Проект

Шото не думал, даже подумать не мог, что всё обернётся именно так. Тодороки спешил домой, а одежда насквозь промокла от дождя. Телефон разрядился ещё вчера, когда он написал сообщение любимому о том, что ночью не вернётся. И теперь, когда он добежал до подъезда, страшно представить, что его ждёт. Парень сложил зонтик, что, однако, совершенно не спас его от ливня, и начал рыться в карманах в поисках ключей. Пальцы почти не сгибались, что делали, казалось бы, столь простую задачу неимоверно сложной. Глупый, глупый ливень, который застиг его ещё у друга дома во время совместного выполнения проекта, и вынудил остаться у Мидории на целую ночь. Кацуки знал к кому именно парень уехал с обедняшнего, и это ничуть не облегчало ситуацию. А хуже всего то, что Изуку проживал от них далеко, и погода в их районах частенько разнилась. Ночью гроза могла не застать Бакуго и дойти сюда утром, а значит и доказательств у него просто нет. Руки сильно дрожали, а дверь открыл ему какой-то сосед. Парень, трясясь, быстро забежал внутрь подъезда. Боже, как же холодно… Ноги едва сгибались, и как же сложно оказалось переступать за раз по две ступеньки, дабы добраться скорее, а лифт, как назло, не работал. Шото едва не упал несколько раз, пока бежал, но хорошо, что до нужной двери он, с огромным трудом, но добрался. Позвонил в звонок, ведь ключи, когда пальцы не слушаются, он не нашёл. Ужасно. Он успел написать ему в последний момент перед полной разрядкой мобильного, а у Мидории в один момент вообще от грозы вырубился свет на пару с его телефоном, и он никак, вот совершенно никак не мог объяснить всю ситуацию. За дверью послышались тяжёлые шаги, а кожей он буквально чувствовал, насколько Бакуго сейчас на него зол. И представить сложно, что же он сделает с ним сейчас, особенно если обнаружит грёбаную отметину на плече, которую Шото получил при падении на какой-то комод. Ну кто ж знал, что у Изуку нет дома фонариков, и пробираться приходилось в полной темноте до момента зажигания свечей?! В подъезде веяло холодом, от чего Тодороки замёрз только сильнее. Губы посинели, но дверь наконец-то открыли. На пороге, смотря на пришедшего со злостью, стоял Бакуго. Молиться. Молиться всем богам… На другое Шото, кажется, более был не способен. — Привет, — дрожащим голосом молвил Тодороки, шмыгая носом. Вместо ответа его только молча пропустили в квартиру. Молчащий Кацуки… Нет, кажется, молитвы тут не помогут… Парень прошёл внутрь. Наконец-то желанное тепло. Однако от тяжелого взгляда становилось совершенно неуютно. Ну вот что, что ему сказать и как всё объяснить? Ситуацию усложнило то, что никто из их с Мидорией друзей не знал о совместном сборе, не присутствовал с ними и никак не мог подтвердить слова Шото о том, что произошло. Бакуго захлопнул за ним дверь так, что от стука мог содрогнуться даже глухой. По коже прошлись мурашки, но Тодороки старался сохранять спокойствие, как и всегда. Его совесть полностью чиста, а потому переживать незачем. Ну... Наверное. — Сквозняк. — Ага, — юноша стянул с себя мокрую куртку, от чего стало ещё теплее. Что ожидать от Кацуки сейчас, он понятия не имел. Тот стоял и сверлил его хмурым взглядом ещё с минут пять, и за такой срок ладошки у Тодороки успели хорошо вспотеть. Весь вид Бакуго твердил: за него всё уже додумали и придумали. И бедственности его положения это вот вообще не помогало. — Кацуки, я могу всё объяснить. — Валяй. Видно, не собираясь его слушать, блондин хлопнул дверью кухни. Немного помедлив, Шото прошёл за ним, поправляя рукой мокрые волосы. Почему-то в один миг показалось, что его не простят: — У меня телефон разрядился, у Мидории не было зарядника. Началась гроза, и выключился свет, потому уехал я, когда дождь немного утих. Судя по полному игнорированию, ему откровенно не верили. Даже не слушая любимого, Бакуго хлопотал на кухне. С плиты доносился приятный аромат еды, и парень понял, что, скорее всего, готовил Кацуки с поздней ночи. — Кацуки, я попросту не имел возможности написать. Прости. Кажется, его состояние безнадёжно. Удивительно, что на него сейчас не начали орать. — Ага. Нет, ну надо же было так сильно