Трава зеленее

      Добро пожаловать в Готэм, город Коррупции. Что-то в этом месте может запросто подавить дух. Может дело в бетоне, простирающемся едва ли не до горизонта, или зияющей пропасти между праздной социальной верхушкой и бедняками, но каким-то образом город потерял свою душу — и не он один.       Сегодня я волочу ноги, блуждая среди офисных трудяг, что пытаются купить рождественские подарки в последнюю минуту. Впервые за долгое время я не хочу домой. Разумеется, дом — это заброшенная фабрика по производству воздушных шариков, в которой сейчас обитают две гиены, кучка прихвостней в масках и сумасшедший социопат с клоунским гримом, переходящий с ласкового тона на жестокий в мгновение ока. Раньше Мистер Джей заполнял всем мои мысли, но из-за охватившего меня духа праздника, ему в них просто нет места. У нас даже нет елки, только дурацкое маленькое деревце с огромными подарками и парой веселых безделушек. Мой весельчак утратил чувство юмора, и я не знаю, как помочь ему вернуть его.       Я брожу по универмагам, без особого энтузиазма планируя, как бы украсть хорошие вещи. Но все не так как прежде. Раствориться в толпе на сей раз кажется одновременно пугающим и волнующим. Я не преступница в розыске, не жалкая сумасшедшая и не подельница — просто очередная блондинка в поисках украшений. Я вздыхаю.       — Никто не должен грустить на Рождество.       Заглянув в такие же зелёные, как волосы Мистера Джея, глаза, я пожимаю плечами.       — Не вижу повода радоваться.       Она улыбается. Ее губы ярко-алые, что должно противоречить медно-рыжему цвету ее волос, но это не так. Она одета в строгий бледно-зеленый костюм, такой, какой бы я носила, когда еще была уважаемым психиатром.       — Мы встречались? Выглядите уж больно знакомой.       Мой выход.       — Не думаю. Мне пора идти.       — Очень жаль. Пройтись по магазинам, чтобы отвлечься, вам бы не помешало.       Ее голос мягкий, лишенный насмешки, напористости или любопытства, он просто приятный. Прошло уже много времени, когда кто-то был так добр со мной — даже до Мистера Джея.       — Может в другой раз, когда не будем в опасности погибнуть в давке погони за наволочками и пеной для ванны, — улыбаюсь я.       — Было бы не плохо. Я Памела.       — Харлин. — Имя кажется чужестранным для языка; оно дается мне с трудом. Харлин — это та, кем я была и, наверное, уже никогда не смогу быть опять.       — Вот мой номер, — она выуживает из своего клатча простую белую визитку. — Звоните, если захочется выпить кофе или появится время для шопинга.       Я прячу картонку в карман и незнакомка, улыбнувшись, уходит в сторону магазина столовых приборов. Не могу решить, звонить ей или нет, все думая да передумывая по дороге домой раз сто.       Когда я захожу, к двери уже несутся Бад с Лу — они борются за право первым лизнуть мне лицо.       — Тише, малыши, меня на всех хватит.       Оторвав взгляд от охапки извивающихся гиен, я вижу стоящего позади Мистера Джея: он скрестил руки на груди и нетерпеливо выстукивает носком по полу с серьезным выражением лица.       — Привет, пудинг. — Я слабо улыбаюсь.       — Ты где была?! Эти чертовы создания тявкали, не переставая, а заткнуть их кроме тебя никто не может. Я не могу найти хорошие подтяжки, в холодильнике ничего нет, а этот проклятый Двуликий прислал мне шутливый рождественский подарок.       — Как это мило с его стороны, — рискую произнести я.       — «Мило»? Если здесь и будут шутки, то только от меня!       — Да, Мистер Джей. — Оставив питомцев, я тащусь на кухню, чтобы посмотреть осталось ли что-нибудь съедобное. Он останавливает меня, положив руку на плечо, и проводит пальцем по щеке.       — Ты выглядишь совсем по-другому без костюма. Этот макияж тебе больше к лицу.       Обернувшись, он направляется к своему большому креслу перед телевизором, оставив меня гадать, каково же мое место в его версии реальности, но только до тех пор пока не щелкает пальцами, и я иду на кухню.

