The Terminal/Автобусная станция

Я всегда ненавидела ездить на автобусе так поздно ночью. Особенно здесь, в этом городе. С наступлением темноты на центральном автовокзале становится холоднее, почти уродливее и мрачнее. Конечно, Готэм грязный даже в хороший день, бывшая шлюха, которую никто в здравом уме не захотел бы подцепить, но ночью… Здесь, в Нэрроуз, холодно и темно (конечно, центральный автовокзал не мог быть расположен в более приятном районе города). Несколько желтовато-зелёных огоньков мерцали из-под старого тусклого белого навеса станции; некоторые голубоватые выглядывали из окон зданий, отбрасывая пурпурно-серые тени на подавляющую коричневую окраску кирпичей и строительного раствора зданий и каменистый тон потрескавшихся цементных тротуаров. Старый бездомный беспокойно спал у ржавого металлического столба девятого автовокзала; насколько я знаю, он всегда спит там, каждую ночь, и спит уже на протяжении многих лет. Несколько зданий за станцией требовали внимания неоновыми вывесками, одни рекламировали непристойное, другие — дешёвую выпивку, а неподалеку от станции, словно река из камня и стали, тянулась скоростная автострада. Ещё дальше по горизонту города мерцали маленькие звездообразные огоньки, резко подсвеченные облаками смога и световым загрязнением. Слабая попытка красоты, я полагаю. А я, в своей тонкой синей толстовке и выцветших синих джинсах, сидела на привинченной к полу холодной металлической скамье, чёрный рюкзак с учебниками лежал у моих ног, и клочки пара выплывали, как облака, из моего бормочущего рта. Сегодня вечером я, как обычно, одна. То есть никто из моих знакомых не ездит домой на автобусе так поздно ночью — слишком опасно, говорят они мне. Но что мне ещё делать? У меня не было другого способа добраться до университета от дома, и обратно, и у меня нет машины. Кроме того, мой университет находится всего в нескольких минутах езды на автобусе отсюда, а автобус, идущий прямо до центрального автовокзала, останавливается прямо перед моим домом — о чём ещё я могу просить? Это не значит, что мне всё ещё чертовски не везёт. Мой автобус, автобус номер восемнадцать, прибудет только через десять минут, и я не могу пойти на станцию, чтобы укрыться от холода, потому что она закрывается через пять минут. Это буквально последняя ночная поездка, потому что я по глупости решила, что все ночные занятия — хорошая идея. Чёрт бы побрал моё дурацкое планирование; в следующем семестре я буду организовывать все лучше. Я смотрю на часы моего телефона. Десять двадцать пять. Именно этого я и боялась — не успеваю приступить к домашнему заданию, скоро прибудет автобус. С таким же успехом можно было бы просто вытащить тот комикс, который я читала в свободное время. Это тоже отличная история, которой почти достаточно, чтобы заставить меня пожалеть, что я живу в этом городе, а не в том, несмотря на суперзлодеев. Уверена, это чертовски лучше, чем жить в Готэме. Опять же, всяко лучше, чем жить в Готэме. Я перелистываю на то место, которое ранее пометила закладкой, и начинаю читать. Конечно, некоторые могут назвать меня странной за то, что я люблю комиксы о супергероях в двадцать лет, но я их люблю. Это отличный способ сбежать из этого дерьмового города, хороший повод прийти в восторг, когда добро побеждает зло. И, конечно, ни один из плохих парней на самом деле не такой уж плохой, не то что те психопаты, которые здесь у нас. Здесь нет безумцев, подбрасывающих монеты, нет эко-психов растительного происхождения, и абсолютно нет жутких, одетых в фиолетовые костюмы кл… — Извините, не подскажите который час? Я слегка подпрыгиваю от неожиданного голоса, раздающегося со стороны табло. Там стоит человек, наполовину скрытый тенью; забавно, я никогда не замечала его раньше. На нём длинное тёмное пальто и широкополая шляпа старого стиля. Я не могу точно определить цвет ни того, ни другого из-за того, насколько тускл был свет (они не меняют лампочки так часто, как им хотелось бы, чтобы вы думали), но, думаю, что это может быть… какой-то оттенок