вляпаться из-за чёртового общего проекта по работе и простого дождя. Его односложные ответы напрягали побольше чем крик, а потому Шото перестал оправдываться и молча буравил взглядом чужую спину. Парень молчал. Двигался он механически и резко, отчего создавалось ощущение, будто его не собирались прощать вообще. Кажется, для себя Кацуки уже всё нафантазировал и решил. Вот же дрянь… — Кацуки, прости меня. Снова попытался сделать попытку примирения и подошёл ближе, обвивая ледяными руками чужую спину. — Отвали уже, а. Этот ответ словно ударил по больному, а по телу прошла сильная дрожь, однако отпускать его от себя Шото не собирался. Ведь правда же, ничего, чтобы себе там не думал Бакуго, не было! И никогда не будет. Его не отталкивали от себя и не притягивали ближе. Только механически нарезали овощи, складывая в раковину негодные очистки. Взгляд скользил только по рабочей поверхности и порой куда-нибудь на стол. Но только не в сторону Тодороки. Что делать в такой ситуации, юноша решительно не понимал, а потому попросту его обнимал, не отпуская ни на секунду: — Ну что мне сделать, чтобы ты мне поверил и простил? Ему в очередной раз не ответили, от этого стало совершенно плохо. И ни грамма светлых чувств не промелькнуло во взгляде. Неужели на него настолько сильно обиделись? От этого юноша закусил губу и выдохнул тяжело куда-то блондину в шею. Его дальше легко потряхивало от холода, но пока его не простят, он не собирается отогреваться. — Ты думаешь, я не понял ничего или как? — Ты о чём? Послышался тихий хмык, после которого блондин продолжил молча резать овощи, шинкуя морковь на доске. — О том, что произошло ночью, когда ты остался дома у своего бывшего, а? — Между нами ничего не происходило, Кацуки. Господи, что он себе напридумывал-то? Страшно представить… А теперь ему выкручиваться как-то с этой ситуации. — У тебя футболка с плеча съехала. Красное пятно… Похоже на засос. Идеально. — Я в комод ударился, — уверенно ответил парень, хотя понимал, что этот ответ звучит очень абсурдно и глупо. — Ну-ну, — истерический смешок раздался с этим ответом, и парень продолжал криво усмехаться. С Изуку они встречались до этого некоторое время в универе, и расстались за несколько месяцев перед тем, как Тодороки запал на хорошего товарища со времён старшей школы и у них завертелись отношения. С Кацуки они встречались уже длительный период, но Бакуго всё равно к их теперь со-товарищу по работе в архитектуре любимого до жути ревновал. И порой убедить его в том, что ничего нет, очень и очень сложно. Сейчас — один из таких моментов, когда Тодороки полностью влип. Конкретно увяз в подобном дерьме и не имеет как такового выхода. И их общий проект парень уже по-настоящему возненавидел. — Кацуки… — протянул парень, не выпуская его из объятий. Все слова в один момент попросту забылись, по телу прошла лёгкая дрожь, но теперь не от холода — от страха, что Кацуки его не просит. — Знаешь, я до последнего не верил. Но у меня всё равно было такое ощущение, что в итоге твоя поездка закончится именно этим. Он наконец-то резко обернулся, вставая с ним лицом к лицу. В красных глазах застыла боль, смятение, неверие и, в некотором роде, разочарование. В чувствах, в самом Шото, в Мидории — Тодороки не знал. Скорее всего, всё и сразу. Прощать и верить ему так просто Бакуго, очевидно, не собирался. — Кацуки, я ещё раз повторю: между нами ничего не было, — хотя Тодороки сам понимал, что сейчас звучит вот совершенно не убедительно. Самое худшее — то, что он действительно начал чувствовать себя перед ним виноватым, хотя причин реально нет. — И как я должен в это верить, а? Ты считаешь, я не видел, какими глазами вы друг на друга даже после расхода смотрели? — нужно срочно его убедить, иначе дело дойдёт до громкого скандала, а затем — вовсе до расставания. А прощать «измену» — он уверен — Кацуки не станет. — Чёрт, Кацуки, что мне сделать, чтобы доказать тебе всё? — По сути своей, ничего. Ведь доказательств у него ну просто нет. Шото прикусил губу, чувствуя себя дерьмово. Доказательств у него нет, простым словам парень попросту не поверит, а потому ситуация казалась