Фикус, Катя и фиолетовые облака

Все приборы рядом с ней барахлили: термометры выдавали температуру от 35.0 до 36.2 градусов; тонометры пестрили цифрами “90” на “50”, "50" на "90"; кардиограмма еле ползла по мониторам, сильно зевая. Но визуально, взглянув на Катерину, любой случайный встречный с уверенностью свидетелей Иеговы однозначно заявил бы, что вот эта розовощекая барышня перед ним буквально пышет здоровьем, что уста ее спелее вишни, очи блещут - гром, искра, что она, вероятно, сошла с полотен итальянских художников, и буквально чудом забрела в палаты больницы. - Ничего не понимаю, - повторяли, то и дело, врачи. - Шов затянулся, шрам почти не виден, - поражались медсестры, столбенея. - На глазах затянулся, прямо, как на рептилии, - сплетничали санитарки. Сама Катерина особо не вникала в медицинские термины. Она рассматривала цветы в вазончике - розы, красные. И о чем-то думала, вздыхала. - Катенька, а вот я у Вас приметил, очки лежат на тумбочке. У Вас какое зрение? - поинтересовался доктор. - Минус шесть. - Занятно. А Вы не спешите ими пользоваться... почему? Катя удивленно пожала плечами. - Я как-то про них забыла. - Так-так-так. Очень любопытно. Екатерина Валерьевна, будьте добры, прочитайте, что у меня написано на бумаге. Доктор отошел на расстояние в один метр, выставил перед собой лист, исписанный мелким печатным шрифтом. - Билирубин, - прочитала Катя. - Верно. А так? - отступил еще на пять шагов назад. - Что-то видите? Вот на этой, например, строчке? - “Наблюдаются клинические признаки гипотермии, гипотонии...” - Да-да, достаточно, - убрал лист. - Это невероятно. Поразительно! - всплеснул руками. - Я впервые сталкиваюсь с подобным случаем. Невероятно. Катя покивала, соглашаясь. Без очков, действительно, лучше живется. Мир гораздо красочней и четче. Если посмотреть в окно, то можно рассмотреть, в деталях, бегущие облака и даже увидеть птиц. Жаль, будущего там не видно. Как, например, она будет обходиться без “Зималетто”, без девочек и без него... трудового энтузиазма, разумеется? И как без нее будет обходиться он?.. Нет, не трудовой энтузиазм. К чему обманывать себя? Понятно же, о ком идет речь... “Работы без нее не мыслю. Не могу я работать без Кати”, - до сих пор его голос в ушах, плавит мозг, растекается по груди. И никакие доводы рассудка не способны вытравить ожившую надежду - ОН без нее не может. Пусть только на работе, пусть речь идет только о делах... Но не может же! Не может... - Нет, - тяжело вздохнула. - Всё это не имеет смысла... - Что не имеет смысла? О чем Вы? - всполошился доктор. Бег по кругу, с препятствиями в виде грабель. Она уже была нужной. Она уже делала для него всё-всё, даже то, что запрещено законом. - Катенька, а давайте пройдем еще один тест, - сказал доктор, обеспокоенно глядя на задумчивую Катерину. - Что Вы видите на этой картинке? Быть все время рядом, пусть и на расстоянии - будет ли ей этого достаточно теперь? Пожалуй, нет. Скорее наоборот - этого будет катастрофически мало. Точка невозврата пройдена: она целовала его. Катя расстроенно повернула голову. Тест Роршаха. Забавно. - Что Вы видите? - терпеливо повторил доктор. - Колобок. - Да-а? - доктор уставился на кляксу, безумно похожую на бабочку с изящными крыльями. - Колобок передумал уходить от бабки и деда. Сидит на печи. Но волк и заяц так и кружат вокруг. А вон и законная лиса рядом с волком. - Очень любопытно, - пробормотал доктор. - Катенька, а что чувствует колобок? - Что он круглый дурак. - Так-так-так, - доктор