Стены смотрят.

      С каждым днём Юрию всё хуже. Его мучает тревога, возникновение которой он не может объяснить, а в голове крутятся мысли о том, что все вокруг его осуждают. Даже присутствие Отабека начало его напрягать, несмотря на то, что он относится к Юрию с максимальным пониманием и заботой. Ему просто страшно.

Обычно такое бывает перед психозами, но сейчас они почему-то не наступают.

      Он очень много времени проводит в кровати. То спит, то прячется от мира. Сердце колотится, дышать тяжело, сосредоточиться на чём-то — тоже. Перед глазами всё постоянно плывёт, а тело бросает то в жар, то в холод.       Отабек, в общем-то, тоже ничего не понимает. Он очень боится оставить Юрия одного, ибо кто знает, что может с ним случиться в таком состоянии? — Юр… — Отабек сидел на краю кровати. Он мягко опустил свою руку на бок Плисецкого, лежащего к нему спиной, укрытый одеялом с ног до головы. — М? — Может, всё-таки, к врачу? — Н-нет. — Отабек почувствовал, как вздрогнул Юрий на этих словах. Голос Плисецкого был тихим, дрожащим. Он почти не разговаривает в последнее время. Алтыну было не легче. Он также, как и Юрий, испытывал тревогу. — Ну, а что тогда? — Что? — Делать с тобой что, спрашиваю? Это же не нормально. Юрий замолчал на минуту. — Не знаю. — ответил он. Отабек вздохнул. Немного посидел на кровати, смотря на солнечных зайчиков, что располагались на полу и стене прямо перед ним… И вдруг услышал телефонный звон.

Это Яков.

— Что с ним? — на этот раз, он звонил на телефон Отабека. — А… Ну… Лежит. Ничего не хочет. Говорит, что ему тревожно. Не страшно, а тревожно. И так уже несколько дней. — Я пообщался с его врачом, он настаивал на госпитализации. Но мне удалось отказаться. Он сказал, чтобы ты увеличил дозу антидепрессанта на <N-ное значение>, до <N-ного значения>, чтобы убрать это состояние. Однако затягивать с этим нельзя, иначе потом может стать только хуже. — Понял… Спасибо вам. Правда, спасибо. — Отабек был благодарен ему за это. Сам он не знал того человека, который занимался лечением Юрия, а потому, фактически, ничего не мог сделать. То, что Яков сделал это, сильно облегчило ситуацию. — Береги его, пожалуйста. — Да, конечно. Обязательно.       А врач у Юрия, по словам Якова, хороший. Добрый, умный, с ним приятно пообщаться. Благодаря его рекомендациям — Плисецкий может жить более, чем полноценной жизнью, учитывая то, что он вполне успешно занимается спортом. Он даже не ругается, когда узнает, что Юрий его рекомендации соблюдает не слишком точно. Напрягается, вздыхает, но не ругается. Терпит. Он говорит, что Юрий — один из самых тяжелых его пациентов. — Сложнее всего работать со стариками и подростками. Ни те, ни другие, обычно, не понимают, что происходит, что от них требуют и что надо делать. Поэтому и ругаться на них нам запрещено. Они просто не могут всего этого понять. — сказал он однажды. — Да, впрочем, и на других пациентов тоже. Я же с психами, прошу прощения, работаю. Единственные, на кого я могу орать — это наркоманы. Вот их у нас прям не любят, даже в наркологическом отделении. Если душевнобольные страдают не по своей вине, то они — сами виноваты в том, что имеют зависимость. Думать надо было, а не гадость всякую употреблять.       Отабек вернулся в комнату. Дал Юрию немного лекарств и снова сел рядом. Плисецкий принял их с явной неохотой, но промолчал. Видно, сам понимает, в каком он положении. — И почему твой врач говорит, что с тобой тяжело? — Потому, что болезнь у меня прогрессирует слишком быстро. Вот почему я часто спрашиваю, хочешь ли ты вообще со мной возиться? Это сложно. — Да, хочу. Потому, что я так решил. Добровольно. Ты мне нужен. Понимаешь? Плисецкий ничего не ответил. — Поэтому я готов потратить на уход за тобой хоть всю жизнь, абсолютно безвозмездно.