Класс строгого режима

«запрещенные записки, и без фантиков ириски… мы играем сегодня жестко - агрессивная игра…»

— Три штрафных круга и прекрати лыбиться! В клетку первая сегодня! Бэллка щурилась, силясь спрятать блеск глаз под светлыми ресницами, но, судя по нахмуренному лицу Дмитрича, выходило паршиво. Кросы несли ее по залу, невольно спотыкаясь несколько раз у неприметной стопки матов в углу. Девки из команды подозрительно перешептывались. — Кузнецова, ускорилась! Я кому говорю?! Тренера злил ее расслабленный вид, ее опоздание и несобранность, но даже если бы он пригрозил ей лично в спарринг встать, нервная веселость и состояние «завтра не существует» не исчезло бы из поблескивающих глаз девчонки. Иначе просто быть не могло после изматывающей войны-бессонницы за сияющее, призрачное и светлое «когда-нибудь». В Бэллкиных запястьях тоска подмаренником увядать стала, когда утром Костья выставила недовольную Петруху за дверь спортзала. Когда обернулась и молча погладила красный след от прижатой ткани на Бэллкиной щеке, посылая мурашки по телу. Малая не сдержалась и потерлась щекой о татуированные пальцы: — А я…. — Цыц, — Купер шикнула разочарованно и легонько хлопнула ее по губам, но даже в этом жесте не было ни капли злости, — Ты опять все испортила. Хотелось смеяться, но вместо этого девчонка задержала дыхание, потому что Каспер, прикрыв глаза, казалось, подбирала правильные слова. Не подобрала. Усмехнулась чему-то опечатанному на внутренней стороне век, невесомо пробежалась кончиками пальцев по шее Кузнецовой и ушла. Ушла, бросив обнадеживающее «до вечера». Бэллка не хотела, стыдилась, но жила остаток дня только этой фразой. Птицей вылетала из класса в класс, птицей прилетела на тренировку. Опоздала, потому что у самой двери спальни десятой ее рукав дернула Лиза. — Привет, — смешно дрогнули знакомые косички и сморщился курносый нос. — Привет, — Бэлла удивленно оглядела ее и пустой коридор, — Ты чего тут? Случилось чего? Девчонка неестественно повела плечом в отчего-то растянутой футболке и ломающимся голосом укрепила росточки осознания в голове Кузнецовой. — Твоя староста. Она… нормальная, хорошая даже. Не проси ее за меня заступаться больше, ладно? Я знаю, какие от этого могут быть проблемы. Лиза как-то невесело улыбнулась и потерла локоть. Беллка сосредоточенно переваривала информацию. — Записки есть? Нет? Я пошла тогда, где найти знаешь. И это… спасибо. Но Малая Костью ни о чем не просила. И казалось, староста для нее ничего и не делала. Или?.. Дмитрич начал разминку, все еще недовольно покрикивая, а у девчонки в мыслях замелькали отражения в холодном кафеле душевой, горящие зрачки в сизой мгле спальни десятой, ее собственная неправильная тоска по чему-то несбывшемуся и темная макушка, которая, казалось, по умолчанию всегда находилась поблизости. Внутри что-то сладко толкнулось и заныло. Бэллка так долго пыталась заставить себя ее ненавидеть, обесчеловечить, разглядеть только самое отвратительное, что, кажется, помешалась. Она не привыкла думать о ком-то так много и долго. Девчонка не привыкла к тому, что кто-то может вот так взять и застрять в ее голове, а ей потом с этим жить. Она вообще не привыкла привязываться к людям, поэтому тупое тянущее чувство в солнечном сплетении, поднимающее голову каждый раз, когда мимо проходит Костья, хочется вытравить из себя с марганцовкой. Или огородить стеной. Чтоб никто кроме нее…. Малая споткнулась о гантелю и ойкнула, всплывая из пучины мыслей в пахнущую штукатуркой реальность. — Ты издеваешься?! Бэллка втянула голову в плечи, оборачиваясь. Лицо тренера перекосило в очередной раз. — Спарринг! Сейчас же! — бритая «под троечку» голова