совершенно безнадёжной. Но ведь надо же хоть что-то сделать! Нельзя всё так оставлять! Только Кацуки смотрел на него так, словно уже не собирался переубеждаться во всём, что для себя придумал. — Кацуки, — в горле отчётливо ощущалась горечь, которую парень поспешил сглотнуть, — у меня нет оправданий, но, если бы я реально что-то к нему испытывал, остался дальше у него, а не перся с самого утра в ливень к тебе. Бакуго ещё молчал, однако, судя по взгляду, сильно колебался. Ведь по сути Тодороки говорил чистейшую правду. Шото замолчал, подумывая, что можно ещё ему сказать, чтобы ему уж точно поверили, однако в голове звенела пустота. Юноша вдруг закусил губу, и боль в глазах заискрила, мешаясь с сомнением и каким-то странным огоньком из горечи и ноток коварства, который невероятно пугал. — Прости, что снова заставил волноваться, — всё-таки сказал он напоследок и мягко заправил прядь волос ему за ухо. По телу же, от взгляда, прошла дрожь. Через секунду его мягко перехватили за запястья, поднимая взор к его лицу. Внутри, как будто маленький огонёк, что-то йокнуло. Шото посмотрел на него в ответ спокойно и мягко, и в его взгляде Бакуго совершенно не видел лжи, что говорило о том, что ему сказали правду. С выдохом Кацуки выключил плиту, и вода в кастрюле перестала бурлить, заполняя всю квартиру приятным ароматом. Любимый смотрел на него слегка растерянно, с немым вопросом, однако больше ничего ему не говорил. — Ясно, — уже спокойнее выдохнул Кацуки, хотя в голосе точно слышались нотки ревности, а выглядел он в целом ещё хмуро. Ему робко улыбнулись, а уже через секунду снова легонько прижали к себе, поглаживая по плечам. Бакуго крепко прижал любимого к себе и прикрыл глаза, вдыхая аромат дождя и чужих почти выветрившихся духов. Секунды тянулись медленно в этих объятиях и лишь сейчас парень ощутил, насколько Тодороки замёрз. Внутри кольнула вина, но это чувство меркло в сравнении с разбушевавшейся ревностью. А потому стало как-то плевать. — Идём в спальню. — М? — удивлённо спросил Тодороки, ведь думал, что они сначала что-то покушают, но, видимо, Кацуки что-то придумал. И от этого становилось немного страшно. — Пойдём, я говорю. Кажется, его действительно задело то, что Шото остался на всю ночь со своим бывшим парнем, и сейчас ему хорошенько обозначат отдельные моменты. Дьявольский взгляд взаправду не сулил ни грамма хорошего, тело от этого сковывало ужасом… — Ладно-ладно, — он не стал спорить с любимым и медленно прошёл в спальню. Бакуго и дальше выглядел хмурым, от чего становилось как-то совсем неуютно. Кацуки поспешил закрыть дверь. Сейчас, наедине с ним, в такой родной комнатке, Тодороки ощущал себя достаточно уютно, пусть взгляд карминовых глаз плыл от одного угла к другому. Будто бы что-то выискивая. Хорошо, что скандала не было и Тодороки смог предотвратить страшное… Ведь он бы не пережил развода из-за такого. Несколько минут Бакуго стоял совершенно молча, и лишь дождь шумел за окном, привлекая к себе их внимание. Его поведение напрягало, но Шото продолжал смотреть и следить за каждым его движением, легонько улыбаясь. Он упустил тот момент, когда блондин ловким движением руки открыл шкафчик прикроватной тумбочки, куда обычно складывались всякие игрушки для страстных ночей. — Ты чего? — удивлённо спросил. Резким движением Кацуки сократил расстояние между ними и крепко, неожиданно, скрепил верёвкой запястья. — Э-эй, — юноша недоуменно покосился на возлюбленного, но противиться сильно не стал. Что же, он и сам не прочь немного поиграть, если из-за этого Бакуго перестанет на него дуться. Только пара минут потребовалась Бакуго, чтобы умело связать чужие руки в несколько коротких движений. Сильным толчком Кацуки столкнул парня на кровать и уже в следующее мгновение навис сверху, смотря прямо в глаза. Тодороки сглотнул, но взгляда от него не отвёл, а щеки от того, что Бакуго сидел почти что на его бёдрах, сильно покраснели. Стало немного неловко. Чуть шершавые пальцы прошлись по его шее, рисуя узоры на ключицах и груди. Беспристрастный взгляд словно томил, заставляя мурашки пройти по всему телу, а его самого — застыть в ожидании