фиолетового? В моей голове звенят маленькие тревожные колокольчики. Мне это совсем не нравится. Но… нет, не может быть?.. Сумасшедшие не ездят на городском автобусе, это просто смешно. Но кто ещё носит такое пальто именно такого цвета? Немногие жители Готэма, которых знаю я, носят фиолетовый цвет… «Странный выбор цвета», — замечаю я, скептически и нервно приподнимая бровь. — Я знаю, не так ли? — любезно отвечает мужчина, очевидно, не улавливая моего намёка или не замечая моего беспокойства. — Такой уникальный цвет, фиолетовый. Когда-то это был цвет королевской семьи. Такой царственный. Какой… ни с чем не перепутаешь. «Верно», — подумала я, возвращаясь к своему комиксу и всё же поглядывая на него краем глаза. Он, конечно, кажется довольно милым, но слишком дружелюбным. Конечно, может быть, он из другого города и не знает здешней культуры, но мне всё равно это не нравится. Если это делает меня ксенофобом, то так тому и быть. Хотя нет причин грубить и игнорировать его, хотя… — Десять двадцать семь, — бормочу я, снова глядя на свой телефон. — Прошу прощения? — Десять двадцать семь. Вы спросили меня, сколько времени. — Ох. Спасибо. А вы не знаете, проезжает ли этот автобус мимо Холл-авеню? — Да, но зачем вам туда ехать? Банковский район в это время ночи закрыт. Краем глаза я вижу, как он слегка наклоняет голову, и осознала, что до сих пор не встретилась взглядом с этим мужчиной. На самом деле, я даже почти не видела его лица — оно наполовину скрыто за его шляпой, а на нижнюю половину натянут шарф, чтобы не замёрзнуть. Я поднимаю бровь и странно смотрю на него. Не так уж и странно носить шарф и шляпу холодной ветреной осенней ночью, но очень странно вообще не смотреть в глаза… — У меня там… бизнес, — безразлично отвечает он. — Небанковский бизнес. Видите ли, мне нужно кое-что купить у поставщика, и это единственное моё свободное время… Я пожимаю плечами и возвращаюсь к чтению. Это твои похороны, чувак — слоняясь по Холл-авеню, ты заработаешь копа на свою задницу быстрее скорости света. С тех самых пор, как несколько недель назад произошло крупное ограбление, охрану усилили настолько, насколько это было возможно. Что по себе так себе, но чего ещё можно ожидать от этого места? — Итак, откуда вы? — спрашиваю я, продолжая читать. — Вы не похожи на жителя Готэма. — О, недалеко, — отвечает он, и его чрезмерно веселый тон кажется смутно знакомым. — Совсем недалеко… Он слегка усмехается и прислоняется к терминалу, и я вздрагиваю. Это, конечно, дружелюбный смех, но почему-то от него у меня мурашки по коже. Как будто есть что-то ещё, над чем он смеётся, что-то более тёмное и опасное.… — Ну, не надо так нервничать! — колко замечает он, поворачиваясь ко мне, чтобы посмотреть на меня из-под полей шляпы. — Что вас гложет, а? Я не кусаюсь! — Ничего, — вру я. — Я просто… всегда немного нервничаю из-за того, что жду здесь в одиночестве ночью, вот и всё. Ночью здесь опасно. Никогда не знаешь, с кем можешь столкнуться… или кто столкнётся с тобой. — О, я с вами полностью согласен, это всегда то, чего стоит опасаться, — шепчет мужчина в ответ, понизив голос, как будто рассказывал тайну. — Никогда не знаешь, кто на твоей стороне, а кто нет. О, особенно после того, что случилось несколько дней назад… — Что? — спрашиваю я с искренним любопытством, снова отрывая взгляд от страницы. Должно быть, было что-то очень плохое, если слух об этом распространялся так быстро… — Вы ещё не слышали? — Его тон звучит недоверчиво. — А я-то думал, что почти все слышали! Вы знаете, где Аркхэм, верно? — Сумасшедший дом? Конечно. Все знают, где находится Аркхэм… — Ну, я вам этого не говорил, но не два и не три дня назад там произошёл массовый побег. Некоторые из их наиболее… известных пациентов сбежали. Они нашли нескольких, но не всех. Я пожимаю плечами. — Да, но побег оттуда был весьма ожидаем. Я имею в виду, посмотрите, с какими психами они имеют дело. — Вы не дали мне закончить, — бормочет он, придвигаясь ближе и понижая голос. — Вся палата сбежала. Каждый пациент из самого охраняемого