Stumbling, Tumbling, Falling into You

Сердце Микки тяжело и громко колотилось о ребра, пока его взгляд скользил вверх-вниз по обнаженному телу Йена. Это было утро после их первой ночи, проведенной вместе, в его продавленной старой постели с изношенными простынями. Все разъехались по своим делам, дом был пуст, и в данный момент тишина не только успокаивала, но и нервировала его. Хаос — вот, что нормально, а сейчас не было и ни намека на него. Никакого хаоса. Потому что Галлагер находился здесь. Теперь они были вместе, и этого нельзя отрицать. Уже нет. Микки падал вниз и разваливался на куски с того самого дня, как они встретились: Йен заставлял его чувствовать себя неуравновешенным, сбитым с толку, диким и безрассудным. Он ненавидел, но в то же время любил это чувство, запутывающее его все сильнее. Это был первый раз, когда они оказались полностью обнажены друг перед другом. Первый раз трахались без единого клочка одежды, за которыми можно спрятаться. Хотя Йен уже давно раздел его до последней нитки — скользнул прямо под фланелевые рубашки и поселился глубоко под кожей. При этом рыжий никогда не спрашивал разрешения, и Микки уж точно не давал своего согласия. Но все было так, как было, даже если они об этом не говорили. Тело Йена завораживало его — бледная кожа, веснушки, острый V-образный рельеф чуть ниже пресса и слегка искривленная челюсть. Все это являлось совершенным несовершенством, и он был счастлив прожить этот момент, получив возможность просто впитать Йена. Утонуть в нем и напиться им. Потому что до этого у него никогда не было шанса взглянуть на него по-настоящему: мужчина не смотрит так на другого мужчину. Не сосредотачивается на деталях того, что делает одного человека настолько отличающимся от другого. Но сегодня он позволил себе это, он сделал себе такой подарок. Эту близость. Йен крепко спал, лежа на спине и согнув ногу в колене. Одна рука покоилась у него на животе, другая — над головой. И Микки улыбнулся: у тупого засранца будет серьезное онемение. Лицо парня было расслаблено, а сам он выглядел юным и невинным — Боже, иногда Микки забывал, что Йен на два года моложе его. Блядь, ему всего шестнадцать, и у него на лице все еще просматривались детские черты. Рыжеватые ресницы. Микки был очарован этими ресницами и веснушками на его веках. Ну и что тут, блядь, такого? У Галлагера были самые красивые губы, и Микки хотелось протянуть руку, чтобы провести по ним пальцем. Но не сейчас. В данный момент здесь были только они, и казалось, что время остановилось. И Микки имел Йена в своем полном распоряжении. У них была прекрасная ночь, и его ноющая задница являлась тому подтверждением. Микки нравилась эта остаточная боль: он мог забрать ее с собой, и она была его секретом, пока он проживал свой очередной день, вспоминая, что чувствовал, когда член Йена проникал глубоко внутрь него. Он прикусил нижнюю губу, а румянец пополз по его шее при мысли о том, что они вытворяли друг с другом. В темноте. Йен видел каждую часть его тела — самые интимные части — и прикасался к ним своими пальцами, языком и губами. Нежно и с любовью. Грубо и страстно. Назад пути не было. Во всяком случае, упрямый рыжий ублюдок не позволил бы этому случиться. Всегда давил на него. Всегда желал больше, чем Микки хотел ему дать. Таким был Йен с его грустными и полными надежды зелеными глазами, которые иногда казались голубоватыми, и Микки необходимо было взглянуть в них еще раз, чтобы убедиться в этом. Его зеленые глаза смотрели на Милковича так, будто тот что-то собой представлял, и это дерьмо вызывало явное привыкание. Микки придвинулся чуть ближе, разглядывая рыжие волосы на ногах Йена. У него были такие чертовски длинные ноги. Когда это Галлагер успел стать таким высоким? Но Микки нравились эти перемены, и он с интересом наблюдал, как мальчик становится мужчиной. Йен находился в процессе метаморфозы, и Микки предполагал, что рыжий превратится во что-то за пределами его досягаемости, учитывая, что его челюсть становилась шире, а мышцы появлялись из