дальнейшего. Шото, казалось, даже не моргал, когда любимый делал нечто подобное, а сердце у него стучало очень быстро, норовя отбить все рёбра в считанные секунды. Пугало то, что любимый ничего не говорил и только молчал. Однако и эта собранность по-своему притягивала, влекла к себе, и хотелось вновь ощутить его прикосновения к себе. Никогда до этого Шото не замечал, что его настолько влечёт серьёзность Бакуго и хмурость… Но сейчас от одного только взгляда мурашки пробегали по всему телу. Хотелось коснуться его губ своими, а потому юноша потянулся за столь желанным поцелуем, выдыхая. Руками он не двигал, ведь их связали достаточно крепко. Бакуго только усмехнулся, мигом отпрянув от чужого лица. Тодороки недовольно на него посмотрел, не понимая, что именно сейчас от него хотят. Ухмылка скользила по тонким губам, и это не давало покоя. Становилось даже страшно от того, что Бакуго что-то задумал. Обычно подобное не предвещало ничего хорошего. Юноша немного поёжился от страха. Стало как-то совсем неуютно от такого взгляда. Руками Кацуки уверенно заскользил по груди Тодороки, оглаживая по контуру мышцы, и наслаждаясь громким биением сердца. Дьявольские огоньки с азартом заплясали в глазах. Его прикосновение всегда буквально сводили его с ума, прямо как сейчас, а щеки вмиг приобрели алый оттенок. Бакуго — гад. И сейчас Шото в очередной раз в этом уверялся. Лёгким дразнящим движением алоглазый очертил контуры сосков и спустился ниже. Обрисовал рельеф выступающих мышц, нарочно заезжая на чувствительные точки и задерживаясь на них по несколько секунд. Но оттого они казались вечностью. От этого дыхание сбивалось и становилось жарко. Казалось, что блондин желает с ним немного поиграть, ведь его улыбка только и говорила об этом. Бакуго опять огладил ладонями плечи. Лёгким прикосновением опалил пульсирующую венку, а затем и сами губы. Ни на секунду парень не разрывал взгляда. В разноцветных глазах плескалось желание, чтобы его наконец-то поцеловали. Но, казалось, Кацуки сейчас настроен на несколько иное. Лёгкой щекоткой он опять прошёлся по шее, особое внимания уделяя пульсирующей венке. Остановившись на ключице, резко переместился к рукам и уверенно сжал чужие ладони. — Издеваешься, да? — спросил Тодороки, ведь на прикосновение совершенно никак не мог ответить сейчас, когда руки крепко связаны. — Это наказание. За то, что заставил переживать, — горячо прошептал Кацуки в самое ухо, едва касаясь чувствительной точки губами. Юноша от подобных действий заметно содрогнулся и прикусил губу. Такое наказание ему даже нравилось, а потому Шото с интересом ждал того, что произойдёт дальше. Руки уверенно скользнули по всему туловищу: торсу, бокам, талии, вернулись к груди, после опускаясь на бёдра. Словно играясь, прощупали выпирающие косточки самыми кончиками пальцев, а после крепко провели по внешней стороне. Особое внимание юноша уделил ягодицам, ноги же, как на зло, не спешил раздвигать, лишь ласкал не слишком интимно и пока что дразняще, только бы накалить до предела все чувства и заставить по-настоящему желать. Судя по тому, как сильно ёрзал по кровати Тодороки, он действительно наслаждался всем этим и явно хотел большего. В глазах же застыла различимая мольба, но от этого блондину хотелось дразнить любимого ещё больше. Бакуго вновь припал к чужой шее, но уже губами. Не спешил целовать — возбуждал дыханием, которое казалось невероятно обжигающим и приятным сейчас. Парень податливо наклонил голову в сторону, а от чужого горячего дыхания по телу шла дрожь, но вот то, что его просто дразнили, сильно раздражало! Ему хотелось большего. Медленно, с расстановкой, Кацуки оставил на нежной коже сперва влажный след, а затем отметины зубов. От этого любимый немного дёрнулся, но потом послушно застыл. Возбуждение начало понемногу на него накатывать, и это блондин хорошо видел. Следующие несколько секунд парень молча водил языком по всей длине изящной шеи, местами резко всасывая кожу и оставляя яркие багровые отметины. Желал обозначить: его Шото занят. За реакцией Тодороки было приятно наблюдать, особенно видеть, как он мило прикусывал нижнюю губу и сильно