой, а сама задёргиваешь шторы и не переставая ходишь взад-вперёд перед входной дверью. Ты неосознанно гладишь свой живот и вдруг начинаешь без умолку болтать с малышом. — Я не знаю, что мне делать, детка. Я солдат, и поэтому вся эта ситуация меня дико бесит. Я не должна сидеть здесь… это просто несправедливо! Я хочу сражаться вместе с остальными. Разве не в этом состоит великий баланс магии? Почему женщины и мужчины не могут во всем быть равны? — наконец ты немного смягчаешься и поправляешь растянутые магией брюки. — Конечно, я ни в коем случае тебя не виню, малыш. Я рада, что ты появился, хоть и немного неожиданно… Кончиками пальцев ты чувствуешь, как твой живот начинает шевелиться, и, обрадовавшись, ты хочешь позвать Джеймса, но вспоминаешь, что он ушёл. — Маленький мой, ты тоже боец? Ты ведь это хочешь сказать? — ещё один лёгкий пинок, и ты грустно улыбаешься. — Но я очень надеюсь, что тебе никогда не придётся им стать. В среду тебе исполняется двадцать. Утром ты чувствуешь себя не очень хорошо, а весь следующий день твоё тело охватывает холод и лёгкий мандраж, так что в целом этот день тебя разочаровывает. Казалось, он должен был подарить что-то большее. Двадцать лет — это зрелость. Именно в этом возрасте ты становишься по-настоящему взрослым осознанным человеком. Но на деле двадцать ощущается как девятнадцать, и ты задаёшься вопросом, когда же в твоей жизни появится то, чего ты так отчаянно ждёшь. Ведь сейчас ты думаешь, что тебе нигде нет места в этом мире, разве что в вашем маленьком коттедже. Джеймс незаметно подходит и крепко обнимает тебя со спины, пока ты молча наблюдаешь за медленно падающими хлопьями белого снега. Разве что рядом с ним. Тебе двадцать, и совсем скоро, в самый разгар войны у тебя появится ребёнок. Скоро ты начнёшь считать не свой возраст, а его, время начнёт измеряться не годами, а месяцами, и каждый час дня будет посвящён его жизни. Тебе двадцать, и ты стала такой взрослой. Тебе двадцать, и сейчас ты до смерти напугана. Тебе двадцать, ты солдат, и то, что ты станешь матерью, этого никогда не изменит. И до последнего твоего вздоха ты будешь продолжать бороться.