Дорог мне...

В этот день Ястреб, профессиональный герой номер два, буквально ввалился в небольшую квартиру, захлопнув тяжелую дверь причудой и рухнув на кровать. Голова безбожно гудела, будто налитые свинцом веки то и дело смыкались. Поникшие перья с огромных крыльев алым ковром стелились от коридора до спальни. Ужасная незримая тяжесть легла на плечи, вжимая в матрац обессилевшее тело. А он ведь даже не разулся. Просто не смог. Чистые, недавно только постеленные простыни и наволочки теперь точно пропитаются мутным запахом городской пыли и суеты. Но Таками это не очень заботило. Тем более, в таком ужасном состоянии. Было абсолютно все равно, он неподвижно лежал, мученически вздыхая. Как бы его не клонило в сон на улице, сейчас ни в одном глазу. Это нехило трепало последние нервы. Сколько бы Кейго ни лежал, заснуть так и не мог. Незаметно проходили час, два. Усталость заполняла через край, но погрузиться в царство Морфея так и не получалось. Ястреб готов был, наверное, все перья поставить, что это самое противное и мучительное время за всю его жизнь. И как бы он не пытался отрицать, или хотя бы опасаться, скачка температуры тела явно указывала на болезнь. И где он только умудрился простыть? Не секрет, что излишняя чувствительность героя к холоду усложняла абсолютно все: от постоянной носки теплой куртки, до отмены миссий в дни с особенно пониженными температурами. И на вопросы «В чем причина?», «Как же так?» одна неизменная фраза: лучше уж так, чем пролежать полторы недели с простудой. Постепенно к телу вернулась небольшая подвижность, и только хотел он перевалиться с живота на бок, как при малейшем движении голову прострелила ноющая вспышка боли. Тихое шипение и вскрик в ответ раздирают осипшее горло. Больше двигаться Таками не решился. Внезапно тело охватил холод. Он бил морозом по коже, проникал до костей. Герой крупно дрожал вплоть до того, что не смог даже вытянуть из-под себя одеяло. Руки неимоверно тряслись, хотелось поскорее почувствовать хоть капельку тепла. Все, до чего хватило самообладания — подложить руки под подушки, ухватиться за них, будто за последнюю надежду, и, прижав к себе, согнуть ноги. Так стало спокойнее. И даже удалось задремать ненадолго. Остальную беспокойную ночь Кейго пролежал в одной поднадоевшей позе, чуть ли не вопя от собственной беспомощности. И думая над тем, что он не просто пропустит работу и не выполнит задания от Лиги, но и толком не сможет позаботиться о себе. Напрягала одна мысль о том, насколько закружится голова, если он попробует встать на ноги. Изнуряющая пытка могла продлиться еще сколько угодно, но за окном неожиданно начало светлеть небо, солнце показывалось из-за верхушек высотных зданий. Вот и подходит к концу это безумие. Подходит к концу самая длинная ночь в его жизни. И наконец зажигается в сердце надежда на конец адских мук. С облегчением на душе, с падением мертвого груза, тело расслабляется окончательно, будто каменные кости и мышцы тянут безвольные конечности, прижимая к кровати. Кейго засыпает окончательно под самое утро. *** Даби мечется из угла лиги в другой, довольно громко матеря черт возьми что. Сидящая в углу Тога ухмыляется, глядя на пышущего пламенем парня. — Чего разбегался, как таракан под тапком? — она качает в воздухе ногами, ловко вертя в руке блестящий ножик. — Не твое дело, — с толикой раздражения отвечает брюнет. Он немного медлит, будто раздумывая, и позже добавляет раздражённо. — Где эта чертова птица? — Ты про Ястреба? — на ее лице все та же беспечная улыбка. — А у нас много птиц? — Я не видела его со вчерашнего дня. Он даже не шел и не летал, ползал по земле. — То есть как? — А так! Даби вздыхает, мученически поднимая глаза, и уходит, понимая, что сейчас может искать героя только в одном месте. *** Адрес Таками он знал уже давно, и с этим проблем не возникло. Дом, в котором он жил, находился сравнительно недалеко от лиги. Минут за пятнадцать Даби достиг