***

      В тот день, когда он бьет меня по лицу, я вспоминаю о маленькой белой карточке у себя в куртке. Наступает канун Нового года, и его большой план по тому как оставить Бэтмена висеть на часах с обратным отсчетом, как и обычно, оказывается неудачным. Я отвожу его в безопасное место, кровь хлещет из раны от Бэтаранга на его руке, и когда я останавливаю машину на фабрике, он оглядывается, словно не заметив, где мы.       — Почему мы здесь, Харли?       — Нужно подлатать вас, Мистер Джей. Эта противная старая Мышь сделала вам больно.       Удар был холодным, но щека словно в огне.       — Тупица! Это первое место, где он будет нас искать! Езжай куда-нибудь еще!       — К-куда? — запинаюсь я.       — Откуда мне знать? Просто куда-нибудь.       Когда мы наконец засели в крохотной квартирке в каком-то заброшенном многоэтажном здании, находящимся в центре города, и когда Мистер Джей крепко уснул с перевязанной рукой и спутанными волосами, я достаю визитку. Доктор Памела Айсли, специалист по ботанике и токсикологии. Значит, еще один академик. Здесь указан номер телефона, и я выхожу на улицу, чтобы воспользоваться таксофоном. Вызов переходит на автоответчик; я забыла, что сейчас раннее утро.       — Привет, Памела, это Харлин. Прости за звонок, то есть, ты наверное уже и не помнишь, но ты как-то дала мне визитку прямо перед Рождеством и сказала, что если захочу поболтать, то могу звонить. Если ты все еще хочешь встретиться, то я буду в кафе «Уильям-стрит» около полудня.       Я вешаю трубку, ощущая себя самой большой идиоткой. Как мне найти повод уйти? Что, если она даже не придет? О чем мы вообще будем говорить? «Ах да, прошлой ночью я и мой вроде как парень пытались убить городского линчевателя, разодевшись как сумасшедшие клоуны. А как прошел твой Новый год?» Меня тошнит. Может мне стоит просто забыть об этом.       Когда я возвращаюсь обратно в комнату, Мистер Джей требует завтрака и говорит, что мы не можем вернуться за Бадом и Лу.