присел на стул. - Видимо, колобок чем-то расстроен? - Нет, - Катя приподнялась на подушке, села в позе лотоса, забыв про затянувшуюся рану и недавнее недомогание в виде комы. - Колобок устал, запутался. Ему нельзя в лес - совершенно точно. Да. Соблазн велик, но в лес, то есть в “Зималетто” возвращаться нельзя. У этой пластинки заезженный сюжет. Пора перестать мариноваться по кругу. “Отработаю две недели, и уйду! Но не сейчас... Сейчас у меня больничный. Этого времени должно хватить, чтобы всё продумать”. - Простите, - сказала Катя, вспоминая про присутствие доктора. - Можно Вас попросить никого ко мне больше не пускать. - Никого. - Да. Кроме родителей, разумеется. - Разумеется, - повторил задумчиво. - Я не хочу, чтобы обо мне говорили. Меньше внимания - сами понимаете, это... - Понимаю, - покивал доктор. - А как же молодой человек, его тоже не пускать? - Зорькина? - улыбнулась. - Зорькина пускать. Обязательно. - А он, позвольте полюбопытствовать, кто Вам будет? - Жених, - великодушно решила Катя. - В таком случае, Зорькина пропустим. Не переживайте, Екатерина Валерьевна, никто Вас не побеспокоит. Я Вас категорически понимаю, - добавил он зачем-то. Как только доктор вышел, в палату нагрянули родители с Колькой. - Катенька! Катюша, девочка моя, как же ты? Как ты? Ты нас так напугала, - мамочка забежала в палату, и сразу кинулась обнимать Катюшу, целовать ее в щечки. Родной запах, тепло маминого тела окутали мягким коконом. - Катюха, ну, ты это... Устроила нам с матерью, - рядом переминался с ноги на ногу отец, похудевший, осунувшийся. - Мы чуть с ума не сошли. - Все хорошо, мам, пап, - Катя еле сдерживала слезы, плакать ей теперь было нельзя, ни в коем случае. - Иду на поправку. - Пушкарева, ты теперь популярнее Волочковой, - из-за спины Пушкарева выглянул Зорькин. - Про тебя во всех газетах написали. Правда, только то, что тебя прирезали. Но слава она такая - не всегда удобная. - Коля, ну что ты несешь? Катенька, ты лучше скажи, как ты? Что-то болит? - Ничего не болит. - Мы тебе тут витаминов принесли, супчика, булочек твоих любимых. Родители загрузили продуктами ей всю тумбочку, долго рассказывали истории, что приключились с ними за время разлуки, а когда собрались уходить, вдруг спросили ее про Жданова. - Катенька, Андрей Павлович знает, что ты пришла в себя? - Нет, мам. Я его не видела, - пришлось соврать, чтобы закрыть эту тему как можно быстрее. - Он так переживал. Каждый день к тебе приходил. - Хороший он мужик. Надежный. Не бросил товарища... то есть сотрудницу в трудный момент. Слово “товарищ” запульсировало воспаленной воронкой в районе грудной клетки. Катя поморщилась, приподнялась на локте. - Что, Катюша, хуже? Болит что? - Нет... Я... - Не будем тебя тревожить. Пойдем, Валера. Пойдем. Быстро отошли к двери, о чем-то взволнованно переговариваясь. - Коль, - позвала Катя. - Останься, пожалуйста. Мне надо... Поговорить. Родители вышли, пригрозив Зорькину: - Только не долго. Ко-ля, - мама посмотрела хмуро, словно предостерегая от чего-то. Зорькин нерешительно подошел к кровати, присел на стул. - Ну, чего у тебя там опять, Пушкарева? - Коль, я хочу уволиться из “Зималетто”. - Знаешь, а я даже отговаривать не буду, - совсем не удивился Николай. - Увольняйся. - Коль... - Ну, чего? - Коль, я запуталась. - Запуталась? Что ж, охотно подскажу. Смотри, берешь лист бумаги, желательно чистый, и пишешь на нем: “Прошу уволить по собственному желанию”, дата, подпись. Готово. - Коль, ты знаешь, что я имею в