Это прекрасно

« — This is all i ever wanted for you, Will. For both of us. — It's beautiful…»

Чтобы описать это удивительное ощущение, у Уилла не хватило бы слов — это было слишком великолепно. Весь мир Грэма словно бы сузился до одной единственной точки — до одного конкретного человека. Ганнибал. Его серые, как лондонское пасмурное небо, глаза с расширившимся от наслаждения зрачком, слегка приоткрытый рот с покрытыми своей и чужой кровью губами, разметавшиеся золотые пряди волос с проблесками алого — то ли от крови, то ли от света заходящего солнца — все это вызывало в Уилле странное ощущение безопасности, принадлежности к чему-то определенному… Уилл, кажется, и не замечал, что почти всю его сознательную жизнь его личность мало-помалу разваливалась на куски, и только этот невозможный, ужасный, постоянный, как аксиома, доктор Лектер сумел восстановить его по частям. В школе ещё Грэм пришёл к выводу, ставшему ему приговором, что он способен понять абсолютно любого человека. Даже когда на него несколько раз обрушивалась злоба хулиганов, Уилл все равно оставался понимающим и смиренным. Дошло все до того, что один из таких хулиганов чуть не прикончил его. В тот день Уилл Грэм впервые встретил монстра. Отец ничего не узнал, а и без того необщительный Грэм ещё больше спрятался в свою безопасную скорлупу, благодаря которой он ощущал себя защищенным. Ради такой безопасности Уилл без лишних предисловий водрузил на жертвенный алтарь все свои небольшие коммуникативные навыки. Конечно, позже профайлер пытался восполнить нехватку опыта многочисленной информацией, почерпанной из кипы книг по психоанализу, однако людей он понимал и без того, а в общении так и не продвинулся. С появлением в его жизни доктора Ганнибала Лектера многое круто изменилось. Если до той поры всем его знакомым был интересен лишь его весьма интересный мозг, которым каждый не брезговал попользоваться в своих целях, то Ганнибал стал первым, кому стал интересен сам Уилл. Все обеды, завтраки, любые проявления внимания к скромной грэмовской персоне со стороны психиатра не могли не вызывать симпатии. А потом… Потом Уилл узнал эту ужасную тайну своего врача. Ганнибал-каннибал… в чем-то это было похоже на шутку, только вот шуткой это не было, гастрономические интересы Лектера были именно такими, какими были. «Уродство при возможности надо поглощать…» В подтексте слов Ганнибала можно было бы заметить откровенную насмешку над незадачливыми агентами ФБР. Вдобавок ко всему человечиной Ганнибал кормил и всех, в дом его входящих, и Уилла в том числе… Отвращение — именно это должен был бы испытывать сейчас Грэм, только вот незадача от его этических норм, как и у Лектера, осталась одна эстетика. Беделия, кажется, говорила, что Лектер влюблен в него. О, нет, та темная страсть, которую Уилл и Ганнибал испытывали друг к другу, едва подходила под такое скупое, немногосложное описание, как любовь. Они жаждали друг друга так, как ни один страждущий в пустыне не нуждался в глотке живительной влаги, так, что могли насытиться одним лишь взглядом… Взгляды, они прекрасно понимали друг друга без слов. Возможно, дело было в том, что общаясь, эти двое сумели изменить друг друга, но романтик в Грэме еще не умер, поэтому мужчина предпочитал думать, что они с Лектером предназначены друг другу судьбой или что-то в этом роде. Обрыв, над которым они сейчас находились, с каждым годом все уменьшался и уменьшался. Здесь Ганнибал был с Мириам, с Эбигейл… А теперь он здесь с Уиллом. Хотелось закрыть в блаженстве глаза, отдаться воле судьбы и навеки — навеки-вечные! — остаться вместе с Ганнибалом и не думать ни о чем, кроме их счастья. — Уилл, — вырвал профайлера из полудремы собственных мыслей голос Ганнибала. — Видишь? Перед глазами Грэма тут же встает лицо мертвого Гаррета Джейкоба Хоббса, чьи ветвистые рога закрывают небо. «История повторяется…» — Это то, что я всегда хотел для тебя… — «Разбитые чашки собираются вновь…» — Для нас обоих!.. — «В твоей жизни снова нашлось место для Эбигейл»… Этот миг становится переломным для Уильяма Грэма. Реальность возникает перед ним такая, какая есть, не та, какую, как правило предпочитает Ганнибал — облаченная в маски приличия и эстетического совершенства, а та, какой она является далеко немногим — грязная, неотесанная. Уилл более, чем уверен — Лектер видит то же, что и он, а потому Ганнибал поймет и примет его выбор. Их любовь, их совершенные в своей экзистенции чувства, они великолепны и неповторимы. То, что они представляют вместе — наисовершеннейший в мире механизм… и наиужаснейшее зло на этой планете. Грэм больше не считает чудовищем ни себя, ни Лектера, он уверен в их красоте, только вот в глазах общества они навсегда останутся монстрами, и дело даже не в убийствах и не в странных далеко не вегетарианских наклонностях. Они просто… другие. Их убьют, разлучат, но нормальной жизни им не видать. Что уж там говорить, они уже убили человека, пусть и не самого лучшего. Выбора просто не остается… Уилл смотрит прямо в глаза любимого. «Смотри, любовь моя, я больше не боюсь зрительных контактов, и тем более не страшусь нас!..». Он боится прекратить глядеть в эти серые бездонные очи, боится потерять дорогого человека. — Это прекрасно… Ганнибал… Шаг, еще один. Ганнибал покорен, как овечка — божество, чье существование подходит к концу, смиряясь с гневом агнца… «И будет страшен гнев его…» Пропасть распахивает для них объятия, Уилл уже не понимает, они ли это падают в воду или — вода падает на них. Быть может, это уже Ад, такой же холодный, как и девятый круг у Алигьери? Или мистерия лишь начинается?.. «Я люблю тебя, я никогда тебе не говорил этого, Ганнибал, но я люблю тебя. Мои последние объятия, тот долгий прощальный взгляд, словно сегодня вместо обеда, я согласен лишь на тебя… Надеюсь все мои действия скажут тебе о моих чувствах больше, чем слова. Прекрасно… Ты прекрасен, я прекрасен, мы — прекрасны… И наша слава, наш триумф, наше торжество, венчание на посмертную жизнь и любовь — лишь это нам и осталось… прекрасно…»