***

      — Харлин!       Она уже сидит за столиком, махнув мне рукой, пока я с тревогой прохожу мимо сливок общества. Я выбрала это кафе, потому что оно было похоже на место, где она бы непременно зависала, а также с большой вероятностью всякие Летучие Мыши даже не подумают искать меня здесь. От этого я чувствую себя куда более уязвимой, чем когда-либо.       — Я рада, что ты позвонила, — она лучезарно улыбается, когда я занимаю место. — Я уже заказала нам чай на двоих, надеюсь ты не против.       — Конечно нет. Я все равно не люблю кофе — становлюсь от него слишком активной.       — Удивительно, что здесь сегодня так много народу после ночного… веселья.       Я морщусь.       — Да, ну, готэмчан не так-то просто выбить из колеи.       — Наверное, если бы мы оставались сидеть дома после каждой дурацкой выходки злодеев, то улицы бы просто опустели.       — Тебя ведь не было на площади ночью? — спрашиваю я, внезапно ощутив укол беспокойства.       — Ох, Господи, нет. Я была на благотворительном банкете от имени университета. Они довольно расщедрились, разрешив пользоваться их оборудованием, так что я просто обязана была там появиться.       — Ты преподаешь? — Предупредив неизбежный вопрос о своем кануне Нового Года, я принимаю чашку у официантки.       — Нет, я работаю над исследовательским проектом, чтобы найти экологически чистые альтернативы текущим планам по расширению Готэма.       — Звучит как сложная работа.       Она криво улыбается.       — Ну, это точно нелегко — убедить богатых промышленников в том, что они могут прожить с меньшим заработком. А ты кем работаешь?       Правда соскальзывает с языка раньше, чем я задумываюсь над безопасным ответом.       — Я психиатр.       — Серьезно? Это должно быть чертовски интересным.       — Да, было когда-то.       — Ах, понятно.       К счастью, она меняет тему, и вскоре мы говорим о ее детстве в деревне и о том, что я никогда не могла пойти на свидание в старшей школе, потому что все мальчики боялись меня, о ее мечтах купить землю в Южной Америке и изучать растения, и о том, что я всегда больше любила собак. С ней легко разговаривать, хотя я не могу сказать, я сознательно честна или просто всю информацию из меня тянут клещами. Она уговаривает рассказать о неловких моментах, и ее смех приятный, теплый. Когда она говорит о своей работе, у нее очень пристальный взгляд; ее глаза становятся темно-изумрудными, от чего я невольно думаю о бархатистом мхе и пышных садах.       — Знаешь, у меня будет небольшая вечеринка на следующих выходных. Ничего особенного, просто друзья из университета и филантропы-завсегдатаи, но я была бы рада, если бы ты пришла.       У меня едва получилось проглотить чай из-за тугого комка, ставшего поперек горла. Я хочу. Хочу провести изысканный вечер в окружении интеллектуалов, как было раньше, хочу купаться во внимание этой женщины, восхищаться ее домом и, что куда важнее, я хочу повеселиться. В голове мигает громадный баннер с лицом Мистера Джея и я тяжело вздыхаю.       — Я постараюсь. То есть я бы с радостью, но все зависит… Некоторые из моих пациентов могут быть очень ограничивающими.       — Ещё одна причина устроить себе выходной, док. Просто скажи куда я могу выслать тебе приглашение.       — Ой, с этим все сложновато сейчас. Я как бы переехала и ещё не до конца разобралась с почтой. Может просто напишешь мне здесь?       Она улыбается, но потакает, царапая адрес на салфетке шокирующе красной помадой.       — В восемь часов, ладно? Пожалуйста, приходи.       — Никаких гарантий, — я грустно улыбаюсь.       Она подмигивает.       — Увидимся на вечере.       Когда я снова дома, Мистер Джей закатывает истерику, но я говорю ему, что была на разведке, и он успокаивается. Я могу сказать, что он не очень-то и волновался; он слишком увлечен тем, что Мышам снова удалось ускользнуть. Он ходит туда-сюда по маленькой гостиной в одних брюках на подтяжках, и заламывает руки в перчатках, обдумывая снова и снова ночные неудачи.       — Вам бы действительно стоило позволить мне посмотреть на ту рану.       — В последний раз, когда я проверял, Харли, твоя квалификация не дотягивала до настоящего доктора.       На секунду я напрягаюсь перед тем как впасть в привычное для себя поникшее состояние, но он уже забыл обо мне.