краснел. Волосы растрепались, а от извечной идеальной причёски не осталось и следа. В какой-то миг Кацуки начал входить во вкус и сам. Резко, он прикусил мягкую мочку чужого уха и чуть потянул на себя. Если бы Тодороки мог, он бы обязательно схватился за чужие плечи, однако он сейчас на это не был способен. Руки болели и ныли, верёвка сильно натирала нежную кожу, однако это приносило странное мазохистское наслаждение. По чувствительному краю Бакуго играючи провёл языком. Рукой же мягко переместился к груди. Одежда мешалась и её хотелось поскорее с него стянуть и открыть обзор на накаченное и такое привлекательное чужое тело. По глазам Бакуго видел: Тодороки желает того же. Он сильно прикусил кожу возле ключицы, но затем сразу бережно коснулся её губами. Играть, всё-таки, хотелось больше. Тодороки едва сдержался, чтоб не застонать в голос, но уже через секунду легко потёрся о сильное тело, хитренько улыбаясь. У него же в глазах тоже начали пылать дьявольские искры. Не одному же блондину играться сейчас! Кацуки усмехнулся, уже через секунду поставив колено между чужих ног и легонько потеревшись о пах. На секунду Тодороки забыл, как дышать, а от таких действий легонько закружилась голова, но он сумел потереться об него в ответ. Ладони наконец-то ловко забрались под майку, дразня поглаживаниями нагое тело. И вновь: глаза в глаза. Эти ласки, Бакуго хорошо видел, буквально сводили любимого с ума. От этого хотелось играться ещё больше, а взгляд, коим его одарил Шото, сильно забавлял. Кацуки наконец поднялся к груди, сжимая пальцами соски, и долгожданно провёл языком по губам. Шото, довольно хмыкнув, наконец-то смог его поцеловать. Он это хотел сделать уже очень давно, но только теперь Бакуго позволил. Тёплыми руками блондин опять погладил его по груди и спустился к низу живота, водя прямо рядом с резинкой брюк. Парень сглотнул слюну и снова посмотрел прямо в глаза Бакуго. Он хотел, очень сильно хотел продолжения, а не этих утомительных, хоть и приятных, игр. Завораживающая ухмылка вновь скользнула по губам, и парень наконец-то огладил через ткань брюк чужие бёдра. Всё ещё не касаясь интимных областей и точно не собираясь переходить к активным действиям. Демон… — Ты гад, Кацуки, — совсем тихо шепнул юноша и спешно прикусил губу. — Такова месть. Наконец рука накрыла его ширинку, оглаживая через ткань возбуждённый член. Взгляд в глаза стал ещё откровеннее, и даже это ужасно возбуждало. По подбородку стекла алая струйка крови и Шото поспешил слизать её языком. Губы, от того, что всё вмиг стало донельзя горячим, пересохли и теперь пошли едва заметными трещинками. Движения внизу казались такими лёгкими, что ужасно раздражали. Хотелось резко, энергично, грубо, но вот Бакуго в один момент решил поиздеваться. И, видно, реакция Тодороки на все «ласки» доставляла ему невообразимо много удовольствия. Иначе на его губах бы не было этой довольной ухмылки. Головку стали мягко потирать, но через плотную ткань это мало ощущалось. Боже, как же ему хотелось большего — словами не описать, а Кацуки, судя по реакции, тоже этого жаждал, однако продолжал держаться со всех сил. Ствол он чуть сжал, начиная двигаться. Внутри же жило огромное желание большего. Бакуго же всё равно держался, не позволяя Тодороки получать наслаждение сполна. Но тем — больше возбуждая. Шото выдавил из себя тихий стон и легонько, не думая, дёрнул руками. По ним прошлась волна боли, однако это будто ещё больше возбудило. Наконец-то, спустя пару минут лёгких поглаживаний, Кацуки дёрнул вниз молнию на ширинке. От этого парень легонько содрогнулся, но на лице появилась лёгкая улыбка. Кажется, Бакуго готов приступить к более решительным действиям. Первый элемент одежды наконец-то улетел в сторону, и пальцы сжали член неощутимо. Шото двинулся ему навстречу, а на парня посмотрел с едва уловимым недовольством. Вместо того чтобы начать двигаться, юноша скользнул ниже и чуть сжал яички, начиная с ними легко играться. Вот же… С огромным трудом Тодороки удавалось сдерживать лёгкие стоны, хотя, казалось, что если любимый продолжит в таком темпе, он не вытерпит. Пальцами Бакуго, сжав ствол, начал