love you like catching the wind

Взяться за старое дело, долго к нему не подходя, всегда разъедает виной, словно ты предала саму себя. Шиён отмахивалась от залежавшейся камеры со словами «начну завтра», но завтра не начинала, послезавтра тоже и через неделю подавно. А снова взять технику, в которой скопилось много воспоминаний и пережитых лет, день ото дня было труднее. Шиён гуляла по городу и думала – вот здесь получится красивый снимок. Шиён заскакивала в кафешку к Гахён и шептала под нос – как сказочный домик, получится красивый снимок. Шиён думала, думала, но не исполняла. А потом, потом Бора задерживалась по утрам дома, вставала с рассветом и оставалась едва не до заката, если сама Шиён сидела дома. Но самое главное, что Бора была утром. Сонная, лохматая, с опухшим после ночной горячей лапши лицом, рассеянная и мило чешущая живот, забираясь под огромную белую футболку рукой. Боры волосы под солнцем – не блестели, но приковывали; и она была такой красивой, что Шиён не могла дышать, что Шиён не могла и не хотела думать, как сделать снимок, она просто бессознательно потянулась к камере. И, пока Бора наливала в кружку кофе, сделала фотографию, на ней же и зависнув. Когда смотришь на слишком красивое, пропадают слова. – Эй! – вскрикнула Бора. – Ты настолько нетерпеливая и уже дождаться не можешь, как мы сходим к морю? Шиён прижала камеру к себе, словно Бора хотела её отнять, и, вдохнув кофейный и солёный воздух, сказала: – Для фотографов нет понятия «вовремя», нам надо снимать, когда этого хотим. Бора закатывает глаза. Шиён видит в её глазах золото. – Пошли сегодня? – с надеждой предлагает Шиён. У Боры были планы, но она: – Давай, – кивает, мешая маленькой ложечкой сладкий кофе, – иначе ты будешь сутками ловить меня в тёмных закоулках, чтобы сфотографировать. Шиён хрипло рассмеялась.

\\

В Боре хранился целый неистраченный талант позировать; она и вообще – видится целой, что Шиён удивляется и не понимает, что поменялось, но чувствует, что поменялось многое. Бора такая же, но всё равно другая. Она улыбается, а в её глазах солнце, она смеётся, и в её смехе песня, она боязливо трогает Шиён за плечо, или… нет? Боязливо не трогает. Она трогает с уверенностью. Она кладёт ладонь, наваливается на Шиён всем телом, когда смеётся со своей же шутки или когда подпрыгивает вверх, желая схватить закат. А Шиён со своей старенькой камерой в дрожащих руках не успевает за Борой. Но в внутри, там, где быстро бьётся сердце, Шиён чувствует радость и не знает за кого: за Бору или за себя. И Бора снова ветер – уже ласковый и мягкий, такой приходит, когда в ночи тебе душно и гадко, когда срочно нужно глубоко вдохнуть грудью и знать – всё будет хорошо. Шиён хочет отразить всё на фотографии. Ещё Шиён хочет Бору – поцеловать. – Почему на пляжу всегда никого нет? – Шиён пинает носком кеды ракушку, поднимает голову к алому небу, по обычному что пахнет свободой. Бора, сидя на корточках у спокойно кромки воды, черпает море в свои содранные ладони и бросает через плечо: – Людям приелось. – Но море ведь… – Шиён вдыхает и не знает, что выдохнуть. – Проживи ты тут всю жизнь, море для тебя будет, точно как дома и машины. Затягивается молчание. Бора вытирает мокрые руки об штаны и разворачивается к Шиён. – Есть в этом и плюс, – она приподнимает уголки губ; её улыбку хочется сцеловывать своей. – Такой, что мы остаёмся вдвоём? Бора кивает и отводит руки в сторону, будто стремится обнять весь мир. На её лице отпечатки красного и розового. Боре очень идёт закат. У Шиён слезятся глаза – то ли от света, то ли от девушки перед. Шиён наводит на Бору объектив, слишком долго смотрит, больше, чем нужно для фото, и грустнеет. – Что такое? – наклонив голову, осторожно спрашивает Бора. Она делает один шаг по направлению к Шиён. – Я… – Шиён опускает камеру. – Понимаешь, бывает такое, что получается заснять момент один-единственный, в котором человек – весь. И на таком кадре всегда ты понимаешь чувства той, кто на другой стороне объектива. Понимаешь? – Но я, – Шиён опускает взгляд на ноги, и через её пальцы будто просачивается море, а Шиён не умеет ловить и собирать его в ладонях, – я не могу сейчас этого сделать. Бора легонько тянет за рукав шиёнова свитера. – Понимаю. Она поднимает лицо Шиён, чтоб пересечься взглядами, и, как бы невзначай, ползёт ниже, ниже, ниже, там, где безвольно повисла шиёнова ладонь. Бора хватает её руку в свою, едва обхватывая. Шиён смотрит бесконечно нежно, и теперь Бора совсем не паникует, замечая, что на неё смотрят – как на самое ценное на земле. – Если так? – шёпотом, громче, чем беззвучное море. Бора просит, переплетая с Шиён пальцы, и позволяет себе не скрывать чувств, что начали преследовать ещё в начале осени. Она возвращает Шиён точно такой же взгляд – смотрит, как на самое ценное; смотрит с мольбой тотчас её поцеловать. Свободной рукой Шиён подцепляет камеру. Щёлкает затвор. В горле застревает ком, а в животе невыносимое волнение, щекоткой доходит до лёгких. Шиён не смеет перевести взгляд с экрана камеры. Но через – испытывает точно то же. Ветер, закат, море. Судорожно сорвавшийся вопрос. Тихий, горячий, обдающий подбородок. Шиён тянет Бору за руку к себе, подается вперёд сама. Одно: «Можно?» – и Бора кивает, от смущения закрыв глаза. Поцелуй немножко скомканный и на вкус солёный. Бора, отрываясь, целует снова, снова и снова. Она говорит я люблю тебя молчанием, и в этот раз Шиён верит и знает, что правда. Шиён цепляется за плечо Боры, когда ноги подкашиваются, и смазывает губами по скуле, там по родинкам и чуть выше подбородка. Бора, хрипло хихикая, укрывается в вороте шиёнова свитера, что пахнет – тем самым; пахнет домом. – Вау, – громко выдыхает Бора. – Я хочу опять тебя целовать. – С твоего лица всё ещё синяки не сошли. Бора подрывается: – Нет, поцеловать тебя я заслужила. И она затыкает Шиён губами, холодными и мягкими, а Шиён мямлит непонятное, но на поцелуй отвечает, лихорадочно прижимая Бору к себе. И море за ними безумно красивое, но Бора безумно красивая тоже, даже красивее неба цвета заходящего солнца. С ней рядом Шиён, впервые за прожитые года, отыскала себя и своё место, ведь Бора та, от кого Шиён никогда не захочет убежать.