***

      Пришлось украсть платье, потому что когда прихвостни вернулись за вещами на фабрику, они забыли целый ящик с моей одеждой. Это узкое платье прекрасно — облегающий красный атлас, который привлекает внимание к моей бледной коже, оставляя плечи открытыми. Мои волосы распущены, они кажутся куда беззаботней меня, когда такси останавливается у ворот Памелы.       — Это здесь? — гаркает водитель.       — Да, наверное… Одну секунду.       Я опускаю стекло и встречаюсь взглядом с охранником.       — Приглашение?       — Меня ожидает доктор Айсли. Я должна быть в списке. Как «Харлин»?       Он на мгновение смотрит на планшет и машет нам рукой. Подъездная дорога длинная, не настолько как в поместье Уэйнов, но такая же солидная. Однако, любуясь садами и мерцающими волшебными огнями по обе стороны пути, я понимаю почему. Памеле явно нравится приносить домой работу. Дом выглядит простым, и я с облегчением вздыхаю. У входа еще несколько человек выходят из более модных машин, и я, прежде чем выйти, даю двадцатку таксисту. Вестибюль сверкает драгоценностями собравшихся гостей, и я снова задаюсь вопросом, как бы стащить парочку и ускользнуть. Прекрати. Ты здесь не для этого.       — Харлин!       Она сногсшибательна — другого слова просто не найти. По сравнению с ней каждая ухоженная и увешенная камнями женщина в комнате выглядит словно расписная кукла. Ее платье из самого темного и богатого зеленого бархата, которое я когда-либо видела, оно подчеркивает ее изгибы, спускаясь на пол и оставляя обнаженной спину. У нее в волосах цветы, и я понятия не имею какие, но держу пари что экзотические, а она, вероятно, все равно расскажет мне все, что нужно о них знать.       — И все же у меня получилось, — отшучиваюсь я.       — Я так рада! Вечер только начался и все хотят, чтобы я произнесла речь, но после не хочешь я покажу тебе дом?       — Звучит здорово.       Она исчезает, подмигнув, и я плыву по течению, окруженная персонами, которых при других обстоятельствах держала бы на мушке. В животе снова возникает это ужасное жгучее ощущение, и я направляюсь к чаше для пунша, наблюдая за тем как людей начинают вытягивать на танцпол, и удивляюсь, как я вообще додумалась, что это хорошая идея. Памелу вызывают произнести речь, и после того как она поблагодарила всех присутствующих за визит и покончила с типичными обязанностями хозяйки веселья, она подходит прямо ко мне.       — Готова к прогулке?       Кивнув, я наполняю себе еще один бокал пунша.       Я почти не обращаю внимания, когда она показывает мне кухню, столовую и жилые комнаты. Она сама намного интереснее, и я изо всех сил стараюсь кивать в нужных местах, наблюдая, как изгибаются ее губы, когда она говорит, какой счастливой и гордой выглядит, когда показывает сувениры из прошлых поездок. Наконец мы доходим до ее лаборатории наверху.       — У меня есть еще одна во дворе с теплицей и всеми моими повседневными инструментами, но эта предназначена для специализированной работы.       Машины кажутся такими обыденными и бесчувственными рядом с красивыми экземплярами, цветущими на столиках. Яркие пурпурные и синие лепестки, извитые лианы, цветы размером с мою голову — каждое растение излучало ауру любви и заботы.       — Это твои детки, — с трепетом тихонько замечаю я.       — Думаю, да.       — А мои — гиены.       Это просто сорвалось с языка благодаря трем стаканам пунша, но она ничего не говорит, просто чуть хмурит брови.       — Если хочешь увидеть моих абсолютных фаворитов, то нам сюда.       Она указывает на спальню, расположенную дальше по коридору. В ней большая кровать с атласными простынями бледно-салатового цвета, темное дерево изголовья которого кажется внушительным на фоне кремовых стен. Здесь есть балкон, завешенный тюлем, он выходит на сады, а также немногочисленная мебель, однако основное внимание в комнате уделено прикроватному столику.       — О боже мой… просто дух захватывает.       Роза размером с мой кулак, ее лепестки переходят от темно-пурпурного цвета в центре к нежнейшему лиловому по краям. Она кажется почти живой, словно дрожит от моего восхищения.       — Я сама создала. Зову ее «Утренней Розой».       — Она потрясающая. Мне и близко такое не сотворить.       — Но ты ведь помогаешь людям, не так ли? У меня не получается так гладко с ними общаться — думаю, мне больше по душе компания моих малышек. — Она проводит пальцами по стеблю розы с материнским взглядом.       — Не такая я уж и классная. Большинство людей становятся психотерапевтами только потому, что сами с усами, — смеюсь я.       Теперь она очень близко. Я могу уловить лиловые нотки ее парфюма, такого всепоглощающего в тишине комнаты. Вечеринка, наверное, внизу всё еще идёт своим ходом, но я ничего не слышу, только свое участившееся дыхание, когда она, коснувшись меня, снова гладит растение.       — Все мы не без изъяна. Так происходит из-за жизни здесь, со всеми этими людьми. — Она звучит равнодушно, но в ее глазах заметна искра.       — Есть у меня одна теория на этот счет.       Она приосанивается, прижимаясь ко мне чуточку сильнее.       — Ох?       — Готэм утратил свою душу. И во всем виноват бетон.       — Да.       Ее взгляд кажется перебором, и она стоит так близко. Я отворачиваюсь, надеясь найти что-нибудь, что нарушит тишину. И нахожу это над нашими головами.       — Омела.       — Небольшое украшение. Я бы убрала, но мне нравится зелень.       — Странное место, чтобы повесить.       — Ну ты знаешь, что говорят, когда стоишь под омелой.       Я хочу что-то ответить, но разум отключается, когда ее руки ложатся мне на бедра и она наклоняется. Эти красные, красные губы накрывают мои и внезапно перед глазами вспыхивает красками весь мир и такие слова как «Господи» и «да» и «ещё» и «погоди» и «никогда» и «как, как я упустила это?». В клубке моих мыслей пишутся целые романы, а в быстром биении сердца и вздохах складываются симфонии. Похоже, я начала целовать ее в ответ без особых усилий, положив руки ей на плечи, когда она топит меня в оранжевых волнах с ароматом лилий. Ещё никто не целовал меня так прежде, словно упиваясь мной до тех пор, пока я не исчезну, испарившись от простого контакта. Я никогда не целовалась с женщиной, такая разница сперва меня отталкивает, но вскоре я провожу рукой по изгибу ее талии, наслаждаясь мягкостью ее губ. Запустив мне пальцы в волосы, она отказывается надолго позволить перевести дыхание, наконец отпрянув, чтобы поцеловать в лоб.       — Ух ты.       — Ох, хорошо, значит не я одна, — бормочу я.       — Ты когда-ни…       Не уверена, о чем она хочет спросить, но я машу головой.       — Нет.       — А хочешь…       — Да.       Она целует меня снова и на этот раз я готова, утопая в этих пучинах океана, когда она расстегивает мне платье. Я выскальзываю из американской проймы на шее, и она стягивает одежду дальше, вниз по телу, оглаживая кожу на животе шелковистыми ласками, когда притягивает меня к себе ближе. Бархат ее платья на ощупь даже лучше, чем кажется, и я радостно вздыхаю, стряхнув цветы в ее волосах, когда касаюсь ладонью ее щеки. Она подводит меня к кровати, и я сажусь, переключаясь поцелуями на ее грудь. Она возится с застежкой, но я слишком занята, чтобы помочь, скользя пальцами вверх и вниз по ее бедрам. Памеле, наконец, удается расстегнуть молнию, и тяжелая ткань спадает на пол, оставляя ее только в серебренных босоножках на каблуке и черном нижнем белье. Она садится мне на колени, замыкая в ловушку бедер, и целует опять. Ее прикосновения мягкие, нежные, но, вместе с тем большие; ощущение ее рук на мне ошеломляюще. Избавившись от моего бюстгальтера, она накрывает ладонями грудь, нежно оглаживая ее.       — Я хочу большего, — удается выдохнуть мне.       Она оглядывает меня и серьезно кивает, внезапно толкнув на кровать. Теперь она подобна зверю, нежность давно позабыта, когда она подтягивает нас к изголовью, царапая мне кожу. Наша обувь теряется в возне, а губы встречаются со рвением, и она покрывает мою шею и плечи слабыми укусами.       — Пэм, прошу, еще.       Она запускает наманикюренную руку мне в трусики, шипя от собравшейся там влаги. Кончик ее пальца скользит по моим губам, и я выгибаюсь под ней. Она слегка погружается в меня, и время замедляется, пока во мне не остается ничего кроме ее тепла и холодного воздуха везде, где мы не касаемся. Медленно и осторожно она входит в меня, скользя внутрь и наружу, пока языком проводит вверх и вниз по моей шее. Я подаюсь бедрами ей навстречу и хватаю за руки, слегка покачиваясь в ее толчках. Она выскальзывает и подцепляет подушечкой мой клитор, обводя чувствительный бугорок, пока погружает свой язык мне в рот. Я стону и корчусь под ней, я хочу, чтобы это продолжалось вечно, но знаю, что не смогу удержаться долго. Другой рукой она сжимает мне бедро, пока ее рука танцует на моих скользких нервных окончаниях, и я зашла слишком далеко. Ощущение прошибает вдоль позвоночника, словно удар током (и поверьте мне, я знаю это не понаслышке). И я корежусь, сминая в кулаках простынь, когда стону низко, долго и, надеюсь, не слишком громко. Она поднимает пальцы, блестящие от смазки, и вытирает их о простынь цвета пастели, уронив голову мне на грудь.       — Ух ты.       — Ох, хорошо, значит не я одна, — смеётся она.       — Это было…       — Да.       Я хочу коснуться ее, правда. Хочу, чтобы она ощутила все то, что сделала со мной, но тело отказывается сотрудничать.       — Твои гости могут подумать, что ты ими пренебрегаешь.       — Нахуй гостей.       — Ну, формально ты уже это сделала, — поддразниваю я.       Она бросает на меня такой чудесный раздраженный взгляд, и я хихикаю.       — Может мне стоит просто попросить охрану выпроводить их, чтобы я могла остаться подольше с тобой.       Я резко подскакиваю, оглядываясь вокруг в поисках часов.       — О, Боже, я не… Пэм, я не могу остаться. Есть один парень и, ну, все слишком сложно и хреново, потому что сам он — сложный и хреновый, но мне нужно вернуться.       — Почему ты говоришь мне все это? — спрашивает она повышенным тоном.       — Я не знаю. Я хочу остаться…       — Так останься.       Есть уйма доводов почему я не могу так поступить, но правда в том, что я не хочу покидать теплое кольцо ее рук, а потому только прижимаюсь сильнее. Пальцами очерчиваю ее лицо и улыбаюсь так широко, как никогда раньше.