блока сбежал в течение одной ночи. И они подозревают, что этому способствовал Джокер. Из всех людей, можете представить? Моё сердце заколотилось. Последнее, что нам сейчас нужно — это чтобы по городу бегали самые ужасные преступники в городе. Особенно Джокер… — Он… он был в Аркхэме в то время? — прозвучал мой приглушённый ответ. — Я имею в виду, как пациент? Почему в новостях об этом ещё не слышно? — Они держат это в секрете, чтобы не напугать всех, — отвечает мой таинственный собеседник. Его тёмно-фиолетовое пальто нервно трепыхается в прохладном воздухе. — И да, был. Страшная мысль, не правда ли, он снова на свободе? Любой из них, на самом деле, но особенно он. В конце концов, он может быть где угодно — в переулке или за рулем машины, которую вы только что подрезали. Или, может быть, это какой-нибудь мужчина, которого вы встретите на автобусной остановке… Мне действительно не нравится его намёк или то, как он посмотрел на меня во время этой паузы. Или его странное увлечение разговором со мной вообще — незнакомые люди, завязывающие с вами разговор, никогда не было чем-то хорошим в этом городе, особенно если это были таинственные люди в фиолетовых пальто… О, слава Богу, вот и автобус. Он медленно подъезжал к обочине с тихим визгом, и я быстро схватила свои вещи. — А вот и мой автобус, — очевидно указываю я, уже направляясь к дверям транспорта. — Ну, какое совпадение, — шутливо замечает незнакомец. — Так уж вышло, что он и мой тоже. Мне нужно проехать чуть дальше, чем вам, но это не значит, что мы не сможем поболтать… Да, неважно. Я больше не хочу с тобой разговаривать, просто оставь меня в покое, и всё будет хорошо, мужик. Автомат забирает мою долларовую купюру и монеты, как голодный зверь, позволяя мне вернуться домой. Я всегда предпочитаю сидеть в задней части автобуса, на этих боковых сиденьях, обращенных к проходу. В холодный день здесь теплее в спине и легко размять ноги. Не то чтобы у меня не было выбора мест — в автобусе нет никого, кроме меня и странного человека в фиолетовом пальто, и оно фиолетовое; теперь я отчетливо это вижу. Кажется, у него с водителем какая-то перепалка; по стоимости проезда, кажется. — Послушай, приятель, хочешь ехать — плати. Я не развожу нахлебников. — Ах, но я оплатил. Видите? — Нет, не заплатил, прихлебательский сын су… эм… Настала недолгая пауза. — Д-да, я предполагаю, что вы оплатили… м-моя вина, простите, что потревожил вас, сэр… П-пожалуйста, присаживайтесь… — Спасибо, сэр. Эти двое больше ни о чём не говорят, и я слышу шаги. Я поднимаю глаза и вижу, как таинственный мужчина направляется к задней части автобуса, и неловко переминаюсь с ноги на ногу. Просто отлично. Из всех мест в автобусе он должен сидеть сзади, где нахожусь я. Мне сразу становится плохо оттого, что я так враждебно думаю. Что, если мужчине просто нравится общение в дороге или просто нравится время от времени дружески с кем-то беседовать? И если это так, то почему всё в этом мужчине кричит мне о неправильности, как какой-то замаскированный лавкрафтовский ужас? Я неосознанно поставила рюкзак на сиденье справа от себя. Когда дело доходит до того, как люди обычно садятся в автобус, я заметила, что они, как правило, следуют нескольким шаблонам. Во-первых, им редко нравятся сидеть рядом с другими людьми, если только им это не нужно или они знают этого человека, но я не собираюсь рисковать здесь — этот мужчина вызывает у меня мурашки, и я хочу быть как можно подальше от него. Во-вторых, они, как правило, сидят справа от человека, с пустым сиденьем между ними. Поскольку я сижу посередине из трёх сидений, обращенных к проходу, а правое занято, я надеюсь, что этот мужчина следует той же предсказуемой схеме, что и любой другой пассажир автобуса, которого я когда-либо видела или встречала, и выберет другое место подальше от меня. Но он не выбрал. Сейчас он поднимается по лестнице и внимательно осматривает сиденья… только для того, чтобы сесть на крайнее левое сиденье, ближайшее ко мне — клаустрофобное сиденье, как я люблю его называть, названо