нужного места и поднялся на один из этажей. Слева находилось жилище героя. Он потянул за ручку. Дверь легко подалась, и брюнет заметил, что та уже была открыта. Неприятные и конфузные мысли возникали в голове. Неужто волнение за героя? От такого себя Даби отплёвывается в душе, думая, что злодею не подобает быть эмоциональной размазней, а уж тем более как-то и кому-то сочувствовать. Но с Кейго… С Кейго он исключал все эти принципы, ссылаясь на простую дружбу. Хоть и странную и до интимности приближенную. Даби задумчиво прошел по коридору. Он не спешил, оглядывался по сторонам и комнатам. — Эй, птичка, — в пустоту бросил парень. Ответа все не было. Он редко поддавался панике, но сейчас и правда становилось не смешно совсем. В одной из комнат послышался лёгкий шорох. Даби повернул и ещё на пороге спальни увидел, скрючившись лежащего на кровати Кейго. Крылья, потерявшие больше половины своего размера, заметно дрожали. Брюнет подошёл ближе, аккуратно вытаскивая одеяло из-под парня и накрывая сверху. Сразу было понятно, что тот мёрзнет. К тому же нездоровый румянец на щеках казался подозрительным. Даби приложил ладонь к чужому лбу, но из-за собственного жара понять что-либо было очень сложно. В голове появилась и застряла на одном месте безумная мысль. Злодей сглотнул, потянувшись губами к тому месту, которого только что касалась теплая ладонь, убрав в сторону мешающую челку. В каких-то паре миллиметрах от заветного касания, Кейго открыл глаза, смутным взглядом почти ничего не различая. Парень резко отстранился. — Даби? — хриплый голос слегка резал слух. А мысль о том, что герой подцепил простуду — каким-то неприятным чувством осела в сердце. — Что ты тут делаешь? Таками понимал, насколько беспомощным выглядел сейчас. Но отчего-то показывать слабость при Даби было как-то… приятно? Звучит как полный бред. — Кто-то не явился в Лигу, хотя я раз десять напомнил, что у нас миссия рано утром, — Тон голоса удалось сохранить обычно холодным. — Сегодня. — Извини, я не очень хорошо себя чувствую, о-ох, — Кейго порывался вскочить, как ощутил вспышку резкой боли. Рукой он схватился за голову. — Не вставай. И так все ясно, — он удерживает его плечо сквозь одеяло, — И где же ты успел подцепить заразу, герой? Кейго пару раз шипит сквозь зубы, приводя в порядок мысли и пытаясь остановить пульсирующую в висках боль. — Не знаю, — честно и замученно, с непривычной беспомощностью говорит Ястреб. — Где хоть взять градусник в твоём гнезде? — В тумбочке, — тихо выдает он, утыкаясь лицом в подушку. И на этом Даби понимает, что допрос окончен. Он тянется к рядом стоящей мебели, в первом же ящике находя предмет. Только берет градусник в руки, как его отметка скачет почти под сорок. Даби хмыкает, стряхивая все нагревающийся предмет и поскорее выпутывая птичку из одеяла, ставя несчастный термометр. Руки с его лба брюнет не убирал. Можно было заметить, как крылатый почти льнул к исходящему от нее теплу, прижимался, как мог. И Даби ещё больше проникался сожалением. Дрожь показывала озноб. Уже понятно, что температура росла. Тем более по последующему показателю градусника, чья отметка на полтора градуса превышала всю допустимую норму, был повод для беспокойства. Даби не остаётся ничего другого, как только пойти в другую комнату, ища взглядом места, где могут храниться аптечка, лекарства и остальные необходимые вещи. И с того дня становится для Ястреба настоящей заботливой мамочкой. Не такой, какой ее принято считать: девушкой, семенящей от комнаты ребенка и обратно до кухни, готовя еду, одновременно стирая белье и приводя в порядок каждый уголок жилища. В нашем случае — саркастичный парень, неспешным шагами доходящий до Ястреба, чтобы напичкать таблетками или покормить куриным бульоном прямо с ложечки, и обратно до основной комнаты, ища в телефоне информацию, сотый, наверное, раз тыкая на любезно высвечивающееся «Как вылечить простуду за неделю». Как никак Кейго — герой, и