***

      Почему-то я не могу встать с постели ни на следующее утро, ни днем, ни вечером. Каждый раз, когда я начинаю думать, что пора уходить, вокруг моей шеи извивается рука, чтобы снова притянуть для поцелуя. Я осторожно отвечаю на ее прикосновение, становясь все смелее по мере того, как ее дыхание сбивается, а ноги — дрожат сильнее. Она пылко шепчет мое имя мне на ухо, и я исследую ее, от ложбинки локтя до кончиков пальцев ног. Она дрожит, когда кончает, и я чувствую совершенно чужую для себя силу. Но слишком скоро снова темнеет, и я ощущаю тягу к своей безумной любви. Он ранен; будет капризничать, грустить и нуждаться во мне.       — Я должна уходить.       — Ты ещё придёшь?       Я целую ей руку.       — Можешь на меня рассчитывать.       Она отвозит меня в центр, но я отказываюсь позволить ей подбросить меня к дому. Я целую ее на прощание и едва ли не задыхаюсь от непрошеных слез.       — Я позвоню. Обещаю.       — Ловлю на слове, Харл.       Она уезжает, а я осталась стоять на тротуаре, казалось, на целую вечность. Это опасная часть города, на улице внезапно становится холодно, и к тому времени, как я добираюсь до нового убежища, я едва ли не бегу чтобы попасть внутрь.       — Ты где была?       — Мышь загнала в угол, пришлось залечь на дно.       — Уверена, что хвоста не было? — Его голос полон тревоги.       — Да, я сменила наряд и слилась с толпой. Довольно умно, да?       — Сомневаюсь.       Мистер Джей немного сбивает мое настроение — мысль о том, чем он занимался весь этот день, делала те идеальные моменты с Пэм слегка неудобными. Я стараюсь сохранять бодрость, суетясь над его рукой и принося ему обед, и потом он позволяет мне свернуться калачиком рядом с собой на диване, пока читает газету. Но он не ложится спать, и я остаюсь одна в холодной постели, желая снова оказаться рядом с ней.

***

      В следующий раз мы встречаемся в бутике в гламурной части Готэма. Я нервно оглядываюсь поверх очков, но она со смехом хватает меня за руку и тащит в примерочные. Мои заботы тают, когда ее губы сжимаются вокруг моего клитора, и я ударилась головой, пытаясь удержать равновесие. После мы выходим совершенно непринужденно, и где-то через полквартала я теряю самообладание, схватившись за бока от смеха.       — Какая же ты злая, Пэм.       Она выглядит немного раздраженной, но это всего на секунду, а после самодовольно ухмыляется.       — Хочешь мороженого?       Она не спрашивает меня о Мистере Джее, даже когда я смотрю на часы. Только пододвинувшись поближе, бьется своей коленкой о мою и накрывает мою ладонь своею.       — Тебе пора уходить?       Я хочу рассказать ей почему, словно это может смягчить ситуацию, но с чего бы мне вообще начать? Как бы вы объяснили происходящее между мной и Мистером Джеем? Поэтому я целую ее и выхожу, не оглядываясь.