так потому, что спинка сиденья теснит вас с левой стороны, а обычно другой человек справа от вас мешает вытянуть руки. Не могу себе представить, чтобы кто-то решил сесть на это место, если только у него нет выбора. Мужчина поворачивается, чтобы посмотреть на меня, или, по крайней мере, поворачивает головой — он ещё не снял свою шляпу или шарф, несмотря на то, что находился уже не на улице. Наверное, мужчина просто очень замёрз или что-то в этом роде… — Вы не очень возражаете, если я присяду здесь? «Да. Да, я возражаю, но поскольку ничто из моих действий, похоже, не убеждает тебя не садиться здесь, думаю, ты всё равно собираешься это сделать». — Конечно, почему нет, — бормочу я, и он садится. Эй, а что ещё, чёрт возьми, я должна сказать? «Нет, сядь где-нибудь в другом месте, извращенец»? Только потому, что он пугает меня, это не повод вести себя как идиотка по отношению к мужчине… Впрочем, всё равно… он не следовал шаблону. Он не был предсказуем. Он ведёт себя не как завсегдатай автобуса, а так, словно я его давняя потерянная подруга или бывшая девушка, с которой он столкнулся два года спустя. Но клянусь, я не знаю этого мужчину… и всё же я чувствую, что должна… Теперь, когда я могу лучше рассмотреть этого человека, у него самые длинные ноги, которые я когда-либо видела, что, думаю, делает его сутулую, постоянно расслабленную позу более понятной. Эй, если бы я была такой же долговязой, как этот мужчина, я бы, наверное, тоже сутулилась и вытягивала ноги до самого прохода. Манжеты его брюк гораздо светлее фиолетового цвета, с тонкими полосками по бокам. Неужели никто никогда не говорил ему, что полоски в последний раз были в моде, когда был тысяча девятьсот двадцать пятый год? От него пахло — неплохо, просто странно. Самое близкое, с чем я могу это сравнить — это нечто среднее между кислотным запахом и сильным запахом отбеливателя. Может быть, он зарабатывает на жизнь уборкой или работает на химическом заводе… — …Кто хуже из них? — спрашивает он меня, полностью нарушая ход моих мыслей. — Прошу прощения? — Раздался мой холодный ответ. Может быть, если я отошью его, он оставит меня в покое. — Я имею в виду, кто самый страшный из известных заключённых. С кем бы вы действительно не хотели бы столкнуться ночью в тёмном переулке?.. — Я бы предпочла не говорить об этом, — категорически отвечаю я, глядя в окно напротив меня в попытке проигнорировать его. Неоновые огни и грязно-жёлтые окна с подсветкой проносятся мимо, выделенные тенями, отбрасываемыми уличными фонарями. — И, если вы действительно хотите знать, я бы не хотела нарваться на любого из них. — Но если вам пришлось выбирать, — настаивает он. Теперь я чувствую на себе его взгляд, и мне это не нравится. — Допустим, вы столкнулись со всеми сразу, и они сказали, что вам нужно выбрать… Я продолжаю смотреть в окно, стараясь изо всех сил изобразить человека, очарованного движущимся пейзажем. Он не отводит взгляда; я чувствую, как воздух гудит от напряжения его желания узнать. Какое этому мужчине дело? Почему он так интересуется мной и почему всё время возвращается к теме аркхэмских психов? — Я сказала, что я не хочу говорить об этом. А теперь оставь меня в покое. — Ну же, — проскулил он. — Просто… удивите меня на секунду, хорошо? Это всего лишь вопрос… Я вздыхаю и бросаю на него раздражённый взгляд. Он действительно не собирается сдаваться, пока я не отвечу ему, не так ли? — …Двуликий, — говорю я, выпалив имя первого преступника, который пришёл на ум. — Или Джокер. Или Зсасз. Вот вам и чёртов ответ; это достаточно удивило вас? — Двуликий, правда? — Кажется, он слегка удивлен. Затем он тихо захихикал, тот же странный мрачный полусмех ранее, который вызывал у меня мурашки тогда и делает это сейчас… — Что ж… полагаю мне придётся передать ему это… — Что значит «передать»?» — спрашиваю я, моё любопытство пересиливает чувство страха, витающее где-то рядом с тонким кишечником. — Вы… вы же не хотите сказать, что вы… на самом деле работаете в Аркхэме, не так ли? — О, можно сказать, что я… знаком с этим