ниоткуда. А еще Йен всегда крепко держал его, когда они занимались сексом, словно боялся, что Микки сбежит. Он фыркнул — ага, сбежит! Как будто он когда-нибудь убегал от Йена. Бежал к нему, возможно. Да, он бежал к Йену. Микки именно это и делал. Он никогда ничего не хотел, пока не захотел Йена Галлагера. Всегда был доволен своей дерьмовой участью в жизни. Йен все испортил, и теперь он чего-то хотел. Хотел того, чего не мог получить. Так что это — прямо сейчас — было чем-то идеальным. Йен. В его постели. Обнаженный. Возможно, это одноразовая вещь, и Микки не стоит быть таким жадным. Опасно хотеть всякую подобную хрень. Член Йена мягко лежал на его бедре. Он был длинным, даже будучи вялым, а еще покрыт россыпью мелких веснушек. Микки это почему-то нравилось. Глядя на него сейчас, трудно было догадаться, на что способен этот член. Но когда он стоял как скала, Господи, чего бы брюнет только не сделал, чтобы ощутить его внутри себя. Бледная кожа темнела, отчего веснушки на ней тускнели, а сам ствол изгибался так, будто создан специально для тела Микки. Он не решался отсосать Йену довольно долго: это казалось слишком гейским, как поцелуи. Но теперь они целовались уже какое-то время. И он был прав с самого начала: целоваться — это для педиков. Когда он начал целовать Йена, Микки знал наверняка — он педик. Педик для Йена Галлагера. Как только они стали целоваться, это уже было невозможно остановить. Только падать и влюбляться. Влюбляться. У него не было другого выбора. Вообще. Он принадлежал Йену. Он был педиком Йена. С этими идеальными поцелуями, которые заставляли его забыть собственное гребаное имя. Они так много целовались прошлой ночью. До, во время, после. Он все еще делал вид, что ему это не нравится или не нужно. Но Йен знал. Йен чувствовал, как его кожа пылает от жара, когда их языки скользили друг по другу. Член Микки снова стал твердым, и он понял, что уже близко. Он снова нуждался в нем — точно так же, как наркоман нуждался в дозе. Чтобы он мог дышать и чувствовать себя живым. Микки хотел поцеловать его, хотел пососать эти губы, затем спуститься вниз по его горлу, обвести языком мягкие розовые соски, пока они не затвердеют под его прикосновением. Хотел погладить этот пока еще спящий член, взять его в свой рот и сосать, пока он не набухнет и не наполнит его. Уберет эту пустоту глубоко внутри него. Только Йен мог это сделать. Наполнить его. Заставить боль исчезнуть. Он протянул руку и погладил Йена по волосам. Один раз. Второй. Огненно-рыжие волосы. Йен разжигал Микки, как костер. Йен вздохнул, потом сглотнул. Он был прекрасен — его Йен. Он хотел удержать его. Теперь, когда он влюбился. Глубоко. Однозначно. Всем сердцем. От одной этой мысли по его телу пробежала дрожь. Когда-нибудь ему придется признать это — собраться с духом и сказать это, — потому что это должно быть сказано, что-то настолько сильное, такое непреклонное. Но не сейчас. Еще на какое-то время он оставит это при себе. Там, где это чувство находилось в безопасности и не могло быть отнято у него. Спрятанное глубоко внутри, где никто не сможет увидеть, даже Йен. Пока нет. Но когда-нибудь. Микки наклонился вперед и соединил их губы — рот Йена был расслаблен, и это казалось странным. Но он был мягким и приятным. Он облизал нижнюю губу Йена так нежно, как только мог, вызывая стон. Микки снова поцеловал его, посасывая нижнюю губу и чувствуя, как сильная рука обхватила его за спину. Скользнув рукой вниз по животу Йена, он сжал его член, наслаждаясь тем, как он твердеет в его руке. — Микки, — вздохнул Йен. — Войди в меня, Галлагер. Укладываясь на спину, он потянул Йена на себя. Никого не было дома. Только они. Йен и Микки. А потом Йен уже был внутри него, крепко обнимал и смотрел так, словно он что-то значил. Как будто он что-то собой представлял. И он парил, пока его тело взрывалось от удовольствия. Йен заставлял его чувствовать себя в безопасности и свободным. Он должен сказать Йену, что влюбился. Безумно. Сумасшедше. Слетел с гребаных катушек. Но не сейчас. Еще нет.