работа не ждёт, злодеи не дремлют. Как и Даби последние сутки, все потому что температура Таками скачет с поразительной быстротой, каждый раз доходя до опасных отметок. И когда тот ворочается, Даби не может врать, что не волнуется. Очень сильно. Потому что бегает всю ночь как заведённый. Приходилось таскаться до ближайшей аптеки, находя ее закрытой в такое позднее время, нервничать и бежать в другие. Далеко, но приходилось. И сердце невольно ходило ходуном, рисуя в голове самые пугающие картины. Что, если он там мёрзнет один? Что, если его так трясет, что спирает дыхание, дёргает и так больную голову? Даби шикает, громко и раздражённо. Сжимает кулаки так сильно, что скобы натягивают кожу. Бросается бегом, завидя последнюю аптеку, и просто выбивает дверь, сжигая дотла охранную сигнализацию. *** Возвращается он с порезанной левой рукой, потрёпанным, усталым видом, но с нужными медикаментами. И с порога видит объятого нескончаемой дрожью, закутанного в одеяло Ястреба. Тот смотрит так испуганно, и дрожит, дрожит. Даби бросается к нему, обнимая и хватая на руки. Капли крови пачкают ткань. Брюнет чуть слышно шипит от боли. Ястреб жмется ближе, трепеща как осиновый лист, и у злодея все внутри скручивается. Льнет так осторожно, едва двигаясь. Вздрагивает от каждого прикосновения. Глубоко и тяжело дышащий. Весь то ли бледный, то ли охваченный адским жаром, что даже Даби сквозь кожу его ощущает. И волнуется. Волнуется, как никогда и ни за кого прежде. Доносит осторожно до кровати, укладывает медленно, не желая навредить больше. Поправляет выбившиеся на лицо светлые пряди. Успокаивающе что-то шепчет, гладя здоровой ладонью сквозь одеяло. Рядом на тумбе подцепляет лежащие бинты. Наскоро заматывает свежую рану и вырывает прямо с кусочком палёной кожи очередную окровавленную скобу. Ястреб следит за ним, и в его глазах читается вина. Даби собирается отойти за лекарствами, но чья-то рука чуть тянет его за край брюк. — Х-холодно, — через силу произносит он, и Даби оборачивается, — Останься, прошу. Брюнет чуть слышно вздыхает. Присаживается на самый край кровати, опуская руку на чужой лоб. Гладит немного, и Ястреб ластится к приятному теплу. Слегка улыбается, и Даби улыбается в ответ. А затем ложится рядом, обвивая руками, мягко прижимая и грея лучше всякого одеяла. Ястреб, словно замёрзшая зимой пташка, ей богу, сворачивается клубочком в его руках, успокаиваясь. В какой-то степени было даже бесполезно гнаться за лекарствами сейчас. Обычное тепло заставило Кейго хоть и не избавиться от головной боли и температуры, но хотя бы позволило спокойно отдохнуть. Даби тоже прикрыл глаза, ведь находиться уже пару дней без нормального сна было тяжело, и также предался грезам. *** Все последующие дни Даби не сдавал позиций, ставя первой целью лечение героя. Прилагал буквально все усилия, и что удивительно было для него самого, делал все с удовольствием. Будто так оно и должно быть. Будто это было какой-то необыкновенной радостью, нежели утомительной рутиной. Проходило время, и Ястреб понемногу восстанавливался. Стал больше говорить, голос его не был хриплым скрипом. Сам уже делал некоторые вещи, сам был в состоянии дотягиваться до всегда стоящего на тумбе стакана с водой. Даби не мог не признавать, что это его заметно радовало. Он никогда ещё наверное не помогал кому-то справляться с болезнью, и поэтому не знал чувства, когда медленно, едва заметно для остальных, человек приходил в норму. Когда на каждый твой заботливый жест он отвечал улыбкой. Даби в такие моменты прямо чувствовал, как у него самого кружится голова. Что за чувства? Он вновь приносит ему таблетки, измеряет температуру, переодевает и укладывает обратно на постель, укутывая в одеяло. Кейго скручивается, лежа на боку и почти мурча, или, вернее сказать, воркуя. Даби задерживается подле него, сидит на стуле около кровати, и оба смотрят друг другу в глаза. Ресницы отбрасывают небольшие тени поверх