местом, да… Мне не нравится, как он замолкает. Как будто… мой вопрос его как-то позабавил, будто он что-то скрывает. Что-то подозрительно важное и очень тревожное… Достаточно того, что я до сих пор не видела лица этого мужчины, а теперь он скрывает от меня ещё что-то? «Не будь параноиком, — говорю я себе. — Кто вообще захочет признать свою связь с местом, где не могут запереть даже самых ужасных из психов?» Это не важно, уже скоро моя остановка. По крайней мере, мы находимся в моём районе, а я живу в относительно безопасной части города. Относительно. И как только настанет время уходить, я выхожу и никогда больше не думаю об этом ненормальном. Говоря об этом ненормальном… Он молчит, но его скрытый взгляд всё ещё направлен на меня, и он никуда не исчез, даже на мгновение — и от этого мурашки бегут по спине. Он просто продолжает смотреть на меня, словно зачарованный самим моим присутствием. Нет, не смотрит. Наблюдает — Это из-за улыбки, не так ли? — Что? — Его улыбки, — говорит он, и у меня создаётся впечатление, что он тоже улыбается под этой шляпой. — Вот что вас больше пугает в Джокере, не так ли? Что он всегда улыбается и не прекращает. Это. Хорошо, теперь он действительно начинает меня пугать. Этот мужчина только что одним разом превратился из странного в совершенно жуткого, и он по-прежнему смотрит на меня из-под шляпы своим неизменным взглядом. И мне это не нравится. — Пожалуйста, прекратите, — умоляла я, изо всех сил, стараясь говорить как можно спокойнее, хотя моё сердце вот-вот выскочит из горла в бешеной панике. — Я правда не хочу больше говорить об этом… — Или из-за того смеха, может быть, — продолжает он, кладя свою руку рядом с моей на подлокотник. — Он пугает. Это безумное, визгливое кудахтанье… озноб до самых костей, это не… — Серьезно, прекращайте. Это уже не смешно! — Или, может быть, — зловеще бормочет он, наклоняясь ближе — слишком близко. — Может быть, из-за того, насколько он безжалостен, правда? Его упорство. Его способность быть где угодно и когда угодно… Возможно, даже сейчас дышит вам в шею прямо сейчас… — Это моя остановка, — солгала я, быстро нажав кнопку остановки, мой рюкзак уже наполовину перекинут на спину. Эта остановка на самом деле далеко от моего дома, но рядом есть Макдональдс, где я могу попусту тратить время. Я всё равно голодна, хотя бабочки в животе мешают сосредоточиться на еде в такой момент. — Ох? — выдыхает незнакомец, наблюдая, как я поднимаюсь и собираю свои вещи. — Жаль, что вы так скоро уходите. Было приятно поговорить с вами… Я делаю первый шаг к двери. Он хватает меня за руку, болезненно сжимая. Содержимое желудка панически поднялось к горлу. — О, я чуть не забыл представиться! — восклицает он, и его хватка усиливается, когда я яростно дёргаю руку в попытке освободиться. — Это было бы ужасно грубо с моей стороны, не так ли? И он встаёт одним плавным движением, глядя на меня из-под полей шляпы, и притягивает меня ближе — слишком близко. Он очень костляв, я чувствую это через его невероятно сильную хватку. Он очень высок — невероятно высок. Мой рост не был маленьким, но этот мужчина возвышается надо мной на целую голову. Это так пугающе, как я не заметила это раньше?.. И он знает, что это пугает. Он знает, что это пугает меня до усрачки, и наслаждается каждой секундой. Он не отпускает меня; каждый раз, когда я хоть немного сопротивляюсь, его хватка становится сильнее, как тиски. — В-всё в порядке, ничего особенного… — всхлипываю я и удивляюсь тому, как испуганно звучит мой голос. Я даже не могу поднять на него глаза; я просто продолжаю смотреть вниз, слишком боясь пошевелиться. — П-просто, пожалуйста, отпустите меня… Пожалуйста… Я хочу домой… — О, но я не могу позволить тебе уйти прямо сейчас, — холодно отвечает он, поднимая мою голову, чтобы посмотреть в его скрытые глаза. И свободной рукой он начинает распутывать шарф вокруг рта и носа, слой за слоем. — Дело в том, — продолжает он, перемещая свою хватку на предплечье. — У меня слишком много имён на выбор, и кажется, что почти у каждого