завертелась, — Горохова, живо с ней в клетку. Считайте, это срочные отборочные. Сейчас перчатки принесу. Кузнецова равнодушно перемахнула через подвесной бортик и заняла место в углу, боковым зрением подмечая, как команда облепляет клетку в ожидании зрелища. Мягкая поверхность клетки справа скрипнула, и девчонка интуитивно увернулась от лениво летящего удара. — Ай, умница! Милас собственной персоной. Староста девятой группы покачивалась на носках в нескольких сантиметрах от нее, разглядывая подвязывающую волосы Гору в углу напротив. — Откажись от перчаток и сиди тихо. Выездные скоро, Горке нельзя проигрывать, — вполголоса протянула она, не глядя. Расслабленное состояние испарилось, словно по щелчку, и раздражение туманной дымкой рассеялось вокруг их напряженных фигур. Бэлла случайно поймала напряженный взгляд Петровой из другого конца спортзала. Настя стиснула челюсти, но быстро отвела глаза и отвернулась. — А если не откажусь? Хриплый, лающий голос Милки слегка смягчился: — Намеков не понимаешь, что ли? Тебе еще неделю назад добрые люди написали, чтоб бояться начинала, — девушка осклабилась, подмигивая Гороховой, — Это не твое место, а Анькино. Не сделаешь, как я скажу — сгною в больничном крыле. Малая закусила губу. Она была в секунде от того, чтоб вмазать по издевающейся гримасе, когда Дмитрич нарисовался, недовольно крякая. — По местам! Лишние ушли за периметр! Холодные, новенькие перчатки Кузнецова осторожно поймала на лету. Разгоряченные пальцы резво проверили застежку и плотность ткани. Бэллка нормальная, пусть ей обычно и многое параллельно: чужие взгляды, бессмысленные, взрослые вопросы и до тошноты несправедливый закон. Девчонка знает, как вышибаются зубы и алеет кровь на деснах, если капа некачественная. Знает, как выглядят осколки кости и где в родном городе принимают трофеи драк — смартфоны с царапинами. А вот что делать с маленькой нелюбовью в черепной коробке она даже не представляет. После свистка тренера Бэлла широко улыбнулась Милке, прежде чем кулак ее пришелся Гороховой куда-то в скулу. Когда через двадцать минут Гору под руки увели в больничное, Малая, восстанавливая дыхание, не сразу заметила, что Милас жестом подозвала к себе девчонок…

***

— Ну Ко-о-ость…. — Отъебись, я тебе сказала. Ася по-своему растолковала расслабленное состояние старосты и пришлось спасаться от ее любвеобильной тактильности на Петрухин верхний ярус. Купер лениво болтала свесившейся вниз ногой, беззлобно шикая на тянувшую к ней руки Митронину. Казалось, даже знакомые до мелочей трещины на потолке спальни ей подмигивали. Внутри было так спокойно, будто Малая по-детски холодным носом и открытым, слишком чистым взглядом забрала всю накопившуюся там тяжесть. Костью всерьез не покидало чувство, что она нашла что-то, чего ей не хватало. В Школе Литвиновой все испытывали друг к другу равнодушие с примесью недоверия. Рано или поздно каждая из девчонок осознавала свое бессилие перед сукой-судьбой. И, обменявшись друг с другом малоподробными рассказами о своей жизни «до» еще в детстве, воспитанницы исчерпали и без того ничтожный лимит сострадания. А Бэлла — нет. Разгоняя сигаретный дым, прогоняя страх панической, она доставала неспетое изнутри и бормотала что-то успокаивающее вполголоса до утра, словно ей было небезразлично. Словно она могла и хотела помочь. Словно фокус мутно-зеленых радужек был обращен на кого-то кроме себя. Невысказанное девчонкой било под дых, терзало и ранило, но услышать хотелось ровно с той же силой. Для себя Каспер железно решила, едва захлопнулась за ее спиной дверь подвала, что в следующий раз она разрешит девчонке договорить. Эгоистичный здравый смысл вопил, что все в корне неверно, и