массировать головку снова, то и дело проходясь по уретре. Пока через ткань, но крышу сносило от того, как хотелось большего. — Кацуки, прошу… — едва выдавил из себя, а голова невероятно кружилась от нахлынувших ощущений. — Терпи. Шото… Наконец ладонь скользнула уже под ткань, и ласки повторились, став более ощутимыми, но всё ещё ужасно невесомыми. Словно блондин прямо так хотел довести Шото до наивысшей точки, однако не дать кончить. И это у него удавалось даже слишком хорошо. В один момент терпеть стало попросту невозможно, а усмешка — хитрая-хитрая — на чужом лице раздражала. Нет, Кацуки действительно истинный демон. Ласки и этот медленный темп просто сводили с ума. А Бакуго и не думал действовать более активно. Только совсем легко дразнил самые чувствительные точки. Как у него самого получалось ещё держаться? Тодороки не знал, но от его действий ему буквально сносило крышу. Движения стали совсем точечными, и теперь этого стало катастрофически недостаточно. Как же хотелось ощутить его внутри или хотя бы прикосновений посильнее. — Кацуки… — снова произнёс с мольбой, облизывая пересохшие губы. — Терпи. Он снова сжал ствол, но всё ещё невыносимо тихонько. Хотелось просто выть от желания большего. Юноша смешно надул губки, показывая всем видом, что негодует от таких медленных действий парня! Темп чуть сдвинулся, но сжимали его совсем слабо. В один момент захотелось просто толкаться ему навстречу и тереться самостоятельно, ведь… Это просто невыносимо. Подумав, он все-таки легонько потерся, а всё тело в тот же миг задрожало. Стало чуточку легче. Тут же руку с усмешкой убрали, и движения превратились в мягкие поглаживания по внутренней стороне бедра. Чёрт… Господи, сколько ещё это будет длиться?! Мысленно юноша уже ненавидел себя за то, что дал Бакуго причины для волнения. Лишь через минут пять Кацуки возобновил поглаживания по члену, но теперь снова сквозь ткань. Его губы же он опять властно накрыл своими, целуя глубоко и грубо. Контраст с удушающе нежными движениями приносил необъяснимое наслаждение. А сами эти игры — мазохистское удовольствие. Тодороки ответил на поцелуй с пылом и страстью, легонько прикусывая чужую нижнюю губу. В отместку, так сказать. Наконец-то, сжимая чужой член посильнее, Бакуго ускорил темп. Тут же по телу прошли сотни мелких разрядов. С губ сорвался стон и теперь Шото даже не пытался его сдержать: слишком долго он этого ждал! Кацуки ускорился ещё, и тело начало просто бессознательно дёргаться в сладостных судорогах, и, уже не контролируя себя, Тодороки начал толкаться в чужую руку. Господи, как же хотелось наконец-то ощутить его внутри себя, а не просто получать удовольствие от этих ласканий сквозь одежду. Тело уже попросту не выдерживало. Стало совсем худо, когда он постепенно начал снижать темп и так дошёл до тех же поглаживаний, после возвращаясь на бёдра. — Демон… — произнёс он, облизывая губы языком. — Вот так. Словно сорвавшись, он просунул руку под боксёры и начал действовать так, как Шото того хотелось: быстро, резко и глубоко, сжимая член действительно крепко. Наконец-то он сможет полностью насладиться этим. Особенно когда Шото начал тереться об него в ответ. Почти в этот же момент темп резко сбавили. Какой же Кацуки… Гад. Чего он вообще хочет добиться такими действиями? Чтобы он кончил прямо так, без проникновения? Когда член сжали у основания, он осознал простую истину: ему это сделать так просто не дадут. Парень, чтобы стало легче, коснулся его губ своими и до крови закусил его нижнюю губу. Господи, ну сколько можно над ним издеваться-то?! На поцелуй Кацуки ему ответил яростно. С таким напором, что Тодороки уже был готов излиться прямо от этого… Жаль это так просто не получится. Они целовали друг друга так, словно норовили полностью съесть, без остатка, целиком и полностью. Но это казалось жизненно необходимым: тело уже трясло от того, что ему не давали разрядки. Просить о чем-то он больше не стал, ведь знал: Кацуки снова его не послушает и будет играться дальше. Быстрые движения восстановили вместе с активными поцелуями в шею, и от этого в край безумное возбуждение накатывало волнами. Сдерживать