виду. - Да, Пушкарева, подружка из меня так себе... Но ладно, выкладывай! - придвинулся на стуле ближе. Катя задумчиво посмотрела в стены перед собой. И не произнесла ни слова. - Кать? Ты чего? Обиделась? Повернула голову, посмотрела Зорькину прямо в глаза, заставив того поежиться, и снова отвернулась. - Я не знаю, как его забыть, - сказала тихо. - Как забыть... - пробормотал растерянно. - Ясное дело, что тут речь идет не о “Зималетто” и не о таблице умножения. Уф, Пушкарева. Вот умеешь ты... Как забыть? Ну-у, это... не повторяй. В смысле, меньше видишь, крепче спишь. И он это... Он женат. Во-о-от... Женат, значит, занят, всё. - Коль, я и без тебя всё это понимаю. Вот ты, как ты справляешься с чувствами к своей Мисс Фитнесс? - Если честно, пока очень плохо справляюсь, - Зорькин занервничал, стянул с себя очки, протер стекла краем спортивной кофты. С некоторых пор Николай Зорькин увлекся фитнессом, точнее не самим фитнессом, а какой-то эффектной брюнеткой из фитнесс-клуба, которую всячески от всех скрывал, но волочился следом за ней ежедневно. Даже спортивный костюм себе купил, дорогой, известного бренда. Две штуки - на смену. Абонемент в зал приобрел сразу на год и личного тренера, в придачу. Но как бы Коля ни старался, как бы ни сорил нарочито деньгами, разъезжая на арендованном джипе, эффектная брюнетка не спешила обращать на него внимание. Коля, конечно, не сдавался, заявляя, что вот-вот станет качком, и тогда не только брюнетка, но все девушки мира будут на него заглядываться и мечтать пойти с ним под венец. Но пока Николаю до стадии качка было так далеко, как семечке до подсолнуха. Вот и грустил он, периодически, впадал в состояние тоски и забывчивости, которая прерывалась только побегом в зал, где он видел её, окрыленный, ловил взглядом ЕЁ улыбку, и снова приободрялся надеждами. - Я замещаю чувства тренировками. Смотри, что купил, - поднял с пола, брошенную им же, спортивную сумку, вытащил оттуда пятикилограммовую гирю. - Дома буду тренироваться. - Я такую не подниму, - вздохнула Катя. - И в спорте я не сильна. - Значит, будем лечиться мудростью: “С глаз долой - из сердца вон”. Катя лихо запрокинула одну ногу на другую. Зорькин аж с места вскочил. - Пушкарева, ты чего? Тебе же нельзя! У тебя же швы! Катя слабо улыбнулась. - Швов нет. Смотри, - приподняла край одежды, обнажая живот. Коля наклонился ближе, разглядывая едва заметный шрам. - Но тут... Э-э-э... Дверь в палату приоткрылась, из-за двери выглянул Жданов. Но его буквально вытолкали обратно медсестры, крича: - Сюда нельзя! Посторонним вход запрещен. - Я не посторонний, - кричал в ответ Жданов. - Я начальник. - Сказано: не пускать никого. - Но Зорькина же пустили! - Зорькин - жених. Коля снова подпрыгнул на месте. - Как это, жених? Катя слабо махнула рукой. - Не обращай внимания. Это я сказала, что ты жених, чтобы тебя пропускали. - Ка-ать, - протянул испуганно. - Он же меня теперь убьет. - Кто? - Жданов твой. - Жданов не мой. И тебе не опасен. У него Кира, любовницы, “Зималетто”. Не переживай, ты в этом списке лишний. Впрочем, как и я. - Ты... Т-ты это... Ай, - мотнул головой, злясь на свое косноязычие. - Пойду я, Кать. Меня ЛенСанна без обеда оставит, если я еще хоть на минуту тут задержусь, - поднялся, приложил усилие, чтобы закинуть сумку с гирей на плечо. - Коль... - остановила его Катя. - Принеси мне завтра список вакансий, какие сейчас есть - из интернета и газетки... - Ты, правда, решилась уходить? - Угу. - Ну, и правильно. Ты давно выросла из “Зималетто”, и