***

      Время после этого течет немного иначе. Мистер Джей снова вернулся в строй, и мы как раз заняты ограблением Готэмского музея естествознания, когда я отхожу от прихвостней. Здесь есть забавная белочка в чемоданчике, и я наклоняю голову, чтобы получше разглядеть, когда с другой стороны здания звучит сигнализация. Я бегу, не знаю куда, но подальше от входа. Зная, что Мистер Джей с мальчиками направятся к припаркованной машине, я вылезаю через боковую дверь в переулок.       — Мистер Джей! — восклицаю я, маша рукой, когда бегу к ним.       — Чего ты ждешь? Рули давай! — рявкает он, и увалень за рулем давит на газ, в результате чего я чуть не спотыкаюсь у черного входа.       — Мистер Джей? — Бормотание, не более. Я знаю, что мне нужно идти дальше, пока не приедет лучший мужчина Готэма — старичок Джим, но из меня словно дух вышибло. Минутку, думаю я, всего лишь одну минутку.       Как вдруг дверь служебного помещения распахивается, и это она, стоит в обтягивающей зеленой коже и высоких сапогах, держа в руках растение в горшке.       — Пэм? — пищу я.       Она окидывает меня взглядом, сбитая с толку гримом и маской.       — Харл? Что ты здесь делаешь?       — Это ты что здесь делаешь?       Звучат сирены, теперь намного ближе, и она хватает меня за руку.       — Пошли.       Ее машина находится в паре улиц от музея, и мы наматываем зигзаги по проспектам к бог знает куда, когда я прижимаю ее добычу к груди.       — Ты украла растение.       — Не просто растение, а последнее в своем роде. Эти идиоты собирались оставить умирать его на полке в качестве трофея. Я могу клонировать его и возродить вид.       — Хорошо выглядишь.       — Спасибо. Я бы сказала так же, но, честно, за это шапкой не видно.       — Так ты Ядовитый Плющ. Я слышала о тебе, ещё когда работала в Аркхэме.       Она ежится от упоминания о лечебнице, и я не виню ее.       — Ты так и не сказала, что делала в музее.       — Я была там с Мистером Джеем. Он хотел украсть какую-то большую птицу; она должна была стать частью его следующего плана.       Она резко сворачивает за угол и смотрит на меня с болезненным выражением лица.       — Мистер Джей? Так ты девушка Джокера?       Я услужливо киваю, желая, чтобы она так и продолжала смотреть на дорогу.       — Это объясняет костюм. Господи, ну и бардак.       Мы подъезжаем к ее месту — не к тому большому имению, а к квартире в более красивой части города. Она паркуется под зданием, и мы живо поднимаемся по лестнице, перепрыгивая по две ступеньки за раз и проскальзывая в ее студию, прежде чем любой из соседей заметит двух девушек в спандексе с гигантским тропическим растением наперевес. Очевидно, это место для незаконной стороны ее работы; комнату почти целиком занимают образцы под стеклом и зловещие флаконы с химическими веществами. Единственное, что не имеет отношения к лаборатории — матрас в углу со смятыми простынями. Она берет у меня украденный цветок и осторожно ставит его на столик, тщательно исследуя листья на предмет повреждений, нанесенных нашим побегом.       — Что все это значит? — выдавливаю я.       — В некотором роде это все облегчает. Мы обе по ту сторону закона и той треклятой «летающей» угрозы. Нет смысла лгать друг другу кто мы есть.       — Но Мистер Джей…       — Что случилось? Где он был?       Я отвожу взгляд в сторону.       — Он оставил меня.       Она выглядит разъяренной; в два шага она вернулась туда, где я зависла в дверном проеме, и прижала меня к стене. Ее губы настойчивы, грубы и чудесны. Она стягивает с меня капюшон и маску, оставляя волосы напрочь спутанными. Моя черная помада размазывается по ее красной, а ее ладони в белой краске от того, что она обхватила ими мое лицо. Я заставляю ее попятиться назад и бросаю на матрас, пытаясь снять с нее костюм. Она уже расстегнула мне застежку, и теперь мы обе неловко избавляемся от нарядов. Я склоняюсь прямо к ее соскам, сомкнув вокруг них губы, щелкаю языком и посасываю каждый, уцепившись руками ей в бедра. Она опускается ниже, и я уже насквозь промокла, от чего ее пальцы слишком легко скользят внутрь, я запрокидываю голову и стону. Я сгибаю пальцы в мягких красных завитках между ее бедрами, опускаясь вниз, чтобы огладить ее промежность. Она извивается подо мной, беспорядочно толкаясь, когда я вхожу в нее резкими и грубыми движениями. Мы гармонично стонем, отзываясь на ласки друг друга, я прижимаюсь своей грудью к ее груди, целуя. Пэм, Айви, кем бы она ни была, лишь она весь мой кругозор, и я разваливаюсь в ее руках. Ещё никогда черта между Харли и Харлин не была настолько размыта, когда я кончаю, дрожа всем телом. Она сжимает мои пальцы и кричит, и мы падаем на матрас, обессиленные и покрытые испариной пота. Она вся в белых пятнах, каким-то образом это кажется мне забавным, и я не могу сдержать смех.       — Пэм?       — Гм-м?       — Ты бы не оставила меня, так ведь?       У нее и так все написано на лице, и я плачу как дура ей в плечо.       — Тише, Харл. Все хорошо.       — Нет, все совсем не так.       Я еще немного плачу, а она не перестает гладить меня по спине. В конце концов я успокаиваюсь, и она отстраняется.       — Ты любишь его?       — Любила. Или может просто была врачом, одержимым своим пациентом. Он казался таким раненым, как маленький милый мальчик, который просто хотел делать людей счастливыми.       Она тихонько смеётся, и я улыбаюсь.       — Знаю. Не самое точное описание. Он дергал меня за ниточки с тех пор, как мы встретились. Я устроила для него побег, бросила ради него прежнюю жизнь, и половину времени он ведет себя так, как будто я прислуга, а другую — словно хочет… Не знаю. Зрителей?       — Скорее грушу для битья, как по мне.       Ее губы плотно сжаты, когда она проводит пальцем по синяку в форме руки на моем горле. Я забыла о нем: сглупила, упомянувшись о Бэтмене, когда Мистер Джей разрабатывал план ограбления музея с прихвостнями. Тогда он отбросил меня в сторону, без тени смеха в глазах, и как ни в чем не бывало продолжил раздавать указания. Интересно, где он? Интересно, думает ли обо мне. Интересно, почему меня это волнует.       Этот восхитительный криминальный учёный щекочет мне ухо языком и на сегодня я решаю больше не думать.       — Готова ко второму раунду?