стоны же стало просто невыполнимой задачей. Руки хотелось куда-то деть, однако это было невозможно, потому их попросту прижали к себе, склоняя голову на бок и тихо постанывая. Темп всё нарастал, и в один миг Тодороки ощутил, что уже находится на наивысшей точке. Дышать в один момент стало неимоверно сложно, а всё тело сильно дрожало. А вот Кацуки смотрел и точно всем наслаждался. Парень вновь провёл языком по шее и толкнулся особенно глубоко. Юноша застонал уже в голос, сжимая руки в кулаки, хотя из-за того, что руки онемели, это, казалось, сделать было невозможно. В ту секунду, когда он был готов обильно кончить, Бакуго резко убрал руку прочь. Он снова возмущённо посмотрел ему в глаза, недовольно кусая губы. По подбородку стекла кровь, но юноша отстранился с дьявольской, по-злому нахальной усмешкой. Какой же он гад! Почему любимому приносит настолько сильное удовольствие издеваться над ним? Шото трясло от желания кончить и жуткого физического неудовлетворения. Бакуго же наградил его снисходительным взглядом, просто положил ладонь на промежность. Он снова потерся об его ладонь, тяжело дыша. Как же ж это все ужасно! Словами не описать. Блондин только усмехнулся, а руку через пару секунд и вовсе убрал. Пальцы потянулись к резинке трусов — и через пару мгновений взмокшая ненужная тряпка улетела на пол. Тодороки точно знал: больше никогда в жизни он не заставит его настолько волноваться и ревновать, а то последствия могут быть по-истине страшными. Даже очень. Картинка перед глазами все расплывалось, он уже плохо видел, что происходит, только прослушивал, как Кацуки рылся в тумбочке. Желание кончить заставляло тихо постанывать от любого касания к интимным зонам. Нет, Кацуки просто… Ужасен! Несколько секунд любимый дал ему, чтобы отдышаться и немного прийти в себя. Дыхание немного нормализировалось, отчего стало немного легче держаться. Бакуго припал к его промежности уже губами, кусая кожу на внутренней стороне бедра. Пальцы — уже смазанные новым лубрикантом — мягко коснулись чувствительного ануса. Шото снова застонал, вбирая ртом побольше воздуха. Радовало хоть то, что одежду с него наконец-то стянули, а Кацуки, скорее всего, собирался приступать к главному. Внутрь медленно ввели сперва один палец. Губы же опять накрыли его шею, лаская кожу дразнящими поцелуйчиками; языком юноша уверенно водил по пульсирующей венке. Дискомфорта, из-за сильного возбуждения, Тодороки даже не ощутил, а все чувства накалились до предела. Ему буквально сносило крышу, и что творилось вокруг он перестал соображать. В какой-то момент палец попал по простате, тело прошибло сильной дрожью. Хорошо, что растягивать его долго не пришлось, ведь Шото, наверное, просто бы такое не пережил. Ловко нацепив презерватив, Бакуго наконец-то приставил ко входу горячую головку. В момент, когда он опять глубоко его поцеловал, плевать стало попросту на всё. Был только он и его до жути приятные ласки. Без промедления, Тодороки ответил на поцелуй, а когда в него вошли, сам толкнулся навстречу. Терпеть он точно уже не будет. Пускай сам Кацуки уже перевозбудился, толкался он совсем медленно. Но какое удовольствие проходило по телу, когда чужой член надавливал на простату… Шото чувствовал: ещё несколько секунд и он все-таки кончит. Потому что тело дошло до своего предела. Словно назло ему, двигаться Бакуго стал ещё медленнее и не столь глубоко, хотя сам едва не кончал тоже. Это помогло немного сдержаться, но уже через секунду он толкнулся ему навстречу. Наконец не выдержал и Кацуки. Резко и глубоко толкнулся ему навстречу, входя до самого конца. Несколько глубоких толчков — и Шото не смог больше терпеть: излился, с протяжным стоном, прямо на простыни. Кажется, и Бакуго кончил тоже, следом за ним. От долгожданного оргазма перед глазами потемнело. Воздух словно выбило из лёгких, и на мгновение показалось, что он вовсе потерял сознание. Несколько секунд потребовалось для того, чтобы хоть немного придти в себя и сообразить, где он вообще сейчас находится. Кацуки осторожно из него вышел, сразу падая на простыни рядом. Запястья сильно болели, но как же на это было плевать… — Ты истинный