из той должности, что занимаешь. Но Кать, у нас есть “Никамода”, Жданов отдал ее тебе. - Не хочу, - помотала головой. - Мне не нужно от него ничего. Я тебе уже говорила, что компания твоя, развивай ее, строй. - Кать... - поправил сползавший с плеча ремешок сумки, сильной натянутый - от тяжести. - Я не останусь без работы, Коль. За минувший год я прошла через такое... С таким опытом не пропаду. Зорькин ничего больше не сказал. Вскинул кулачок, мол, держись, Пушкарева, и вышел из палаты. Ремешок больно давил на плечо, Коля шел по коридору, пошатываясь. И никак не ожидал, что за дверью какой-то умник вздумает замешкаться так, что Коля налетит на него с полного ходу, а сумка, при столкновении, сорвется с плеча, и приземлится Коле на ногу. - Что вы тут стоите? - рявкнул Николай во все горло. - Черт! Собрались уходить, уходите! - поднял сумку, и прихрамывая пошел к выходу, даже не взглянув на виновника происшествия. Коим оказался Андрей Жданов. * * * Андрей и Роман тащили стол в отремонтированный президентский кабинет. - Так и сказал? - поразился Малиновский. - Именно. Говорит: “Чтоб я тебя больше тут не видел”. А в глазах желание ударить. - Ревнует, - выдвинул версию Роман. - Кто? - всполошился Андрей. - Я не ревн... - Ну, причем тут ты? Зорькин ревнует Катю - к тебе. Он ведь жених теперь. - Да какой он жених! Он... Он... Малиновский поставил стол прямо в дверном проходе, присел на краешек. - Как это, все-таки, романтично: сделать предложение после того, как любимая вышла из комы. Ведь он все это время собирался, не решался, и вот - решился. И тебя выставил только потому, чтоб не отвлекал Катерину ни работой, ни собой - мудрый ход. - Не верю, - Андрей сложил руки на груди, присел на стол с другого краю. - Катя не могла сказать “да”. - Почему это? Молодая, незамужняя девушка... Назови хоть одну причину, по которой она должна была бы отказать молодому, незамужнему юноше с кольцом? То есть не женатому. - Он ей не подходит. - А ты главный разработчик конструктора, чтоб решать, кто, кому подходит, а кто не подходит? Если Катя согласилась, значит, у нее есть чувства Николаю. Я, признаться, раньше думал, что Катенька влюблена в тебя. Но ошибался, видимо. - А я думал, что в тебя, - пробормотал Андрей. - Чего? - повернулся всем корпусом. - А того. Не важно. - Как это, не важно? Очень важно. Поясни. - Забудь, Малиновский. Ерунда. - Я требую объяснений! - Ну, хорошо... Мне показалось, что Катя... Да бред всё это. Говорю же: забудь. Давай лучше стол поставим на место. - Ну, давай, - Роман почесал затылок, задумавшись. Стол перетащили. Андрей пообнимал его, радостно поприжимался к гладкой поверхности - любимый стол. - Что ж, теперь, когда вход к Катерине тебе воспрещен, ты можешь всецело посвятить себя “Зималетто” и Кире, - заявил Роман. - Звучит, как проклятие. - Проклятие - это тоже сказка, только злая, - хохотнул. - И вообще, не драматизируй. Ну, выйдет Катюшка замуж за своего Зорькина, ну, станет одомашненной, будет поменьше задерживаться на работе, и побольше пахнуть домашней едой, может, уйдет в декрет раз-два-три. - Хватит считать, - рявкнул Андрей, не выдержав. - Так тебе это не помешает. Катя останется с тобой, как брат, как товарищ, как верный подельник. Главное, что она жива, и, по уверениям врачей, вполне здорова. Вот выпишется из больницы, придет сюда - в отремонтированную каморку, и всё вернется на свои места. Ты же этого хотел? Андрей тяжело выдохнул, посмотрел на начищенные мысы ботинок, пожал плечами, и отвернулся.