***

      На следующий день это уже на всех первых полосах: Мистер Джей снова в Аркхэме, с барской подачи Би-мэна. Я не то чтобы против, хотя внутри все еще надеюсь, что его не сильно покалечили. Просто не хватает времени, чтобы быть на седьмом небе от счастья из-за Мистера Джея, пока Пэм возится со своим новым ребенком, готовит мне яичницу и настаивает на том, чтобы делать бесконечные массажи, которые всегда приводят к иного рода прикосновениям. Иногда, по ночам, мы идем танцевать в своей обычной одежде, а иногда — достаем свои более броские наряды и веселимся куда менее легальными способами. Очень скоро все заговорили о нас, как о новых королевах преступности Готэма, мы стали так часто появляться в новостях, так что я уверена, что Мистер Джей тоже должен был уже узнать. Интересно, о чем он думает. Я переживаю, что причинила ему боль, но потом злюсь на себя за подобные мысли. Пэм никогда не говорит о нем ни слова, просто иногда искоса смотрит на меня. Я пытаюсь успокоить ее поцелуями, блестящими подарками и цветами. Мы говорим о том, чтобы покинуть Готэм, отправиться туда, где сможем дышать свободней. Я могла бы вернуться к практике, а она — вырастить новый сад, мы стали бы жить вместе, неизвестные и счастливые. Возможно, я все еще не растеряла весь запал.       — Харл, может перестанешь уже быть такой угрюмой и пойдешь в постель?       Я улыбаюсь.       — Любой другой на моем месте подумал бы, что ты нетерпелива, Рыжик.       — Серьезно?       — Но не я. Я знаю тебя лучше.       — Да.