демон, — шепнул, смотря ему в глаза и устало улыбаясь. — Будешь знать, как оставаться на ночь у какого-то там дурацкого Деку. — Понял. Больше такого не повторится. Кацуки вдруг тепло ему улыбнулся. Всё же, несмотря ни на что, он не жалел, что влюбился в него когда-то давно. Вытерпливая его отношения с Мидорией и собственные загоны всё то время. — Может, всё-таки развяжешь меня, а? — А может продлить твоё наказание до обеда? Внутри жила ещё такая знакомая ревность, что мучила его с самого начала отношений, но сейчас она совсем растворилась во взгляде разноцветных родных глаз. Как приятно было ощущать, что он всё-таки действительно что-то для любимого значил… — Эй! — возмущённо выпалил Тодороки, а его щёки продолжали сильно гореть. И такой он был невообразимо мил. — До ужина. Ну, а Мидорию он однозначно когда-то придушит. По телу ещё проходили волны удовольствия после оргазма, а руки совсем ослабели. Хотелось только валяться с ним вот так вот и смотреть в потолок долго-долго… Шото недовольно надул губки, но потом, выдыхая, положил голову на его грудь и прикрыл глаза. Его бережно поцеловали в макушку, так мягко прижав к себе одной рукой. — Ты хоть знаешь, как я волновался, когда нашёл одно-единственное сообщение без объяснения причины, а потом не получил ответа ни на один звонок или смс от вас двоих, а? Даже дрожал от злости и сильного испуга. Казалось, будто с любимым точно случилось что-нибудь ужасное, а его в этот момент не было рядом. Если бы у него имелась машина, он бы точно, точно проехал к дому этого чёртового Мидории ровно за девятьсот метров отсюда! Транспорт не ходил, за окном поливал ливень с грозой, и непонятно, где Шото и кому теперь звонить. Так ужасно Бакуго не чувствовал себя давно. — Понимаю. Я сам чувствовал себя гадко, когда заставил тебя волноваться. Я не хотел, — Шото коснулся губами его щеки в знак извинения. — Я не знал, что думать вообще, — на его действия юноша ласково улыбнулся, целуя теперь в носик. Никто из друзей или общих знакомых не жил к Изуку достаточно близко, и связаться возможности ну просто не было, и как же паршиво от этого стало в один момент! Ужасно. А в какой-то момент, когда на глаза уже норовили навернуться слёзы, голову посетила мысль о том, что до него любимый с этим неудачником встречался. Как бы он не старался, решительно не мог перестать думать о гнусной измене под предлогом рабочего проекта нового ночного клуба… — Как ваш проект вообще? — Света не было, но мы, светя свечами на него, смогли что-то сделать. — Пусть Деку идёт нахер, но доделывать пусть приезжает сюда, если ему надо. Больше он любимого к нему ни за что не отпустит. Пошёл он! — Хорошо, я ему передам, — парень снова коснулся его губ своими, совсем нежно и невесомо. — Тц., — чтоб он… — Есть будешь? — Да. Особенно то, что приготовил ты. — А я всё быстрого приготовления, с доставкой заказал. Ладно. Всё же его Шото ужасно милый… — Да-да. Но развяжи меня все-таки. А вообще… Да пошло оно всё! — С руки покормлю. Шото от этих слов неимоверно покраснел и отвёл взгляд в сторону от смущения. Чёрт, неужели он сейчас серьёзно говорит? — Я шутил, но твоя реакция заставила меня сейчас задуматься. От этих слов, юноша заалел только сильнее и поспешил сглотнуть слюну: — Да ну тебя, Кацуки! — Если продолжишь так смущаться, то точно сделаю. Бакуго был ревнивый по своей природе. С самого детства. И знал: однажды это выйдет ему боком. А если не ему, то в крайнем случае именно Тодороки. Засмущался Шото, однако, только сильнее, а куда спрятать лицо, чтобы Кацуки не видел его румянец, совершенно не знал. Тут Бакуго не выдержал и тихо заржал. — Не смейся, — смущённо буркнул юноша и отвёл взгляд в сторону. — А ты не красней, принцесса. Боль в запястьях даже не замечалась, а сейчас перед Бакуго он ощущал себя совершенно беспомощным. Это, однако, ни разу не задевало. Как и то, что его назвали «принцессой». — Ладно уж, щас принесу с кухни нож, разрежу. «Милашка.» — Спасибо, — буркнул парень, краснея немного больше. — В следующий раз, если такое повторится, оставлю возбуждённым и со связанными руками. — Ага. И как же хорошо, что Кацуки его простил!