просил хотя бы промолчать в ответ. Дверь открылась мягко, запуская в комнату легкий сквозняк и запах хлорки из коридора. — Ась, свали по-человечески. Костья спрятала усмешку, когда Митронина закачала бедрами в сторону выхода, нарочно задевая Петруху плечом, как будто это могло нанести ей какой-то урон. Встречать Настю после тренировок стало недавней традицией. Обычно Костья устраивалась на ее кровати, чтоб уже от двери видеть с верхнего яруса степень поряжений и настроение Петровой. Вместо приветствия Каспер протягивала руку вниз и после привычного хлопка ладоней неизменно спрашивала, лениво приоткрыв один глаз: — Ну что, как? И обе понимали, о ком вопрос последнюю неделю звучит. Настя копошилась внизу, стягивала потную футболку и неизменно скалилась в ответ: — Я сильнее. А в этот вечер все было как-то не так. Петруха мялась у двери, разглядывая заваленные учебниками тумбы и пустые постели, словно собиралась с духом. — Ну, что? Молчание. — Настя? — настороженно протянула староста и резко села на кровати, широко распахнув глаза. Сердце начало отбивать чечетку в дурном предчувствии. — Настя, почему ты молчишь? — кисти рук вдруг стали очень тяжёлыми. Костья хрустнула шеей и, стараясь не дать ярости, уже струившейся прямо под кожей, вырваться, обманчиво-мягко протянула: — Петрова, ответь мне, пожалуйста, я не выдерживаю. Скажи, что вы с ней опять сделали? Петруха скосила глаза влево, а потом посмотрел вниз. О-о-о, Костья знала, когда она так делала. С постели Насти ее снесло мгновенно. — Она хотя бы жива?! — Я не знаю, — огрызнулась Петрова. Купер сверкнула глазами. — О, она все-таки говорящая! Не молчи, блять! Куда идти? — староста десятой заметалась по комнате в поисках жилетки, но она как назло куда-то запропастилась. Петрова громко прочистила горло и включила боковые лампы. Спальню залил электрический свет, и девушки синхронно зажмурились. Купер заглянула под кровать и выпрямилась, натягивая найденный там жилет. — По дороге расскажешь, давай, пошли. Настя пропустила ее к двери, отступая вглубь комнаты и стала отсчитывать секунды, губы ее беззвучно шевелились. Раз. Каспер подходит к двери, одергивая форменную жилетку, которую натянула в спешке задом наперед. Два, она хватается за дверную ручку. Три… — Погоди… Ты причастна к этой хуйне? А в глазах настоящее разочарование, смешанное с неверием. Неподдельное, искреннее, такое, что комок в горле встал почти ощутимый. Заслужила, Петруха. Ешь, давись, терпи. Настя зажмурилась на секунду и кивнула. Петрова не станет ей врать: только не ей. Костья покачала головой, и каждое ее движение отдалось глухой болью. Под сердцем настолько пусто, что даже страшно. А ведь там и не было никого. Петрова с детства знает: не заслуживает. Любовь, дружба, привязанность. Это все нужно кому-то слабому, хрупкому, нежному. А она моральная калека с комплексом старшей сестры и слишком большой мышечной массой. Отрицать романтичную хуйню про душевную близость было прикольно одной, а вдвоем с Костьей было вдвойне прикольно. Пока Настя не привязалась. В надежде выпросить то ли помощь, то ли улыбку и разговор — не важно. Злая, взъерошенная девчонка с темной макушкой и снежной кашей внутри вместо органов вытаскивала за волосы из проебов группу неуправляемых девчонок, курила с десяти лет и никогда ничего не просила. Они были похожи. И в этой похожести сошлись-переплелись. Подруги «от делать нечего» и «кто еще к ней подойдет добровольно». Настя тайно восхищалась умением старосты держать себя в руках, ее хладнокровию. Костья одобрительно кивала на успехи Петровой на ринге и хвалила за умение избегать передряг. Они ничего друг другу не обещали, но немые переглядки, многозначительные