найдётся своё имя для меня. Меня называли Принцем-клоуном, меня называли Арлекином Ненависти, меня звали Джеком… Но ты, конечно, не должна быть так формальна… Его шарф теперь находится в руке в перчатке, и то, что он открыл, поражает. Как будто он наложил грим на всю нижнюю часть лица и слишком сильно припудрил; его широкая улыбка обрамлена кроваво-красными губами. Неестественно красный. Почти как… Как клоун. И внезапно, в ужасе, это поражает меня. Я знаю этого незнакомца… И, как абсурдист Дон Жуан, он драматически снимает шляпу, его зелёные волосы растрёпаны из-за ношения такой шляпы. …Я умру. Джокер действительно сбежал, и прямо сейчас он действительно усмехается мне прямо сейчас, держа мою руку мёртвой хваткой, чтобы конкурировать с хваткой Смерти. Я умру, и последнее, что я увижу — это безумный смех, сверкающий в его ядовитых глазах, таких чёрных с неоново-зелёными радужками. Я даже не понимаю, как в глазах одного человека может быть столько безудержного безумия… Я… Я не могу пошевелиться, я даже не могу сопротивляться; всё, что я могу сделать, это дрожать, как испуганная капля желатина. Как будто мои ноги прикованы к полу; я не смогла бы убежать, даже если бы захотела. Он держит меня именно там, где хочет, чтобы я была, и я ничего не могу с этим поделать. Теперь в любой момент я почувствую лезвие ножа в животе, или ужасную, ноющую рану от пули в черепе, или ещё хуже… Непостижимо, его извращённая улыбка стала шире. И вдруг из разговора ранее обретает ужасный определённый смысл. Он может быть где угодно… Я смотрю на него в испуганном изумлении, и, видимо, что-то в этом ему кажется крайне забавным. Он хихикает, и этот звук настолько раздражает, насколько и пугает. В любой момент я могу умереть. Я умру здесь… …Может быть, из-за того, насколько он безжалостен, правда? Но он не убивает меня. Нет. Вместо этого он наклоняется ближе, ровно настолько, чтобы прошептать мне на ухо. — …Было приятно познакомиться, — бормочет он, и каждое слово звучит как угроза. А потом он отпускает мою руку, и я неуклюже отступаю на несколько шагов, прежде чем выскочить через двойные двери автобуса, как одержимая. …Может быть, это тот человек на автобусной остановке… Я прошла полпути. Полпути к угловой пиццерии, где я могу спрятаться и забыть, а затем я слышу выстрелы. Я оборачиваюсь с нездоровым любопытством, но автобус не едет. Всё, что я вижу — это силуэты Джокера и водителя автобуса, как в каком-то причудливом и извращенном теневом театре. Он приближается к бедному водителю автобуса, который ползёт к дверям, пытаясь избежать смерти. Предыдущие выстрелы, должно быть, лишили его возможности ходить. И всё же одетый в фиолетовое хищник нетерпеливо подкрадывается к нему, непрерывно приближаясь, играя со своей добычей, чтобы заставить ее думать, что она, как и я, может остаться в живых… Раздаётся ещё один выстрел, и брызги крови, которые когда-то были головой водителя автобуса, окрашивают внутренние стороны окон. И тогда Джокер смотрит на меня через боковое стекло, кровь яркая и сюрреалистическая на его бледном лице. И он помахал мне. Пять секунд спустя автобус неожиданно рванул, предположительно управляемый им, пункт назначения неизвестен. И я не хочу этого знать. Господи, я не хочу знать… Я никогда раньше не испытывала такого потрясения и переживания. Никогда. Я хочу спрятаться. Я хочу заползти в маленькую нору и никогда, никогда не вылезать. Я забегу в маленькую пиццерию на углу, позвоню маме, скажу, что произошёл несчастный случай и что я опоздаю. В конце концов, она ни за что, блядь, не поверит, что я только что разговаривала в автобусе с этим чёртовым Джокером и выжила… Тебя не должно быть в живых… Я сделаю свою домашнюю работу, всё, что угодно, лишь бы забыть весь этот отвратительный, ужасный кошмар. Я возьму кусок пиццы, чтобы заполнить голод в моём урчащем животе, опустошённым адреналином и ужасом.… Тебе чертовски повезло. …Садись на ближайший автобус домой, ложись спать и забудь всё это. В следующий раз тебе так не повезет… Господи, я надеюсь, что повезёт.