золотых радужек. Веки медленно моргают, видно, как стынут на месте зрачки. Даби смотрит, смотрит, и между ними будто завязывается разговор. Немой, тайный, сокровенный. Им бы очень хотелось знать, что все это значит. Что значат внезапно погустевшая слюна, спутанные, однообразные мысли, и покой. Не давящий, приятный. С лёгкой ноткой какого-то предчувствия. Внезапно Ястреб ёрзает. Приподнимается, выпутываясь из одеяла и усаживаясь на край кровати. Брюнет смотрит на него, склонившего голову, и думает, что же это все может значить. — Даби, — начинает он тихо, но неожиданно, и тот немного вздрагивает. — Я должен тебе сказать. Злодей непонимающе вскидывает бровь, упираясь руками в сиденье стула. Вслух выходит лишь вопросительное мычание. — Не пойми неправильно, меня конечно раньше опекали. Тоже лечили от разных болячек, что иной раз я сам себе наживал. Вот уж, какая ирония, — он неловко смеётся, почти сразу затихая. Даби уже не надеется на продолжение, но Ястреб продолжает. — Это было так давно, что я и вспомнить то толком не смогу. Тогда все делали это ради моего геройского будущего, на благо комиссии и прочим влиятельным лицам. Даби слушает внимательно, но понять пока что не в состоянии. — А ты. будто хочешь это делать. Каждый день бегаешь вокруг меня и даже не появляешься в лиге. И тебе не надоедает? Я почти чувствую твою усталость. Приподняв голову, он смотрит Даби прямо в глаза. Тот медленно подносит руку к его щеке, гладит задумчиво большим пальцем, как бы разрешая говорить дальше. — Понимаешь, сейчас я все ещё чувствую много всего. Болит горло и голова просто раскалывается на две части. Но когда ты заботишься обо мне, улыбаешься и так тепло обнимаешь, я забываю даже про то, что болен. И я так рад, что ты делаешь всё это искренне, так напрягаешься ради меня. Что бы я делал, если бы ты тогда не пришел… Голос его надрывается от подступающих всхлипов. И Кейго набирается смелости, бросаясь прямо к брюнету. Обхватывает двумя руками за пояс, прижимается, насколько хватает сил, лицом утыкается где-то внизу груди. Даби удивляется, замирает. Руки сами тянутся к чужому телу, проходятся меж крыльев, обнимают за плечи. — Обо мне ещё н-никто так не заботился, — первые слезы текут из глаз, и Даби чувствует, как дёргается его грудь. И как своя, тоже. Ястреб не плачет, захлёбывается непрекращающимся потоком солёных слез, вздыхает тяжело и резко, будто вместе с хрипами из него рвется собственная душа, льются чувства, выходят все тревоги и боль. Злодей прижимает его к себе, гладит успокаивающе, утыкается лицом в макушку. Он выбит из колеи, но тихо повторяет раз за разом слова поддержки. Вернее, набирает воздуха в лёгкие и пытается говорить. Это так сложно. — Мне тоже никогда не доводилось сталкиваться с этим, я даже не понимал, почему людям именно хочется ухаживать друг за другом. Но когда я увидел тебя в таком состоянии, то в голове что-то неожиданно вздрогнуло, и я не смог уйти. Кейго едва сдерживает вновь хлынувшие слезы, в попытке дослушать эти прекрасные слова. Которые говорит именно Даби. — И тогда я ощутил и волнение, и страх, и мне искренне захотелось тебе помочь. Что-то не пускало меня тебя оставить, даже когда Шигараки кричал в трубку, как одичавший, — он говорил все без тени лжи или усмешки, и Ястреб верил ему, и слушал дальше. — Ты и твое самочувствие стали главным для меня в тот момент. Я понял наконец, как могу бояться за тебя, и почему. «Я люблю тебя, Кейго» — Ты дорог мне, Ястреб. Таками забывает, что значит дышать. Будто проваливается в какую-то пустоту на мгновение, осознает все медленно и постепенно, и лишь потом понимает. Понимает и улыбается, старается сдержать новые слезы. — Ты тоже мне, Даби. Брюнет чуть отстраняется, бережно вытирая чужие мокрые щеки. Улыбается так по-настоящему, искренне, светло. И Кейго улыбается в ответ. Также. Они тянутся друг другу почти одновременно, по непонятному обоим желанию. И смыкают губы в поцелуе.