смешки, ни к чему не обязывающие разговоры в любое время суток и возведенная в абсолют честность говорили сами за себя. Ближе Костьи у Петрухи человека не было. И ей было страшно этого человека потерять. Поэтому она девчонку новенькую практически возненавидела. Предательством было скрывать от старосты грядущее, но Настя решила: нет девчонки — нет проблем, хотя участвовать отказалась, решив, что за это прощения она не выпросит точно. Купер могла сколько угодно врать самой себе о том, что делает все по поручению Литвиновой, но таких глаз у нее Петруха никогда не видела. Боль — хороший признак, он значит, что ты все еще жива, Петрова. Только зачем?.. — Я виновата. Я знала, — язык не слушался, но Настя вскинула вверх лицо, стараясь заставить соленую воду на щеках исчезнуть. — Давно? Несмотря на закрытые глаза, Купер совершенно точно слышала, слышала-слышала-слышала, что девушка плачет! И где ее законное похлопывание по плечу и «Настюх, ну че ты»? Заслужила, проебалась. Потерялась в анафеме, предавая себя и всех. — С самого начала. Около недели. Староста десятой группы шумно втянула носом воздух, и сделала два шага назад, впечатываясь в дверь спиной. — Я не участвовала, Кость, я не трогала ее, клянусь! — она бросилась было к ней, но Каспер предупреждающе подняла вверх обе руки, останавливая колючим, холодным взглядом. — Я хоть раз тебя подводила, Настюх? — такой знакомый, родной тон. Она покачала головой, не моргая, предательские слезы мешали смотреть. Если б Каспер ударила ее, стало бы легче. Будто им снова по двенадцать, и после пары царапин любой конфликт забудется. Но новая, сердобольная из-за какой-то новенькой девчонки Костья ее совершенно точно не ударит. Господи, как же погано. — Ты мамка ей, что ли? — хрипло крикнула Петруха, не выдержав, — Я не тебя подвела, а ее! Ты же знаешь…Это вне группы случилось, и Литвинова…. — Да плевать уже на Литвинову! Мне она нужна, понятно?! Если Малая жива, и впредь хоть волос упадет с головы моей…, — Костья осеклась, заметив стеклянный взгляд девушки, — С головы моей подопечной, я сравняю с землей любую группу. Она решительно схватилась за ручку двери. — Тогда начни с зеркала, — ядовито выплюнула Настя, мстительно прошивая спину подруги автоматной очередью слов, — Если б ты не запихнула ее в команду, Милка бы не трогала девчонку. — Я хотела как лучше. Думала, у меня там есть близкий человек, который поможет ей влиться в коллектив. Давно я так не ошибалась. Дверь звучно ударилась о стену в пустой комнате. — Бунина, Проня, Горбатая! Срочный сбор, вашу мать, вы мне нужны! Петрова сползла по стене в комнате под звуки удаляющихся шагов Костьи, пряча покрасневшее лицо в ладонях.

***

«Только живая, только живая, только живая» — повторяла Купер про себя как мантру, цепляя на себя пыль и паутину всех возможных служебных помещений. Проню она послала в крыло мелких, Бунина где-то обходила учебные классы, а Алина вместе с ней, но другими коридорами, медленно продвигалась к спортзалу. Зная о садистских замашках Милки, можно было найти истекающее уже не кровью, а сукровицей тело. Этажи Школы засыпали, но сегодня тишина не помогала от слова совсем. Бэлла никогда не кричала, и блядь, это усложняло задачу. Они с Алиной натолкнулись на нее под лестницей первого этажа. Удобно, продумано, в духе Ксюхи: ни пятнышка на полу, а при желании можно сказать, что она упала и летела четыре лестничных пролета. Малая без сознания свернулась на полу калачиком, неосознанно, но профессионально защищая корпус и лицо. У проверяющей пульс Костьи чувство дежавю прочно связалось с бьющимся где-то в глотке, ошалелым сердцем. Сердце Кузнецовой тоже билось, пусть и гораздо медленнее.